Доминикус успокоился и окончательно сдулся до своих нормальных размеров, однако клыки размыкать не спешил. Видимо, заклинило. И Перец почему-то не мог вниз спуститься. Видимо, примерз.
И я едва не примерз, вися под мостом. Так можно и гайморит какой-нибудь схватить, отек Квинке, короче. Решив перестать висеть, я рывком выскочил на мост.
Картина, открывшаяся моему взору, была достойна затвора фотохудожника. Зима, мороз, мост, фонари, на одном фонаре — доблестный герой, а в мягкое место ему впился кот. Я достал аппарат и запечатлел. Перец со столба скрипнул зубами.
— Пожалуй, я назову свою новую работу так: «Навеки вместе». — Я запечатлел Перца еще. — Да-да, очень хорошо.
— Убь-бью… — проскрипел со столба Перец.
— А может, оставить вас? — раздумывал вслух я. — Вот так и оставить, в высоком единении? А как потверже станете, я серебрянку напылю. Художественно будет…
— Убь-бью… — снова предупредил Перец.
— Однообразный репертуарчик, — хмыкнул я.
После чего свистнул.
Жду три минуты…
Нет, они управились за полторы. Видимо, где-то рядом были. Двое зависли над нами, Щек опустился на мост.
Облить Перца антифризом, сунуть пару таблеток внутрь — отлип бы как миленький. Но жалко мне было антифриза на эту сволочь. И я сделал так.
— А ну-ка, — кивнул на столб, — давай плюнь легонько, пыхни. Только начальство не поджарь. Понятно?
Щек кивнул. Осторожно набрал воздуха.
— И кошку не спали. Мы из нее шапку еще делать будем, — напомнил я.
Щек осторожно выдохнул. Пламя получилось небольшое, лизнуло фонарь.
— Свободен! — велел я, и Щек отвалил.
Где-то через полминуты Перец вместе с висящим на нем котом сполз вниз. Перец шевелился и даже мог ходить. Доминикус ходить не мог. Он вообще ничего не мог, болтался, как хвост. Перец попытался снять его с себя, однако не получилось — челюсти и в самом деле заклинило.
|
|
— Ты так и ходи, — посоветовал я. — Оч-чень оригинально… Биодизайн! Знаешь, это может стать новым направлением в моде…
Перец оглянулся через плечо.
— Можно, конечно, вырезать, — продолжил я задумчиво. — Он ведь только в штаны вцепился?
Судя по зверскому взгляду Перца, Доминикус вцепился не только в штаны. Вырезание, значит, отменялось.
— Или челюсти разжать, — предложил я. — Ножом.
— Каким ножом? — возмутился Перец. — Ты же зубы ему поломаешь!
Я пожал плечами. Отошел подальше, оглядел Перца.
— Да не, правда нормально выглядит. Живопись просто. Пашка Пикассо в молодости, очень похоже. Жаль, что не увидит никто. Разве что Тытырин…
Перец попытался оторвать Доминикуса еще раз, но тщетно, только поморщился.
— Да, Тытырин увидит, и твой вид ему послужит вдохновением. Он ужо сочинит… Я даже боюсь представить название, которое он даст своему произведению…
— Давай, разжимай, — простонал Перец.
Я выхватил супербулат. Для начала треснул Доминикуса по затылку рукояткой, что, впрочем, воздействия не возымело. Тогда сунул лезвие ему в зубы и разжал челюсти.
Сломал, правда, пару зубов и язык чуть не отрезал. По мелочам, короче, обошлось. Доминикус не отреагировал, пребывал в жесточайшем отрубе. Но, судя по свирепым глазам, членовредительства он мне не забудет, будет мстить до тех пор, пока мой изуродованный труп не ляжет в сыру землю, пока рыжие муравьи не выедят мою селезенку… Как обычно и бывает в таких случаях.
|
|
— Можно и осторожнее было, — буркнул Перец.
Он положил кошку на плечо и потихоньку поковылял к норе. Я за ним. Настроение немного улучшилось.
В глубине пещеры Перец оттаял окончательно и сразу же приступил ко мне:
— Ну, теперь ты. Будем лечиться.
— Может, завтра?
— Сегодня. Нечего время терять.
И он потряс перед моим носом заветным пузырьком.
— А я не буду! — Я кивнул на Доминикуса. — Не впаду в неадекватность?
— Ну, если только ненадолго совсем, — заверил Перец, — на пару часиков. Зато потом никаких рыбок — рыбки с драконом просто несовместимы. Так что давай!
Глотать слезы дракона мне не очень хотелось, но, видимо, выхода другого не было. Памятуя о Доминикусе, я связался. Вернее, Перец мне помог — привязал меня к большому сталагмиту. Крепко так, чтобы я не мог пошевелиться.
После чего я выпил слезы дракона. По вкусу похоже на соленую воду. На хорошую минералку.
Было больно.
