И выпил враз!
Какое облегчение!
Какой экстаз!
В последнее время в нем проснулся поэтический дар. Нет, я бы так сказал — очнулся поэтический дар. Давно он не сочинял, а тут вдруг пожалуйста. Наверное, от весны, а, по моим подсчетам, в том мире как раз весна. Весной же люди дурят. А те, кто сюда попал, изначально дурканутые. Я уже говорил, что тут целая куча поэтов, многие тут сочиняют. Сам Перец говорит, что Страна Мечты улучшает реакцию, так вполне может быть, что и творческие возможности она мобилизует. Потому всех на творчество разное тянет. А какое самое примитивное творчество? Правильно, стихи лабать. Для живописи требуется талант, для музыки гений, для фотографии вообще видение надо иметь. А стихи может любая сволочь конопатая. Берешь бумажку, берешь карандашик — и давай. А если бумажки нет, то можно прямо так, на память. Или на заборе. Да, творческие возможности тут расцветают, я по себе заметил. Фотографирую — прямо зубы трескаются. Запечатлеваю мир, пишу его скорбную летопись.
И Перец тоже ведет летопись, только в стихах. Высокопродуктивный скот хорошо отзывается на уход… Перец сочиняет препоганенькие стишочки по поводу и без повода, просто так. И не только стишочки, в крупной форме тоже работает, так что я даже стал в конце концов подозревать, что бессмертный шедевр Ляжки Пендрагона «Беспредел медведей в Тевтобургском лесу» принадлежит отнюдь не перу Владетеля Владиперского Деспотата.
— Ну как? — осведомился Перец. — Понравилось?
— Омерзительно, — сказал я.
— Странно… Тебе же, кажется, нравятся эти… «Стероидные Бомбардировщики»? А у них, насколько я знаю…
— Не смешивай мед с наоборот, — оборвал я.
Несколько афористично, но строго.
|
|
А что он о себе думает? Что ему можно своими липкими лапками в святое?
Перец поглядел на меня с завистью.
— К тому же они не «Стероидные Бомбардировщики», а «Анаболические», — поправил я.
— Не смешивай мед с наоборот… — задумчиво повторил Перец. — Хорошо. Хорошо получается… Ну, тут ничего не поделаешь — генетика. Ты сам стихи не собираешься писать?
— Я фотографировать собираюсь, — ответил я. — Вернее, фотохудожником хочу стать. Впрочем, это никого не касается. И вообще, при чем здесь поэзия?
— Поэзия тут как раз при чем.
Перец безрассудно поерзал на ограждении. Тридцать метров вниз за спиной его ничуть не смущали.
— Видишь ли, горыны, — начал объяснять он, — не все, конечно, но некоторые из них, чрезвычайно сентиментальны. Просто до ужаса. И если такого горына давануть по лирической рельсе, то он рано или поздно разревется. Слышал про крокодильи слезы?
— Ну слышал, и что? — не понимал я.
— А то. То, что драконья слеза излечивает почти от всех болезней. Достаточно какого-то жалкого пузырька драконьих слез — и твои рыбки передохнут!
Я посмотрел на горынов. Троица разбрелась по крыше и маялась бездельем. Щек и Кий тупо, без азарта перетягивали какой-то драный брезент, Хорив с сентиментальным выражением на морде жевал бочку с гудроном. Мир, покой, благодать.
— Но для того, чтоб горын заплакал, нужен сочинитель, — продолжил Перец. — Нужен поэт. Ну, в смысле настоящий. Не такой, как я, не такой, как Ляжка. Хороший поэт.
— Ну, можно туда, — кивнул я в небо, — смотаться. Прихватить какого-нибудь там лирика-сатирика — и обратно.
|
|
Перец покачал головой.
— Технически, конечно, возможно, но вот этически… Видишь ли, затащить сюда кого-нибудь против воли я не могу, да и не хочу. И если тащить оттуда, то придется выискивать какого-нибудь сочинителя, который не прочь прогуляться сюда. Или придется его уговаривать. Морока. И времени много уйдет. А нам дела надо делать, я же говорил. Так что придется тут кого-нибудь отыскать. Какого-нибудь таланта.
— А если на память стихи почитать? — предложил я. — Или по книжке. В городе наверняка библиотека есть…
Я указал вниз.
— Не пойдет. — Перец тоже поглядел вниз. — Книжку-то мы, конечно, можем найти, а вот почитать… Тут талант нужен. Или сам автор. У тебя есть талант?
Ну, я, само собой, скромно промолчал.
— Вот и я о том же, — покивал Перец. — Но ситуация не столь безнадежна. Помнишь поэтический ристаж? Там паренек еще был, Ракитченко…
Я покачал головой.
— Не помнишь?
— Не. «Беспредел» вышиб все, что только можно вышибить. Знаешь, такой мощный культурный шок, что как-то память… дала сбой. Как всегда.
