Житие архимандрита Троице-Сергиева монастыря Дионисия 1 глава

ВСТУПЛЕНИЕ

В отличие от многочисленных анонимных сочинений агиографического жанра Житие Дионисия — произведение авторское. Оно было составлено между 1648—1654 г. Симоном Азарьиным и дополнено изначально ключарем Успенского собора Иваном Наседкой. Симон Азарьин (в миру Савва Леонтьев, сын Азарьин, по прозвищу Булат) происходил из служилого сословия. До пострижения в монахи (в 1624 г.) был слугой (доверенным лицом) княжны Ирины Мстиславской. Будучи пострижеником Троице-Сергиева монастыря, Симон Азарьин провел первые шесть лет монашества в качестве келейника архимандрита Дионисия (1624—1630), затем служил казначеем патриарха Московского Филарета (1630—1631), был строителем приписного к Троице-Сергиеву Алатырского монастыря; в 1634 г. он становится казначеем, а с 1646 по 1653 г. келарем Троице-Сергиевой обители. При патриархе Никоне Симона Азарьина по неустановленной причине подвергли высылке в Кирилло-Белозерский монастырь (1656-1657). Последние годы жизни писатель провел в Троице-Сергиевой лавре (1657—1665), где и погребен. За свою жизнь Симон составил обширную библиотеку, переданную им монастырю (остававшиеся в его келье книги присоединены после смерти). Составом этой библиотеки занимались Н. М. Уварова (О составе библиотеки Симона Азарьина // Проблемы жанра и стиля в русской литературе. Сб. статей Моск. пед. ин-та. М., 1973. С. 28—32) и Е. Н. Клитина (Симон Азарьин. Новые данные по малоизученным источникам // ТОДРЛ. Л., 1979. Т. 34. С. 298—312). Рукописные и печатные книги Симон Азарьин вкладывал и в монастырские библиотеки других обителей.

Сочетая обязанности административного и хозяйственного характера с занятиями книжно образованного человека, Симон Азарьин уже в 1640-е гг. работал над «Книгой о новоявленных чудесах Сергия Радонежского». При ее издании в Москве возникли трудности: печатники высказали недоверие к «чуду о кладезе»; только вмешательство царя Алексея Михайловича и патриарха Иосифа привело к выходу в свет в типографии Печатного двора в 1646 г. книги «Службы и Жития Сергия и Никона». Работу над чудесами Сергия Симон Азарьин продолжал и далее: к изданным 35 чудесам он добавил еще 40, написал и пространное предисловие к «Книге о... чудесах» (сохранилось в рукописях, опубликовано в XIX в.).

В 1640-е гг. Симон Азарьин приступил к написанию Жития архимандрита Дионисия (ум. в 1633 г.), к чему его склонил строитель Кожеозерского монастыря, автор Жития Никодима Кожеозерского Боголеп Львов (ум. в 1675 г.). Поскольку Симон Азарьин не был свидетелем последних трех лет жизни Дионисия, он обратился к Ивану Наседке и отослал ему в Москву свой труд («писания») для исправления и уточнения; посылал Симон Азарьин свои «писания» и Боголепу Львову. Из-за включения в текст Жития главок другого автора — Ивана Наседки — первоначально был нарушен хронологический порядок изложения событий (так в авторской редакции). В дальнейшем порядок следования глав был изменен при переписке Жития неизвестным редактором авторского текста; еще позднее, в краткой редакции, Житие было сокращено, изложение стало даваться без разбивки на главы, без заголовков. Житие Дионисия переписывалось вплоть до XIX в., оно сохранилось более чем в 20 списках. Редакции текста установлены Н. М. Уваровой (1. Редакции «Жития Дионисия»: К проблеме изучения литературной истории сочинений Симона Азарьина // Литература Древней Руси. Сб. тр. Моск. пед. ин-та. М., 1975. Вып. І.С. 71—89; 2. Симон Азарьин как писатель середины XVII века. Автореф. дис.... канд. филол. наук. М., 1975). В XIX в. текст Жития был издан по неустановленному списку в кн.: Канон преп. отцу нашему Дионисию, архимандриту Сергиевой лавры, Радонежскому чудотворцу, с присовокуплением жития его. М., 1808; тоже – М., 1816; М., 1817; М, 1824; М, 1834; М, 1855 (несколько глав отсутствует). При переписке Жития Дионисия в сборниках оно нередко сопровождается текстами патриотических грамот Смутного времени, грамотами царя Михаила Федоровича, патриаршими посланиями патриарха Гермогена; этот контекст показывает, что созданное в середине XVII в. литературное произведение относили к событиям Смутного времени.

Симон Азарьин не был профессиональным писателем, он описывал жизнь своего учителя и наставника, как было принято в середине XVII в, опираясь на свидетельства современников и «самовидцев», вспоминая различные обстоятельства, в частности воздавая должное мужеству и стойкости архимандрита Дионисия. Прежде всего сообщается о составлении и рассылке патриотических грамот по городам Московской Руси (причем подчеркнута ведущая роль Дионисия, а не Авраамия Палицына). Затем показана драматическая обстановка, сопровождавшая работу по «исправлению» богослужебных книг (книжную справу), которая привела к строгому церковному наказанию ее исполнителей. Наконец описывается восстановление Троице-Сергиева монастыря после его осады интервентами. При этом распорядительный и заботливый пастырь и здесь терпит оскорбления от невежественных иноков. И все заслуги Дионисия выстраиваются в ряд испытаний и чудес. Силой чудесного небесного покровительства со стороны Богоматери, Сергия Радонежского Дионисий благоустраивает Троицкую обитель, побеждает гордыню в невеждах и обидчиках. Заботами земных покровителей — московского царя и патриарха, а также иерусалимского патриарха Феофана — Дионисий оправдан и восстановлен на посту архимандрита. К тому же он удостаивается необычной награды — вселенский патриарх возлагает на его главу свой клобук. Еще при жизни он исцеляет больных, а в посмертных чудесах, являясь в видениях, облегчает участь многих. Описания монастырского быта, разговорная речь в многочисленных диалогах представляют незаурядный интерес для читателей. Симон Азарьин называет не только духовных лиц, в его повествовании фигурируют книгописцы, ремесленники, певчие, жители подмонастырных слобод, московские подьячие и дьяки и бывшие ратники. Представление о Дионисии Симон Азарьин передает как о местночтимом святом. Но в то же время он не забывает сообщить читателям своего сочинения, что считает важной заслугой Дионисия обращение к литературному наследию Максима Грека: «До сего же Дионисия в дому Сергия... мало любили Максима Грека». Таким образом, Житие Дионисия знакомит нас с целым пластом русской жизни, отражавшейся в одном из близких Москве середины XVII в. монастырских центров — в Троице-Сергиевом монастыре.

Изложение событий в Житии Дионисия переносит читателя то в провинциальный город Старицу, то на книжный торг Москвы, то на небезопасные дороги, опасные грабежами и воровскими людьми; монастырский быт сменяется характеристикой корыстолюбивых устремлений вотчинных землевладельцев. Получают отклик особенности певческой практики в Троице-Сергиевом монастыре — этот редкий материал привлечен А. И. Роговым в книге «Музыкальная эстетика России XI—XVIII веков» (М., 1973. С. 66—69). Диапазон описываемых сторон жизни велик — он охватывает богословские споры и торжества в честь приезда вселенского патриарха, переписку книг и составление грамот, выполнение треб и человеческое общение.

В настоящем издании текст Жития публикуется по списку конца XVII — начала XVIII в. РНБ, собр. Погодина, № 712; с дополнениями по списку ГИМ, Синод. собр., № 416 (считать этот список автографом не приходится, так как он переписан почерками трех профессиональных писцов, но дополнен правкой скорее всего Симона Азарьина. См.: Клосс Б. М. Симон Азарьин: Сочинения и автографы // Сергиево-посадский музей-заповедник. Сообщения. М., 1995. С. 49—56). Положенный в основу издания погодинский список был переписан с экземпляра с перепутанными листами, в нем имеется ряд пропусков, восполненных нами по Синодальному списку. Погодинский список был, возможно, парадным или подносным: он украшен редкой миниатюрой с изображением Дионисия.