Глава 8
Переход
Я стащил перчатку, размотал бинт. Рука была красной. Не просто красной — огненно-красной, точно сварили ее. Такого никогда не случалось. Похоже на рожу, только вряд ли можно было ее здесь подхватить — насколько я успел разобраться с местными болезнями, инфекционными они не бывали. Хотя… Хотя это вполне мог быть какой-нибудь местный недуг. Тогда лечить вообще бесполезно, тогда остается только ждать.
А еще рука болела. Сильно болела, без перерыва. Так, что я даже не мог ничего взять — на ладони почти сразу возникали горячие пятна, которые терпеть было вообще сложно. Пришлось мне даже ладонь перебинтовать.
|
|
Можно проконсультироваться у Перца, он наверняка в подобных вещах знаток, но связываться с ним мне совершенно не хотелось. Свяжешься с Перцем — и выслушаешь целую гору ослоумия. Болит правая рука? А ты знаешь, отчего такое бывает? Не надо злоупотреблять… Ну и так далее.
Бинт помогал, револьвер держать я мог, правда, боль не прекращалась. Впрочем, обращать внимание на такие мелочи… Поболит и перестанет.
Я вернул перчатку на место и оглянулся — не заметил ли Перец моих манипуляций?
Перец сидел на самом краю моста, как раз над вечно вмороженным водяным. Сидел, полировал меч. Я стоял у него за спиной. Довольно холодно, как обычно холодно, а одеты мы были совсем не по-зимнему. Перец достал откуда-то свою героическую броню, напялил ее и стал похож на рыцаря. И как-то сразу набрался наглости и спеси.
Меня он заставил надеть бронежилет, боевой шлем (даже подключить велел), пристегнуть супербулат и обязательно взять револьверы. А что хуже всего — ботинки. Армейские дешевые тупые ботинки. Они мгновенно простыли, так что, кажется, обморожений не избежать, придется дышать на пальцы, придется глотать антифриз. А лучше так — когда вернемся, я возьму у Перца Доминикуса. Кошки отлично помогают против обморожений. Надо просто вскрыть толстое кошачье брюхо и засунуть в него пальцы ног. Старый чукотский способ.
— Раньше я думал, что здесь все можно устроить, — рассказывал Перец. — Пытался помочь всем, кто сюда попадал. Доставал то, что они хотели — оружие, машины, даже танк. Да вообще почти все. Шатался туда-сюда, осчастливливал разных психов. Знаешь, я тогда чуть ли не каждый день мог туда выходить. А потом все тяжелее и тяжелее становилось, теперь вообще очень… тяжело. Надо мощно концентрироваться, сильно устаешь…
Не знаю, подумал я, в последнее время Перец часто пропадал. Еще чаще, чем раньше. Надо бы за ним проследить… Хотя и следить не надо, я подозревал, где он ошивается. И даже знал.
В нашем северном городе полно ангаров. Не знаю почему, но тут они везде. Много их. Перец выбрал тот, что за стадионом, возле аэропорта. Я летал медведя с телемачты снимать. Летали его снимать, и как раз увидел, как Перец к этому ангару ковыляет, впряженный в саночки. А на саночках баллон газовый. Что-то мастерил, что-то там он делал — в темноте вспыхивала сварка. Но что конкретно — не знаю, меня он в ангар не пускал, а с вышки даже в бинокль недосмотришься. Мне вообще-то его таинственные дела, само собой, не нравились, но ничего не попишешь — начальство.
Все равно ничего не скажет. Темный тип. Что ни спросишь — все потом, все в свое время… Я даже спрашивать бросил, когда наступит то самое «свое время».
— Я вот что думаю… — продолжал он. — Может, Ван Холла подорвать? Найти все-таки бомбу и ему подкинуть?
Я равнодушно промолчал.
— Ты прав, нельзя, — покивал Перец. — Народцу много погибнет. Нет, мы его по-другому придавим. Я им такое придумал…
— Мы отправляемся за горыном? — спросил я напрямую.
— С чего ты взял? — насторожился Перец. — При чем здесь горын?
— А в аэропорту ты голубятню строишь? — усмехнулся я.
Перец хихикнул.
— Зачем тебе еще один горын? — спросил я. — Сам же говорил, что они никуда не годятся, что ни один не выстоит против штурмовика…
— Смотря чем кормить, — обронил Перец.
— Что это значит?
— Ничего, — в своем репертуаре ответил он. — А про горына ты верно догадался. Надо сходить за горыном.
— Зачем? С этими-то не знаем что делать. Развели какой-то питомник, честное слово, хоть соли их. Драконов больше, чем людей. И пещеры у нас нормальной нет толком, да и вообще… Зачем?
— Потому что он последний, — ответил Перец. — Во всяком случае, из известных мне.
— Последний?
— Да. Нет больше их.
— И что?
Но Перец на вопрос мой не ответил, напротив, спросил сам:
— Ты готов?
Я ответил кивком.
— И будет нести он смерть… — задумчиво произнес Перец.
Про кого он, интересно?