— Не, у меня тоже, конечно, «Беспредел» шок вызвал, — снова покивал Перец, — но, видимо, не такой сильный. Я там еще кое-что другое услышал. Так вот, Ракитченко тот вроде ничего, умеет сочинять… Во всяком случае, никого лучше мы не найдем здесь. Надо его сюда приволочь, выжать драконьи слезы, излечить тебя от рыбок…
— А потом? — перебил я.
— Потом надо кое-что сделать, кое-куда отправиться…
— Нет, что с Ракитченко потом будем делать?
Я поднапрягся и вспомнил парня — он был явно не приспособлен для проживания в СМ. Сопля.
|
|
— Нам ведь необходим специалист по идеологии…
— По чему? — не понял я.
— По идеологии, по связям с общественностью.
— Зачем нам связи с общественностью?
— Для ведения информационной войны, — спокойно пояснил Перец. — Надо сочинять листовки, организовывать операции подрывного характера, готовить массированную акцию…
— Против Деспотата?
Перец плюнул.
— При чем тут Деспотат? Деспотат ерунда, его мы в полсчета распотрошим, с полплевка.
Я бы не был так беспечен. Деспотат тревожил часто. Регулярно. Великий Пендрагон, Не Осквернивший Седла, никак не мог смириться с нами. Сначала по мелочи пакостил, насылал какую-то жалкую порчу. У меня вот, к примеру, регулярно открывалась икота, и Перец сказал, что икотчики — такие мелкие японские проклятия, которые убивать не убивают, но и жить толком не дают. Месяца два назад они меня чуть не замучили.
А с месяц назад и вообще случилось… нашествие кобольдов. Хорошо спланированное. С разных сторон вторглись, скоординированно. Только зря, бесполезно — от остальной Страны Мечты нас отделяют горы и ледяное пространство. К условному востоку горы вообще непроходимые. К условному югу в горах есть, правда, ущелье, но все равно непроходимо — после ущелья снег километров на пятьдесят, а может, больше. Не знаю, как тогда Перец протащил меня через все это…
Ну да, конечно, для него же расстояний нет.
Для Перца нет, для кобольдов есть. Так вот, кобольдовое нашествие застряло и замерзло. Если подняться повыше в горы, можно увидеть — в снежное поле врезаются черные рваные клинья. А если спуститься пониже, то другое можно увидеть: кобольды, вмерзшие в снег. Некоторых мы побили, другие сами замерзли. Вообще, с ними не так уж сложно воевать. Если бы еще не их количество… Интересно, где Ляжка стольких набрал? Наверное, не одно гоблиновское кладбище распотрошил.
— Деспотат потом все-таки, — Перец перебил мои мысли. — Для начала надо поговорить с…
Перец замолчал и вздохнул. Так я и не услышал, с кем Перцу надо поговорить.
— И вообще, я зашел к тебе, чтобы кое-что обсудить.
Перец слез с перил.
— Ну, давай обсудим, — кивнул я.
— Не здесь же.
— Опять на мост? — поморщился я.
— Да, на мост. На мосту как раз обстановка подходящая.
Угу, подумал я, для таких психов как раз подходящая.
— Пойдем, пойдем… — Перец направился к лестнице.
Я обернулся к троице и гаркнул:
— Свободны! Два часа!
Шшур! Горыны сорвались с крыши. Щек зацепил кирпичный парапет, парапет качнулся и обрушился вниз.
— М-да… — оглянулся Перец. — С координацией у них вилы… Давай, поспешай…
И Перец остановился в задумчивости.
— Сейчас только…
Потом подошел к краю крыши, уперся ногой в оставшееся ограждение, толкнул. Парапет ушел. Бух! Дом трясануло. Перец довольно улыбнулся и стал подбираться к старой, выветренной трубе на краю крыши. Я не стал смотреть на этот маразм, пошагал к лестнице. Когда спустился до третьего этажа, дом трясануло еще раз, видимо, Перец трубу все-таки столкнул.
Кинг-Конг недорезанный.
Я зашагал быстрее.
Перец догнал меня уже на улице Горноспасательной, в том месте, где она ломалась и круто шла к реке.
— Хочу посидеть на дорожку, — сказал он. — И это… там красиво.
Романтик чертов. Грааль он отыскал, а на крыше поговорить ему влом, видите ли… Эстет.
— Там медведи могут быть, — напомнил я. — Поговорить не дадут, будем отстреливаться.
— Да пусть с ними… — Перец плюнул, плевок застыл, покатился под горку.
Улица Горноспасательная похожа на ущелье. Сама узенькая, по обеим сторонам высокие дома. Здесь всегда сумрачно, даже темно. Идешь как по темному туннелю, которому конца не будет. Затем неожиданно дорога перегибается вниз, и к реке буквально выскакиваешь.