ОРИГИНАЛ

ЖИТИЕ И ПОДВИЗИ ПРЕПОДОБНАГО ОТЦА НАШЕГО АРХИМАРИТА ДИОНИСИЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Многа убо понуждения и тщателства имѣхъ прежде о семъ преподобнемъ и благочестивом муже, о немже ми повелѣлъ еси благородию своему возвестити; но тогда не смѣхъ таковая дерзнути, добродѣтелное житие его писанию предати, яже слыша от устъ его и яже видехъ своима очима, зазирающу ми совести. Понеже самъ николико стопам его не послѣдовавъ и не поревновавъ житию его благочестивому; да некако в болшее осуждение вменитъ ми ся, яко инѣмъ повествуя и писаниемъ излагая, а самъ не прикасаяся дѣломъ его благим. Безсловесно бо есть инѣмъ повѣдати пищу, самому же гладомъ таяти; и студно есть инехъ напаяти, жаждою же самому растлѣватися. И в таковыхъ помыщлениихъ многа лѣта преидоша, бояся о сих дерзати, да не выше силы моея дѣло сие начинаемо будет, понеже тмою неразумия омрачаемъ есмь и глубиною недоумѣния погружаем. Мглою убо одержимаго ми мрака безгласна имѣхъ уста, словесней трубѣ затканне сущи, и нощь обыде мя разумнаго незрѣния, паче же глубина страстей воста на мя, и сердце мое колебашеся бурею противныхъ ми вѣтръ, и уныние грѣховное, яко люта зима, омрази душу мою, и вся помышления моя и чювства олядѣша, и незрителна быша к свѣту благоразумия. И паки многи беды мира сего и напасти люты постигоша мя за моя грѣхи, еще же и тягости ради казначѣйския службы преже, нынѣ же келарскаго ради строения;[1] истинну же аще рещи, — скудости ради ума моего, множаеже — слабости ради моего жития и лѣности, еже когда отторгнут есмь от сего преподобнаго отчьския пазухи, постигоша мя вся злая, и удалихся от него,[2] яко на село злобы, далече отидохъ и вся суетная мира сего обидохъ и в сѣти искусителевы впадохъ. И пребыхъ бездѣленъ в размышлении. И доселе грубостию ума содержимъ, желанием убо побѣждаяся,[3] еже бы како и коим образом начати. Недостоинъство же мое возбраняше ми, и молчати запрещает ми. И аще оный премудрѣйший священноинокъ Епифаний,[4] списавый житие отца своего и учителя преподобнаго чюдотворца Сергия, и сумневаяся и глаголя сице: «Мню, — рече, — яко никтоже достоинъ есть, неочищенну имѣя мысль внутренняго человѣка, Божиих касатися». Тако же и мнѣ, многострастному, присно обуреваему волнении грѣховными и в мыслех нечистых пребывающу, мню, яко нѣсть ползы вѣтви духовныхъ плодовъ собирати, а грѣхи своя презирати, — доволно есть о своихъ гресѣхъ покаяния требовати, а не повести святых излагати. Но боюся да некако житие преподобнаго лѣностию моею и нерадѣнием яко глубиною забвения покрыется, и якоже ленивый онъ рабъ приемый талантъ и скрывый в земли,[5] прикупа имъ не сотвори, и мучения достоинъ бысть, от нѣкоихже преже на сие аще и понужаемъ бываше. Но нѣсть лѣпо мудрости молчати, а невѣжеству дерзати; якоже пишет, селянин невѣжеством о благочестии не имать извѣта, сице и аз грѣшный зазираемъ бяше совестию худоумия своего от премудрѣйших и хитрословесных мужей, иже преже мене, грѣшнаго, с нимъ пожившихъ и преподобное житие его достовѣрно вѣдящимъ и во управлении божественныхъ догматъ спотрудившихся с нимъ и сострадателны ему по благочестии быша, — о нихже напреди явленно будет, — и аще тии не начаша о немъ написати, аз же, окаянный, кто бѣхъ, иже помыслити таковая; яко пес смрадный, от его богато дарованныя трапезы, яко падающими крупицами, питаемъ бывъ[6] и в кѣлии его мении всѣхъ под отческою паствою пожихъ. И сего ради медленъ бысть умъ мой к начинанию таковых.

Ныне же уповающу ми на всемогущую Троицу и на Пречистую Богородицу, и на преподобных чюдотворцов Сергия и Никона,[7] и на самого преподобнаго отца моего, наставника и учителя архимарита Дионисия, и на твои святые молитвы, а яко отъ тебѣ повелѣнъ быхъ,[8] боголѣпному ти лицу повинухся, яко послушникъ, безо всякого прекословия дерзнухъ грѣшною моею рукою написати, яже видѣхъ, и яже слышахъ от чесных его устъ, прочая же от инѣхъ, иже мнѣ повѣдаша преже мене в близости при немъ бывшии, и что много рещи, и вси во обители сей, иноцы же и мирстии, иже при животѣ его живущии, а инии и доныне пребываютъ, иже вѣдаютъ о его добродѣтелномъ и крѣпкомъ житии и о терпѣнии и злострадании его, по правде побарающа. Паче же и твоей боголюбивей души сего не не вѣдущи, но аще убо и мене понудилъ еси, но самъ болѣе мене вѣси, понеже и ты нѣкогда во святѣй обители сей пребылъ еси, навыкая желаемый ти путь иночества, егоже и потщался еси с любовию на ся возложити; аще и в пустыни начало иночеству восприял еси, но тщание твое и вѣра яже по Бозѣ вкоренилася в душу твою к преподобнымъ чюдотворцемъ Сергию и Никону, и к сему преподобному архимариту Дионисию любовь, яко тогда слухомъ токмо слышалъ еси о нем во обители сей, последи же в пустыни от преподобнаго инока Никодима, боголюбиваго пустынножителя,[9] истинно увѣрилъся еси о немъ, яко и твоя повѣсть свидѣтельствуетъ о семъ истинно. И ныне разгараетца блаженное твое сердце божественнымъ огнемъ, незабытною любовию, иже паки хощеши от мене слышати о семъ преподобнемъ мужи. Аз же, окаянный, аще и пребывах у него в кѣлии, но желѣзну душу имѣя и окамененно сердце, не вмещающее словес его, токмо словом повѣленное сотворяхъ, а в сердъцы моемъ, яко во утле сосуде, не удержавахуся повелѣния его. Ныне же аще и послах сие писанейце к твоей благолюбивей души, желаемое тобою, но вѣмъ, яко на осуждение души моей и всему моему худому и слабому житию на обличение, аще благоволиши прочести сия и речеши ми: «Толика лѣта пребылъ еси у такова свята мужа и благочестие его инѣмъ повествуеши, то почто, рече, стопамъ его не послѣдуеши и самъ не таяжде твориши?» Сицева совесть побѣждает мя, и сердце трепещетъ, недоумѣнием мятущися: вопросившему ти, умолчати грѣха боюся, истинну же рещи — студ лице ми покрываетъ, зазирающу ми совести моей, якоже и прежде рѣхъ. Но обаче повинухся твоему боголюбезному изволению: яже в память ми приидоша и елико возмогохъ, то и писанию предахъ, не в мудрости словес и не в хитрости рѣчений. И в чесныя ти руки вручити повелѣхъ; и молю ти ся яже аще любо забытиемъ погрѣшихъ или недоумѣниемъ не исполнихъ, и ты самъ исправи; или аще инии памятнее мене возвѣстятъ ти, и ты во исполнение приведи, а в моемъ неисправлении не зазирай, забытие бо на всѣхъ человѣкъ хвалится; и в простоте писанных словес не удивися, яко во училищахъ филосовскихъ не бѣхъ, ниже грамматическия хитрости не навыкохъ.[10] Ты же, о, богомудре, аще восхощеши, о сих потрудитися, елико Святый Духъ наставит тя и любовь, яже по Бозѣ, ко святому привлечет тя. Яко аще бы не ты мя на сие наставил, не бых смѣлъ таковая дерзати и не надѣял бы же ся на твою множайшую любовь, яже ко преподобному, яко можеши и худая моя словеса удобрити любве ради святаго; и не помыслилъ бых поне ни начати двоих ради помышлении: дерзновения, паче же недоумѣния и ненавычения своего. Прочее же умолчю и на Бога уповаю и начало сице положу.

Глава 1. О рожении святаго

Сей убо преподобный отецъ нашъ архимаритъ Дионисий родися во граде Ржеве от отца нарицаемаго Феодора и матери Ульянѣи, имя же ему от святаго крещения предано Давидъ, на память преподобнаго отца Давида, иже в Селуни.[11] По времени же нѣкоемъ преселистася отецъ его с супругою своею во град нарицаемую Старицу, сего же отрока с собою имуще. Отецъ его старѣйшинство приемъ Ямския слободы строение. Добродѣтелное же житие отрока сего повѣдаша нам иноцы сея честныя обители — Гурей Ржевитинъ да Германъ книгописецъ Стариченин,[12] от них же, рекоша, и грамоте наученъ бысть; к сему же свидѣтельствоваше о немъ келейный его старецъ Сергий и слуга именемъ Никита Кучинъ[13] и прочии же с нимъ единоселницы быша, яко от младенства кротость велию имяше и смиренномудрие и простоту сердечною свыше человѣческого пребывания, не внимая дѣтскимъ играм и глумлениямъ, но страху Божию присно прилежа и учению усердно внимая, яко от самого Бога таковое смирѣние даровася ему; и ревность о добродѣтелех присно соблюдая в сердцы своем, вся, яже суть мира сего, ни во чтоже вменив, но добрыми дѣлы подвизаяся, тѣм хотя сподобитися Царствия Небѣсного сожитель, яко и отцу ево духовному, именем Григорию, дивитися многому смирению его и крѣпкому разуму. Прозрѣся о немъ внутреннима очима хотящую на немъ быти благодать Святаго Духа, и дѣтем своим со удивлением глаголя: «Зрите, — рече, — чада моя, сего сына моего духовнаго, сей нѣкогда намъ будетъ отецъ». И таковаго смирения его ради и кротости от своих сверстник поношаем бываше, укоры и досады многи приимаше, еще же и язвы от них на тѣле своем ношаше, якоже обычай есть буим дѣтем, играюще, глумляхуся, на благоразумного отрока наскакаху, кличь творяше, ово же длани своя согнувше бияху, пхающе, ово, свертни от портянинъ в рукахъ имуще, уязвляху святаго и пакости ему многи содевающи. Сей же беззлобивый отрок вся сия претерпевая со благодарением, яко ничесоже зла приемъ, отхождаше от нихъ, имя Господне присно во устѣх своих обношая и страхъ Божий в сердцы своем содержа, не хотя зла за зло воздати никомуже, житие свое все возложи на Творца своего и Спасителя Бога.

Егда же грамоте изучися и в совершенномъ возрасте бывъ, понуждениемъ родителей своихъ, аще и не хотящу ему сочетатися браку, жену поятъ, именемъ Вассу, и двоимъ чадомъ родитель бысть, Василия и Козмы. И потомъ благочестия ради его сподобленъ бысть священству, служитель бывъ церкви Богоявления Господа нашего Исуса Христа Старицкого монастыря, в веси, Ильинское имянуемо, от града Старицы дванадесять поприщь отстоящей. В шестих же лѣтех сожителница его и с чады преселистася от мира сего ко оному вѣку. Сей же не приложи к тому много в мире пребывати, оставя домъ свой и пришедъ во град Старицу в Богородичный монастырь.[14] И бысть мних, подвизаяся о спасении своемъ, якоже от юности своея извыче.

Нѣкогда же прилучися ему быти на Москвѣ с прочими братиями для церковныя потребы. И изыде в торгъ, идѣже книги продаютъ. И ту нѣкто от ту сущих, взирая на его благолѣпный образ, удивляяся высотѣ возраста его, яко никтоже инъ таков, и благолѣпию лица его, и смутися в сердцы своемъ, помысливъ об нем лукавое, зря на юность тѣлѣси его, бѣ бо юнъ сый еще лѣты, и нѣкие нелѣпые глумныя глаголы изрече к нему, яже суть не токмо инокомъ, но и мирскимъ человѣкомъ нелѣпо слышати. Он же, слышавъ таковая, ничтоже смущенно на сердцы си приимъ, ниже озлобися сердце его к нему, но, воздохнув от всего сердца, слезами облияся. И глаголя к нему со смирениемъ многимъ и кротким сердцемъ: «Ей, брате, тако, якоже ты помыслил еси о мнѣ; и таков есмь аз грѣшный, якоже изреклъ еси. И Богъ тебѣ о мнѣ открыл; аще бы аз истинный инокъ былъ, не бых по торжищу по сему бродилъ и не скитал бы ся сице меже мирскими людми, но сидѣлъ бы во своей кѣлии. И прости меня Бога ради, грѣшного, яко безуменъ есмь». К сему же и ины умилны рѣчи изрече, яко удивитися всѣмъ ту предстоящимъ и во умиление приидоша, слышаще кроткие и сладостные глаголы его, и ползовашеся зѣло смирениемъ его. На глумника же того вси крикнуша, буимъ и невѣжею нарѣкающе его. Преподобный же паки рече к нимъ: «Ни, братие, азъ буй и невѣжа есмь. Той же яко от Бога посланъ, и глаголы его ко мнѣ вся праведни суть на утвержение мое, да не буду впредь по торжищу сему скитатися и пребуду в кѣлии своей». И отиде от нихъ. Той же глумотворецъ, познавъ грѣхъ дерзости своея, прииде и прощение вземъ о своей дерзости, и ползу многу от него приимъ.[15]

И по малех лѣтехъ бысть во обители Пресвятые Богородицы в Старицкомъ монастырѣ казначѣемъ, а потом, изволениемъ Святаго Духа, избранъ и освящен, посылается в тот же Старицкой монастырь во архимариты, и пребысть тамо мало болши дву лѣтъ, якоже самъ повѣда. Пребывающу же ему на Москвѣ, и велми любимъ бѣ святѣйшимъ Гермогеномъ патриархом Московскимъ и всеа Руси;[16] и часто с ним в церковных службах служаше, нимало не отлучаяся, якоже дивитися патриарху Гермогену многому разуму его и бодрости. Никогда бо от соборныя церкви не отлученъ бысть, добрым своим житием и смиренною кротостию всѣм образ бысть. Многихъ бо патриархъ прочих наказоваше, показуя на него: «Зрите, — рече, — на старицкого архимарита, како сподвизается, от соборныя церкви никогда не отлучаетца, такоже и на царских и на всемирных соборех всегда обретается».

В то убо время грѣхъ ради наших времяни мятежну настоящу, Московское государство въ осаде бысть: вор назвався царевичем Дмитреем Ивановичем Углецким,[17] от Москвы за 12 поприщъ стояше с польскими и литовскими людми и с рускими воры в Троицкой Сергиева монастыря вотчине, в селѣ Тушине, промышляюще и подвизающеся о градоемстве Московскаго государства. Прочия жъ грады вся и всю Рускую землю мало не всю одолѣша. И не токмо в простых, но и во многих княжеска и болярска чину шатость велия бысть в Московском государстве; и разделися весь миръ, паче же и от благородныхъ, надвое: братъ на Москвѣ с царем Василием[18] въ осаде, а другий в Тушине с воромъ; еще же у мнозех; отецъ на Москвѣ, а сынъ в Тушинѣ. И тако сходящеся на битву по вся дни, сынъ противу отца и братъ противу брата. А на Москвѣ народи без ума мятущеся, собирающеся часто, и прихождаху на своего государя царя и великого князя Василия Ивановича всеа Русии, с великим шумом вопиюще нелѣпыми глаголы на помазанника Божия, несчастие глаголюще, хотяще посохъ царский от его царских рукъ исхитити и с царства свести.

Той же архимаритъ Дионисей всегда с патриархом на таковых соборехъ у царя Василия прилучашеся и во всем способствуя самодержцу и патриарху и народ увещевая со многими слезами и з захлипанием, яко мнозем дивитися сладкому его увѣщанию от Божественного Писания и слезам многим. Нѣкогда же угодники литовския, московския злодѣи, изведше святѣйшаго Гермогена, патриарха Московского и всеа Русии, на Лобное мѣсто,[19] и егда ведуще его, ругахуся ему всячески, биюще созади, а инии песокъ, и соръ, и смрад в лице и на главу ему мещуще. А инии за перси емлюще и трясаху злѣ его. Сей же Деонисей нимало в таковых бедах не отступивъ от патриарха, но вкупе вся с ним спострадая и всѣх смутившихся со слезами горкими, увѣщевая от божественных книгъ, да бы престали от таковаго злаго безчинства, якоже мнози о семъ самовидцы свидѣтельствуют, дивящеся многому дерзновению и разуму его; от инех же и писанием известихся.

2. О архимаричествѣ его в Троицкомъ Сергиеве монастырѣ

По случаю жь нѣкоему ѣхавшу ему въ Ярославль нѣкоего вельможу погрести. В та же убо лѣта времяни многомятежну настоящу, якоже и преже речеся, и по дорогам проѣздъ прискорбенъ бысть от воровских людей, и крови христианстей мнозей лиющеся, и грабежь велий проѣзжим бываше. Имя же тогда преподобнаго чюдотворца Сергия Радонежскаго вельми возвеличено бысть; и кто на проѣзде помянетъ того угодника Божия и скажетца Сергиевым, и не токмо его богоспасаемыя обители Святыя Единосущныя Троицы, но и протчии, иже токмо имя его помянувше, всии по дорогам пропущаеми от самых воровъ и убойцов, безо всякия пакости проѣзжаху в монастырь и из монастыря и всюду ѣздящим, идѣже хотяху. С тогоже подобия и сей архимарит Деонисей из Ярославля возвратився дорогою к Москве ѣдучи, умыслив со своими старцы и з слугами и иже с ним, положивъ совѣтъ, Богомъ наставляемъ, ничтоже вѣдая о себѣ царского и патриаршеского повелѣния, якоже нам напоследи сам сказа: «Аще, — рече, — поѣдем такъ дорогою просто, то ограбят нас воровские люди или побьютъ до смерти; аще ли учнем нарицатися именем чюдотворца Сергия, всяко спасени будемъ». И оттоле дорогою ѣдучи, называющеся именем преподобнаго чюдотворца Сергия, многи нужные страшные мѣста проезжающе, и никтоже нигдѣ никоея пакости содѣя.

И нѣкия дни проѣхавше, минувше путь немал, и еще не доѣхавшу обители Святыя Троица и преподобнаго чюдотворца Сергия, за нѣколико поприщъ встречает его Троицкого Сергиева монастыря слуга, и видев его, нача спрашивати от слугъ ево, коя власть ѣдетъ? Они же рекоша, якоже и прочим сказывающеся: «Троицкого, — рече, — Сергиева монастыря старецъ из сел ѣдетъ». Он же, зная своего монастыря старцевъ, отрече имъ и паки вторицею спросив; они же таяжде рекоша. Той же рече им: «Рците ми истинну, аще той есть Старицкого монастыря архимарит, егоже ради посланъ есмь от самодержца и от первосвятителя з грамотами?» И егда повѣдаша ему, яко той есть, вручаетъ ему грамоты. Он же, прочетъ, обрѣте в них царское повелѣние, и от святителя, спѣшно быти к Москве, а быти ему в Троицком монастыри в архимаритехъ. И облияся слезами, дивяся в себѣ судьбам Божиим, яко ни на мыслъ его о сем не взыде, яже уготова Богъ. И самодержцу сия Богом изволися.

И бысть у самодержца, царя и великого князя Василия, и у святейшаго патриарха Гермогена, благословение прием, бысть в Троицком Сергиеве монастырѣ во архимаритехъ дватцать три лѣта и три мѣсеца, подвизаяся о спасении стада словесных овецъ, паствы своея; в молитвах и пощениихъ крѣпокъ бысть, ко братии же благоувѣтливъ и к досажающим терпеливъ, и к странным любителен, к нищим подателенъ, нелюбитель многому имѣнию, нестяжатель сребру и злату, ни власти желая поступити на большая, во всемъ послѣдуя благому обычаю самого преподобнаго чюдотворца Сергия, тщася усердно по стопам его ходити, егоже исперва возлюби, именемъ его от бѣд избавлятися.

А преподобный Сергей его возлюби, и во всем ему бысть помощникъ при его животѣ, и дарова ему путь спасения к вѣчному животу. И благонравия же его и безлобия многимъ повсюду вѣдомо, каков братолюбец и нищепитатель быв, яко никтоже от кѣлии его отходя тощъ, не прием подаяния блага от избытков его или, слова благоувѣтлива не прием, скорбенъ отходя, но радовахуся душею и сердцем веселящеся, дивляхуся беззлобивому обычаю его, яко николи яра слова не слышано бысть; но всѣхъ со утѣшениемъ наказываше ко спасению душевному кроткими словесы от Божественнаго Писания; к содевающим же нѣкая пристойная винамъ немедленъ бысть к наказанию. Милостивъ же бяше и скоръ к прощению, воспоминая божественнаго апостола Павла слово и Златаустаго Иванна, глаголя: «Аще, — рече, — аз свяжу на земли, Богъ уже к тому не свяжетъ».[20] Сего ради неумолимъ показовашеся к печалникомъ.

Мнѣ убо грѣшному пребывающу у него в кѣлии его шесть лѣтъ и прочихъ осмь братовъ, в кѣлии его сожительствующихъ, и николиже не видехомъ его гнѣвнымъ лицемъ и не слышавше что скорбно от устъ его. Аще же что кому повелитъ, глаголя ему: «Аще, — рече, — восхощеши, сотвори тако». Мнозем же от нас не познавшимъ доколе нрава его пречюднаго, от такова повелѣния ослабеваеми, на свое мѣсто отходяще, от неискусу мнѣвше, яко на воли ми дал есть, и не хотя повелѣннаго сотворити. Онъ же, видѣвъ таковая небрежения в братии, помолчавъ мало, кроткими глаголы пригласивъ к себѣ, и глаголя: «Время настоитъ, брате, повелѣнное содѣяти; иди и сотвори», — и тако всегда беззлобивыми усты наказываше.

А в кѣлии своей меж соборныхъ пѣний и келѣйнаго общаго правила пребывая во псалтырнемъ пѣнии и поклонехъ мнозех, такоже от Апостола и от Евангелия части прочиташе по вся дни, развее великая нужда в царские приходы или в пути. А правило его келѣйное пречюдно бысть, якоже самъ глаголя: «Кѣлия устава, — рече, — не имать». И молебновъ поя статьями, шесть или осмь и боле, не токмо, якоже по обычаю по вся дни, Исусовъ и акафистовъ канони, и своея обители чюдотворцевъ, и дневныя яже есть обычай глаголати, но и мнозем праздникомъ Господьским и Богородичным, и великимъ святым, еще же и Октай[21] на всю осмь гласов, и Минѣи мѣсечные[22] во весь годъ, и новымъ чюдотворцомъ службы выпевая всѣ, и Триоди обе,[23] яже в кое время настоить, все в кѣлии своей в вечернемъ пѣнии правила своего с каноны вмѣсте, не оставляя, выговариваше. И никтоже не мни того за сие, аще церкви отлучися есть и сего ради в кѣлии выпеваше, но якоже и преже рѣхъ, отнюдь от церкве не отлученъ бываше.

А сна его обычай бысть: за три часа до соборного благовѣсту и во время соборного утренняго благовѣсту приходя понамарь благословитися и приносяше в фонари огнь, той же благословяше его в дверех своихъ рукою, повелѣвая ему благовѣстити, а самъ, у понамаря огня приемъ, и поставляше свѣщу пред образомъ Пречистые Богородицы, положа на себѣ меншую мантию, преклоняше колѣни до земли и исправляяся прямо на нозе, и в то время, доколе благовѣстятъ, исполняя по триста поклонов; развея в великия дни праздники поясныя поклоны творяше. И по исполнении утреннихъ поклоновъ, положивъ на себѣ монатью и клобукъ, нас, кѣлейную свою братию, возбужаше, сотворя молитву, глаголя: «Братия, время итти к заутрени». И самъ хождаше к церкви, провождающимъ его на то устроенымъ; и видевше его благовѣстницы, умолкнутъ от благовѣсту. Мы же, слышав гласъ его отческий, воспрянувше, поспеваемъ к церкви к началу, понеже обычай святаго в церкве: по совершении начала мало поседевъ, глаголя псаломъ «Помилуй мя, Боже»,[24] зжидаяся з братиею. И потомъ паки понамарь благословляется к полунощнице в доску бить;[25] и по ударении доски благословляетъ священника начинати полунощницу. И тако всегда в церкве первый обрѣташеся и з братиею зжидашеся, образъ всѣмъ дая собою. Сия вся азъ, грѣшный, видевъ своима очима, понеже пребывая у него в кѣлии.