— Может, в тундру отойдем? — предложил я. — Подальше от строений?
Не улыбалось мне с моста сигать. Мне вообще в последнее время прыгать не хотелось. Я не кенгуру, не в Австралии живу.
— Нет, будем отсюда прыгать. — Перец поднялся на ноги.
— А если промажем?
— Не промажем, — заверил Перец. — Ну, метров на тридцать разве… Я всегда попадаю туда, куда хочу, в том-то самая и гадость…
— Почему гадость?
— Лара…
Он мне, разумеется, не ответил. Заговорил о другом. Мне кажется, она там, куда мы собираемся.
— С чего ты взял?
Перец перестал полировать меч, спрятал его в ножны.
— Я же говорю, мне так кажется. А просто так мне ничего не кажется.
Он скрипнул зубами, даже по коже морознуло.
— А если она даже и там, то что?
— Видишь ли… — Перец поежился. — Понимаешь… Ну, короче…
— Сердечные раны? — усмехнулся я.
— Да нет, просто… — Перец маялся. — Ну, мне самому… Короче, может быть оказано сопротивление…
Понятно. Перец неровно дышит в сторону Лары, сам ее треснуть не может, поэтому ему понадобился я. Миссия, достойная всяческого уважения. Ну что ж, треснуть так треснуть, полезно бывает иногда.
А вообще посмотрим, путешествие может интересным получиться. Посмотрим, так ли она на Сирень похожа, как тогда мне показалось. Я неоднократно, кстати, у Перца этот вопрос пытался прояснить — ну, про странную нашу всеобщую схожесть, но он отказался говорить. Заведет обычное: всему свое время, все в свое время… типа, сам еще до конца не разобрался…
Ага, а с бабами воевать мне.
— Понимаешь, я не хочу туда один, я чувствую… — Перец помялся. — Видишь ли, может быть оказано сопротивление, и ты должен меня подстраховать. Подстраховать, понятно?
— Понятно. Что тут непонятного?
Перец посмотрел на меня пристальнее.
— Дай-ка сюда, кстати, оружие.
— Зачем?
Не люблю, когда посторонние трогают мое оружие.
Перец дернул щекой. Я хмыкнул, передал ему револьверы. Он взял их довольно ловко, повертел на пальцах, сунул Берту под мышку, а Дырокол неожиданно разрядил.
Я проследил за падающими патронами. Те звонко отскочили ото льда, запрыгали по глади.
— Ну и зачем? — поинтересовался я. — Они, между прочим, с обедненным ураном, не дешевые…
Перец разрядил Берту. Еще шесть зарядов вывалились на лед.
— А то еще пристрелишь там кого-нибудь… На, возьми лучше эти.
Перец вытащил из полушубка коробку с патронами, кинул мне.
— Резиновые, — поморщился я. — Мы ж не на медведей охотиться идем. А вдруг опасность будет не резиновая? Ты, значит, сабелькой булатной будешь отмахиваться, а я… Лучше бы тогда пистолетики с присосками выдал, из них я бы точно никого не прибил.
— Не хочешь — как хочешь…
Перец потянулся за патронами, но я не отдал, стал заряжаться. Какое-никакое, а все же оружие.
— Ты бы рассказал поподробнее: что, куда, зачем…
— Хорошо. Там такая, значит, система, — принялся объяснять Перец. — Мелкий городишко. Ну, не совсем мелкий, но не мегаполис. Фабрика, аэропорт, кадетский корпус. То, что нас интересует, находится на складе, это в центре. Проникаем спокойно, берем спокойно, без лишнего насилия. Ты понял?
— Чего непонятного…
— Стрелять только в самом крайнем случае. И вообще, ничего не делай без моего приказа. Ясно?
— Ясно. Я вообще ничего делать не буду, стоять буду просто. Только одного вот не пойму…
Перец сделал знак рукой, и я замолчал. Да я и так замолчал бы, поскольку увидел, что воздух изменился. Он задрожал. Так дрожит полдень над горячим асфальтом, так происходит в пустыне перед тем, как появится мираж.
Я понял, что Перец начал переход. Мог бы и предупредить. Всегда он так.
Реки больше не было видно, перед нами клубилось… Это трудно описать. Как будто воду кипятят в стеклянной посуде. Но только тут не воду кипятили, а воздух. И он менялся, становился прозрачнее и прозрачнее, и были видны все мелкие трещинки в породе, выступавшей на противоположном берегу, чахлые кустики, какие-то покореженные рельсы, другой металлолом.
Затем пространство лопнуло, выгнулось выпуклой линзой, остановилось в метре от нас. День плавился, сгущался и синел. Я хотел отодвинуться, но Перец схватил меня за руку. Неожиданно линза резко вытянулась к нам, мы влипли в нее, как в жидкое холодное стекло, увязли, и она выдернула нас с моста. Что-то вроде аттракциона «рогатка» получилось.
