Слова, скроенные по мерке 3 глава




Мошка метнулась в окно, напомнив Мегги о синекожих феях и о самой лучшей из историй Резы: как феи залечили лицо Сажерука, когда Баста исполосовал его ножом. Феи сделали это в благодарность за то, что Сажерук часто освобождал их сестер из проволочных клеток, куда их сажали злые люди, чтобы продать на рынке как амулет, приносящий счастье. Сажерук отправился тогда в самую глубь Непроходимой Чащи… Хватит!

Мегги прижалась лбом к холодному оконному стеклу.

Хватит.

«Я отнесу их все в кабинет Мо – сию же минуту, – подумала она. – А когда он вернется, я попрошу его переплести мне новый блокнот – для историй об этом мире». Она уже начинала такие: о саде Элинор, о ее библиотеке, о крепости внизу у озера. Там когда‑то жили разбойники, Элинор рассказывала ей о них – на свой излюбленный манер. Ее истории были всегда полны таких кровавых подробностей, что Дариус застывал над стопкой неразложенных книг и его глаза за толстыми стеклами очков расширялись от ужаса.

– Мегги, ужинать!

Голос Элинор гулко прокатился по лестнице. Он у нее был мощный. Громче гудка «Титаника», говаривал Мо.

Мегги соскочила с подоконника.

– Иду! – крикнула она, выбегая в коридор.

Потом метнулась обратно к себе в комнату, сняла с полки блокноты, один за другим, пока на руках у нее не оказалась высоченная стопка, и, с трудом удерживая их, потащила в кабинет Мо. Когда‑то здесь была спальня Мегги, здесь она жила, когда они приехали к Элинор с Мо и Сажеруком, но из окна этой комнаты видна была только посыпанная гравием площадка перед домом, елки, большой каштан и зеленый «комби» Элинор, стоявший тут при любой погоде, поскольку Элинор придерживалась мнения, что, если баловать машины гаражами, они от этого только быстрее ржавеют. Когда Мегги решила поселиться у Элинор насовсем, ей захотелось комнату с окнами в сад. И поэтому теперь Мо, обложившись путеводителями и справочниками, возился со своими бумагами там, где спала Мегги в их первый приезд – когда она еще не побывала в деревне Каприкорна, когда у нее еще не было матери, когда она редко ссорилась с Мо…

– Мегги, ну где же ты?

В голосе Элинор слышалось нетерпение. В последнее время у нее часто болели ноги, но она не хотела идти к врачу. («Что туда ходить? – говорила она. – Таблеток от старости вроде пока не изобрели».)

– Иду! – крикнула Мегги, осторожно складывая блокноты на стол Мо.

Два блокнота выскользнули из стопки и чуть не опрокинули вазу с осенними цветами, которую Реза поставила перед окном. Мегги успела ее подхватить, пока вода не пролилась на счета и квитанции за бензин. Стоя у окна с вазой в руках, перепачканных цветочной пыльцой, она вдруг увидела на дороге между деревьями человеческую фигуру. Сердце у нее забилось так сильно, что ваза все же выскользнула из рук.

Вот оно, доказательство: Мо был прав. «Мегги, выбрось из головы эти книги, а то скоро ты перестанешь отличать свои фантазии от действительности». Он это часто повторял, и вот пожалуйста. Ведь она как раз думала о Сажеруке, и теперь ей кажется, что там, в темноте, кто‑то стоит, как в ту ночь, когда он так же неподвижно ждал перед их домом…

– Мегги, черт побери, сколько можно тебя звать? – Элинор запыхалась, поднимаясь по лестнице. – Что ты там застыла, как к земле приросла? Ты что, меня… Батюшки, кто это там?

– Ты его тоже видишь? – Мегги почувствовала такое облегчение, что чуть не бросилась Элинор на шею.

– Конечно.

Фигура шевельнулась и быстро побежала по светлому гравию. Она была босая.

– Да это же тот мальчишка! – Вид у Элинор был ошарашенный. – Который помог Пожирателю спичек украсть у твоего отца книгу. И у него хватило наглости сюда явиться! Он что, думает, я его пущу в дом? А может, и Огнеглот тоже тут?