Река, конечно, замерзшая. Даже не замерзшая, а промерзшая до дна. Но сверху снегом ее не замело, и когда стоишь на льду, то кажется, будто болтаешься над пустотой. Все видно, каждого хариуса, каждую малявку. А у самого дна что-то похожее на осьминога, но разобрать трудно. Перец говорит, что это водяной. Я раньше все собирался взять бластер и прожечь до дна дыру, да не собрался, а теперь вот не знаю даже… Зачем мне водяной?
Над рекой мост. Весьма примечательная штука. Мост перекидной и висит высоко над водой. Однако до другого берега не дотягивается, обрывается прямо над центром реки. Причем обрывается просто так, будто ножом срезал кто.
Получается мост в никуда.
Мы остановились над рекой.
— Это место мне особенно нравится, — сказал Перец.
— Почему? — спросил я.
— Очень наглядно. — Перец кивнул на мост. — Прекрасно демонстрирует главный принцип Страны Мечты.
— И что за принцип, если не секрет?
— Мечта имеет границы, — промолвил Перец и начал спускаться по улице к реке.
Аккуратно, как старичок, честное слово. Приглядывался, куда ступить, кряхтел, поскальзывался, бил себя ножнами по коленям. Я тоже спускался, но по-нормальному, без выделывания, просто осторожно. Я сюда нечасто вообще-то хожу, мне мост, да еще в таком виде, не нравится. Есть в нем что-то неприятное. Мост, который через овраг — ну, там, где столбы все время гудят, — мне просто безразличен, я к нему спокойно отношусь, а этот меня напрягает. Какой-то недоделанный. Вообще, мост — символ пути в другой мир, во всех культурах так. Место опасное и мистическое, под ним всегда черти водятся. И мне кажется, недаром Перец так этот мост любит. Ну да мне все равно.
Мост обладал еще одной странностью — на нем росли сосульки. Но не сверху вниз, а снизу вверх. Сталагмиты. Если то, что мост обрывался над рекой, я еще мог как-то объяснить — строили-строили, да недостроили, — то сталагмиты не объяснялись никак. Впрочем, я уже давно понял, что искать всему объяснений не стоит.
В сталагмитах была проложена тропинка, по ней мы прошли до самого обрыва. Вернее, обреза.
— И что? — спросил я.
— Хочу посидеть на дорожку, — повторил Перец.
— На какую дорожку? — не понял я.
— Как на какую? Полетим за Ракитченко.
— Ты чего?! — Я просто обалдел. — Раньше не мог, что ли, сказать?
— Я же тебе говорил. А боец должен быть всегда наготове.
Во, блин, уродец! Я даже онемел немножко от таких разворотов.
— Я револьверы не взял…
— Зато я взял. — Перец распахнул полушубок.
На поясе у него красовались Берта и Дырокол. И два патронташа. Один резиновый, другой урановый. Перец расстегнул пряжку и швырнул оружие мне, ухмыльнулся:
— Мудрый вождь позаботился о своих глупых вассалах.
Вот как. Позаботился.
— Говоришь, мы летим за Ракитченко? А ты хоть знаешь, где он?
— Примерно. Найдем.
— Найдем… Я вот не думаю, что мы так легко его найдем…
— Ты изменился, — усмехнулся Перец. — Год назад был настоящий Рэмбо Шварценеггер, а теперь какой-то рефлексирующий гимназист…
— А ты тоже…
Я тоже хотел сказать, что он не в лучшую сторону поменялся, но сказал по-другому:
— Нытик ты. Стал нытиком.
— Сам ты нытик, — капризно огрызнулся Перец. — Ладно, не будем… Ты готов или сбегаешь за подгузниками?
— Готов, — ответил я.
— Никогда в тебе не сомневался.
— А может, по пути в Деспотат еще заскочим? — предложил я. — Поговорим там со старыми товарищами, свергнем кого-нибудь… Ну так, чисто для торжества сил света над силами тьмы? Поглядим, что там да как там. Этот Застенкер…
— В другой раз. Для начала…
Перец замолчал.
— Вообще-то хорошая идея, — сказал он через минуту. — Весьма. Только не в Деспотат, а к Ляжке, мы еще успеем… Надо нам к гномам заглянуть, к инфекционным.
Я поглядел на него вопросительно.
— Ну, к тем, которые смеялись все время, смехотун где. Там, где Кипчак остался за старшего.
— Кипчак? — удивленно переспросил я.
— Да, Кипчак, сын Робера. Да ладно, не прикидывайся, что забыл все. Такое ведь не забудешь! Ты там еще показал себя во всей мощи, прямо сражение при Фермопилах устроил.
Перец подмигнул.
Я покраснел. Хорошо, хоть маска на мне была. Да, слишком уж я там героически себя показал. Прямо не знаю, царь Леонид какой-то на самом деле, правильно Перец подметил. Сначала вроде приятно было героем себя чувствовать, а потом стыдно стало. Неудобно, что ли… Я не любил тот эпизод вспоминать, а если вспоминал, то вздрагивал от неприятности. Если же он мне снился, то я просыпался.