Я думал, что будет какой-то туннель. Обычно, чтобы попасть в другой мир, надо в туннель провалиться. Так во всех фильмах показывают. И в Перцевом рескрипте было написано — посредством «переброски длинным путем». Впрочем, ванхолловская установка работала тоже не как туннель. Она как мясорубка работала.
Но туннеля не было. Я начал задыхаться в этом поганом обволакивающем стекле, меня затошнило, и кожа стала мерзко отслаиваться от мяса. Я попробовал заорать, но не успел, поскольку вывалился в какое-то темное пыльное помещение. Прямо из-под потолка — и об пол, даже сгруппироваться толком не успел. Только на бок повернулся, а потом на спину. Башкой о бетон — шлеп! Хорошо, что шлем…
Перец лежал рядом. Мне показалось, что он стукнулся посильнее, чем я. Шуму, во всяком случае, было больше, будто в большую алюминиевую кастрюлю просыпались алюминиевые же кружки. А нечего в железяки обряжаться!
Я лежал почти две минуты, успел до девяноста досчитать. Перец, видимо, решил, что я в отключке, принялся поливать меня из фляги.
— Не надо воды, — сказал я, — и так тошнит. Сейчас сблевану, честное слово…
— Всегда так. — Перец спрятал фляжку. — Что ты хочешь, человек не предназначен для… Это из-за перепадов давления. Давление скачет, поэтому и тошнит. Как в космосе. Потом привыкнешь.
— Спасибо уж, мне и так… Знаешь, когда я жил в приюте, нас кормили творожной запеканкой, и с тех пор мне лишний раз блевать не хочется…
Не хочется, а получится, тошнит здорово. Помимо того, вокруг полно пыли, и гремело так, будто внизу строители работают. Ночь еще. Сверху дыра в потолке, а через нее кран какой-то виден, и веревка с него свисает.
И кто-то в этом пустом помещении был, я чувствовал это. Можно, конечно, включить сенсоры шлема, но я не включал. Пусть Перец разбирается. Он сказал, что у него предчувствия. Мое дело — по шее всем, кого встречу. По шее всему живому.
Что ж тут так пыльно-то? Странно. Странно, что именно в таком месте хранится горын. Я думал, место будет повеличественней. Готический замок, Гранд-каньон, Капова пещера какая-нибудь… А тут простой склад. Бочки вокруг, строительные леса, какие-то ящики, трубы. Полумрак.
Мне надоело озираться, и я спросил:
— И что? Мы опоздали? Она уже тю-тю, наверное?
Перец покачал головой.
— Она нас явно опередила, — сказал я. — Плохо дело, Пашка, у нас все время что-то не так. Теперь даже девчонки нас опережают…
— Я не мог раньше, раньше дела были.
— А теперь все осложняется. Сколько у нас времени?
— Часа два, — ответил Перец. — Потом… потом мы застрянем здесь надолго.
— Успеем найти?
— Нет. Я не знаю, где она живет, только город знаю.
— Откуда?
— Агентурная сеть. Работаем помаленьку. В каждом нужном городе.
— А как ты определяешь нужные города?
— Просто. Есть у меня один знакомый картограф, он отошел от дел, но иногда оказывает мне услуги. Окидывает внутренним взором ойкумену…
— Настоящий Коровин, что ли?
— Он. И многие-многие другие, преданные идеалам Владиперского Деспотата.
Я расхохотался. И Перец расхохотался. Мы вместе расхохотались. Хотя я прекрасно понимал, что ничего смешного нет. Что Перец ведет себя так, будто знает: сейчас за нами кто-то обязательно наблюдает. Работает на публику, короче. Я подыгрывал.
Перец продолжил дурацким голосом:
— Я знаю, что она здесь, знаю, что горын будет здесь еще два дня — выставка-то разъездная. Совпадение. Нет, не совпадение, конечно, совпадений не бывает…
— Судьба, — хихикнул я. — Ваше любимое слово.
«Ваше» не в смысле «ваше величество», а в смысле обитателей Страны Мечты.
Перец промолчал. Сделал вид, что задумался. А когда он задумывался, всегда производил одно и то же. Перец вытащил из-за спины меч своего кашалота в обнимку с драконом, принялся задумчиво поглаживать лезвие. Хотя полировал совсем недавно, буквально десять минут назад.
— Ты думаешь, все-таки она?
— Конечно, она. — Перец кивнул на веревку. — По-другому просто не может быть. Почувствовала горына — неосознанно, но почувствовала, — заволновалась. Она мимо никогда ведь не пройдет…
Я ждал. Ждал. Что-то должно было случиться. Иначе зачем мы здесь торчим? Вообще, по логике, нам следовало бы уже все вокруг обыскивать, но мы не обыскивали. Ладно, ему виднее.
— Какие-нибудь идеи в голову приходят? — спросил Перец.
— Можно сделать так, — теперь погнал уже я. — Захватываем тутошнее Управление внутренних дел, добываем адрес, едем туда, берем вертолет…
— Не успеем, — покачал головой Перец. — Два часа — максимум.