Элинор озабоченно приникла к окну, но Мегги уже не было в комнате. Она вихрем сбежала по лестнице и понеслась к входной двери. Ее мать показалась из коридора, ведущего в кухню.

– Реза! – крикнула ей Мегги. – Реза, там Фарид! Фарид!

 

 

Фарид

 

Он был упрям, как мул, хитер, как обезьяна, и проворен, как заяц.

Луи Перго. Война пуговиц

 

Реза повела Фарида на кухню и для начала занялась его босыми ногами. На них было страшно смотреть – все изранены и стерты в кровь. Пока Реза промывала раны и наклеивала пластырь, Фарид начал рассказывать, с трудом ворочая языком от усталости.

Мегги очень старалась не глядеть на него во все глаза. Он был по‑прежнему немного выше ее, хотя она сильно выросла с тех пор, как они виделись в последний раз… той ночью, когда он сбежал с Сажеруком и с книгой… Она никогда не забывала его лицо, как и тот день, когда Мо вычитал его из «Тысячи и одной ночи», его родной истории. Она никогда не встречала мальчика с такими красивыми, почти девичьими, глазами, черными, как и волосы, которые он носил теперь короче, чем тогда. От этого он выглядел старше. Фарид. Мегги чувствовала, как тает у нее на языке это имя, и поспешно отворачивалась, когда он поднимал на нее глаза.

Зато Элинор смотрела на мальчика в упор без всякого стеснения, тем же враждебным взглядом, каким встречала когда‑то Сажерука, который сидел у нее за столом и кормил свою куницу хлебом и ветчиной. Фариду она даже не разрешила занести зверька в дом.

– Не дай бог, он сожрет хоть одну певчую птичку в моем саду! – сказала она, провожая глазами метнувшуюся прочь по светлому гравию куницу, и закрыла дверь на задвижку, как будто Гвин умел открывать запертые двери с такой же легкостью, как его хозяин.

Рассказывая, Фарид вертел в руках коробок спичек.

– Ты только посмотри! – прошипела Элинор в ухо Мегги. – Совсем как Пожиратель спичек! Тебе не кажется, что он стал на него похож?

Но Мегги не ответила. Она боялась упустить хоть слово из того, что рассказывал Фарид. Ей хотелось знать все о возвращении Сажерука, о новом чтеце и его адском псе, о фыркающем существе, которое было, наверное, одной из диких кошек Непроходимой Чащи, и о том, что кричал Баста вслед Фариду: «Беги‑беги, я до тебя еще доберусь, слышишь? До тебя, до Огнеглотателя, до Волшебного Языка и его сильно умной дочки и до старика, который написал эту треклятую муть. Я убью вас всех! Одного за другим! Так же, как я сейчас убил зверя, вышедшего из книги!»

Пока Фарид рассказывал, Реза все посматривала на грязный измятый листок, который он положил на кухонный стол. Казалось, этот клочок бумаги ее пугает, как будто слова на нем могли и ее увести с собой – обратно в Чернильный мир. Когда Фарид рассказал об угрозе Басты, она обхватила Мегги и прижала к себе. А Дариус, все время сидевший молча рядом с Элинор, закрыл лицо руками.

Фарид не стал распространяться о том, как он добрался своими босыми, сбитыми в кровь ногами до дома Элинор. На расспросы Мегги он пробормотал что‑то невнятное о грузовике, который его подвез. Рассказ его внезапно оборвался, будто запас слов вдруг иссяк, – и в большой кухне стало очень тихо.

Фарид привел с собой невидимого гостя. Страх.

– Дариус, поставь еще кофе! – распорядилась Элинор, мрачно глядя на накрытый стол с ужином, к которому никто не притронулся. – Этот уже в лед превратился.

Дариус, похожий на торопливую и старательную белочку в очках, бросился исполнять приказание, а Элинор посмотрела на Фарида так холодно, как будто он лично ответствен за дурные вести, которые принес. Мегги еще помнила, как пугал ее раньше этот взгляд. «Женщина с каменным взглядом», – называла она ее тогда про себя. Иногда это прозвище вспоминалось ей и теперь.

