Маленькая, худая женщина застыла у подножия лестницы. Она смотрела вверх. В ее глазах явно выразилось облегчение, когда она увидела, что к ней подходит Бренвен.
– Слава Богу, что вы пришли, мисс Бренвен! – прошептала она.
– Он наверху? – так же шепотом спросила Бренвен.
Миссис Бичер кивнула, и Бренвен затащила ее в небольшую комнатку рядом с лестницей, где они могли поговорить так, чтобы их никто не услышал.
– Я рада, что вы заставили своего мужа позвонить мне, но что же все‑таки произошло?
– О, я уверена, что просто не знаю. Я видела мистера Гарри во всяких настроениях с того времени, когда он еще был дьявольски красивым молодым человеком, но никогда не видела его таким!
– Э‑э… миссис Бичер, вы не могли бы выразиться более определенно? Что конкретно он делает?
– Проблема не столько в том, что он делает, сколько в том, как он это делает – если вы понимаете, о чем я хочу сказать. Все это как‑то дико, с таким выражением в глазах! А как он говорит… больше половины слов вообще не имеет никакого смысла! Например, он сказал, что хочет разобраться со своими вещами и ради этого только и приехал, но то, что он творит, это настоящий погром. Я говорю ему: мистер Гарри, вам надо сначала поесть и отдохнуть как следует, а он отвечает, что ему больше не нужно ни есть, ни спать. Мисс Бренвен, он совсем отощал, на него жалко смотреть! Почему, как вы думаете, он заявляет такое?
– Не могу себе представить.
– Но хуже всего было, когда он окинул все таким диким взглядом и сказал, что он мог бы с таким же успехом сжечь этот дом, потому что больше он ему не нужен. А я говорю: мистер Гарри, это же ваш семейный дом, вы не можете сжечь его! А он смеется и отвечает, что обо мне и Бичере он позаботится, и бросает в меня свои деньги. Вы только посмотрите, мисс Бренвен.
Из кармана передника миссис Бичер достала две смятых банкноты и вручила их Бренвен. Бренвен никогда не видела столько нулей на деньгах – это были тысячедолларовые банкноты. Миссис Бичер сказала:
– Ну вот, это же огромные деньги, а он швыряет их, как простые бумажки. Прошу вас, отдайте их ему обратно.
– Нет, – сказала Бренвен, возвращая ей деньги, – оставьте их у себя. Я сомневаюсь, что он обезумел настолько, чтобы сжечь этот дом, но если он действительно сделает это, вам понадобятся эти деньги на всякий случай. И кроме того, подумайте сами: если он сейчас швыряет деньги направо и налево, так у вас они будут в лучшей сохранности. Теперь, я думаю, мне лучше пойти и поговорить с ним. У него есть свой врач?
Миссис Бичер кивнула.
– Тогда разыщите его номер телефона. Возможно, нам понадобится сделать бедному Гарри инъекцию успокоительного или чего‑нибудь еще. Потом приготовьте хороший, плотный обед. Я попытаюсь уговорить его спуститься и поесть что‑нибудь. Он в спальне наверху?
– Был там, когда я в последний раз говорила с ним. Я перестала ходить за ним по дому. У меня сердце не выдерживает, мисс Бренвен, смотреть на все это.
– Я понимаю. – Бренвен быстро обняла ее. Казалось, тело старой женщины состояло из одних костей, настолько она была худой. – Пожелайте мне удачи!
– Благослови вас Боже, мисс Бренвен!