Перец продолжал:
— Ты тогда всю нашу дорогу лопушком прикидывался, типа, ничего не могу, ничего не понимаю, а как пришел урочный час, так ты и вышел… Весь такой блистающий, весь такой ослепительный, аж отслоением сетчатки грозило!
Злобненько.
— Не надоело придуриваться? — нахмурился я.
— Пух, пух, — Перец изобразил перестрелку, — и жесточайше почикал негодяев! Как там говорится… Беспрекословной рукой, во! Так их отбеспрекословил, что у них всякая охота на добрых людей нападать и отпала. И вообще все отпало, они все померли враз. Знаешь, в честь такого выдающегося события мой друг Поленов, ты его не знаешь… мог бы сделать тебе отличную татуировку. Вытатуировать у тебя на груди тебя самого! Или нет, лучше не тебя самого, лучше Мамина-Сибиряка.
— При чем здесь Мамин-Сибиряк?
— А ни при чем, — хохотнул Перец. — Фамилия просто такая… Величественная. Не знаю, как тебе, а мне на ум приходят простые, но в то же время волнующие строки. Допустим, такие:
Лошадка хмурая
Бредет скрозь лес
А я прицелился
Достал обрез…
— Погнал ты что-то… — осторожно сказал я.
Перец часто стал гнать. Гнать и стишки сочинять. Какая-то в нем нервозность ни с того ни с сего прорезалась, я уже говорил. Не знаю, мне кажется, его лечить надо. Комплексными методами. Но он лечиться не будет, он упертый. Будет веселиться.
— Почему это погнал? — напрягся Перец.
— Ну вот что это значит — «а я прицелился, достал обрез…»? Обычно наоборот бывает. Обычно сначала обрез достают, а потом уже прицеливаются.
— Верно, — кивнул он, — я не заметил. Я вообще такой невнимательный, ничего не вижу. Вернее, вижу, но понимаю, что именно видел, только потом. Вижу — сволочь какая-то, но не понимаю…
Перец сбросил полушубок, выхватил меч. Я же говорю, заносит его. Юноша на грани нервного срыва.
— Лариска на тебя так тогда смотрела… — Перец игриво пошевелил бровями. — С восхищением.
Он подошел и принялся тыкать меня рукояткой в бок, снова подмигивать, щурить глаз и вообще натужно веселиться.
— С таким восхищением… Прямо, ну не знаю… Ты ее поразил!
Перец начал медленно вертеть мечом над головой. Над своей. Ну и над моей заодно. Не очень приятно.
— Ты имел бы у нее успех, — сказал Перец. — Настоящий герой…
— Да какая Лариска-то?
— Ты бы имел успех… — талдычил Перец. — Большой успех. Еще бы — такой могучий, защитил женщин, больных, детей, больных женщин и детей, сирых, убогих, одноногих…
Опять. Опять заскок.
— Герой… — Перец поморщился. — Без страха и упрека…
Потом шагнул назад, сделал незаметное движение, и клинок оказался у самого моего носа. Острием. Перец улыбался.
— Какая Лариска? — повторил я вопрос. — Ты чего? Может, тебе кровь дурную отворить стоит, сбросить давление?
— Не помнишь? — Перец прищурился еще больше. — Кровь отворить?
— Не помню, — простодушно ответил я. — У меня провалы в памяти случаются… Я тогда переволновался…
— Да ладно, — Перец отступился, — ладно. Ну, та, рыжая. Лара. Неужели ты внимания не обратил? Она такая, эффектная.
Перец взмахнул мечом в сторону большого сталагмита. Сталагмит секунду еще стоял, затем съехал и раскололся.
— Такая, знаешь… — Перец глядел на другой сталагмит. — Такая…
Я молчал. Ждал, что будет дальше. А он принялся рубить сосульки.
— Она думала, что я дурачок… Дурачок…
Перец размахивал мечом, ледяшки разлетались крупными осколками.
— Дурачок, дурачок, дурачок…
Совсем разошелся, целую просеку вырубил. И быстро так! Вырубил и сделал вид, что утомился.
— Нервы надо беречь, — сказал я назидательно. — Распустился, как баба…
Этот псих отвернулся от сталагмитов и уставился на меня. Обострение обострялось…
— Чего глядишь?
— Давай, — Перец неожиданно посерьезнел.
— Что давать?
— Давай, — Перец кивнул на кобуры, — кто кого.
— Не хочу.
— Отчего не хочешь?
— Оттого, что холодно, — ответил я. — Придется раздеваться, валенки расшнуровывать…
— Так и скажи… — Перец спрятал меч в ножны. — Так и скажи, что боисся.
— Не боюсь.
Вообще-то мне на самом деле не хотелось снимать полушубок. На самом деле холодно, к тому же на мосту еще и ветер такой дул, мерзлое ухо, прибавлял свежести.