– Какая замечательная история! – сказала Элинор, пока Реза помогала Дариусу.

Рассказ Фарида до того напугал беднягу, что он никак не мог насыпать в кофеварку кофе. Когда Реза мягко взяла у него из рук мерную ложку, он в третий раз пытался сосчитать, сколько порошка он уже засыпал в фильтр.

– Значит, Баста вернулся с новехоньким ножиком и, надо думать, полным ртом свежей мяты. Вот черт! – Элинор любила чертыхнуться, когда что‑то ее заботило или сердило. – Как будто мало того, что я каждую третью ночь просыпаюсь в холодном поту, потому что мне приснилась его мерзкая физиономия, не говоря уж о ноже. Ну ладно, попробуем сохранять спокойствие. Дело обстоит так: Баста знает, где я живу, но ищет он, судя по всему, только вас, а не меня. Так что вы можете жить тут спокойно, как на лоне Авраамовом. Откуда ему, в конце концов, знать, что вы поселились у меня?

Она торжествующе посмотрела на Резу и Мегги, словно найдя спасение от всех бед.

Однако ответ Мегги заставил ее тут же снова помрачнеть:

– Фарид ведь знал об этом.

– Действительно, – буркнула Элинор, снова поворачиваясь к Фариду, – ты об этом знал. Откуда?

Ее слова прозвучали так резко, что Фарид невольно втянул голову в плечи.

– Нам рассказала одна старуха, – сказал он смущенно. – Мы были еще раз в деревне, после того как феи, которых унес с собой Сажерук, взяли и рассыпались пеплом. Он хотел посмотреть, что случилось с теми, что остались. Деревня оказалась совершенно пуста, ни одной живой души, даже бродячей собаки… Только пепел, всюду пепел. Тогда мы попытались разузнать в соседней деревне, что же произошло и… В общем, нам рассказали, что толстая женщина что‑то говорила у них о мертвых феях и о том, что, к счастью, не умерли хотя бы люди, которые сейчас у нее живут…

Элинор пристыженно опустила глаза и провела пальцем по тарелке.

– Черт побери, – пробормотала она. – Я, видимо, слишком много болтала в той лавочке, откуда вам звонила. У меня до того все смешалось в голове, когда я увидела эту пустую деревню! Откуда ж мне было знать, что эти сплетницы расскажут обо мне Сажеруку? С каких пор старухи вообще разговаривают с такими, как он?

«Или с такими, как Баста», – мысленно добавила Мегги.

Фарид только пожал плечами и заковылял по кухне на залепленных пластырем ногах.

– Сажерук и без того думал, что вы все тут. Мы даже один раз приходили сюда, потому что он хотел узнать, как ей живется. – Он кивнул на Резу.

Элинор презрительно фыркнула:

– Вот как? Очень мило с его стороны.

Она всегда недолюбливала Сажерука, а когда он украл у Мо книгу и исчез с ней, ее неприязнь к нему стала еще острее. Зато Реза улыбнулась на слова Фарида, хотя и попыталась скрыть это от Элинор. Мегги прекрасно помнила то утро, когда Дариус принес ее матери странный маленький сверток, который он нашел перед входной дверью: свеча, несколько карандашей и коробок спичек, перевитые голубыми незабудками. Мегги сразу догадалась, от кого это. Реза тоже.

– Ну что ж, – сказала Элинор, постукивая ручкой ножа по своей тарелке, – я рада, что Пожиратель спичек отправился туда, где ему следует быть. Как подумаю, что он бродит по ночам возле моего дома!.. Жаль только, что он не прихватил с собой Басту.

Баста. Когда Элинор произнесла это имя, Реза вскочила со стула, выбежала в коридор и вернулась с телефоном. Она протянула его Мегги и начала так возбужденно объяснять что‑то другой рукой, что даже Мегги не сразу поняла ее. Потом она догадалась: нужно позвонить Мо. Ну конечно.