Спальня Гарри Рейвенскрофта выглядела так, будто по ней пронеслись вандалы. Он всегда одевался достаточно элегантно, и было больно видеть шелковую, шерстяную, кашемировую и тонкую полотняную одежду, вытащенную из шкафа и валяющуюся на полу, рассыпанную по кровати, лежащую кучами на стульях. Еще больнее было видеть самого Гарри. Его светлые волосы, нестриженые и растрепанные, свисали с шеи и лезли за грязный воротник его рубашки. Он выглядел так, как будто не мылся и не менял одежду уже много дней. Жилет был распахнут, а пиджак висел как на пугале. Он стоял у своего бюро, перед открытой кожаной шкатулкой, и небрежно бросал золотые запонки и другие украшения на пол. Время от времени он совал кое‑что из коробки в карман, бормоча себе под нос какие‑то слова, которых Бренвен не могла разобрать. Она испугалась, решив, что ее старый друг потерял рассудок.
В комнате сильно ощущалось чье‑то разрушающее присутствие. Бренвен еще раз убедилась в том, что ее до сих пор окружает защищающий ее свет, сжала пальцами рунические камни сквозь ткань юбки и только тогда вошла в комнату. Она сказала:
– Привет, Гарри. Тебе не нужна помощь?
Он резко обернулся, и она испытала облегчение, увидев по его глазам, что он узнал ее.
– Бренвен! О, моя дорогая, ты как раз тот человек, которого я хотел увидеть больше всего! Но я думал, что этого не случится. Потому что, ты же знаешь, мы теперь идем разными путями, ты и я. Наши дороги разошлись, не так ли?
– Не обращай на это внимания.
Бренвен подавила дрожь, вызванную подавляющим ощущением тревоги, которое исходило или непосредственно от Гарри, или витало над ним – она не могла пока понять. Она решительно подошла к нему, протянув навстречу руки.
– Я так рада нашей встрече! Мне не хватало тебя. Расскажи мне обо всех твои планах и обо всем, что с тобой происходило. – Говоря это, она взяла Гарри за руку и принялась увлекать его прочь из спальни. – Пойдем вниз и пообедаем вместе, как раньше, и побеседуем, как бывало.
Последовавший за этим день стал самым странным днем в жизни Бренвен. Разговор и поведение Гарри были какими‑то странными и беспорядочными, полными противоречий. Он сказал, что не голоден, но когда миссис Бичер накрыла на стол, то принялся поглощать еду, как человек, который очень давно ничего не ел. Он сказал, что в восторге от новых людей, с которыми познакомился, но при этом его другие замечания и реплики свидетельствовали о том, что он сбежал от них, уехал тайно. Он чувствовал, что ему срочно необходимо приехать в Рейвен‑Хилл, но сейчас, когда он уже был здесь, не мог вспомнить, почему он сюда приехал. Это последнее обстоятельство, по‑видимому, было причиной того, что он принялся просто разрушать свой дом в напрасных поисках того, о чем он и сам толком не знал, но надеялся, что узнает, как только найдет то, что нужно.
Бренвен намеренно задержала Гарри за столом, чтобы дать миссис Бичер возможность навести порядок там, где он создал самый большой хаос: в спальне и в библиотеке. Гарри продолжал говорить о чем‑то, но она перестала его слушать. Вместо этого она сосредоточилась на том, чтобы использовать свой собственный, защищающий ее свет для того, чтобы отогнать то, что угрожало ему и сбивало его с толку.
Постепенно Гарри успокоился. Он сам решил, что его одежда в ужасном состоянии, и попросил извинить его за недолгое отсутствие, чтобы он мог тем временем принять душ и переодеться. Когда он присоединился к Бренвен в библиотеке, то выглядел и говорил почти как прежний Гарри, если не принимать во внимание осторожность, притаившуюся в глубине его глаз.
– Моя дорогая, я тут разболтался, правда?
Бренвен тут же почувствовала изменение. Беспокойство Гарри явно поутихло. Она склонила голову к плечу, улыбаясь и как бы раздумывая над тем, что ей следует ответить. Она была уверена, что Гарри, которого она знала, услышит ее ответ, тогда как немного раньше она не была уверена ни в чем.
– Да, профессор Рейвенскрофт, было немного.
Его глаза засветились милым мягким светом. Он быстро подошел к ней, взял ее за руки и подвел к викторианской кушетке с высокой спинкой.