Это, кажется, правда. Он и раньше говорил, что время ограничено. Потом что-то там смещается, и попасть обратно уже гораздо сложнее.
— Тогда я могу остаться здесь, — предложил я. — Найду ее за день…
— Найдешь, — согласился Перец. — А за сколько тебя найдут твои друзья с базы? За полчаса? За час? Они уже тебя, наверное, засекли…
— Вряд ли так быстро, — усмехнулся я. — Думаю, часов шесть понадобится, так что есть время… А может, бросим, а? Зачем нам этот горын? Успели бы раздобыть обычного оружия. Здесь, кажется, кадетский корпус есть…
Кадетский корпус. Да, Перец говорил. Только зачем нам оружие? У нас обычного оружия хоть трактором закапывай. Вряд ли там что-нибудь интересное есть, наверняка старье разное: карабины да саперные лопатки. Хорошо бы «Громов» добыть, но сомнительно, что в кадетском корпусе они есть…
Я стал представлять: если раздобыть хотя бы пару ящиков «Громов» да навербовать с десяток гномов, можно было бы десант хороший организовать. Ван Холл бы удивился…
Тут все и случилось. Я заметил справа движение, с трудом удержал рефлексы. Перец стоял спокойно. Я рассмеялся. Надо же было что-то сделать. Из-за бочек показалась она.
Лара.
Год прошел. Или больше. Она не очень изменилась. Хотя выглядела, пожалуй, более усталой. Может, даже похудела чуть. На самом деле похожа на Сирень, мне тогда не показалось.
Перец покачал головой.
— Привет, Пашка, — сказала она.
— Ну, привет, — ответил Перец. — Хорошо выглядишь, особенно в лунном свете. Волосы перекрасила? Тебе идет серый. Знаешь, с тех пор, как ты удрала… Зачем ты удрала, кстати?
— Я не удрала. Я вернулась.
Зачем я тут вообще, подумал я? Милые бранятся — только тешатся, а я потом буду враг семьи номер один. Так всегда случается. А я еще тогда заметил, что между ними какие-то струны душевные натянуты, прямо два сапога — жизнь не дорога. Как-то униженно я себя чувствовал, честное слово.
Разборка между тем продолжалась.
— Ты удрала, — сказал Перец с обидой. — Ты удрала, а я хотел с тобой поговорить…
— Откуда ты знаешь, что я здесь?
Это уже Лара спросила.
— Я знаю все. Знаю даже…
— Что ты делаешь здесь? — оборвала Лара.
— Что я делаю здесь. — Перец усмехнулся. — Так, зашел поглядеть на грязные бочки, на прочее дерьмо…
Он лениво взмахнул мечом, разрубил какую-то конструкцию, и дышать стало совсем уж плохо — от пыли. А может, я от здешнего воздуха уже отвык. Вернее, к тамошнему привык.
— Ты его не получишь, — негромко сказала Лара. — Не получишь.
Видимо, про горына сказала. Они делили горына. Какие, однако, политики! Делят последнего на Земле дракона, решают судьбы мира… А я, значит, должен в случае чего по морде. Что ж, по морде так по морде, мне не жалко, я человек широких взглядов. Тогда Сиреньке в бубен дал и сейчас легко повторю. Хотя хорошо бы мне, пока тут голубки будут друг друга страстными когтяшками полосовать, отлучиться. Взглянуть на мир, поглядеть, как там оно на самом деле.
— Мы с тобой уже говорили про это. Мне не очень хочется вспоминать…
— Мне тоже не хочется вспоминать. Но вы не получите его. Вы уйдете. Я не хочу, чтобы ты превратил его…
— Хватит, а? — попросил Перец. — Ты же сама понимаешь, что мне нужно оружие. У нас там противостояние…
— Плевать мне на ваше противостояние. Ты его не получишь, — повторила Лара.
— Лара, может, не надо? Мы все равно ведь возьмем…
— Я хочу поговорить с тобой по-хорошему. Я прошу тебя, Пашка, не надо! Ты же нормальный, ты же все равно не сможешь его воспитать…
Перец расхохотался.
— Не надо, Пашка, а? — повторила Лара. — У тебя не получится правильно его воспитать. Ты не представляешь, как это непросто…
— У меня уже получилось, — резко ответил Перец. — У меня уже все получилось! Три раза!
Я усмехнулся. Зря он расхвастался. Нельзя девкам доверять.
— Что?!
— Да! — выкрикнул Перец. — Три! У меня их уже три! А ты думала, что ты одна у нас такая сверхумная?
— Пашка…
— Три! У меня их три!
Лара спрятала руки в карманы куртки.
— Их у меня три! Щек, Кий, Хорив! Аз, Буки, Веди! Илья, Алеша, Добрыня! Они слушаются меня, как дети! Огонь идет за мной, Лара, их никто не может остановить! Тоже мне, противозенитные комплексы…
Перец снова взмахнул мечом — соседние с ним бочки разошлись по экватору, на пол потекло черное и пахучее.
Лара глядела то на меня, то на Перца.
— Это… это вы сделали?
— Мы, — улыбнулся Перец. — Я. И это только начало. Один маленький военный заводик одной маленькой военной корпорации… Скоро он поймет! Скоро он, скотина, поплатится за то, что сделал с нами!
— Пашка…
— Они умоются кровью!
— Ты… ты… предатель, — сказала Лара.
Перец рассмеялся и спрятал меч в ножны, за спину.
— Мы оба предатели. И ты — гораздо хуже меня, сама знаешь…
Справа послышался звук — вылетела дверь, и показались двое. В черной форме, на эсэсовцев похожи. С пистолетами. Дрянные пистолеты, пээмки. Наверное, местная охрана.
Не зря меня Перец потащил. Они тут беседовать будут, миловаться, а я пока буду охранников валить. Вот чего два дурака приперлись? А не зря у меня Перец патроны нормальные отобрал…
Они пистолетики свои вскинули, дурачье.
— Стоять! — взвизгнул один. — Всем стоять!
Идиоты, неужели не видят? Идиоты, честное слово…
— К стене! — ступорылил второй. — Мордой в стену, ребятишки!
Мы не пошевелились, стояли как стояли.
— Я сказал к стене! — снова завизжал охранник.
— Не надо! — прошептала Лара.
Ну конечно, не надо. Да не прольется кровь дурака… Я хоть и гуманист, но не люблю, когда в меня пистолетиком тычут.
Сработала Берта, сработал Дырокол.
Дураки не успели даже выстрелить, их швырнуло в стену — пули хоть и резиновые, но бьют хорошо. Теперь у них будут роскошные контузии, сны плохие станут сниться. Долго. Может, всю жизнь.
Приятно. Давно такого чувства не испытывал. Охранники больше не встали. И, что характерно, никто ничему не удивился. Ни Лара, ни Перец. Они вообще не заметили, что тут кто-то стрелял. Ну да, влюбленные часов не наблюдают. Влюбленные вообще ничего не наблюдают. Тоже мне, Ромео и Джульетта…
Надоели! Почему я должен все время кого-то слушаться?
— Отдай, прошу тебя, — терпеливо попросил Перец. — Отдай его.
— А то что? — зло вскинулась Лара.
Я снова выстрелил. Не знаю, как это получилось. Да, не знаю. Просто я давно не стрелял. Или, может, оттого, что патроны все-таки не настоящие. Травматическое оружие, что тут скажешь…
Она упала лицом вниз.
— Зачем? — спросил Перец.
Вот придурок! А что он хотел? Чтобы я ей затрещин надавал обычных? Я вообще-то не навязывался сюда, пусть теперь не возникает…
Он на меня так пронзительно посмотрел, будто я в него стрельнул. Или в его матушку.
— Можно было и не стрелять… — сказал Перец.
— Ничего страшного. — Я спрятал револьверы и направился к Ларе. — Немного боли даже полезно…
На самом деле полезно. Кровь разгоняет, настроение повышает. И вообще, зачем меня сюда притащили? Я подошел к этой принцессе и рывком перевернул ее на спину.
— Убери руки! — злобно сказал Перец.
Да, дело запущено, оказывается. Светлые чувства, оказывается. Руками не трогать.
— Чего? — сделал я вид, что не расслышал.
— Убери руки! — крикнул Перец.
Он подскочил и оттолкнул меня в сторону. Ах, какая трепетность! Впору приют для ежей-калек открывать. Мне бы домой… Домой. Я уже давно не мечтал ни о чем по-нормальному. Гады, все из-за них…
Почему меня никто не жалеет?
Вот подумал я так, и тот, которого я чувствовал, но не видел, выскочил из-за бочек. Тайный поклонник. Лара просто плодит вокруг себя поклонников. Видимо, энергетика у нее мощная. Привлекает поклонников, гномов и прочую скотину.
Тот тип из-за ящиков вылетел со зверским лицом и кинулся на меня с кулаками, явно собираясь причинить мне разные повреждения. Отомстить за все. Что за люди?
Не хотел я его трогать. Сам напросился.
Берта…
Герой взмахнул руками, балет какой-то продемонстрировал. И на пол.
— Больше никого? — недовольно спросил Перец.
— Нет. Надо полагать, твой конкурент… — Я кивнул на тушку героя.
— Помолчи, — огрызнулся Перец.
Хотелось мне сказать ему что-нибудь гадючное, но не стал. Если бы к моей метелке цеплялось столько красавцев, я бы тоже разнервничался.
Перец склонился над Ларой и стал ее обыскивать. Быстро, но бережно. С любовью. Ага, трудно представить, что человека можно обыскивать с любовью, но, оказывается, можно. Обязательно расскажу эту историю Тытырину, пусть изложит ее в стихах или в прозе. Мне даже захотелось сфотографировать сцену, но это было бы слишком жестоко.
Лара, кстати, сопротивлялась. Но вяло, лениво. После резиновой пули так всегда: кажется, что все отваливается, а в башке все в разные стороны колышется. Ничего, быстро проходит.
— Лар, отдай… — снова попросил Перец. Видимо, не нашел ничего.
— Нет!!! — закричала Лара.
Я и не сомневался, что она ничего не выдаст добровольно. Поэтому взвел курки. Вряд ли, впрочем, ее можно было запугать, но надо же было что-то делать?
— Стой! — Перец махнул на меня рукой. — Хватит… Отдай!
— Нет!
— Нет! Нет! Нет!
И тогда Перец ударил.
Ну вот, подумал я, зачем меня было тащить, если сам справляется? Только зря меня беспокоил.
Оплеуха получилась знатной. Звонкой. От души. Это особое умение влупить оплеуху, чтобы синяков не осталось, а впечатляло. Браво, Перец, возьму у тебя пару уроков!
И тут герой, который кинулся на меня с кулачками, попытался вскочить. Перец кивнул ушами, я шагнул к врагу и приложил его рукояткой револьвера за ухо. Тот свалился обратно на пол.
Лара, кажется, укусила Перца за ногу. Часто его в последнее время кусают. Он тряхнул ее хорошенько, по полу что-то покатилось с каменным звуком.
— Уходим! — сказал Перец. — Я начинаю!
Обратный путь мало отличался. То же жидкое стекло, те же тошнотворные ощущения. К тому же на сей раз Перец промазал, и вернулись мы не на мост, а в снег. В глубокий и холодный снег.
Глава 9
Холмистый Край
Главным ощущением от Страны Мечты был голод. Гобзиков вообще-то к голоду был привычен, однако не в таких масштабах. За последнюю неделю Гобзиков изрядно похудел, так что даже спать стало неприятно — то коленки непривычно стукались, то спина от худости болела. А на животе спать было неудобно, даже если солому под спальник подкладывать.
Он вспомнил Лицей, вспомнил мягкие диванчики в коридорах, вспомнил буфет и пирожки с капустой, и живот, конечно, заныл. Тогда Гобзиков в очередной раз себя обругал. Сколько раз уже за последние дни зарекался не вспоминать о еде — не получалось. Как не вспоминать, когда есть хочется все время? А вообще Гобзиков дал себе клятву по двум пунктам: во-первых, не вспоминать, во-вторых, не жалеть. Он хотел сюда, и он попал сюда. Все.
Прежде чем уснуть, Гобзиков ворочался, наверное, час.
А Лара спала спокойно. И вообще была спокойна.
На следующий день они шагали куда-то, Гобзиков не мог понять куда, потому что все время тянулось поле, и кроме этого поля ничего не было. Гобзикову было немного не по себе. Но не от бескрайнего простора, а от другого. Страшно жить в мире, в котором твоя судьба зависит только от тебя самого. Вот Гобзиков и напрягался.
А Лара, напротив, была в себе очень уверена. Гобзикову она сразу сказала, что тот может быть свободен, то есть идти куда хочет и реализовываться как хочет, а у нее есть одно дело. Причем неотложное. Гобзиков сказал, что он пока еще не придумал, куда ему идти, поэтому пока пойдет с Ларой. И Лара ответила, что помощник ей пригодится, поскольку дело предстоит трудное.
— Чрезвычайно трудное, — повторила она.
— Угу, — промычал Гобзиков.
— Опасное. Не исключено, что очень.
Гобзиков кивнул.
— Потом не говори, что я тебя не предупреждала.
— Я хочу помочь…
— Помочь? Пожалуй, ты можешь мне помочь… Да, ты даже очень сможешь мне помочь!
Гобзиков кивнул еще несколько раз.
— А брат? — улыбнулась Лара.
Гобзикову стало стыдно.
— Брат подождет, — ответил он.
Тогда Лара промолчала, но в тот же вечер спросила:
— Скажи, Егор, а зачем ты все-таки захотел сюда попасть?
Теперь не ответил Гобзиков. Не хотелось ныть перед девчонкой, вдаваться в подробности.
— А все-таки? — не отставала Лара. — Зачем?
Тогда Гобзиков ответил:
— Я не туда, я оттуда.
Это было правдой.
Ему не очень хотелось вспоминать про то, как в восемь лет он выучился пришивать пуговицы, штопать носки и варить картошку. Про то, как мать ни разу не спросила его, нравится ли ему учиться в Лицее. (Потому что она сделала слишком много для того, чтобы сын учился в Лицее, и он должен это ценить.) Про то, как все свои редкие выходные мать сидела на табуретке и смотрела в окно. Будто кого-то ждала.
Гобзикова всегда интересовало, кого она все-таки ждала. Ему казалось, что отца. Об отце в их семье не говорилось, и так было всегда. Считалось, что его нет. А однажды он услышал, как мать разговаривала на кухне со своей приятельницей, и узнал, что отец его был сумасшедшим и всюду вбивал гвозди.
История с гвоздями его весьма удручила. И даже испугала — в последнее время Гобзиков замечал ту же привычку и за матерью, она тоже бессмысленно вбивала гвозди. Это было страшно.
Вообще страшного вокруг хватало. Дом с косыми деревянными полами. Улица Красных Партизан — слепые от грязи двухэтажные дома, дохлятина в канавах. Дорога до остановки — между грязными некрашеными гаражами. Школа. И цвет, хуже всего был цвет — цемент или жидкая грязь.
Будущее тоже представлялось страшным. Расписанным черно-белым, не допускающим вариантов. Гобзиков боялся его и не хотел, чтобы оно наступало. Но до будущего надо было дожить. Надо было учиться, хорошо учиться, быть первым в учебе. Потому что только первый получит губернаторскую стипендию, только первого возьмут в Лицей им. Салтыкова-Щедрина. Потому что только первый сможет выбраться с улицы Красных Партизан.
Быть первым оказалось тяжело, но Гобзиков старался. Изо всех сил старался. И какое-то время был первым. Даже после того, как открыл сарай и у него появилось о чем думать.
К их квартире прилагался сарай. Большой, почти двухэтажный. Дверь в сарай была завалена дровами и каким-то абсолютным барахлом. Причем до такой степени завалена, что на завалах даже разрослись кусты, причем уже немаленькие. Сарай не открывали лет двадцать, а то и дольше. Гобзиков решил узнать, что в нем и почему в него так долго никто не заглядывал.
Как выяснилось, у квартиры имелась история. Причем отнюдь не безоблачная. Ее преждний владелец слыл странным человеком. Он был то ли изобретателем, то ли землемером. У него имелся маленький сын, и он везде ходил со своим сыном, посадив его в рюкзак. А потом землемер умер от сердечного приступа. Это случилось летом, когда в доме никого не было — все разъехались по курортам. И ребенок пробыл несколько суток один. Вернее, с мертвым папашей. Его спасли электрики, проверявшие счетчики.
После того случая в квартире никто не жил, боялись все чего-то. И в сарай никто не заглядывал по той же причине — считали, что в нем живет дух изобретателя. Ну, или что-то вроде.
Впрочем, то, что сарай принадлежал изобретателю, Гобзиков понял сразу, как только в него забрался, все свободное пространство там было забито разными приборами. Причем какими-то на редкость древними, какие использовались чуть ли не до войны еще. Осциллографы, радиоприемники, теодолиты и прочие, которые Гобзиков опознать не смог. А один прибор и вовсе был какой-то чудной — смесь всех остальных и с большой антенной в придачу.
Гобзиков был несколько разочарован: несколько недействующих моделей вечного двигателя и склад сомнительного металлолома — совсем не то, что он хотел встретить. В принципе, все это можно сдать в утиль и хоть что-то получить. В приборах наверняка должны иметься детали, содержащие ценные металлы.
Гобзиков решил ревизовать сарай, на что ушло больше недели. К радости Гобзикова, сарай оказался не таким уж и бесполезным. В нем обнаружилось много инструментов, причем не абы каких, а высококачественных, из дорогих сплавов, некоторые даже импортные, вернее, трофейные (на наборах стояло клеймо в виде свастики). В нем обнаружилась проволока. Обнаружились болты и гайки.
Но самое интересное обнаружилось, само собой, под конец.
В дальнем углу, под кучей совершенно ненужных железок стоял сундучок. Небольших размеров, похожий на футляр для швейной машинки. Сундучок открылся легко. Внутри не оказалось ни драгоценностей, ни пакета акций Apple Computer Incorporated[3], вообще ничего на первый взгляд ценного. Какие-то старые карты, судя по всему, еще и самодельные. Гобзиков не обратил на них никакого внимания. На самом дне сундучка болталась жестяная коробка зеленого цвета.
Жестянка Гобзикова заинтересовала. Он попробовал ее вскрыть, но не получилось — крышка оттягивалась и пружинила. Гобзиков потянул сильнее. Внутри что-то щелкнуло и зашипело, коробка мгновенно стала горячей и задымилась, он уронил ее на пол. Гобзиков понял почти сразу — сработал термический запал. Тот, кто оставил коробку, не хотел, чтобы содержимое досталось случайному человеку. Гобзиков метнулся к полке, схватил какой-то нож, подцепил крышку…
Он не успел.
В коробке хранилась тетрадь, и когда Гобзиков вытряхнул ее на пол, она уже сгорела, рассыпалась черным пеплом. Осталась последняя страница. Вернее, половина страницы. Гобзиков бережно поднял ее с пола пинцетом и прочитал: «…маршрута и сможешь уйти. И получишь все, что захочешь».
Гобзиков перевел это так: «Придерживайся маршрута и сможешь уйти. И получишь все, что захочешь».
Тут Гобзиков подпрыгнул. От предчувствия. Потому что найденные карты явно должны были указывать тот самый «маршрут».
Сначала Гобзиков думал, что речь идет о сокровищах.