Он бесконечно долго не подходил к телефону. Наверное, сидел за работой. Когда Мо бывал в отлучке, он всегда работал до поздней ночи, чтобы поскорее вернуться домой.

– Мегги? – Голос у него был удивленный. Он, наверное, решил, что она звонит из‑за их ссоры, но кому сейчас было дело до глупых ссор?

Довольно долго Мо ничего не мог понять из ее возбужденной скороговорки.

– Помедленнее, Мегги, – повторял он. – Помедленнее.

Легко сказать «помедленнее», когда сердце у тебя бьется в горле, а у садовой ограды уже, может быть, дожидается Баста. У Мегги не хватало смелости додумать эту мысль до конца.

Зато Мо принял известие на удивление спокойно – словно ждал, что прошлое снова настигнет их.

«Истории никогда не кончаются, Мегги, – сказал он ей однажды. – Хотя книжки любят делать вид, будто это не так. Истории продолжаются, они не заканчиваются на последней странице, как и начинаются не на первой».

– Элинор включила сигнализацию? – спросил он.

– Да.

– А в полицию она позвонила?

– Нет. Она говорит, что в полиции все равно ей не верят.

– И все же нужно туда позвонить и назвать приметы Басты. Вы ведь сумеете его описать?

Нашел о чем спрашивать! Мегги пыталась забыть лицо Басты, но оно, видимо, отпечаталось в ее мозгу до конца дней с фотографической точностью.

– Слушай, Мегги! – Может быть, на самом деле Мо только делал вид, что спокоен. Голос его звучал непривычно. – Я выезжаю сегодня же. Скажи это Элинор и маме. Самое позднее завтра утром я буду дома. Задвиньте засов и держите окна закрытыми, ясно?

Мегги кивнула, забыв, что Мо не мог увидеть ее кивок по телефону.

– Мегги?

– Да, я поняла.

Она пыталась говорить спокойно и храбро, хотя чувствовала себя совсем иначе. Ей было страшно, очень страшно.

– До завтра, Мегги!

По его голосу она поняла: он выезжает сию минуту. Мегги представила себе ночное шоссе, и вдруг ей пришла новая страшная мысль.

– А ты? – с трудом проговорила она. – Мо! А если Баста поджидает тебя где‑нибудь на дороге?

Но отец уже повесил трубку.

Элинор решила разместить Фарида там, где спал когда‑то Сажерук: в комнатке под самой крышей, где ящики с книгами громоздились вокруг узкой кровати на такую высоту, что каждому, кто там спал, снилась обрушивающаяся на него гора печатной бумаги. Мегги было поручено проводить Фарида в его комнату. На ее «спокойной ночи» он только кивнул с отсутствующим видом. Он выглядел сейчас таким же потерянным, как в тот день, когда Мо вычитал на кухню Каприкорна его – безымянного худого мальчишку в тюрбане на черных волосах.

Прежде чем лечь спать, Элинор еще несколько раз проверяла, включена ли сигнализация. А Дариус взял старый дробовик, из которого Элинор иногда палила в воздух, завидев у птичьего гнезда в своем саду бродячую кошку, и уселся с ним перед входной дверью в широченном оранжевом халате, подаренном Элинор к прошлому Рождеству. Он уставился на дверь с видом полной боевой готовности, но, когда Элинор во второй раз вышла проверить сигнализацию, ее помощник уже крепко и безмятежно спал.