– Дорогая моя, ты так долго не называла меня так! – Он понизил голос. – Я был сам не свой. Ты должна забыть все, о чем я говорил раньше, и слушать меня сейчас очень внимательно.
– Хорошо.
– Я называл имя Когносченти или говорил что‑нибудь о человеке по имени Орсон?
– Думаю, что да, но я точно не помню. Откровенно говоря, я слишком была сосредоточена на том, чтобы прогнать то, что беспокоило тебя, чтобы еще обращать внимание на то, что ты говорил.
– Значит, – сказал Гарри, и его лицо осветилось улыбкой, – ты все‑таки помогла? Я никогда не смогу отблагодарить тебя за это, Бренвен. Послушай, ты окажешься в страшной опасности, если вообще когда‑нибудь хотя бы произнесешь название Когносченти. Мне не следовало упоминать это. Это самая тайная из всех оккультных групп, раскрытие этой тайны карается смертью. Только те, кого приглашают сами члены этой группы, могут узнать это имя. Твой бывший муж рассказал мне о них, Бренвен, и я был уверен, что он организовал такое приглашение и для меня. Но он не сделал этого. Когда он послал меня к ним, он послал меня в ловушку.
Бренвен молчала. Не только слухом, но даже кожей она ловила каждое слово. Гарри, и над ней нависло страшное предчувствие.
Гарри ухмыльнулся одной стороной рта. Волосы, которые он намочил, чтобы пригладить, тем не менее выбивались и падали ему на глаза.
– Я счастлив сообщить тебе, что Джейсон недооценил меня. Они все недооценили меня, и я сейчас оборачиваю эту ловушку себе на пользу. Забудь это название, никогда не позволяй даже этим звукам слететь с твоих губ, и мы будем просто старыми друзьями, и я просто расскажу тебе, что произошло. Договорились?
– Договорились.
– Как‑то до меня донеслись слухи о том, что существует группа практикующих адептов – людей, которые овладели старыми способностями, вновь открыли древние секреты. Я тут же почувствовал страшную ревность, как ты можешь представить. Конечно, такая группа должна была скрывать свое существование. Я пустил слух о том, что заинтересован в них, и принялся ждать. Каково же было мое удивление, когда я выяснил, что Джейсон Фарадей не только знает об этих адептах, но и поддерживает контакт с ними! Суть дела заключается в том, что я был принят туда в качестве стажера, и, по моему мнению, я обучаюсь просто отлично.
Бренвен, которая не чувствовала ничего, кроме вибрирующей опасности, запротестовала:
– Но, Гарри, опасность!
– Я признаю, что этот опыт отнимает у меня очень много. Тот… э‑э… путь, которым они достигли своей силы, не обязательно является тем, который выбрал бы я, но дело в том, что способности возвращаются ко мне. Я сильнее, чем они думают. Доказательством того является мое присутствие здесь.
– Гарри, не говоря уже о том состоянии, в котором я тебя здесь обнаружила, если ты не должен быть здесь, что же тогда будет с тобой, когда ты вернешься?
Его серые глаза стали совершенно непрозрачными.
– Ничего. Я создам экран темноты и замешательства. Они никогда не узнают, что я уезжал. Конечно, при том условии, что мне удастся закончить все мои дела здесь сегодня и уехать завтра с первым лучом солнца.
– Какие дела? Ты должен дать некоторые объяснения миссис Бичер. Ты знаешь, что ты сказал ей, что собираешься сжечь дом?
– Разве? Какая дурацкая идея! Особенно если учесть, что я собираюсь поступить как раз наоборот. – Гарри устремил на Бренвен задумчивый взгляд. – Наверное, будет неплохо, если об этом будет знать еще кто‑то, кроме моего адвоката. Я все расскажу тебе, Бренвен, а после этого ты сможешь рассказать миссис Бичер столько, сколько сочтешь нужным.
– Хорошо, – согласилась она.
– Мои учителя жадны. Они забирают столько денег и всего, что может быть превращено в деньги, сколько могут выжать из любого источника. Я считаю справедливым заплатить значительную сумму за свое обучение, но не позволю вынудить меня пустить по ветру все состояние Рейвенскрофтов. Именно поэтому я и приехал домой, в Рейвен‑Хилл. Когда я поднялся наверх, чтобы принять душ, я позвонил своему адвокату, и он приедет сюда около пяти часов сегодня. Я собираюсь перевести все свое имущество под опеку, и он станет опекуном. Опеку могу отменить только я и только при том условии, что буду находиться в здравом уме. Вот видишь, моя дорогая, я понимаю, что подвергаю себя опасности. Я знаю, что мое сознание подвергнется яростной атаке.
Бренвен была так расстроена, что ее голос дрогнул:
– Тогда почему же ты не прекратишь все это?
– Я не могу. – Улыбка Гарри была такой же лукавой и располагающей, как всегда. – Мне нужны их знания и приемы – только мне они нужны для моих собственных целей. Если в процессе обучения я потеряю свое душевное здоровье или свою жизнь, это для меня не имеет значения. Знание стоит такого риска. А сейчас, Бренвен, ты должна заверить Бичеров в том, что они ежемесячно будут получать определенную сумму денег для себя и на содержание дома. Если я умру, то я о них позаботился в своем завещании.
– Гарри…
– Тихо, моя дорогая. Я знаю, что делаю. При мне большая часть наличности, которую я снял со своего банковского счета – несколько больше, чем я рассчитывал, но если все будет хорошо, то и это к лучшему. Я поеду на своей машине, на «мерседесе», назад и там его продам. Кстати, как я сюда добрался?
– Ты не помнишь? Ты приехал на такси. Гарри, где находится это там? Разве ты не скажешь мне хотя бы, как я смогу связаться с тобой?
– В такси! – Гарри смотрел на противоположную стену комнаты, на его худом лице сияла улыбка, а длинные, костистые пальцы лежали на коленях. – Какой же я изобретательный, даже если я не совсем в своем уме. – Он повернулся к ней: – Нет, моя дорогая, я не могу сказать тебе больше, чем уже сказал. Я очень хочу, чтобы у меня была возможность продемонстрировать тебе мои увеличившиеся способности, но боюсь, что это привлечет внимание моего… э‑э… опекуна, а мне бы не хотелось этого.
При упоминании «опекуна» Бренвен почувствовала, как будто ее охватили тьма и холод. В ее глазах возникла тревога.
Гарри предупреждающе поднес палец к губам. Он прошептал:
– Ничего больше. Назвать – значит позвать.
Бренвен кивнула. Она понимала это. Не говоря ни слова, она обняла Гарри. Его плечи состояли из одних костей. Она вливала в него всю свою любовь и всю свою волю, чтобы облегчить ему выживание.
– Я так рад, что ты приехала, – сказал Гарри. Его серые глаза подернулись слезами и заблестели.
– И я тоже.
Она почувствовала, что настало время прощаться. Когда она поднялась с кушетки, то почувствовала тяжесть рунических камней в своем кармане. Ее внезапный импульс, заставивший привезти их сюда, был правильным, и она знала сейчас, что сделает. Она сунула руку в глубокий карман и вытащила оттуда старый кожаный мешочек. Даже сквозь мягкую, побелевшую от времени кожу чувствовалась позитивная энергия, которой были насыщены эти камни. Она сказала:
– Дай мне руку, Гарри Рейвенскрофт, мой старый друг.
Он встал и протянул ей руку, которую она сжала на мгновение. Затем повернула ее ладонью вверх, положила на ладонь мешочек с руническими камнями и сжала его пальцы.
– Я возвращаю тебе эти священные камни, – сказала она. – Носи их все время с собой. Носи их в кармане, клади на ночь под подушку. Береги себя и священные камни, Гарри.