— Боисся… — не успокаивался Перец. — Я сразу заметил, что ты по части реальных схваток слабоват. Ты только перед девками герой, любишь, чтобы они тобой восхищались и падали в обмороки. Ты просто девчачий герой! Я сегодня нарочно выйду в город, найду перекись водорода в таблетках, для тебя специально. Чтобы ты челку в блондинистый цвет перекрасил и ходил так…
Я скинул полушубок. Не, я не позволил себя развести, меня вообще трудно развести. Просто я подумал, что, если мы сейчас в очередной раз не выясним, что он круче меня, он ведь не успокоится. Будет ныть, ругаться, а потом еще какую-нибудь мне гадость мелкую устроит во время похода. Так что лучше уж сейчас, сразу разобраться.
Смешно. Перец ревнует. Себя к себе. Какой психологизм! Если бы про нашу историю узнал Рюноскэ Акутагава, он бы съел собственный котелок. Таких психологических Марианских впадин даже у него нет.
— Ого! — продолжал меня дразнить Перец. — Да ты не так труслив, как мне казалось! Пожалуй, я тебе не перекись водорода достану, пожалуй, я тебе хну подарю…
— На раз-два-три? — спросил я.
— К черту раз-два-три. На звук.
— На звук так на звук, — согласился я.
Перец кряхтя поднял с моста обломок сталагмита, широко размахнулся и подкинул кусок в воздух.
— Понеслась… — Перец скрипнул зубами.
Мы стояли друг против друга и ждали, когда лед ударит в лед.
Мне показалось, что я услышал звук раньше, во всяком случае, я уже тянулся к рукояткам револьверов, а Перец стоял совершенно расслабленно. И я начал поднимать оружие, заранее давить на курки, как вдруг…
Я даже не заметил толком, как он это сделал. Быстро, как в фильмах про самураев. В руках вспыхнула боль, удар меча выворотил револьверы, они с мерзлым железным звуком грохнулись на мост.
Как всегда. Перец победил, как всегда.
— Вот так-то, — назидательно сказал Перец и двинул к берегу.
Кисти болели. И пальцы болели. Теперь точно синяки будут. Интересно, а если бы Варгаса против него выставить?
— А в бою я тебе руки вообще обрубил бы. По самые локти… — Перец обернулся и показал мне язык и хихикнул.
— Это все теория. И только на ближнем расстоянии. А если бы между нами было метров двадцать… — Я подобрал револьверы, спрятал их в кобуры и снисходительно покачал головой.
— Если бы было метров двадцать, то в тебе, рыцарь печального образа, были бы красивые дырки. В количестве двенадцати штук.
Вжжик!
Чего-то подобного я ожидал. Падок Персиваль на такие фокусы. На эффекты. Как всегда, я даже не успел заметить — мимо моего носа промелькнула стальная полоса, меч прошелестел в воздухе.
— Примерно вот так… — бросил Перец.
Клинок пробил одну из стальных ферм и застрял в ней.
Я пожал плечами. Что с ним спорить? Супермен. С разлагающейся психикой.
Перец глядел на меч без всякого удовольствия. Как-то тупо глядел. Видимо, отпустило.
— Ну что, — спросил я, — полетим сегодня? Или будем и дальше могуществом мериться?
— Да, — окончательно успокоился Перец, — полетим, конечно.
— Нервы беречь надо, — посоветовал я снова. — А то совсем психом станешь.
— Знаю, — буркнул он. — Ты того, иди посмотри, как там… все… А я посижу…
Он подошел к ферме, стал раскачивать меч и помалу вытаскивать его из железа. Я развернулся и направился в город. Кто-то же должен в конце концов готовиться к полету? Или к налету. К путешествию, одним словом.
Путешествие — это хорошо. Целый год снег, от него и устать можно. Заболеть снежной болезнью.
Потом, уже добравшись до Горноспасательной, я обернулся.
Перец сидел на краю моста. Понуро сидел, депрессивно. Депрессивный супермен.
Не, не сиганет, подумал я.
Глава 6
Говен, Пердикка и царь Леонид
Кий завис в воздухе. Перец помахал мне рукой, я ткнул Щека пятками, тот подлетел к Кию и тоже завис. Хорив же поднялся чуть вверх и кружил теперь над нами. Его было плохо видно — белое на белом всегда плохо видно.
Меня очень удивляет эта их способность — зависать. Правда, зависать они могут совсем ненадолго, минуты на три, но все равно впечатляет.
Перец смотрел вниз.
Там были только облака. И над головой тоже облака, только чуть более легкие и разноцветные. То есть мы болтались между облаками. Тут, кстати, было совсем не так холодно, как у нас. Скорее сыро. От сырости даже полушубок не помогал.
Идея лететь выше облаков принадлежала Перцу. Я бы, конечно, не стал так высоко забираться, но он сказал, что в полете над облаками есть свои преимущества. Во-первых, воздух разреженный и скорость больше, во-вторых, воздушных ям там гораздо меньше, путешествие получается плавное и нетряское. В-третьих, с земли нас не видно, а значит, фактор неожиданности на нашей стороне. Ну а с влажностью можно и смириться.
Хотя мне сдавалось, что так Перец еще и подстраховывался немного — ведь не только нас не видно за облаками, но и землю тоже не видно, ориентироваться-то нельзя. И расположение северного города по отношению к остальной территории остается в тайне. Для меня. Конспирация, короче.
Но все равно полет был похож на русские горки. Драконы отыскивали восходящие потоки воздуха, поднимались по ним, затем планировали вниз. Крыльями при этом почти не работали, так, лишь самыми кончиками. Как они ориентировались, не знаю, Перец говорил, что у горына в башке что-то вроде компаса, он всегда летит в нужную сторону.
Такому качеству можно было только позавидовать. Я лично, как мы в облака вошли, сразу всякую ориентацию утратил, с трудом понимал, где верх, где низ, честное слово.
А Перец как-то ориентировался. Мы летели совершенно обычно, а он вдруг дал отмашку. Кий завис, Перец стал всматриваться в облака под ногами. Всматривался, всматривался, а затем указал пальцем.
Я едва успел схватиться за ремень, потому что по его знаку Кий свернул крылья и ухнул в вату. И Щек тоже свернул крылья и тоже провалился.
Ненавижу такие штуки. Нет ничего противнее — внутренности просто выскочить собираются, воздух выдавливается через уши, в глазах дым. Не, орать я не орал, все-таки удержался, хотя очень хотелось. Мы прошили облака и выпали на свет — только что под нами была скучная серая манка, и вдруг мир взорвался пугающим многоцветьем. После более чем года белизны я был ослеплен красками и чуть не закрыл глаза, но тут Щек стал выруливать из пике, и мне захотелось видеть.
Под нами покачивалась тундра. Фиолетовая, с редкими вкраплениями зеленого и белого. Еще под нами было поселение. Коричневый, почти идеально круглый пятак, разделенный на ровные квадратики.
Кий выравнивался, Щек тоже, но скорости они не снижали. Хорив продолжал висеть над нами. Все по правилам — прикрывает сверху, как я и учил. Мы явно направлялись к поселению. Видимо, у Перца опять поменялись планы. Сначала он хотел за Кипчаком заглянуть, а теперь вот куда-то в другую сторону подался.
— Что за деревня? — крикнул я.
— Не узнаешь? — проорал в ответ Перец.
Я не узнавал.
Перец стрельнул в меня из указательных пальцев, как из пистолетов. Я снова глянул вниз. Неужели? Но ведь раньше это поселение выглядело совсем по-другому. Не поселение, а так, куча мусора. А теперь прямо город маленький, прямо полис, даже памятник вроде как в центре. И стена вокруг. Цивилизация.
Горыны падали. Именно падали — скорость была бешеная. Земля становилась все больше и больше, расползалась в стороны, поселение стремительно увеличивалось, я мог уже разглядеть отдельные дома и маленькие фигурки, похожие на поднявшихся на задние лапки муравьев. Фигурки суетливо бегали. Видимо, увидели нас. Перец подал знак, и горыны стали разворачивать крылья. Крылья вытягивались в стороны, скорость снижалась, и когда до земли осталось где-то с полкилометра, мы почти остановились. Перец сделал круговой жест пальцем, и горыны стали резать спираль.
Мы описывали медленные круги над городком, в котором наблюдалась паника. Гномы, гуси, свиньи, козы бегали, визжали, врезались друг в друга, так что даже не понять было, кто где. Я думал, что мы приземлимся на какую-нибудь площадь, но площадей не проглядывалось, а крыши нас вряд ли выдержали бы. Через двадцать кругов Перец выбрал относительно ровную площадку за стеной и указал туда. Драконы встали на мох. Мы спрыгнули и стали ждать. Гномы уже выстроились у ворот вдоль стены. Напряженной цепочкой. Я цыкнул зубом и вышел вперед, к народу.
Было удивительно легко. То ли от того, что на плечи не давила шуба, то ли потому, что вокруг была зелень и кислород, которого на севере мне здорово не хватало. Я улыбнулся и приветственно помахал гномам. Мол, здравствуйте, робяты.
Гномовское скопление заволновалось, навстречу мне выдвинулся пожилой и, судя по костюму, авторитетный гном. Он нес на вытянутых руках блестящий поднос, и что-то там было на подносе, покрытое красивым платком.
— А вот и хлеб-соль, — цинично заметил Перец. — Только каравая что-то не видно. Наверное, просто соль-соль, старый гномовский обычай.
Гном приближался осторожно. Но боялся он, конечно, не нас, боялся он, конечно, горынов. Поскольку любой из горынов мог, наверное, за один жвачок хлопнуть штук восемь гномов, а может, и больше. Я понял опасения общественности и двинулся навстречу начальству, Перец же остался, сидел на лапе у Кия и поглядывал на нас с ехидцей.
Гном был какой-то знакомый. Кажется, тот самый, серый. Ну, тогда, когда я как царь Леонид…
— Приветствуем вас, доблестные рыцари, — произнес серый гном и поклонился.
Не, я его точно видел раньше, этого серого. Тогда, в день большой стрельбы. Я собирался уже принять поднос, однако Перец решил взять переговоры в свои руки. Подбежал, оттеснил меня, схватил поднос.
— Приветствуем вас, доблестные рыцари, — повторил гном.
— Здорово, папаша, — довольно бесцеремонно ответил Перец. — Как живете-то?
— Хорошо живем, спасибо.
— Ну и здорово. А чего тут?
Он сорвал платок с подноса. Под тем ничего не оказалось.
— Ключ от города, — прокомментировал гном.
Перец пригляделся к подносу. Я тоже пригляделся. Не знаю, может, я что-то не так понимал, но на подносе действительно не было ничего.
— Символический? — осведомился Перец.
Гном кивнул.
— Мило. — Перец взял у гнома поднос и передал его мне. — Нам надо поговорить, папаша. Обсудить внешнеполитическую обстановку. Силы зла не дремлют, вы в курсе?
— Да, конечно, — гном опять поклонился. — Конечно.
Он сделал приглашающий жест в сторону поселения.
— Хорошо. А этим… — И Перец похлопал гнома по спине и кивнул в сторону нашей крылатой троицы.
Лицо старика испуганно задрожало. Перец заметил и задумчиво почесал подбородок. Я понял, что Перец не удержится.
И Перец не удержался.
— Видишь ли, папаша, — проникновенно заговорил он, — наши птички, они… как бы получше выразиться… несколько разборчивы в пище. Овес они есть не будут, мороженой картошкой их тоже не удивишь…
Гном, кажется, начал догадываться, что картошкой драконов не удивишь. И чем сильнее он догадывался, тем больше бледнел. Что даже на сером фоне было заметно.
Перец продолжал.
— Это, папаша, как ты видишь, драконы, звери войны, валькирии, бестиа морталес. Для поднятия боевого духа им требуется…
— У нас… — пролепетал гном, — у нас есть гуси…
— Не буду томить вас неизвестностью. Нам требуются три прекрасных юноши и три не менее прекрасных девы. На заклание, так сказать…
— Перец, заткнись, — осадил его я. И, подхватив оседающего гнома, успокоил старичка: — Он шутит, вы не волнуйтесь. Просто у него манеры такие, дурное воспитание, мама в детстве его уронить уронила, а поймать не поймала. Наших горынов, то есть драконов, действительно следует накормить, после дальнего перелета у них всегда аппетит повышается.
— А что они, — гном боязливо поглядел на ящеров, — предпочитают?
— Яблоки есть?
Гном кивнул.
— Каждому по бочке. Или кашу какую, лучше овсяную. И компотом напоите.
— Слушаюсь! — Гном поклонился. — Проходите, для нас большая честь… проходите в мужской дом…
И гном засеменил перед нами к воротам.
Сразу за воротами начиналась улица. С выдающимся названием — «Сноровка Персиваля». Мне даже приятно стало. Так ему, гаду! Пусть попозорится!
— Ты здесь пользуешься популярностью, — ехидно заметил я. — А что они имели в виду под сноровкой, вот интересно?
— Думаю, ты здесь популярен не меньше, — ответил Перец.
— Куда уж, — вздохнул я. — Мной ведь улицу не назвали, разве что маленький переулок…
— У тебя еще все впереди, — утешил Перец.
И на самом деле оказалось — все впереди.
Гномы расположились по обеим сторонам улицы «Сноровки Персиваля» и стояли, опустив глаза долу, стащив головные уборы. Я подумал, что так, наверное, крестьяне стояли, когда к ним барин приезжал.
— Тебе снятые шапки ничего не напоминают? — спросил Перец, указав на гномов.
— Нет, — ответил я.
— А мне напоминают, — Перец ухмыльнулся. — Мне они здорово напоминают боевой шлем участника проекта «Пчелиный Волк». И, мне кажется, тебя ждет сюрприз.
Перец захихикал.
— Какой еще сюрприз?
— Сюрприз на то он и сюрприз. Но тебе, мне кажется, понравится.
Про сюрприз не знаю, но сам Перец… Открылась в нем опять эта веселая забиячистая дуринка, некое злобно-бесшабашное состояние, самое неприятное из состояний Перца, от которого я начинал уже уставать. В таком состоянии он непредсказуем. Отмочить все что угодно может.
Мы продвигались в глубь поселения по улице «Сноровка Персиваля». Домики постепенно становились выше и опрятнее, соломенные крыши сменялись черепичными, в окнах блестели разноцветные стекла, двери зеленели свеженькой краской — деревенька стала похожа на декорацию к фильму-сказке про швабских людоедов. И куда делись ранешние понурые хибары?