Мегги долго не ложилась. Она посмотрела на стеллаж, где стояли раньше ее блокноты, провела рукой по пустым полкам и наконец опустилась на колени перед красным сундуком, который Мо в незапамятные времена соорудил для ее любимых книжек. Уже много месяцев она его не открывала. Туда уже не влезало ни одной новой книги, и возить сундук с собой тоже стало невозможно – слишком он был тяжелый. Поэтому Элинор подарила ей для новых любимых книг целый книжный шкаф. Он стоял рядом с кроватью Мегги, застекленный, украшенный резным орнаментом из листьев, так что темное дерево, казалось, не желало забывать, что было когда‑то живым. Но и полки за стеклянными дверцами были уже битком набиты – ведь теперь книги Мегги дарил не только Мо, но и Реза, и Элинор. Даже Дариус время от времени притаскивал ей что‑нибудь. А старые друзья – книги, принадлежавшие Мегги до того, как она поселилась у Элинор, – продолжали жить в сундуке, и, когда она откинула тяжелую крышку, ей показалось, что оттуда раздались почти забытые голоса, глянули знакомые лица. До чего они все зачитаны… «Правда странно, что, если книжку прочитать несколько раз, она становится намного толще? – сказал Мо, когда они в последний день рождения Мегги вместе рассматривали эти ее старинные сокровища в сундуке. – Как будто при каждом чтении что‑то остается между страницами: чувства, мысли, звуки, запахи… И когда ты много лет спустя снова листаешь книгу, то находишь там себя самого – немного младше, немного не такого, как теперь, будто книга сохранила тебя между страницами, как засушенный цветок, – и знакомого и чужого одновременно».

Немного младше, верно. Мегги взяла одну из лежавших сверху книг. Она прочла ее раз десять, если не больше. Там была одна сцена, которая в восемь лет ей особенно нравилась, а в десять лет она отчеркнула это место на полях красным карандашом – в знак восхищения. Она провела пальцем по кривой черте – тогда еще не было Резы, не было ни Элинор, ни Дариуса, только Мо… Не было тоски по синим феям, воспоминаний о покрытом шрамами лице, о рогатой кунице, о босоногом мальчике, о Басте и его ноже. Другая Мегги читала эту книжку, совсем другая… и она осталась между страницами, сохраненная там, как памятная вещица.

Мегги вздохнула, закрыла книгу и положила обратно. За стеной слышались шаги матери, ходившей взад‑вперед по комнате. Наверное, она, как и Мегги, все время думает о той угрозе, которую прокричал Баста вслед Фариду. «Надо пойти к ней, – подумала Мегги. – Вместе будет не так страшно». Но в ту минуту, как она поднялась, шаги смолкли и в соседней комнате стало тихо‑тихо, как во сне. Пожалуй, уснуть было бы неплохо. Мо не приедет быстрее оттого, что Мегги не станет спать, дожидаясь его. Если бы можно было ему позвонить – но он вечно забывал в дороге включить мобильный телефон.

Мегги тихонько закрыла крышку сундука, словно опасаясь разбудить стуком Резу, и задула свечи, которые зажигала каждый вечер, хотя Элинор ей это запрещала. Только она стянула с себя футболку, как кто‑то тихонько постучал в дверь. Она открыла, уверенная, что там мама, которой все же не удалось заснуть. Но это был Фарид, залившийся краской до ушей, когда увидел ее в одной нижней майке. Он пробормотал «извини» и, прежде чем Мегги успела ответить, поковылял прочь на своих израненных ногах. Она снова натянула футболку и побежала за ним.

– Что случилось? – испуганно прошептала она. – Ты что‑то услышал внизу?

Фарид покачал головой. В руке он держал листок бумаги, обратный билет Сажерука, как ехидно назвала его Элинор. Мальчик нерешительно зашел вслед за Мегги в ее комнату и огляделся там как человек, не привычный к замкнутому пространству. Наверное, с тех пор как он исчез вместе с Сажеруком, ему приходилось в основном ночевать под открытым небом.

– Извини, пожалуйста, – пробормотал он, глядя на свои босые ноги, на которых отклеились два пластыря. – Уже поздно, но… – Он в первый раз посмотрел Мегги в глаза и снова покраснел. – Орфей сказал, что прочитал не все, что здесь написано. Те слова, которые отправили бы туда и меня, он просто пропустил. Он это сделал нарочно, но я все же должен предупредить Сажерука, и поэтому…

– Что «поэтому»?

Мегги подвинула ему стул, стоявший у письменного стола, а сама села на подоконник. Фарид опустился на стул так же нерешительно, как входил в комнату.

– Ты должна вчитать туда и меня, прошу тебя!

