Когда после всех приветствий Гелиона спросила сына, что он думает о своей невесте, тот взволнованно произнес:
– Что можно думать о горном ручье или листопаде? Если это не видение, сотканное из утренней росы и тумана, я хочу на ней жениться.
Гелиона поморщилась, глупость сына ее раздражала. Она‑то видела принцессу насквозь. «Слишком горда, слишком независима, – думала Гелиона, – ну ничего, это можно исправить». Если бы Гелиона могла предвидеть будущее, она бы добавила: «Слишком обидчива, слишком злопамятна, слишком мстительна».
Морейн поместили в золоченую комнату, напоминающую ей шкатулку для драгоценностей. С тех пор ее больше никогда не оставляли одну. Даже по ночам в ее спальне оставались рабыни.
В двенадцатый день последнего летнего месяца, тщательно выверенный астрологами и жрецами, в утренний час, пока Морейн еще способна была переносить жару, антильский царевич Ахетон ввел свою невесту в прекраснейший в мире храм Бога Солнца. Его огромные размеры и величие должны были вызывать в людях набожность и благоговение. Внешняя поверхность этой колоссальной постройки была выложена серебром и увенчана пышными акротериями из сверкающего золота. Вокруг храма стояли золотые изваяния всех когда‑либо правивших царей и цариц. Внутренние стены, пол и потолок сверкали и переливались от многочисленных драгоценных камней, золота и серебра.
Но все это великолепие, которым так гордились местные жители, оставило совершенно равнодушным сердце эринирской принцессы. Не радовали ее ни прекрасные изваяния, ни светящиеся кристаллы, ни те драгоценности, которыми была украшена она сама по случаю свадьбы. Бедная Морейн оплакивала свои длинные кудри, предварительно обрезанные безжалостной Гелионой. Что же до поклонения местным богам, то Морейн мысленно уже окрестила антильцев язычниками и приняла решение, о котором, правда не осмелилась никому сообщить, что будет тайно придерживаться веры предков. Ей ли, потомку богов, верить в глупые языческие предрассудки!
|
|
На остриженную голову Морейн был водружен парик и венец. Бледное лицо покрашено белилами и разрисовано, превратившись в незнакомую маску – красивую и бездушную. Стоя перед золотым алтарем, Морейн старалась не плакать, чтобы черная подводка глаз, удлинившая их до висков, не потекла самым непристойным образом.
Высокий жрец в торжественных синих одеждах надел супругам на левые предплечья по золотому браслету, пожелал здоровых детей и счастливой семейной жизни и отпустил их с миром. Царская свадьба гуляла и пировала еще два дня, а с ней ликовала вся Антилла, получившая в жены своему наследнику принцессу Туатов.
Потом потекла безрадостная, размеренная жизнь, скованная бесчисленными предрассудками, обрядами и ритуалами, принятыми в золотом дворце, абсолютно чуждыми и непонятными Морейн. Все ее действия, от приема пищи до отхода ко сну, подчинялись строгому распорядку дворца, где каждый шаг до мельчайших подробностей просчитывался астрологами и жрецами.
А Морейн ждало еще одно испытание. Спустя месяц после свадьбы царица Гелиона взяла царевну с собой в Храм Инкал, расположенный на расстоянии нескольких миль от города.
Храм был выстроен в виде пирамиды со срезанной верхушкой. Внутрь вел узкий ход в толстых стенах, показавшийся Морейн расщелиной в скале. С потолка свисали, словно сталактиты, большие блестящие кристаллы, а приглушенный, отраженный свет создавал мутное розовое марево. Посреди храма возвышался постамент из красного гранита. На постаменте стояла огромная глыба кристаллов, на которой лежал череп, выполненный с чрезвычайным искусством из прозрачного кварца. От черепа исходила сияющая аура.
|
|
Как завороженная, Морейн не могла отвести глаз от этой красоты. Гелиона легким прикосновением вывела девушку из оцепенения. Она приказала жрицам в голубых одеждах искупать Морейн в небольшом бассейне, одеть ее в белый хитон и усадить под глыбу кристаллов. Сама она при помощи жриц проделала то же самое. Усевшись напротив невестки, волшебница долго медитировала и молилась. Потом она начала объяснять девушке суть предстоящего обряда инициации, для того, чтобы посвятить богам кровь Морейн.
– Ты удостоишься самой великой чести на земле и приобщишься к таинству познания, – торжественно, нараспев произнесла Гелиона. – Боги услышат твои молитвы, усиленные действием кристаллов и магией крови.
Однако когда Морейн узнала, что ей предстоит разрезать себе руку, вместо ожидаемого благоговения она взвизгнула и, вскочив на ноги, бросилась к выходу из храма. Потрясенные жрицы силой вернули отступницу на место. Удивленная царица долго пыталась убедить девушку в необходимости этого обряда.
– Это нужно для безопасности нашего государства. Боги благословят Антиллу за твое самопожертвование и дадут нам силы для защиты от наших врагов. – И, подумав, что, может быть, Морейн еще не прониклась патриотизмом к своей новой родине, Гелиона добавила: – А ты станешь любимейшей избранницей Великих Богов, и они будут внимать твоим молитвам и разговаривать с тобой.
|
|
В качестве примера самопожертвования для блага народа Кийя продемонстрировала невестке собственную левую руку с отрезанной фалангой мизинца. Это кровавое действие было совершено ею при обряде инициации, чтобы за эту жертву боги дали ей большую магическую силу, которая поможет ей уберечь страну от врагов. Сама Кийя с содроганием вспомнила обряд посвящения, в котором удавалось выжить далеко не всем. Он проходил в горном святилище, где будущие неофиты лежали скрюченные в узких каменных норах без еды и питья, терзаемые скользкими тварями. Затем несколько недель пребывания в трансе под воздействием дурманящего зелья, во власти кошмарных видений, которые сполна давали вкусить ощущение подлинной смерти. Но она пережила эти сильнейшие страдания в ходе длительного, болезненного обряда, а эта девчонка не хочет потерпеть даже краткую боль ради блага народа. Но Морейн с отвращением посмотрела на изувеченный палец царицы и наотрез отказалась участвовать в подобных обрядах. Тогда Гелиона поднялась и подала знак жрицам.
Вокруг Морейн закружился хоровод голубых одежд, послышался нежный звон бубенцов. Сильные руки жрицы запрокинули назад голову девушки и, несмотря на ее отчаянное сопротивление, влили ей в рот кислую, пахучую жидкость. Голубой хоровод кружил, бубенцы звенели все громче, свет померк, и вот уже сама Морейн, послушно скинув с себя одежды, принялась ходить по кругу. В тусклом свете она видела темные очертания животных и причудливые тени, слышала какие‑то неразборчивые голоса и странную музыку.
Потом ударили в огромный металлический гонг, и храм наполнился его оглушительным ревом. Морейн снова оказалась в белых одеждах у алтаря, послушно подставила руку под изогнутый ритуальный кинжал. Кровь капала тонкой струйкой на кристаллическую глыбу, наполняя ее розовым сиянием. Дальше присутствие принцессы не требовалось, и несколько жриц, поддерживая Морейн под руки, отвели ее в одну из храмовых комнат, предназначенных для медитации. Она провалялась там несколько дней, пока дурман не покинул ее сознание.
К Гелионе снова вернулась прежняя сила. Если бы не раздражающее поведение невестки, она могла бы чувствовать себя счастливой. Но Морейн не поддавалась ни уговорам, ни угрозам, она упорно отказывалась добровольно участвовать в магических обрядах. А как было бы хорошо, если бы антильская царевна, приняв посвящение, с благоговением орошала алтарь своей кровью, вознося молитвы. Тогда бы магия Гелионы была еще сильнее и чище. Пока же Морейн орошала слезами свою подушку, устраивала истерики и скандалы. Кийя, вынужденная каждый раз опаивать Морейн дурманящим напитком, чтобы заставить ее выполнять обряды, чувствовала себя злой ведьмой, совершающей насилие над беззащитным существом.
Каждый раз, когда холодное лезвие взрывало болью ее руку, Морейн давала собственную клятву над хлынувшей струйкой алой жидкости, что сбежит из этих раскаленных солнцем дворцов, найдет когда‑нибудь и будет преданно любить своего златовласого витязя, и отомстит жестокой царице.
Ахетон, видя слезы жены, ума не мог приложить, чем может быть недовольна женщина, окруженная роскошью и богатством, услужливыми рабами и придворными. Подданные ее уважают, муж любит, ну что ей еще надо? Морейн молила его:
– Ахетон, давай уедем куда‑нибудь вдвоем, в горы или в лес. Я не могу больше жить среди этой пустыни. Ну, хоть на один день. Мне нужен воздух и прохлада.
– Конечно, в городе нет ни гор, ни лесов. Но воздух здесь достаточно свежий. А утром и вечером есть прохлада. Кругом фонтаны, цветы и деревья, чего тебе не хватает? – Ахетон, обожавший свою родину, искренне не понимал, чего требует эта женщина.
– Но я задыхаюсь здесь, я умираю, – рыдая, говорила Морейн.
– Я позову лекаря, – был ответ.
И лекарь с поразительным постоянством докладывал Гелионе, что невестка ее то устраивает скандалы, терзая своего супруга и приближенных капризами, то впадает в меланхолию, молчит по нескольку дней и постоянно плачет. Ей нужны развлечения, положительные эмоции и отдых.
Однако развлечения не помогали. Все кругом для нее было чужим. Готовая на любые жертвы ради незнакомца, явившегося ей в Видении, она так и не смогла смириться с новыми условиями ради нелюбимого мужа. Говорить же с ним о происходящем в храме было бесполезно. Он почитал свою мать, являющуюся для него, как и для других антильцев, воплощением Богини Гелионы и просто не мог понять, что так мучает Морейн. Ее ведь не приносят в жертву богам вулканов, как многих других людей. Ну, подумаешь, небольшой разрез на коже. У него тоже руки в шрамах, это обычный обряд: приносить в жертву богу немного своей крови. Радовалась бы, не все люди удостоены такой чести.
Проигнорировав очередную попытку Ахетона развлечь ее рассказами о великом Красном Континенте и цивилизации магов, населявшей его, Морейн молча смотрела в окно, вглядываясь в синюю даль. Где‑то там, за горизонтом, на холодном Севере, куда улетают птицы, в домике на опушке леса греется у очага ворчливая старуха. Как хотелось вбежать в комнату, сесть на пол перед очагом, протянуть к теплому огню озябшие на морозе руки и пропустить мимо ушей очередную отповедь о том, что не к лицу принцессе носиться как угорелой и ползать по полу, точно крестьянка. Видела бы ее теперь старая Веда, степенно ходящую золотую куклу, контролирующую каждое свое движение, каждый жест.
Морейн погружалась в воспоминания о прошлой жизни среди гор и зеленых лесов и вздыхала. Где тот светловолосый странник с лукавыми глазами, как он найдет ее здесь, за запертыми дверями, узнает под этой бессмысленной маской? И сердце рвалось в Эринир, туда, где весной распускаются цветы, просыпаются леса, идут звенящие дожди. Там Великая Богиня в храме с белыми колоннами сплетает людские судьбы в майские венки и пускает их по горным ручьям. Морейн вырвется отсюда, вернется на Медовый Остров, бросится в ноги Великой Богине и вымолит, выпросит у нее счастье.
А жизнь шла своим чередом, радуя и огорчая событиями. Такая размеренная скучная жизнь, опутанная золотой сетью дворцов Города Солнца, стала казаться Морейн привычной. Она пыталась найти свое место в этой жизни, смириться с теми условиями, в которых оказалась по воле своего отца.
Не раз задавала она себе скорбный вопрос: почему отец отправил ее в этот золотой плен? Неужели его презрение к дочери, так не похожей на него, было настолько сильно, что он решил избавиться от нее таким жестоким способом? Знает ли Эохайд о том, что его дочь в чуждом ей мире живет, как пленница, страдая от множества бессмысленных ограничений? Знает ли о жестоком отношении к ней этой ведьмы, сосущей из нее кровь и жизненную силу? Лишь одно предположение не приходило в голову отчаявшейся девушке: под разрушительным натиском поэннинцев и думнонов на Медовом Острове оставалось все меньше безопасных мест. Эохайд, заключивший соглашение о ненападении с королем Белином, не строил иллюзий. Захват маленького Эринира был лишь вопросом времени. У Белина, провозгласившего себя королем Медового Острова, ведущего завоевательные войны во всех направлениях, просто не доходили руки до мелких северных государств.
Глава 6
Под знаменами Поэннинского вождя
Племя нэпп, расселившееся по Поэннинской Долине, давно признало власть Поэннинского вождя. Времена набегов соседей‑разбойников минули, нэппы согласились на все условия, лишь бы прекратить жестокие кровопролития, которые учиняли поэннинцы. Людям хотелось мира для себя своих детей, да и многие здешние жители были связаны кровными узами с поэннинцами, нередко увозившими с собой после очередного набега дочерей и сестер нэппов.
В целом Нэпп только выиграл, признан над собой власть сильного Поэннина. Никто больше не разорял их земель, не грабил их святилища, не захватывал крепости, не уводил в рабство женщин и детей. Поэннинцы не только обирали, но и защищали свои земли. Молодежь Нэппа с радостью шла в королевские Войска на службу, обещавшую сытую жизнь и богатую добычу.
Одному из младших сыновей Тедига давно уже грезились подвиги и победы под знаменами прославленных и доблестных витязей короля Белина и принца Бренна. Наслушавшись от бардов отца прекрасных сказаний о древних героях, юноша бредил битвами и поединками во имя величайшего короля. Харт, а именно так звали славного молодца, несмотря на свой юный возраст, уже прослыл лучшим бойцом на мечах во всем Нэппе.
Была, правда, еще одна причина, почему Харта так влекла королевская служба, и причина эта заключалась в старомодных обычаях Нэппа, по которым вся земля отца делилась поровну между сыновьями, в результате чего обширные владения Тедига должны были превратиться во множество маленьких клочков земли. Доблестная служба в армии короля‑завоевателя, покорявшего одну страну за другой, приносила не только славу и признание, но и богатую добычу, позволявшую обеспечить свою безбедную и независимую жизнь, купить земли и построить дом. А отважному Харту ох как нужны были и золото, и земли, потому что бессердечный отец юной красавицы Оланы не соглашался выдать дочь за безземельного воина, наследство которого было весьма сомнительно, поскольку многодетный Тедиг до сих пор вынуждал свою жену рожать чуть ли не каждый год. Что, естественно, не увеличивало долю самого Харта в отцовском наследстве. А Олана, ах, Олана, так благосклонно относившаяся к мечтательному и статному сыну Тедига, была так юна, так красива, что бедному Харту приходилось все чаще сражаться с другими претендентами на ее общество. Но, выиграв в поединке, можно было получить лишь симпатию Оланы, но не ее отца. Чтобы заручиться его расположением, требовалось нечто более материальное, чем доблесть и отвага беззаботной юности.
Имелся и еще один шанс получить руку и сердце светловолосой красавицы, став воином королевской армии. В Хребтовине, как и в Нэппе и в других ближайших племенах, был древний обычай, чтимый несчастными влюбленными, а потому такой живучий. Браки своих детей могли устраивать только родители, чье мнение о благополучии дочери или сына редко совпадало с планами их самих. Но если на празднике, посвященном победоносному возвращению войска, девушка назовет своим избранником доблестного воина, заслужившего признание за храбрость, проявленную в бою, то король объявит ее наградой победителю. Никакой, даже самый упрямый отец не решится оспаривать приказ короля, чем и пользовались нередко влюбленные. Правда, были случаи, когда награждаемый оказывался не рад своему счастью, но тут уж не везло самой награде: вместо жены она вполне могла стать наложницей или рабыней. Поэтому не так много отчаянных женских голосов звучало перед выстроившимися в широкий ряд витязями, приветствуемыми королем после победоносного возвращения.
Сама Олана была не в восторге от мысли, что ей придется бежать из родительского дома и добираться одной до Поэннина, потому что у одинокой женщины, да еще такой красивой, вообще было мало шансов добраться куда‑нибудь невредимой. Ей было страшно представить себе, как едет она в мужской одежде через Поэннинскую Долину в эти черные и неприветливые горы. Восторженному Харту не хватало рассудительности, чтобы оценить всю абсурдность такой идеи, но разумная Олана, конечно, понимала, что это путешествие не для нее. К тому же идти на конфликт с родным отцом, обеспечивающим ей привычную и удобную жизнь, она не хотела. Поэтому вариант, в котором Харт возвращается с богатой добычей, ей нравился гораздо больше, о чем она, правда, не стала ему говорить, не желая разочаровывать его в своей любви.
Маленький городок, обнесенный частоколом, носил солидное название Каер Непп и был единственной крепостью во всей Долине. По его грязным улицам ехал не спеша небольшой отряд всадников, добродушно перебранивавшихся между собой и отпускавших грубые шутки в адрес прижавшихся к стенам домов женщин. Витязи были отлично одеты и вооружены, что вызывало у зевак восторженные крики одобрения и восхищения. Одним из всадников был пронзительно рыжий Гер по прозвищу «Огненная Голова», предводитель маленького племени Узкой Лощины, обитавшего в Хребтовнне. Еще когда сын короля Дунваллона Бренн боролся за власть над поэннинцами, отец Гера, старый вождь Узкой Лощины, добровольно перешел на его сторону, оказав ему поддержку. С тех пор племя Узкой Лощины, на которое была возложена оборона одного из горных проходов, находилось в особом почете у Поэннинского вождя. Гер, занявший место отца после его смерти, так же преданно и верно служил Бренну.
Огненная Голова, ближайший подручный командующего королевскими войсками принца Бренна, спрыгнув с угаса, пошел к лавке с вывеской в виде бочонка с такой неповторимой грацией, какую может придать походке только непомерное количество крепкого эля. У лавки стояла прелестная юная девушка, вцепившаяся в своего столь же юного спутника, забывшего обо всем на свете и с раскрытым ртом взирающего на королевских угасов. Гер, громко рыгнув, сделал девушке такой изящный комплимент, что Харт был вынужден схватиться за меч и вызвать наглеца на бой. Витязи разразились дружным хохотом, видя молодого петушка, отчаянно бросающегося на их гиганта в доспехах. Между прочим, в тех самых доспехах, которые носил когда‑то сам король Дунваллон. Ими наградил Огненную Голову король Белин за какой‑то немыслимый подвиг. Доспехи, правда, достались Геру уже без драгоценной инкрустации, и их пришлось перековать, король Дунваллон был меньше Гера раза в полтора.
К хохоту поэннинских витязей присоединились и местные зеваки. Но Харту было не до смеха. Его понятия о чести, впитанные из старинных сказаний, не позволяли витязю, которым он себя мнил, если не по званию, то по духу, простить обидчика своей возлюбленной.
Гер Огненная Голова находился в том прелестном состоянии, когда все потребности человека сводятся лишь к одному желанию, заключенному в кувшине, а лучше даже в бочонке с хорошим элем. Впрочем, и качество эля уже не имело значения. К тому же объем выпитого Гером крепкого напитка приближался к той точке, когда он обычно падал без чувств в ближайшую лужу, и поэтому ему очень хотелось доползти до какого‑нибудь сеновала или другого сухого места, где бы он мог, прикончив предварительно содержимое бочонка, отоспаться этак дня два. В любом случае, бой с местным мальчишкой никак не входил в планы Огненной Головы. Он попытался сначала отмахнуться от Харта, как от назойливой мухи, но, уяснив, что воинственный юнец всерьез намерен встать между ним и вожделенным бочонком, Гер проревел все известные ему ругательства, схватил свою огромную палицу с шинами и закованной в металл рукоятью и занял боевую позицию. Благородная кровь Харта, хоть и бедного, но гордого до безрассудства, вскипела, и вот на маленькой площади Нэппа начался поединок.
Горожане, так же, как все жители скучных провинций, жадные до развлечений, потянулись на площадь. Из каждой узкой улочки налил веселый люд. Многие узнали в Харте городского любимца, другие тайно ненавидели своих завоевателей, толпа подначивала юношу, призывая проучить нахала, и лишь редкие доброжелатели советовали молодому герою закончить дело миром, пока не произошло непоправимое. За убийство королевского воина, независимо от причины, полагалась смертная казнь, вершившаяся без суда и следствия. Но поэннинские витязи ничуть не беспокоились за судьбу своего товарища, зная его огромную силу и мощь. Огненная Голова был одним из самых грозных бойцов в армии Поэннина. Они поудобней уселись на широких спинах своих драконовидных коней и приготовились наслаждаться зрелищем.
Сделав несколько пробных выпадов, чтобы оценить силу противника, Харт начал драться по‑настоящему. Его учил сражаться сам отец, старый Тедиг, прославленный воин, известный в далекой юности как лучший боец Нэппов. Но бедному юноше не довелось узнать, что такое настоящая школа, где обучение проводят лучшие бойцы, а тренировки проходят на поле боя с настоящим врагом. Харт был среднего роста, ловкий и подвижный, а его противник, гигант с широкими плечами, хотя и двигался медленно, словно во сне, но удары наносил нешуточные. И вот уже Харт только пятился, подставляя меч (щита у него отродясь не было) под сокрушающие удары. Через несколько мгновений на шлем Харта обрушилась вражеская дубина, отбившая поднятое им в свою защиту оружие.
Юноша, которому в жизни не доводилось принимать на себя подобные удары, упал на землю без чувств, его шлем отлетел к ногам прекрасной Оланы, грязь забрызгала ее платье. Доблестный Гер достал топор и уже собрался занести его над обнажившейся шеей поверженного врага, но внезапно вспомнил о манящей мечте бочке эля, дорогу к которой теперь Никто не преграждал. С твердым намерением преодолеть оставшееся расстояние до лавки, обещавшей самое большое наслаждение в мире, Гер нетвердо шагнул, покачнулся с трудом удержавшись на ногах, удивленно посмотрел на застывших зрителей. Горестно осознав роковую неизбежность грязной лужи, Гер упал неподалеку от Харта и забылся мертвецким сном. Харт же, пришедший в себя через некоторое время и обнаруживший рядом бездыханного противника, с трудом поднялся и под радостные вопли зрителей объявил себя победителем. Один из королевских всадников слез с угаса, приблизился к Харту. дружески похлопал его по плечу и произнес длинную речь:
– Ты достойно и смело сражался, отважный витязь, и хотя твоя победа случилась лишь благодаря невероятному количеству эля, выпитого моим другом за завтраком, это все же настоящая победа. А потому я предлагаю тебе примирение. А если ты обезглавишь моего товарища, на что ты, безусловно, имеешь право, как победитель, то я, Стан, воин Узкой Лощины, служащий в войске Поэннинского вождя, буду вынужден убить тебя, а твою голову вывесить на стену Поэннинской крепости, по указу нашего короля Белина, властителя Медового Острова. Но если ты оставишь моего друга мирно отсыпаться, то я с удовольствием принесу извинения твоей красавице за него и приглашу тебя отобедать с нами на каком‑нибудь постоялом дворе. Если, конечно, во всей Поэннинской Долине таковое заведение имеется.
После того, как Стан, расшаркиваясь и жеманничая, витиевато извинился перед Оланой, Харт озадаченно пытался понять, не является ли это извинение новым оскорблением девушки. Но, несмотря на свои сомнения, Харт был чрезвычайно польщен таким вниманием и уважением к нему со стороны поэннинского витязя и, с трудом скрывая детский восторг, ответил высокомерно. как, впрочем, и положено настоящему победителю:
– Хотя твой друг и вел себя недостойно, я прощаю ему оскорбление благодаря твоим извинениям и дарую ему его никчемную жизнь.
В душе Харт ужасно радовался такому повороту дела, ему совсем не хотелось закончить только начавшуюся и такую приятную жизнь в грязной луже посреди площади. О чем он и поведал своим новым знакомым ближе к вечеру, сидя с ними за кружками эля в трапезной единственного во всем Нэппе постоялого двора. Гер уже излечил свой недуг новой порцией вливания и теперь весело ржал над своей неудачей в поединке.
– А ты неплохой боец! – рявкнул он, дружески ударив кулаком в плечо Харта с такой силой, что тот с трудом удержал равновесие и не свалился с лавки. – Не думал, что этакий смазливый юнец сможет так отчаянно драться.
– Я всю жизнь учился этому, чтобы вступить в вашу армию под знамена великого короля Белина, – с достоинством произнес Харт.
Подвыпившие воины разразились приступом хохота. В их среде встречались всякие люди – и дикари, неспособные связать двух слов, и сынки мелких князей, выучившие редкие ругательства. И хотя Харт получил хорошее образование и разговаривал на высокопарном языке бардов, они были уверены, что быстро обучат воспитанного мальчишку своему жаргону.
– Если бы я был в более устойчивом состоянии, – мирно прогудел Гер, – я бы с первого удара размазал тебя по этой грязной луже. Но, если с тобой немного позаниматься, – Огненная Голова скептически осмотрел Харта, – из тебя еще может получиться поэннинский витязь.
– Тебе крупно повезло, парень, – произнес коренастый мужчина средних лет с длинными усами, заплетенными в косички и заправленными за уши. – Я разрешаю Огненной Голове взять тебя в свой отряд. Смотри, Гер, этот красавчик уведет у тебя всех девок, если ты не сможешь поставить его на место. А ты не сможешь, потому что для этого тебе придется протрезветь, а протрезветь я тебе не позволю.
С этими словами он вылил остатки эля из кувшина в кружку Гера и потребовал у прислуги новую выпивку. Это был Рикк, незаконнорожденный брат короля, единственный человек в Поэннине, способный перепить Гера Огненную Голову. Рикк служил под началом принца Бренна и был самым веселым и безалаберным человеком в этой компании. Его красивое лицо уже носило на себе отпечаток бурно прожитых лет. Драки, женщины, обжорство и попойки, сменяя друг друга непрерывной вереницей, не давали бравому витязю возможности передохнуть и наложили преждевременные морщины на его невысокий лоб.
Таким образом, юный Харт оказался помощником одного из поэннинских вождей Гера Огненной Головы. Через два дня под завистливыми взглядами старших братьев Харт собрался в дорогу, простился с любимой матушкой и добродушным отцом, со всеми другими домочадцами и, клятвенно пообещав навещать их как можно чаще, навсегда покинул Нэпп и отправился навстречу большим приключениям, И хотя в его памяти еще были свежи слезные прощания с милой Оланой, позволившей ему перед расставанием много того, о чем раньше он не мог даже мечтать, жизнерадостность и предвкушение новых событий быстро вытеснили любовное томление из здорового молодого организма. Даже любимого коня, старого верного друга, Харту очень хотелось поменять на поэннинского угаса. Через три дня он уже въезжал в ворота самой мрачной крепости Хребтовины.
Обширные владения аллоброгов раскинулись по обе стороны Леманского озера, самого большого в кельтских землях на Восточном Континенте. Тучные пастбища, множество селений, обширные охотничьи угодья – все это находилось во владении вождя аллоброгов Сегина, объявившего себя царем Лемана после завоевания соседних племен. Удобные, легко обороняемые земли, защищенные горами и глубокими реками, казались почти неприступными.
Пологие склоны, покрытые пышной растительностью, спускаются к воде, а дальше за озером простираются плодородные поля. К северу тянется неприступный горный хребет Юра, где среди скал затерялось древнее капище, построенное прежней цивилизацией из гигантских камней.
Из узкого горного ущелья Юры высыпали в тихую долину войска поэннинцев. Вой людей и рев боевых рогов оповестили окрестности о грядущей беде, нарушал мирную тишину. Угасы неслись по зеленой равнине к большому селению аллоброгов, разгоняя зазевавшихся пастухов, не успевших скрыться со своими стадами за большими воротами крепостной стены.
Это был первый боевой выезд Харта, и кровь бурлила в нем, как вода в горном водопаде. Харт мчался вслед за предводителями желая во что бы то ни стало проявить себя в этом бою героем и доказать великану Геру и насмешливому принцу Бренну, что, несмотря на свой юный возраст и неопытность, он может сражаться наравне с самыми прославленными витязями.
В Хребтовине Харт почти не видел своего кумира – Поэннинского вождя. Только, когда Бренну представляли новобранца, принц бросил на него беглый взгляд прищуренных глаз и презрительно скривил губы. Тренировал Харта Гер, друг и наставник, обучавший его драться, пить и выживать в этом непростом обществе вспыльчивых и воинственных дикарей. Новые события и друзья закружили юношу веселым вихрем настоящей мужской жизни.
Перед походом Бренн показал себя во всей красе. Он произнес перед воинами такую напыщенную, пламенную речь, что Харту хотелось немедленно броситься в бой и доказать своему предводителю, что он достоин всех тех высокопарных слов, которые были сказаны Бренном. Потом начался поход, жуткий переход сквозь Мглистые Камни, и вот Харт вместе со всем поэннинским воинством мчится по Леманским землям, завывая и вопя от восторга и по‑мальчишечьи срываясь на визг. Рядом несся отчаянный вояка Убракий, новый друг Харта.
– О‑у‑у! – завывал Убракий, рассекая воздух мечом.
– О‑у‑у! – вторили за ним друзья любимый клич поэннинцев.
Всадники на скаку поджигали жавшиеся друг к другу лачужки местных жителей, срубали боевыми топорами головы мечущихся перед запертыми воротами людей, забрасывали через крепостную стену горящие головни. Когда вся земля перед укреплением уже была залита кровью, а живых врагов не осталось, всадники, разочарованно озираясь вокруг, начали спешиваться и собирать трофеи, так, по мелочи, настоящие богатства ждали их внутри крепости.
Стена из толстых заостренных бревен была раза в полтора выше человека. С обратной стороны к ней были приставлены лестницы, головы осажденных то и дело мелькали над стеной и быстро скрывались.