Бланшар неправильно истолковал ее сомнения и продолжал убеждать:
– Ты забываешь, что я тоже заинтересован в этом. Мне не хочется, чтобы ты понапрасну страдала. Ты ведь не собираешься провести полжизни в поезде между Лондоном и Ньюпортом. Для твоей матери будет лучше, если ты будешь навещать ее каждый день. Мне говорили, присутствие родных и близких способствует выходу из комы.
При этих словах банкир взял позолоченный нож для вскрытия писем, воткнул его острием в столешницу и принялся вращать.
– К тому же работа есть работа. Я понимаю, мыслями ты со своей матерью. Но ты нужна мне здесь и сейчас.
Элли молчала.
– Мишель Сен-Лазар был очень доволен результатом тендера в отношении «Талуэт». Сама компания не испытывает подобных чувств. Руководство холдинга отказывается принимать нашего человека в состав правления и предоставлять нам доступ к ее деятельности. Поэтому Мишель решил взять холдинг под полный контроль.
– Недружественное поглощение?
– Это будет грандиозная битва. Акциями компании владеют правительства Франции и Германии. Если французы согласятся продать нам свои акции, то немцы не согласятся; если согласятся немцы, то будет против французская сторона. По всей вероятности, ни те, ни другие не захотят заниматься совместным бизнесом с нами, поскольку каждая сторона будет считать нас троянским конем другой. В сумме на них приходится сорок процентов акций. Это осложняет ситуацию для нас. Но Мишель полон решимости. В этом деле мы рассчитываем на тебя, Элли. Состояние твоей матери может оставаться без изменений месяцами, и твоя жизнь не должна останавливаться из-за этого на столь долгий срок. Она продолжается. – Бланшар снова принялся играть с ножом. – Тебе будет весьма затруднительно работать в «Монсальвате», если твоя мать останется в Ньюпорте.
|
|
Спустя неделю Элли получила ответ. Послание было спрятано так надежно, что она едва не пропустила его. Оно было вложено в бесплатную газету, которую ей вручили на улице, когда она шла домой. Распространитель слегка ткнул газетой ей в грудь, и когда девушка взялась за нее, удерживал ее несколько секунд, вынудив тем самым Элли взглянуть на него. На его голове была желтая бейсболка с длинным козырьком, но ей удалось рассмотреть под ним лицо Гарри с обычным для него встревоженным выражением. Спустя мгновение он повернулся и сунул газету другому прохожему. Она высматривала Гарри и на следующий день, но его уже не было.
Спустя два дня она вышла из автобуса на Фулхэм-роуд и прошла назад до угла, проверяя, не следят ли за ней. Олд-Черч-стрит – гласило послание. Никакой старой церкви Элли на этой улице не увидела – только антикварный магазин и кирпичная стена, исчезавшая за углом. Правда, там был давно заброшенный церковный двор. Элли заметила его со второго этажа автобуса, за стеной, к которой она сейчас приближалась.
На проржавевшей зеленой двери в стене давно облупилась краска. Казалось, ею не пользовались долгие годы, но когда девушка толкнула ее, она открылась почти беззвучно. Войдя в нее, она увидела ряды осевших в землю надгробных памятников, похожих на неолитические монументы.
– К сожалению, нам не удалось найти более веселое место.
При других обстоятельствах вид одинокой фигуры в тени заброшенного кладбища обратил бы Элли в бегство. Гарри стоял, прислонившись к стене, где пассажиры автобуса не могли его заметить. Он сделал жест рукой, подзывая ее к себе.
|
|
– Вы пытаетесь напугать меня?
Он покачал головой.
– Вы не представляете, как трудно было устроить эту встречу. Бланшар контролирует каждый ваш шаг за пределами офиса. Такое впечатление, будто он раньше вас знает, куда вы собираетесь пойти.
– Это совсем несложно. Утром я еду в офис, вечером возвращаюсь домой.
Элли задумалась, стараясь вспомнить неожиданные совпадения и незнакомых людей, встречаемых ею изо дня в день. Гарри больше всего походил на вежливого и обходительного безумца. Тем не менее ей приходилось верить ему.
Сейчас у Элли было слишком мало времени, поэтому она сразу же приступила к делу.
– Расскажите о моем отце. Он работал в «Монсальвате»?
Гари оторвал клочок мха от надгробного креста, обнажив белый камень. Его палец сделался черным.