Он снова протянул ей испачканный листок, и его черные глаза смотрели при этом так умоляюще, что Мегги невольно отвела глаза.

– Ну пожалуйста! Ты можешь, я знаю! – бормотал он. – Тогда… той ночью в деревне Каприкорна… я хорошо помню, у тебя был такой же листочек, и больше ничего…

Той ночью в деревне Каприкорна. У Мегги и теперь начинает бешено колотиться сердце, стоит ей подумать о ночи, которую имел в виду Фарид, – той ночи, когда она вычитала Призрака и все же не решалась заставить его убить Каприкорна, пока Мо не сделал это за нее.

– Орфей написал эти слова, он сам мне говорил! Он просто не стал их читать, но они тут, на этом листке! Конечно, моего имени здесь нет, потому что иначе бы ничего не получилось. – Бормотание Фарида становилось все быстрее. – Орфей сказал, что в этом весь секрет: можно использовать только те слова, которые есть в той книжке, которую хочешь изменить.

– Он так сказал? – Сердце у Мегги на секунду замерло, словно запнувшись о слова Фарида.

«Можно использовать только те слова, которые есть в той книжке…» Так вот почему ей ничего, совсем ничего не удавалось вычитать из историй Резы: потому что она употребляла слова, которых не было в «Чернильном сердце»? Или все же только потому, что она не умеет толком писать?

– Да. Он воображает себя великим мастером чтения, этот Орфей. – Фарид выплюнул это имя, как сливовую косточку. – Хотя по мне, так ему далеко до тебя или твоего отца.

«Может быть, – подумала Мегги, – но Сажерука он вчитал обратно. И сам написал нужные слова. Этого ни Мо, ни я не умеем». Она взяла из рук Фарида исписанный Орфеем листок. Почерк нелегко было разобрать, хотя он был очень красивый, с необычными завитушками.

– На какой точно строчке исчез Сажерук?

Фарид пожал плечами.

– Не знаю, – смущенно признался он.

Конечно, как она могла забыть – он же не умеет читать. Мегги провела пальцем по первому предложению: «День, когда Сажерук вернулся, пах грибами и ягодами».

Она задумчиво опустила листок.

– Ничего не получится. У нас ведь даже книги нет. Что тут поделаешь без книги?

– Но Орфей же без нее обошелся! Сажерук отобрал у него книгу раньше, чем он стал читать этот листок!

Фарид оттолкнул стул и подошел к ней. Мегги смущалась, когда он стоял так близко, – ей не хотелось задумываться почему.

– Не может быть! – выдавила она.

Но Сажерук исчез. Несколько фраз, написанных от руки, открыли ему ту дверь между буквами, которую напрасно искал Мо. И эти фразы написал не Фенолио, автор книги, а другой человек… Человек со странным именем Орфей.

Мегги знала о том, что скрывается за буквами, больше, чем большинство людей. Она сама открывала двери, выманивала живые существа с пожелтелых страниц и видела своими глазами, как ее отец вычитал из арабской сказки мальчика, стоявшего сейчас рядом с ней. Но Орфей, похоже, знал об этом намного больше ее и даже больше, чем Мо, которого Фарид по‑прежнему называл Волшебный Язык… Мегги вдруг начала бояться слов на грязном листке бумаги. Она положила его на стол, словно он жег ей пальцы.

– Пожалуйста! Ну попробуй, прошу тебя! – Голос Фарида звучал умоляюще. – Что, если Орфей уже вчитал Басту обратно? Сажерук должен знать, что эта парочка в сговоре! Он ведь думает, что в том мире Баста ему не страшен!

Мегги все еще смотрела на слова Орфея. Они звучали красиво, завораживающе красиво. Мегги захотелось почувствовать их на языке. Еще немного, и она начала бы читать вслух. Вдруг она испуганно зажала себе рот рукой.

Орфей.

Ну конечно, она знает это имя и ту историю, что обвивает его венцом из цветов и терний. Элинор подарила ей книгу, где об этом рассказывалось лучше всего.