— Я гляжу, тут строительный бум, — заметил я. — Хорошие домики, сам бы в таком пожил…
— Точно, — кивнул Перец, — строительный бум. И домики хорошие.
— Из чего они, интересно, строят? — Я разглядывал дома. — Глины тут вроде нет…
— Саман.
— Саман? Но в саман же глина идет…
— Не всегда глина. Не обязательно только глина. В саман все липкие вещества идут. Главное, потом высушить хорошенько. Солома из иван-чая хорошая получается, навоз смешивается с соломой…
— Навоз? — поморщился я.
— А что, тебя это шокирует? Гномы бедные, они все из навоза строят, у них силикатного кирпича нет. Так что мы в навозном городке. Или считаешь, что пребывать в навозном городке выше твоего достоинства?
Я промолчал.
Гномы свернули вправо, на улицу с названием «Доброта Персиваля», и я подумал, что тут вполне можно обнаружить площадь «Ум Персиваля», переулок «Зоркость Персиваля», аллею «Волосы Персиваля» и так далее.
Меж тем улица «Доброта Персиваля» стала расширяться, мы приближались к центру поселения. Видимо, тут и располагался тот самый мужской дом.
Гномы, шагавшие впереди, принялись вдруг исподтишка на нас оглядываться. Даже скорее на меня, а не на нас. А Перец ухмылялся, будто знал чего.
Я не обратил внимания на все эти мелкие знаки, а следовало бы. Тогда бы успел морально подготовиться. Поскольку когда мы вышли на площадь…
Короче, у меня все-таки случился шок, честное слово. Вот если бы взяли девушку, которая всю жизнь проживала в интернате при консерватории, где ее обучали игре, скажем, на виолончели, а потом бы взяли и по какой-то зверской случайности отправили ее по распределению не в Большой театр, а в группу «Анаболик Бомберз».
Со мной получилось хуже.
На площади стоял памятник. Монумент. Статуя. Не знаю, как еще это можно назвать.
— Это… это…
Я хватал воздух и смотрел на памятник. Хотел провалиться сквозь земллю. А лучше раствориться. Обратиться в легкий дым. Никогда в жизни не чувствовал себя таким идиотом, никогда! И, наверное, уже не почувствую.
— Это монумент! — услужливо пояснил Перец. — В память, так сказать, о доблестях…
Памятник был высок. Наверное, метров пять, не меньше.
Скульптор явно не очень хорошо разбирался в анатомии. Я был изображен в полный рост, однако пропорции не соблюдались — верхняя часть тела выглядела гораздо внушительней нижней, будто я всю жизнь неправильно качался, да еще с использованием стимулирующих препаратов.
Голова моя была невелика. Чтобы не прорабатывать лицо, а может, для придания ему черт внешнего героизма, скульптор водрузил на меня боевой шлем. Так что из лица наружу торчал один лишь подбородок с кратерообразной ямочкой, в которую легко бы вошло куриное яйцо. В общем, подбородок повышенной мужественности.
Сразу от подбородка, без всякого размена на шею (про шею скульптор наивно позабыл), начиналось туловище. Отчего-то оно получилось квадратным. Но это был не классический, благородный в своей простоте квадрат, а какой-то… квадрат и бетономешалка одновременно. Неправдоподобно. Гигантомански. Страшно.
Но особенным гигантизмом отличались верхние, с позволения сказать, конечности — к туловищу крепились страшные в своей мускулистости руки. Пожалуй, руки были больше всех остальных частей тела, вместе взятых (если бы у меня на самом деле отросли такие руки, я не смог бы ходить), и держали револьверы. Но скульптор явно не очень был знаком с дизайном оружия, и особенности револьверов передать ему не удалось совершенно. Так что вблизи даже казалось, будто я показываю фиги.
Да, да, да! Я стоял на пьедестале и показывал в разные стороны гигантские фиги. Причем, должен я констатировать, несмотря на нехватку технических и общих представлений о монументальном искусстве, талант у автора присутствовал. Я, а вернее мой памятник, показывал фиги с такой зверской внутренней энергетикой, что на самом деле начинало казаться: он этими фигами легко может кого-нибудь убить.
— Прекрасно! — Перец повернулся к гномам. — Отличное произведение, просто шедевр! Мы в восхищении! Знаете, я закажу, пожалуй, у вас копию. Один к десяти. Поставлю ее на рабочий стол для вдохновения.
Ага, опять Перца в шутовство перекособочило.
Гном поклонился.
— Мне тут больше всего нравится лицо. — Перец указал пальцем. — Такое лицо… достойное… Впрочем, стопроцентное сходство, оно ведь и не нужно, главное, что ощущение передано. Скульптор явно экспрессионист-самоучка…
— Автор монумента сам великий Кипчак Беззаветный, — сообщил старший гном. — Великий ваятель!
— Это точно, — поддакнул Перец.
— Рад, что смог внести вклад в мировую культуру, — сказал я.