– Он не получил там работу. В Брюсселе я говорил вам, что принадлежу к некой тайной организации. Назовем ее братством, хотя мы ничего не имеем против женщин. Мы ведем войну против «Монсальвата». И эта битва то затухает, то вспыхивает вновь уже почти девять столетий.
Изумлению Элли не было границ.
– Но ведь «Монсальват» существует всего лишь с XVI века, – это все, что пришло ей на ум после такой ошарашивающей информации.
– Ну, это касается только банка. На самом деле история этой компании начинается куда раньше. Сен-Лазар де Моргон, основатель банка, был потомком норманнского полководца по имени Лазар де Мортен. Даже по стандартам Средневековья это был еще тот негодяй.
|
|
– Почему мой отец хотел получить там работу?
– Он был разведчиком. Помните, я говорил, что он погиб при попытке проникнуть в подвал?
– Такое не забывается.
– Девятьсот лет назад Лазар де Мортен украл кое-что, принадлежавшее нашему братству. Насколько нам известно, это до сих пор хранится в «Монсальвате».
Элли вспомнила, как содрогались стены подвала, когда мимо прогремел поезд подземки. Она представила, как из-за угла появляются огни локомотива. В их лучах возникает человеческая фигура. Никаких шансов избежать гибели. Скрежет стали, искры, удар. Иногда, когда она засиживалась на работе допоздна и в офисе стояла тишина, ей казалось, будто от исходящего снизу грохота сотрясается пол.
– «Монсальват», в какую бы личину он ни рядился в современном мире, в действительности представляет собой феодальное хозяйство. Мишель Сен-Лазар – король, Бланшар – его верный мажордом. Кроме того, он племянник Сен-Лазара. Вы знали об этом?
Элли покачала головой.
– Сен-Лазар не может иметь детей. После одной из наших встреч он остался инвалидом.
Гарри рассеянно крутил пуговицу на своем пальто.
Элли вдруг вспомнились слова Бланшара, сказанные после вечера в опере. Со мной тебе не нужно предохраняться. Она подумала об этих стариках – они имеют столько денег, столько власти и в то же время лишены самого главного в жизни.
– А как насчет холдинга «Талуэт»? Какое отношение они имеют к вам?
– Никакого. Они являются именно тем, чем представляются, – европейский промышленный концерн средней руки. Судьбе было угодно, чтобы они завладели тем, что принадлежит нам.
Элли вспомнила его расспросы в Брюсселе, а также телефонный разговор с Бланшаром во время проведения проверки чистоты сделки.
– Мирабо.
– Вам не обязательно знать, что это такое. Сен-Лазар каким-то образом пронюхал об этом. Узнав о его намерении завладеть холдингом «Талуэт», мы послали человека выяснить, что именно ему известно.
Элли заметила, как на одном из могильных камней шевельнулась тень. Наверное, она была не так уж сильно утомлена, раз испугалась. Но оказалось, что это всего лишь белка.
– Нас постигла неудача. Один человек погиб, второго схватили. Его тоже уже нет в живых.
– Кто схватил? Бланшар? Сен-Лазар?
Гарри пожал плечами.
– Не имеет значения. Есть у Бланшара прихвостень, который, по всей вероятности, делает всю грязную работу, – один мерзавец по имени Дестриер.
– Я встречалась с ним.
По Фулхэм-роуд проехал автобус. Освещенные окна второго этажа, казалось, парили в ночи. Проплывающие мимо пассажиры не подозревали о том, что происходит в темноте за кирпичным забором.
– Зачем Бланшар пригласил меня на работу? – спросила Элли.
– Мы не знаем. По нашему мнению, он не знал о вашем существовании, в противном случае мы лучше заботились бы о вашей безопасности. Мы не предполагали, что вы будете замешаны во всем этом. Но теперь, когда вы… Дьявол.
Пуговица его пальто, которую он крутил, оторвалась. Гарри с сожалением смотрел на нее.
– На прошлое Рождество оно еще было новым.
Элли не было дела до его пальто, как не было дела до рыцаря, жившего девятьсот лет назад, и братства, стремившегося сокрушить банк.
– Что вы от меня хотите?
Никогда не задавайте вопрос, если вы не знаете ответ, учили ее на курсах перед поступлением на работу в «Монсальват». Но ответы всегда известны. Даже во время разговора с миссис Томас по телефону из Швейцарии она знала, что происходит. Это все равно что слышать во вдохе слова, которые будут произнесены при выдохе.
– Мы хотим, чтобы вы проникли в подвал.
– Что там находится?
Гарри положил пуговицу в карман.
– Вы не поверите мне, если я вам скажу.
– Вы хотите, чтобы я рисковала жизнью, и отказываетесь говорить, ради чего?
– Я не могу, – Гарри сунул руки в карманы. – Когда эта вещица будет у вас в руках и вы окажетесь в безопасности – я вам все покажу.
– Но мой отец знал, что это такое.
– Ваш отец посвятил этому свою жизнь.
Элли попробовала притвориться, будто еще не приняла решение.
– Вы сказали, что не хотели, чтобы я ввязывалась в это.
Она не раз отмечала, что у Гарри зачастую бывает виноватый вид: опущенные вниз уголки рта, поникший взгляд. Но сейчас в его голосе прозвенел металл.
– Вы уже ввязались, и я пытаюсь вас вытащить.
Глава 26
Франция, 1136 г.
Следующие два месяца – самые счастливые в моей жизни.
Мы направляемся на юг, во владения короля Франции. Опасности подстерегают нас всюду, но, по крайней мере, люди Ги тоже не будут чувствовать себя в безопасности. Через два дня мы продаем своих коней. Для меня это настоящий удар, поскольку мне приходится отказываться от статуса, завоеванного совсем недавно. Но кони слишком узнаваемы, и мы привлекаем к себе слишком много взглядов. Мы могли бы сойти за рыцаря и его даму, но люди стали бы интересоваться, где наши слуги и багаж, и запомнили бы нас.
Странствуя пешком, мы почти невидимы. Когда весна сменяется летом, на дороги христианского мира высыпают тысячи людей. Можно пройти от Кентербери до Компостелы и при этом никогда не оставаться в одиночестве. После первой недели, в течение которой я постоянно оборачиваюсь, чтобы посмотреть, не видны ли клубы пыли, поднимаемые преследующими нас всадниками, в моей душе поселяется покой. По дороге в обоих направлениях движутся толпы людей, и чем больше глаз видят нас, тем меньше замечают.
Наша внешность претерпевает изменения. Я отращиваю волосы и бороду. Красоту Ады трудно спрятать, но через два месяца ее кожа становится грубее и темнее. Мы представляемся мужем и женой и живем соответствующим образом. Нам так долго приходилось скрывать свои чувства, что сейчас мы испытываем радость оттого, что теперь можем проявлять их открыто. Это кажется мне справедливым и честным. Иногда я забываю, что у Ады имеется настоящий муж.
Она никогда не говорит о нем, но каждый раз, когда мы проходим мимо церкви, выражение ее лица напоминает мне о данном ею Богу обете. Она все еще чувствует себя связанной им, как бы я ни хотел избавить ее от него.
Переставая быть детьми, мы сперва желаем, чтобы мир был другим – чтобы раны заживали, не оставляя шрамов, чтобы каждая любовь была первой, чтобы прошлые грехи отпускались после одной-единственной исповеди. Я усвоил истину еще в юности: мы не можем сбросить с себя наши грехи и сожаления, а лишь накапливаем их, и несем это бремя вплоть до самой смерти. Лучшее, что мы можем сделать, – научиться жить в согласии с самими собой, примиряясь с прошлым.
В храме Богоматери в Труа я дарю Аде деревянную брошь, изображающую двух птиц, пьющих из одной чаши. Я не могу жениться на ней, но встаю на колени и обещаю всегда любить и защищать ее.
Но лето близится к концу. Однажды я понимаю, что на дороге уже не так многолюдно, как неделю назад. Теперь легче найти место на паломнических постоялых дворах и в богадельнях. Очереди у ворот городов не такие длинные. Путешественники начинают возвращаться домой, чтобы собрать урожай, стереть пыль с башмаков и сделать запасы на зиму. Вопросы, поиск ответов на которые я откладывал на будущее, становятся неотложными. Если все идут домой, куда пойдем мы? Чем мы будем жить? Мы растягивали деньги, вырученные от продажи лошадей, так долго, как только могли, но они почти кончились. Ада умеет шить и ткать, но это умеет каждая женщина. Я умею только воевать.
В конце августа я наконец нахожу ответы на насущные вопросы. Мы находимся в Бургундии, неподалеку от Дижона. С каждым днем сумерки опускаются все раньше и раньше. Мы подходим к постоялому двору. Обычно мы избегаем их из-за дороговизны, но весь день идет дождь, и прошлую ночь нам пришлось спать под кустами. Войдя в дверь, я вижу высокий синий щит с золотой звездой, прислоненный к стене. Поторговавшись с хозяином о плате за ночлег и еду, я интересуюсь, чей это щит.
– Этьена де Луза.
Он указывает пальцем на заднюю комнату. Из-за двери за ширмой доносятся смех и пение.
– Граф Дижонский едет на трехдневный турнир в Ла-Роше.
Хозяин уходит по своим делам. Ада хватает меня за запястье. Она понимает, о чем я думаю.
– Это слишком опасно.
– Никто меня не узнает. Мы далеко от Нормандии.
Но она имеет в виду не это.
– Рыцари часто гибнут во время турниров.
Мне это известно. На турнирах не используются тупые лезвия и наконечники. Тем не менее на следующее утро после споров с Адой, продолжавшихся всю ночь, я стою во дворе конюшни, куда выходит Этьен де Луз, чтобы оседлать своего коня.
Сразу видно, что он не воин. Во-первых, он облачен в доспехи, а настоящий воин бережет силы для сражения. Его сверкающая кольчуга состоит лишь из одного слоя колец, а его тонкий меч в украшенных драгоценными камнями ножнах сломается на сильном ветру. Правда, его спутники выглядят вполне достойно.
Я подхожу к нему.
– Мне сказали, что ты набираешь людей для участия в турнире в Ла-Роше.
Он меряет меня взглядом, затем поворачивается к своему мажордому, желая услышать его мнение. Граф высокомерен, но сознает свои недостатки и слабости.
Явно опытный мажордом проявляет ко мне интерес.
– Что ты умеешь?
Я окидываю двор взглядом и замечаю ласточку, сидящую на краю крыши и выклевывающую из соломы насекомых.
– Дайте мне копье.
Мажордом протягивает мне копье. Я беру его, взвешиваю в руке, отыскиваю положение равновесия. Конечно, это не валлийский дротик, но ничего, сойдет.
Я делаю полшага назад и бросаю копье. Оно попадает ласточке в грудь, проходит насквозь и вонзается в соломенную крышу. Белые перья обагрены кровью. На Этьена и мажордома это производит сильное впечатление.
Ги сказал бы, что это едва ли можно назвать рыцарским искусством. Но на турнире значение имеет только число побежденных противников.
– Ты можешь сделать это, сидя верхом?
Я не говорю ему, каким образом ласточка оказалась на крыше – что я поймал ее ночью в конюшне и привязал нитью к стропилу, что я точно вымерил расстояние. Бард не обязан посвящать слушателей во все детали.
– Дай мне лошадь, и я покажу тебе, на что способен.
Глава 27
Лондон
Если бы не события, последовавшие за этим месяцем, это время оказалось бы самым тяжелым в жизни Элли. Она поднималась каждое утро в пять, спустя полчаса уже сидела за своим рабочим столом, жуя хлебец из дробленого зерна и переваривая последние новости. В восемь встречалась с Бланшаром и другими членами группы и затем в течение двенадцати часов участвовала в заседаниях и селекторных совещаниях, отправляла и принимала сообщения по электронной почте, работала с документами. Каждый вечер в девять такси отвозило ее в частную клинику, где она проводила час у постели матери. Здесь не было никаких ограничений для посещения больных. Затем другое такси доставляло ее домой, где она просматривала сообщения, пришедшие на ее телефон, и иногда, в случае необходимости, работала еще до двух или трех часов ночи.
Элли жила во тьме, в мире постоянной ночи, где, как ей казалось, никогда не спала. Она опять начала ходить на работу пешком, даже несмотря на дождь, чтобы хотя бы десять минут побыть на свежем воздухе. В скором времени она уже знала людей, встававших так же рано, как и она: дворника, подметавшего тротуар на углу Гришем-стрит; водителя автомобиля, доставлявшего утренние газеты, который всегда сигналил, проезжая мимо; продавца газет, поднимавшего ставень своего киоска, но этот человек избегал сталкиваться с ней взглядом. Иногда Элли вспоминала, что нужно соблюдать осторожность, и тогда оглядывалась, чтобы посмотреть, не идет ли кто за ней, внимательно изучая тени в дверных проемах.
Элли чувствовала себя туго натянутым полотном, на котором чужие люди пишут свои желания. Порой ей казалось, что ее разорвут на части. Она не могла уйти от Бланшара, пока ее мать лежала в его больнице, и не могла игнорировать Гарри. С Дугом у них была полная неопределенность. Он узнал от нее о болезни ее матери гораздо позже, чем должен был, поскольку ей пришлось сочинять целую историю, чтобы скрыть факт своего пребывания в Швейцарии на Рождество. Он хотел приехать, чтобы навестить ее мать, но Элли ему не позволила. Она понимала, что Дуг обиделся – он заговорил об их отношениях, – но тем не менее настояла на своем. После этого он звонил раз в неделю, чтобы справиться о состоянии матери, и больше ее ничем не беспокоил. Звонки были настолько формальными, настолько выверенными, что она иногда думала, не настал ли момент окончательно порвать с ним и забыть обо всем.
Бланшар начал давать ей новые, весьма необычные поручения. Однажды вечером она отправилась в Уоппинг, чтобы опустить толстый конверт в почтовый ящик на стене офисного здания. Спустя два дня в газете, не замеченной прежде в проявлении интереса к проблемам бизнеса, появилась статья о финансовом директоре британского отделения холдинга «Талуэт». В этой статье, озаглавленной «Не в меру резвый банкир», приводилось описание его развлечений в Сохо, о чем явно не подозревала его жена. И вся эта грязная информация была подкреплена фотографиями и свидетельствами очевидцев. Банкир было пригрозил судом, но очень скоро вышел в отставку, чтобы уделять больше времени семье.
В другой раз Элли целое утро просидела в вестибюле отеля в Найтсбридже в ожидании попечителя известного пенсионного фонда. Когда он вошел в здание, она последовала за ним в кабину лифта. К моменту достижения восьмого этажа он уже был обладателем нового, довольно увесистого портфеля «Гуччи». Через неделю его фонд объявил о том, что использует свои акции для голосования в пользу поглощения холдинга «Талуэт» компанией Сен-Лазара.
Элли не задумывалась о последствиях того, что делала. Для нее имело значение лишь одно: что способствовало поглощению и что препятствовало ему. Причинно-следственные связи не занимали ее, как и вопросы добра и зла. Она слишком устала.
По крайней мере ей не нужно было много разъезжать. Головной офис холдинга и львиная доля бизнеса компании располагались на континенте, но, по иронии судьбы, ее основные акционеры находились в Лондоне. Случилась лишь одна командировка, и, как в большинстве случаев, совершенно неожиданно. Однажды во второй половине дня в ее офис ворвался Бланшар. Элли никогда не видела его таким разъяренным.
Он знает, подумала она. О Гарри, Ньюпорте, обо всем.
Она пошелестела бумагами, стараясь выглядеть невозмутимой.
– Что произошло?
– Белый рыцарь, – Бланшар хлопнул ладонью по лежавшей на ее столе папке. – Что тебе известно о «Кенинг Групп»?
Элли собралась с мыслями.
– Частная акционерная компания. Занимается главным образом объектами инфраструктуры и средствами связи.
– Они сделали выгодное предложение нашему холдингу. Их руководство настроено решительно – даже правительство Германии может поддержать это предложение. Один немецкий политик полагает, будто мы олицетворяем неприемлемый глобальный капитализм, – на этих словах лицо Бланшара исказила гримаса.
– Это не имеет никакого смысла, – Элли нахмурилась. – Мы уже предлагаем больше, чем показывают цифры прироста капитала. «Кенинг Групп» не располагает дополнительными ресурсами для создания синергии, и если это предложение поддержит немецкое правительство, оно не позволит им уволить рабочих или разделить компанию. Какой для них в этом прок?
– Это отнюдь не совпадение, Элли. У Мишеля Сен-Лазара имеются враги, и один из них внушил руководству «Кенинг Групп» эту идею. Мы должны срочно отправляться в Париж.
– Мне казалось, ее головной офис находится во Франкфурте.
– С ними говорить бесполезно. Они хотят сыграть в белого рыцаря. Ты знаешь, как проще всего остановить скачущего в атаку рыцаря?
Элли воззрилась на Бланшара, даже не стараясь скрыть недоумения.
– Убить его коня.
С тихим урчанием «Бентли» двигался по Коммершиэл-роуд в сторону Лаймхауза. На шоссе было довольно свободно, но Бланшар велел водителю ехать окольным путем. Оторвавшись от своего лэптопа, Элли с удивлением увидела в окне длинную вереницу складских помещений.
– Разве это дорога в аэропорт?
Бланшар пробормотал что-то по поводу дорожных работ. Элли вернулась к работе. Когда она вновь подняла голову, автомобиль стоял в тупике, в лабиринте промышленной зоны. Она решила, что водитель повернул не в ту сторону, но Бланшар внимательно смотрел в окно, словно чего-то ожидая.
Элли проследила за его взглядом, устремленным на витки колючей проволоки поверх забора. За ним простирался пустырь, усеянный грудами битого кирпича и скрученных стальных балок, – все, что осталось от сгоревшего склада. Порывы ветра поднимали хлопья пепла, словно пожар все еще продолжался, хотя было видно, что он произошел неделю назад. Подпалины на стенах соседних зданий были уже закрашены. В задней части пустыря сохранилась табличка с надписью «Лоджикал Компонентс» – памятник потерпевшей крах компании.
Это название показалось Элли знакомым. Она вспомнила гордого старика, отвергавшего предложение Бланшара о продаже компании, поскольку он мечтал, чтобы она перешла по наследству его сыну, который не желал заниматься этим бизнесом. Вспомнила о том, что компания Розенберга упорядочила цепочку своих поставщиков в целях повышения собственной конкурентоспособности. Вспомнила о том, как на территории завода рылась в куче картонных коробок в поисках логотипов. «Лоджикал Компонентс» – логичный выбор».
– Это компания, поставлявшая схемы компании Розенберга. А точнее, она была их единственным поставщиком.
– Их завод сгорел три месяца назад. Без этих плат Розенберг не смог продолжить производство своей продукции. Заказчики прекратили с ним сотрудничать, банк отказал ему в кредите. Он уже собирался объявить о банкротстве, и мы сделали ему последнее предложение. Разумеется, цена была снижена. Компания почти ничего не стоила.
Элли стоило большого труда посмотреть ему в глаза.
– Зачем вы привезли меня сюда?
– Это была твоя первая сделка. Я думал, тебе хочется узнать, чем она завершилась.
Элли окинула взглядом пепелище и представила языки пламени, пожирающие здание.
– Это сделали вы?
– Конечно, нет, – губы Бланшара раздвинулись в улыбке, обнажив зубы. Он как будто приглашал ее поспорить с ним. – Ну а если бы это сделал я – что в этом плохого? В принципе, компания – это сумма ее активов. Совокупность ценностей. Предположим, я отдаю распоряжение нашему торговому подразделению занять агрессивную позицию по отношению к некой корпорации. У них имеются трудности с реализацией продукции. На рынке распространяется соответствующий слух, и их положение еще более усугубляется. В течение нескольких минут я обесцениваю активы компании на сотни миллионов фунтов. Все абсолютно законно. Теперь предположим, я уничтожаю активы в форме зданий и производственного оборудования, а не в форме денег. Так в чем же разница? Только в том, что я использую огонь вместо телефонного звонка.
– Это противозаконно.
– Никто не умер. Мы испытываем сентиментальную привязанность к материальному имуществу, но оно представляет собой не что иное, как воплощение богатства. А богатство – это материал капитализма. Мы создаем его или разрушаем. Мы работаем, чтобы получить его, и лишаем его своих врагов.
– И что дает вам все это богатство? – Голос Элли прозвучал громче, чем она того хотела. Бланшар посмотрел на нее с удивлением.
– Власть, разумеется.
Париж
Элли всегда хотела увидеть Париж, но не при подобных обстоятельствах. Самолет приземлился в темноте. Спустя полчаса они неслись на лимузине по шоссе. Она чувствовала, что ее нервы на пределе. Каждый раз, оглядываясь назад, она видела черный «Рейндж Ровер» с тонированными окнами, который, как ей казалось, неотступно преследует их. Однажды, когда между ними попыталось втиснуться такси, двигатель машины взревел, и он рванулся вперед, чтобы закрыть брешь, чуть не ударив такси. Водитель такси едва успел отвернуть в сторону.
– За нами кто-то следует?
Бланшар повернул назад голову и улыбнулся.
– Дестриер нанял няньку. По его словам, здесь имеется группа анархистов, высказывавших в наш адрес угрозы. Ничего страшного, но Дестриер волнуется. Иногда он напоминает мне заботливую бабушку.
Когда лимузин остановился у отеля «Ритц» на Пляс Вандом, «Рейндж Ровер» растворился в потоке автомобилей. Передавая им ключи, портье сообщил: «Мистер Леховски ждет вас в апартаментах Элтона Джона».
У Элли похолодело внутри.
– Теперь он консультирует «Кенинг Групп»?
– Вполне логичный выбор. Он уже знает компанию изнутри, поскольку пытался купить ее.
– Разве это этично?
– Это эффективно.
Апартаменты Элтона Джона отличались бо́льшим вкусом, нежели ожидала Элли. Теплый свет, мягкие переходы всевозможных розовых оттенков и цвета слоновой кости. Каблуки ее туфель утопали в толстом ковре. Леховски ожидал их в гостиной. Через открытую дверь Элли увидела широкую кровать под розовым балдахином.
– Вы выглядите как всегда прекрасно, Элли, – сделал он ей комплимент. – Выпьете что-нибудь?
– Только воды.
Он поднял трубку розового телефона и сделал заказ.
– Неожиданная встреча. Ваш помощник отказался сообщить мне что-либо по телефону, но, полагаю, вы приехали в связи с холдингом «Талуэт»? Вы хорошо поработали в Люксембурге. Нас очень разочаровала неудача. Наше предложение было всего на пять миллионов евро меньше вашего. Он внимательно посмотрел на Бланшара. – Но, вероятно, вы тогда уже знали об этом.
Спустя сверхъестественно короткий промежуток времени официант принес напитки – минеральную воду для Элли, бренди для Бланшара и виски «Джек Дэниэлс» для Леховски.
– Да, мы приехали в связи с «Талуэт», – подтвердил его предположение Бланшар.
Леховски выплюнул жевательную резинку.
– Неофициально?
– Зависит от того, как договоримся, – Бланшар вынул из кармана нож и обрезал кончик сигары. – «Кенинг Групп» не извлечет никакой выгоды, приобретя «Талуэт». Элли, изложите суть дела.
Стараясь быть как можно более лаконичной, девушка обрисовала ситуацию. Леховски слушал, хотя, как показалось Элли, его больше волновала ее грудь, чем слова.
– И даже если «Кенинг Групп» приобретет компанию, мы будем владеть десятью процентами акций. Вы увидите, что мы можем быть весьма неприятным акционером.
– Я думал, этой долей владеет «Сен-Лазар Групп».
Бланшар стукнул рукой по столу.
– На этот счет у нас единое мнение.
– Как всегда.
– «Кенинг Групп» не располагает акциями, которые они могли бы предложить, поэтому им придется платить деньгами. На этом рынке только дурак может себе позволить такое. И он вдвойне дурак, если отягощен долгами в связи с обслуживанием.
Последовала пауза. Леховски отхлебнул виски. Бланшар выдохнул облако дыма.
– Ну, ладно, – Бланшар принялся рассматривать одну из висевших на стене картин. На ней был изображен космический корабль причудливой формы. – В детстве я любил астрономию. Орион, Пегас, Андромеда – мог нарисовать любое созвездие. Тогда космос будоражил воображение. А сейчас, судя по всему, в этой сфере больше бюрократизма, чем героизма. Вы слышали об аппарате НАСА, запущенном на Марс?
Леховски покачал головой.
– Аппарат размером с пылесос, но они потратили на его создание больше, чем вы или я потратили бы на приобретение целой компании. Десять лет подготовки, три года полета в космическом пространстве, и в итоге столкновение с планетой при скорости четыреста пятьдесят километров в час. Знаете, почему?
Если Леховски и знал, он не хотел лишать Бланшара удовольствия блеснуть эрудицией.
– Потому что проектировщики сделали расчеты в сантиметрах, а запрограммировали посадочный модуль в дюймах.
Оба мужчины рассмеялись. Элли переводила глаза с одного на другого, пытаясь понять, куда клонит ее начальник.
– Есть еще одна история, которую вы, вероятно, знаете, – продолжал Бланшар. – Об одной немецкой частной акционерной фирме, которая вознамерилась приобрести венгерского застройщика. Они открыли книги и провели проверку чистоты сделки. Составили балансы, разработали модели, произвели оценки – все по книгам. В конечном счете приобрели компанию за немалые деньги – очень уж им хотелось проникнуть на процветающий венгерский рынок. А потом, – Бланшар улыбнулся, – выяснилось, что цены на активы, заплаченные в евро, были рассчитаны в форинтах.