«Тебя, о Орфей, оплакивают в печали птичьи стаи, и дикие звери, и неподвижный утес, и лес, так часто следовавший за твоей песней. Дерево сбрасывает листья, чтобы, обнажив голову, скорбеть о тебе».

Она вопросительно посмотрела на Фарида.

– Сколько ему лет?

– Орфею? – Фарид пожал плечами. – Лет двадцать – двадцать пять, наверное. Трудно сказать. У него совсем детское лицо.

Лет двадцать. Но слова на листке не были словами молодого человека. Они, похоже, многое знали.

– Пожалуйста! – Фарид не сводил с нее глаз. – Ты ведь попробуешь, да?

Мегги посмотрела в окно. Она вспомнила о пустых гнездах фей, об исчезнувших стеклянных человечках и о том, что ей когда‑то давно сказал Сажерук: «Иногда рано поутру выйдешь умыться к колодцу, а над водой жужжат крошечные феи, чуть больше ваших стрекоз, синие, как лепестки фиалок. Они не очень‑то приветливые, но по ночам мерцают, как светлячки».

– Хорошо, – сказала она.

Фариду показалось, что сейчас ему отвечает не Мегги, а кто‑то другой.

– Хорошо, я попробую. Но сперва у тебя должны зажить ноги. В том мире, о котором рассказывала мне мама, хромому делать нечего.

– Ерунда, все с моими ногами в порядке! – Фарид прошел взад‑вперед по мягкому ковру, словно желая наглядно доказать это. – Попробуй прямо сейчас!

Мегги покачала головой.

– Нет! – решительно заявила она. – Я должна научиться хорошенько это читать. Почерк непростой, да еще листок весь в пятнах, поэтому мне, наверное, придется его переписать. Этот Орфей не солгал. Здесь действительно кое‑что о тебе написано, но не знаю, достаточно ли. И потом… – прибавила она как можно небрежнее, – если уж я попытаюсь, я хочу пойти с тобой.

– Что?

– Ну да! А что такого? – Голос Мегги выдавал, несмотря на все ее старания, как обидел ее ужас в глазах Фарида.

Фарид промолчал.

Неужели он не понимает, что ей тоже хочется увидеть все это – то, о чем рассказывали ей с такой тоской Сажерук и мать: рои фей над полями, деревья, такие высокие, что облака, казалось, могут запутаться в их ветвях, Непроходимую Чащу, комедиантов, замок Жирного Герцога и серебряные башни Дворца Ночи, рынок в Омбре, танцующий огонь, шепчущие озера, откуда выглядывают личики русалок…

Нет, Фарид этого не понимал. Он, наверное, никогда не испытывал тоски по другому миру, как и тоски по дому, терзавшей сердце Сажерука. Фарид хотел только одного: попасть к Сажеруку, чтобы предупредить его об опасности и снова быть с ним рядом. Он был тенью Сажерука и только эту роль и хотел играть, все равно в какой истории.

– Брось! Тебе туда нельзя! – Не глядя на Мегги, он поковылял обратно к стулу, сел и принялся отковыривать пластырь, который так старательно наклеивала Реза. – Никто не может вчитать в книгу самого себя! Даже Орфей! Он сам рассказывал Сажеруку, что уже пытался несколько раз, но ничего не получается.

– Вот как? – Мегги старалась говорить уверенным тоном. – Но ты же сам сказал, что я читаю лучше, чем он. Может быть, у меня все же получится!

«Хотя писать, как он, я не умею», – добавила она про себя.

Фарид обеспокоенно посмотрел на нее и сунул пластырь в карман.

– Там опасно, – сказал он. – Особенно для де…

Он не договорил и снова уставился на свои израненные ноги.

Дурак. Мегги почувствовала на языке горький привкус ярости. Что он о себе воображает? Она, между прочим, намного больше знает о мире, куда он просится.

– Я знаю, что там опасно, – сказала она сухо. – И либо я отправлюсь туда, либо не стану читать. Подумай об этом. А теперь иди – мне надо сосредоточиться.

Фарид еще раз взглянул на листок со словами Орфея и направился к двери.