Он чувствовал, что рунические камни были просто‑таки насыщены Бренвен. Он чувствовал ее энергию в своей руке. Гарри сжал веки, и две большие слезы собрались в уголках его глаз и скатились по его щекам. Она не могла сделать ему лучшего подарка, разве что подарила бы ему себя самое.
Глава 7
Немецкий турист, который сошел с борта зафрахтованного рыболовного судна в Ки‑Уэст и нанял автомобиль, чтобы доехать до Майами, был крупным, массивным мужчиной с неуверенной походкой и слегка желтоватым цветом лица, которые выдавали в нем плохого моряка. Это была просто обычная рыбалка на зафрахтованном для этого судне – по крайней мере, для тех, кто не заметил, что немецкого туриста не было на борту, когда на заре это судно вышло в море. А этого не заметил никто. Капитану очень хорошо заплатили за то, чтобы он взял на борт этого немца в Пуэрто‑Плата, что в Доминиканской Республике. Этот же немецкий турист, каким бы он ни был плохим моряком, тем не менее проделал весь путь из Рио до Пуэрто‑Плата на таких же чартерных рыболовных суденышках. Было ясно, что водные путешествия совершенно измучили его. Он прилетел в Рио из Йоханнесбурга, изменив свою национальность и цель путешествия (он превратился в немецкого туриста из итальянского бизнесмена) в ходе тряской поездки на автобусе где‑то у границы Мозамбика.
Этот итальянец – житель Милана – начал свой путь в некоей усадьбе в Германии. Отправившись оттуда явно на собственном автомобиле, он через Швейцарию попал в Италию и остановился на ночь в своем предположительно родном городе Милане. Оттуда он проделал путь через всю Италию до Неаполя, где продал свою машину и на коммерческом авиарейсе пересек Средиземное море и попал в Тунис. Только гениальный туристический агент или очень терпеливый полицейский детектив мог бы проследить его путь через Африку в Йоханнесбург – но к этому времени, конечно же, итальянец уже исчез, и его место занял немец.
В Майами немецкий турист сдал в агентство автомобиль, который он нанял в Ки‑Уэст, нанял такси и наконец начал говорить по‑английски. Комнату в отеле он снял под своей собственной фамилией и точно так же зарегистрировал машину, которую купил на следующее утро: Джейсон Фарадей. 30 сентября 1979 года Джейсон отправился на север по магистрали 1–95.
30 же сентября Ксавье Домингес, великолепно одетый в свою длинную с широким поясом сутану, вернулся в № 622 после трудного долгого дня на Капитолийском холме.
Сидевшая за столом Бренвен подняла глаза, когда Ксавье вошел на кухню. Она давно не видела его в подобной одежде и сказала вслух, что большинство женщин только думали про себя:
– Ну‑у, вы только посмотрите на него! Ксавье, ты великолепен! Я рада, что дождалась тебя. Где ты был?
Он прошел прямо к холодильнику и открыл взятую там банку с пивом, прежде чем ответить.
– Навещал своих знакомых на Холме. Я не говорил тебе об этом, потому что не хотел, чтобы ты сидела весь день как на иголках, раздумывая о том, что мне удастся выяснить.
Она напряглась, неосознанно вытянула вперед свою седую прядь и стала накручивать ее на палец.
– И?..
– И у меня есть новости. Не, – торопливо добавил он, увидев, как разгорается луч надежды у нее в глазах, – о твоем друге Уилле, а о его жене и мальчике. – Затем он сел на стул и заерзал на нем, пытаясь через специальную прорезь в шве сутаны добраться до кармана брюк, надетых под ней. – Вот. Ты узнаешь это имя?
Бренвен взяла небольшой листик бумаги, развернула его, прочла имя и кивнула головой. Ее сердце гулко застучало.
– Да. Это хороший друг Уилла. Я познакомилась с ним на одном из приемов в каком‑то посольстве. Он работает в Госдепартаменте. Ты тоже знаком с ним?
– Не совсем. Я добрался до него обычным путем, через друга своего друга.
Чтобы ослабить охватившее ее напряжение, она поддразнила его:
– Эти друзья и их друзья – они ведь не женщины, не так ли? А то это объясняло бы, почему ты сегодня так оделся.
Ксавье пожал плечами и посмотрел на нее краем блестящего темного глаза.
– Может быть. В любом случае ты позвони ему завтра, и он встретится с тобой. Не у себя в кабинете – он устроит вашу встречу где‑нибудь в другом месте. То, что он расскажет – неофициально, но, по крайней мере, это уже что‑то. Он тоже вспомнил тебя. Именно поэтому и согласился встретиться.
– Спасибо, Ксавье.
Бренвен замолчала, а ее голова склонилась так, что волосы, упав вперед, закрыли лицо. Она снова и снова складывала листок бумаги, заглаживая ногтями места сгиба.
– Мне нравится, когда твои волосы распущены, – заметил Ксавье, – тебе следует чаще давать им волю.
– Они мне мешают, – рассеянно сказала она.
Ей бы хотелось позвонить другу Уилла прямо сейчас. Возможно, он знает, почему не сработал план бегства. Может быть, даже если он не знает в точности, где находится Уилл, он мог бы высказать обоснованное предположение. То, что ему известно, может быть очень плохими новостями, поэтому ей не стоит возлагать на это очень большие надежды. Но в данном случае даже плохие новости и хорошие догадки были лучше чем ничего.
Новости о жене Уилла и его пасынке были настолько плохими, что хуже их быть просто не могло: они были мертвы, убиты в первые дни террора в Тегеране. Это была не официальная, но вполне надежная информация. Американской разведке стало известно, что тела их обоих были опознаны.
Что же касается самого Уилла, то он не был ни мертвым, ни задержанным в качестве заложника, и поэтому считалось, что он где‑то скрывается или, возможно, медленно, пешком пытается выбраться из страны. Друг Уилла знал о плане бегства. По правде говоря, он и был тем самым человеком, который пытался предупредить его по телефону. Но восстание произошло слишком быстро, и телефонные линии были сначала перегружены, а затем и вовсе отключены. Он не смог дозвониться до Уилла и послал ему телеграмму, но и та прибыла слишком поздно. Он во всем винил себя, и вечер закончился тем, что Бренвен принялась утешать его.
Она приехала к себе домой и принялась шарить в верхнем ящике стола в поисках последней открытки, полученной от Эллен. Эллен сообщала Бренвен об их предстоящем маршруте за пару недель, хотя они и вырабатывали его с Джимом прямо в ходе путешествия. Вот и открытка с названием и адресом отеля, где они собирались остановиться в Стамбуле, а также дни, которые они собирались пробыть там. Письмо, отправленное срочной авиапочтой сегодня, должно застать Эллен и Джима еще в отеле. Бренвен села за стол и быстро написала письмо. Может быть, она совершенно сошла с ума, надеясь, что Эллен и Джим, раз уж они все равно путешествуют по Ближнему Востоку, могли бы помочь отыскать Уилла. А может быть, и не совсем. Джим был бывшим сотрудником ФБР, поэтому, возможно, его не испугает перспектива поиска иголки в стоге сена; Эллен же всегда поражала своими способностями. Трудно было сказать, чего она не сможет сделать, если уж решит приложить к делу свою руку.
Бренвен отбросила в сторону мысль о том, что Харперы совершают свадебное путешествие, и по справедливости их следовало бы оставить в покое. Справедливости не было места там, где дело касалось жизни Уилла. Если он все еще был жив. Бренвен чувствовала, что это так.
Она уже стояла в дверях, чтобы отправиться на почту, когда бросила взгляд на часы. Было уже далеко за полдень, а она еще не была сегодня на студии. Ее документальный фильм, которому она в конце концов нашла название: «Бессильные в тени Всесильных: Бездомные в Вашингтоне», уже монтировался. Она делала это сама, точно так же, как все остальное – не для того, чтобы удовлетворить свое «я», но из‑за отсутствия денег. Бездомные не были популярной темой. Ее единственным спонсором была местная станция PBS, а их главным взносом было ее собственное время. Она подумала, что может себе позволить не ходить сегодня на студию, так как из‑за этого не пострадает никто, кроме ее собственной работы. Ксавье будет ждать ее в № 622 с новостями об Уилле, и сегодня была одна из их обычных ночей, когда они выходили на улицы, чтобы пообщаться с бездомными – это все продолжалось, хотя Бренвен и закончила съемки. Она почувствовала, как ее охватывает паника при мысли о том, как много ей предстоит сделать.
Рассердившись на себя самое, Бренвен нетерпеливо тряхнула головой. «Что со мной случилось? – подумала она. – Это вполне обычно, когда мне нужно побывать сразу в нескольких местах». Она отправилась в спальню, чтобы снять свой льняной темно‑синий костюм и надеть джинсы и рубашку, которые обычно надевала, отправляясь в ту часть города, где жил Ксавье. Переодеваясь, она думала: «Что для меня необычно, так это моя собственная реакция. Что это я так завелась?»
Позднее, делая покупки для № 622 после того, как она отослала свое письмо, Бренвен вновь ощутила в себе какую‑то загнанность. Она чувствовала себя так, будто бы сбегала вниз с крутого холма и уже не контролировала себя, и это чувство ей не нравилось. К тому времени, когда она выгружала свои покупки из машины, она поняла, что происходит. Слишком многое случилось в ее жизни, слишком большие нагрузки. Она не могла вспомнить, когда в последний раз была в отпуске, но это было до того, как она встретилась с Ксавье. Ей нужно было уехать на несколько дней, побыть наедине с собой. Оценить все происшедшее. Фактически ей это было крайне необходимо.
– Ну так что же ты узнала? – спросил Ксавье, помогая раскладывать продукты по местам.
– Его жена и мальчик погибли. Их убили во время переворота.
– Мне очень жаль.
– Мне тоже. Но власти думают, что Уиллу удалось скрыться. По крайней мере, они знают, что его тело найдено не было, и среди заложников он тоже не числится. – Бренвен внутренне содрогнулась. – Эта ситуация с заложниками так ужасна! Как ты думаешь, что случится с ними, Ксавье?
– Я не знаю и даже не могу представить. Все, что я знаю, это то, что… – он протянул руку за одной из банок, которые Бренвен подавала ему, чтобы он поставил их на верхнюю полку шкафа, – если бы я оказался среди заложников, я бы совершенно сошел с ума!
– Нет, ты бы не сошел с ума. – Она посмотрела на него, на его большое мускулистое тело, которое было настолько же сильным, насколько страстной была его душа, и сказала: – Тебя скорее всего убили бы при попытке к бегству или за неповиновение тюремщикам, но ты бы не сошел с ума. Серьезно, Ксавье, спасибо тебе за то, что ты помог мне узнать. Как бы ни были плохи эти новости, это по крайней мере что‑то и оставляет надежду.
– Я рад, что смог помочь тебе. – Он закрыл дверцы шкафа. – Ну вот. Хочешь пива?
– Я лучше выпью пепси. Я чувствую себя просто вымотанной, а от пива мне хочется спать. Э‑э… Ксавье, я бы хотела поговорить с тобой еще кое о чем, если, конечно, у нас есть время до нашего выхода на улицы.
– Конечно. Но нам лучше пойти в мою комнату. Сейчас, после того как у нас здесь снова завелась еда, кухня очень скоро снова до отказа заполнится людьми.
Он вручил ей банку пепси, а себе взял пиво. Он снова забыл взять для нее стакан, но она не стала напоминать ему об этом. В конце концов, она тоже может пить из банки, как Ксавье.
Его комната была чуть аккуратнее, чем в тот раз, когда Бренвен впервые увидела ее: постель была заправлена. Пробираясь среди разбросанных на полу вещей, она заметила:
– Не знаю, откуда только я взяла представление о том, что все священники должны быть очень аккуратными.
– У большинства из нас есть экономки, – ответил Ксавье, нисколько не смущаясь, и закрыл за собой дверь.
Не видя альтернативы, потому что единственный в комнате стул был завален грязным бельем, Бренвен села на кровать.
– Тебе она точно необходима. Честно, Ксавье, я вовсе не хочу критиковать тебя, но просто не понимаю, как ты можешь жить в таком беспорядке?
Он зажал под мышкой жестянку с пивом, сгреб грязное белье со стула, бросил его на дно платяного шкафа и закрыл дверцу. Улыбаясь, как ребенок, он сказал:
– Ну как, быстро я навел порядок?
Бренвен рассмеялась.
– Спорим, что ты так делаешь всю жизнь.
Он сел на стул.
– Довольно часто. Значит, ты думаешь, что мне нужна экономка. Ты не хочешь получить эту работу, а? Жилье и стол бесплатно, жалованье небольшое, но отношение к штату просто великолепное.
– Ловко, отец К., правда ловко. Если я скажу тебе, что только мужчины‑шовинисты не могут убирать за собой, тебе ведь это не понравится, не так ли?
– Э‑э, нет. Не понравится. Ты чертовски сложная женщина, знаешь? Я заманил тебя в свою спальню, ты даже сидишь на моей кровати, и все, что ты делаешь – это высказываешь мне нелицеприятную правду обо мне самом.
Он, конечно же, шутил, но справедливость его замечания попала прямо в цель. Они слишком хорошо знали друг друга, и в этом‑то и заключалась вся проблема; даже шутливые замечания в последнее время стали бить без промаха. Внезапно посерьезнев и ощутив очень сильную усталость, Бренвен подняла банку с пепси в шутливом тосте:
– Один‑ноль в твою пользу. Ты только что указал на одну из самых несчастливых черт моего характера.
Ксавье понял, что Бренвен находится в одном из своих тревожных настроений, и склонился вперед, упершись локтями в колени.
– Эй, мы ведь просто шутим, разве не так?
– Да, но когда люди становятся такими близкими, какими стали мы с тобой, очень легко зайти слишком далеко, а потом это становится вовсе не смешно. Я действительно поступаю именно таким образом, Ксавье. Я всегда должна добраться до нелицеприятной правды. Я уже разрушила отношения не с одним человеком таким образом, – добавила она, думая об Уилле и говоря так тихо, что он едва мог расслышать ее, – и особенно с одним человеком.
– Бренвен, я люблю тебя, но я не имею ни малейшего представления, о чем ты сейчас говоришь!
Она ненадолго замолчала, прежде чем спросить его:
– Ты слышал, что ты только что сказал?
– Конечно, слышал, я сказал… – Но по выражению его лица можно было понять, что до него только сейчас это дошло. Рука Ксавье потянулась к горлу, пытаясь расслабить клерикальный воротничок, которого сейчас на нем не было. Он устремил на нее беззащитный взгляд. – Это просто вырвалось. Я не собираюсь извиняться. Но действительно я не собирался пока говорить ничего такого, произносить эти слова. Я ждал.
Бренвен тяжело вздохнула. Затем несколько таинственно произнесла:
– По правде говоря, я в этом ничуть не лучше тебя. На самом деле я гораздо хуже, потому что у тебя есть для этого огромная причина, а у меня нет никакой. Никакого повода вообще.
Ксавье обычно легко следил за ее мыслями, даже когда их разговоры были совсем запутанными, но сейчас он находился в растерянности. Что она хотела, что ей было нужно?