– Когда ты попробуешь? – спросил он на пороге. – Завтра?

– Может быть.

Мегги закрыла за ним дверь и осталась наедине с написанными Орфеем словами.

 

 

Привал комедиантов

 

– Спасибо, – сказала Люси, открыла коробок и достала спичку. – Внимание! – крикнула она, и ее голос подхватило гулкое эхо. – Внимание! Прощайте навсегда, дурные воспоминания!

Филип Ридли. Дакота Пинк

 

Сажерук целых два дня пробирался сквозь Непроходимую Чащу. Людей ему попалось навстречу немного: несколько черных от сажи угольщиков, изможденный оборванец браконьер с двумя кроликами через плечо и целый отряд герцогских егерей, вооруженных до зубов, вероятно гонявшихся за каким‑нибудь бедолагой, подстрелившим косулю, чтобы накормить детишек. Никто из них не заметил Сажерука. Он умел делаться невидимым и лишь на вторую ночь, услышав на соседнем холме завывание волчьей стаи, решился позвать на помощь огонь.

Огонь. Совсем иной в этом мире, чем в том, другом. Какое блаженство наконец вновь услыхать его трескучий голос. И отвечать ему. Сажерук набрал немного сухого хвороста, в изобилии валявшегося под зарослями вороньего глаза и чабреца, развернул листья, сохранявшие влажным и мягким украденный у эльфов мед, и сунул в рот крошечный комочек. Как страшно ему было, когда он в первый раз пробовал этот мед! Он боялся тогда, что драгоценная добыча сожжет ему язык и он навсегда лишится дара речи. Однако страхи были напрасны. Мед обжигал язык, как горячий уголек, но боль потом быстро прошла, зато, вытерпев ее, можно было разговаривать с огнем, как с хорошим другом. Действия крошечного комочка хватало на пять‑шесть месяцев, а порой и на год. Стоило прошептать несколько слов на языке огня, прищелкнуть пальцами – и язычки пламени уже с треском вырывались из сухого хвороста, да и из влажного, и даже из камня.

Сначала огонь лизал ветки медленнее обычного, словно забыл его голос и не мог до конца поверить, что Сажерук вернулся. Но потом пламя зашептало ему слова привета, заплясало все радостнее, и вскоре ему уже пришлось обуздывать разыгравшиеся язычки, подражая их треску, и тогда огонь улегся, как дикая кошка, с мурлыканьем позволяющая бережно погладить себя по шерстке.

Пока огонь пожирал хворост и свет его отгонял волков, Сажерук невольно снова подумал о мальчике. Не перечесть ночей, когда тот расспрашивал его о языке пламени, ведь Фарид знал огонь только немым и злобным.

– Подумать только, – пробормотал Сажерук себе под нос, согревая пальцы над сонными огоньками, – ты все еще по нему скучаешь!

И он был рад, что хотя бы куница осталась с мальчиком и охраняет его от духов, которые ему повсюду мерещатся.

Да, Сажерук скучал по Фариду. Но были и другие, по кому он скучал целых десять лет, так что сердце у него изныло от тоски. И поэтому шаги его становились все торопливее по мере того, как он приближался к опушке леса и к тому, что ждало за ней, – к миру людей. Да, в другом мире его терзала не только тоска по феям, стеклянным человечкам и русалкам. Были и люди, по которым он скучал, – не много, но тем сильнее томился он по этим немногим.

Как старался он забыть их с той ночи, когда пришел полумертвый от голода к дверям Волшебного Языка и тот объяснил ему, что пути назад нет… Да, в ту минуту он понял, что должен выбирать. «Забудь их, Сажерук! – Он все время твердил себе это. – Иначе ты сойдешь с ума оттого, что потерял их всех». Но сердце его не слушалось. Воспоминания, такие сладкие – и такие горькие… они грызли его все эти годы и в то же время поддерживали, пока не начали бледнеть, выцветать, расплываться, пока от них не осталась лишь боль, которую он старался скорее заглушить, потому что она разрывала сердце. Какой толк вспоминать о том, что навсегда потеряно?



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: