За главным зданием находился внутренний двор, служивший плацем для военных учений и тренировок, и размещался маленький неухоженный парк. Деревья росли плохо и наполовину высохли. Дальше, за парком и двором, разлилось озеро, а посреди него расположился остров, как большой зверь, свернувшийся посреди лужи. Вечером и утром по поверхности озера стелился тонкий туман, и тогда казалось, что зверь спит в разлитом молоке. За озером нависали отвесные скалистые обрывы, непреступные и мрачные. Озеро это звалось Черным, и Тара поведала Морейн о жутком чудовище что живет в нем, выползает иногда по ночам на берег и пожирает зазевавшихся людей.
Морейн утешало только то, что подобные истории в различных вариантах ей уже приходилось слышать при дворе ее отца от странствующих бардов. Видимо, Тара наслушалась их в королевских покоях от певцов, которых, наверняка, приглашает к себе король, чтобы развлечься в долгие зимние вечера. Но, когда Морейн поделилась этим предположением с Тарой, та насупилась и обиделась.
– Да, король любит слушать бардов, здесь‑то они и узнали все эти истории и слагают теперь свои песни, – упрямо ответила Тара.
«Что ж, – подумала Морейн, – если я поменяла медленную смерть в антильской золотой клетке на мучительную, но быструю, то утешением мне будет хотя бы то, что последние дни я проведу среди гор и туманов, родных моему сердцу.
А что касается любви короля к песням, то об этом, пожалуй, стоит подумать. Потомок Туатов наверняка имеет тонкий слух и особенно чувствителен к музыке…»
Кроме Тары, никто с Морейн не общался, и, поскольку днем стряпуха была занята на кухне, принцесса целый день проводила в одиночестве. Предоставленная самой себе, она слонялась по бесконечным коридорам и залам своего нового жилища. Высокие слюдяные окна заросли пылью и паутиной. А те окна, из которых слюда выпала, были затянуты бычьим пузырем или завешаны тряпкой, отчего во всем замке гуляли сквозняки. В высоченных залах даже в полдень стоял полумрак. Свечи, к которым она привыкла в замке отца, в Поэннине почти не использовались Помещения освещали чадящие торфяные факелы, развешанные на стенах и расставленные в треножниках.
|
|
Каких‑нибудь двадцать‑тридцать лет назад замок был озвучен детским смехом и сопровождающим его визгливым переполохом нянек и слуг. В то время многие вожди, состоявшие на службе у хозяина замка и проживающие по необходимости в его доме, держали при себе свои семьи. Внутренний двор, теперь заросший и заброшенный, прежде был самым шумным и веселым местом, где за надежными стенами в безопасности и под присмотром прислуги резвилась малышня. А теперь жители замка старались отослать своих детей в племенные поместья, чтобы, не дай бог, они не попадались на глаза несчастному королю, похоронившему четырех собственных младенцев, или его братьям, никогда не имевшим детей или потерявшим их.
Морейн не знала этих тайн и, присев на каменное ограждение в заброшенном саду, дивилась тишине, стоявшей здесь. Большой несуразный дом тяжко вздыхал. Окружавшие ее стены с подслеповатыми окнами, казалось, спрашивали: что случилось с этим веселым миром, куда ушла из него радость? Морейн не знала ответа, но чувствовала, что‑то произошло в этом замке, что‑то страшное, от чего щемило сердце чужой застаревшей болью.
|
|
Но все же этот плен казался Морейн раем по сравнению с жизнью в Городе Солнца. Она быстро освоилась в огромной крепости, созданной совместными усилиями людей и природы. В ее пределах Морейн была абсолютно свободна, и никто не навязывал ей распорядок дня и образ жизни. Она, наконец, смогла снять с рук повязки, на коже остались лишь розовые шрамы. При воспоминании о Гелионе у Морейн снова появлялась ноющая боль в запястьях, а легкие сжимались, как будто им не хватало воздуха.
«Только бы не кончалось лето», – молила принцесса. Но лето летело яростным галопом, неумолимо приближая осень. Еще совсем недавно листья на деревьях только рас пускались, и вот уже в них поблескивало первое золото. А прекрасные спасители с сияющими глазами так и не появлялись.
Перед сном Морейн выходила на галерею, с которой открывался вид на озеро. Звезды казались холодными и ужасающе чужими, бледная луна имела какой‑то болезненный, мертвенный оттенок, ночной ветер порождал странные и страшные шорохи. Жуткие истории, рассказанные старой рабыней, всплывали в памяти, и Морейн уже чудился где‑то там, в уходящих в темноту коридорах, шелест невидимых черных крыльев и вздохи зверя, затаившегося посреди озера. И хотя Морейн не слишком доверяла россказням сумасшедшей женщины, она все же сожалела, что ветхая дверь ее комнаты не запирается.
Посреди лета в замок вернулся король в сопровождении своего брата‑друида. На следующий день после их возвращения в комнату принцессы вломился Рива, телохранитель мага, внося с собой запах перегара, пота и войны. Оторопел, удивившись, как преобразилась комната под присмотром новой хозяйки, и воскликнул:
|
|
– Ну, ты здесь расположилась не хуже королевы! Пойдем, тебя хочет видеть мой господин.
Морейн похолодела. Вот и началось. Она торопила эту встречу, чтобы прояснить свое будущее, но сейчас испугалась и замешкалась.
Рива, схватив ее за локоть, потащил за собой.
– Грубость обращения свойственна всем варварам? спросила она его. – Или ты просто боишься меня?
– Бояться тебя? – Рива расхохотался. – Я вижу, тебя еще не усмирила жизнь в замке.
– Но меня не обязательно тащить. Я и так иду за тобой.
Воин отпустил ее локоть и, развернув к себе лицом, проговорил серьезно и доброжелательно:
– Послушай доброго совета, женщина! Умерь свою неуместную гордыню и больше не бросай вызов нашему королю. То, что однажды позабавило его, второй раз может вызвать в нем гнев. У тебя и так мало шансов выжить, не уменьшай их своим вздорным поведением.
Морейн молча выслушала его совет и приняла к сведению, решив быть теперь воплощением покорности. Рива привел ее в пиршественную залу, где король принимал посетителей, творил суд и расправу, а в свободное от этих дел время устраивал пиры для вождей подвластных ему племен и гостей. Это было центральное помещение замка, самое большое и такое же нелепое, как дом, в котором оно находилось. Голые каменные стены, небрежно сложенные из булыжника и торфа, пропускали воздух сквозь многочисленные щели, Самые большие трещины были завешаны гобеленами или пледами, пол выложен каменными плитами. Посреди залы располагались два ряда потухших очагов, в которых лежали отсыревшие полуобгорелые поленья. Завершением грубого и скудного убранства пиршественной залы служили большие распашные двери, выполненные из чистого золота и украшенные искусными вставками из драгоценных камней. Они совершенно не вязались с остальной обстановкой, и было сразу ясно, что двери эти сняты с других петель иного, прекрасного, но, увы, разрушенного и разграбленного дворца какой‑то далекой страны. Морейн машинально отметила это про себя.
В дальнем от входа конце залы во мраке стоял трои, на котором восседал король Белин, рядом с ним, по обыкновению скрестив на груди руки, прислонился к стене Гвидион. Вдоль стен стояли воины и слуги, готовые в любой момент выполнить приказ своего господина.
От входных дверей до трона короля Морейн долго шла, проходя сквозь лучи света с танцующими пылинками, падающие сквозь узкие окна. Ее шаги гулко разносились под высокими сводами. Морейн казалось, что в конце залы ее ждет приговор. Свет и темнота сменялись по мере того, как принцесса проходила под узкими оконцами. И когда она входила в луч света, в ней зарождалась надежда: судьба не случайно привела ее в этот замок, Великая Богиня помнит ее молитвы, Эринирская королева не желала зла дочери. Выходя из‑под луча и оказываясь в тени, она видела черные от копоти каменные стены, сердце сжималось от страха наполняясь безысходностью. Морейн загадала: если она остановится в луче света – сбудутся все ее желания, если ей прикажут встать в тени, она будет молить Великую Богиню о скорой и безболезненной смерти.
Морейн была рада, что встреча с друидом происходит в присутствии короля. Она надеялась, что человек, в венах которого течет белая кровь, проявит к ней благосклонность и при необходимости защитит ее. Белин не унаследовал от своих древних предков гибкости и изящества, но царственная осанка компенсировала недостатки его начавшего полнеть грузного тела. Зато лицом он походил на Туатов больше, чем Морейн и Серасаф вместе взятые. Его голубые глаза лучились светом, а ранние морщины придавали красивому лицу величественность. Прямые черные волосы с частой сединой были рассыпаны по плечам и схвачены серебряным обручем с драгоценными камнями. Белин одевался с роскошным изяществом, чем выделялся на фоне простоватых братьев.
Король прервал свое долгое молчание и заговорил гулким, как гонг, завораживающим голосом:
– Тебя привели в королевский чертог, а не в подземелье только потому, что я надеюсь на твое благоразумие. Ты ведь не захочешь, чтобы тебя пытали, и согласишься добровольно помочь нам?
Морейн сжалась от страха: что бы ни подразумевал король под словом «помочь», она, разумеется, согласна. Принцесса уже успела наслушаться россказней старой сплетницы об узниках подземелья и готова была на все, лишь бы не оказаться среди них.
Она напомнила королю об их общем происхождении. Король одной с ней крови, он заступится за нее, он не позволит братьям обращаться с ней, как с простой рабыней. Он, конечно, должен понимать, какую ценность представляет она, последняя наследница древнего рода.
Но, увы, Морейн быстро поняла, что сходство с Туатами у Белина ограничилось только внешностью. Он был груб и насмешлив, как остальные братья, он презирал своих предков, и у него не было жалости к Морейн.
– То, как с тобой будут здесь обращаться, зависит только от того, насколько полезной нам ты сможешь оказаться, – сказал он и кивнул Гвидиону, предлагая тому начать допрос.
Гвидион изучал женщину, стоявшую перед троном в луче света, словно специально выделившем ее на фоне мрачной залы, чтобы подчеркнуть неуместность здесь этого нежного и трогательного создания. Вот она, принцесса Оллатаров. Не такой он представлял ее себе. Он опасался ее чар, ее красоты, а перед ним стоит простая испуганная пленница, неспособная даже защитить себя. Гвидион был настороже, ее беззащитная внешность не должна ввести его в заблуждение. Если она пустит в ход какое‑нибудь волшебство, он, конечно, сразу почувствует его и сможет блокировать.
Гвидион попытался проникнуть в ее мысли, услышал какие‑то монотонные фразы, прокручиваемые в ее мозгу, напрягся, опасаясь, что Морейн готовит заклинания. Он вслушивался, стараясь понять слова и, разобрав их, едва сдержал улыбку. Морейн твердила детский стишок, надеясь таким наивным способом защитить свой разум от вторжения мага.
– Если я обнаружу, что ты пытаешься ворожить, я сожгу тебя живьем на этом огне, – Гвидион кивнул в сторону факелов.
– Я не умею ворожить, я не колдунья, – страстно заверила его женщина, отчаянно пытающаяся вызвать доверие и расположение к себе.
– Мы это проверим, равнодушно произнес друид.
– Неужели вы думаете, что я была бы сейчас здесь, если бы могла хоть немного колдовать?! – воскликнула Морейн.
Она уже поняла, что на допросе главенствует друид, И посвятила все свое внимание ему. Гвидион нравился ей меньше других. Остальные братья казались ей обычными людьми, пусть дикими и грубыми, но все же людьми с недостатками и слабостями, которые можно было бы изучить в будущем и как‑то использовать. Маг же был непроницаемым и холодным, как смерть. Морейн смотрела в его бездушные глаза и понимала, что добиться у него симпатии сложнее, чем у безбрежного моря.
Гвидион начал допрос. Он засыпал ее малозначительными вопросами о жизни в Эринире, о ее брате Серасафе, об умершем короле и придворных жрецах, о встрече с другими Туатами из тайных стран. Морейн удивилась таким вопросам, начала отвечать, но воспоминания о погибших близких заставили ее страдать, слезы начали душить ее так, Что она расплакалась и не смогла толком говорить. Жрец долго сверлил ее взглядом, а потом велел Риве увести пленницу. Вернувшись к себе, Морейн успокоилась, стала обдумывать и анализировать допрос, пытаясь понять, почему жрец так много расспрашивал ее о том, чему имеются и другие свидетели, и не задал ни одного вопроса об Антилле, ради которой ей сохранили жизнь.
– Не понимаю, что за ерунду ты выспрашивал у этой женщины? – король был сердит и разочарован допросом. – Зачем ты позволил ей распустить нюни и так быстро ее отпустил? У меня нет времени, я не собираюсь надолго задерживаться в ваших диких горах. Тебе что, жалко ее стало? – в голосе Белина появилась издевка.
– Нет, мой король, – ответил жрец с улыбкой. – Когда человек во власти эмоций, он виден мне, как на ладони. Мне нужно было изучить ее, прежде чем задавать важные для нас вопросы. Я хотел узнать, что она представляет собой, какие у нее слабые места. Можно ли доверять ее показаниям, можно ли использовать их с толком? Разревевшись, она потеряла защиту, я прочел ее мысли. Завтра я буду разговаривать с ней уже о деле.
– Не затягивай, – буркнул в ответ король.
– Пока она еще жива, мне хотелось бы использовать ее знания и возможности в моих целях, – сказал друид.
Король равнодушно махнул рукой:
– У тебя есть время. До войны с Антиллой я не позволю никому и пальцем ее тронуть.
– Неразумно держать ее здесь так долго, – тревожно возразил маг.
– Почему?
– Привезти Оллатара в наш замок было не слишком умной идеей, – ответил жрец.
– Ты боишься ее? – насмешливо спросил король.
– Боюсь? – удивился Гвидион. – Не смеши меня. Чего мне бояться бездарной девчонки, которая не смогла выучиться даже мелкой ворожбе у лучшей колдуньи мира в Антилле. Но меня беспокоит один вопрос: с какой целью она явилась сюда?
– С какой целью? – не понял король. – Да она же здесь не добровольно. С какой целью пленники сдаются в плен?
– Вот именно, об этом я и спрашиваю, – не унимался Гвидион. – Почему все остальные предпочли смерть, а она сдалась?
– Она труслива, – презрительно сказал Белин. – Наверное, не смогла сама себя убить.
– Зачем тогда накинулась на тебя с оскорблениями в тронном зале Эринира? Ведь это была верная смерть.
– Да она просто не сдержалась, – Белин пожал плечами. – От страха взбесилась, вот и все.
Но Гвидион задумчиво покачал головой:
– Она труслива и истерична, но не глупа. И меня не оставляет странное чувство, что, не пожелай она того, мы не привезли бы ее сюда.
– Думаешь, она заслана к нам Гелионой? – спросил король.
– Или Туатами, – закончил за него Гвидион. – Меня волнует ее происхождение. Король и принц Оллатаров погибли, королеву убили, а последняя из Оллатаров, оставшаяся в живых, оказывается не где‑нибудь, а в Поэннине. Не кажется ли тебе это странным совпадением?
Король рассмеялся:
– У нас тут много странных совпадений, не так ли? – и уже с тревогой спросил: – Ты ведь не обнаружил в ней магических способностей?
– Магических – нет, – задумчиво произнес жрец и вошел в луч света, в котором еще недавно стояла Морейн перед троном. Свет был ярким и слепил глаза. – Не забывай, брат, она из Дивного Народа, а они обладают многими дарами, не являющимися магией, но способными доставить массу неприятностей людям.
– Не вижу, чем бы она могла угрожать нам, но, конечно, тебе виднее, Гвидион. Можешь сам решить, как поступить с ней, – ответил король.
– Я уже говорил тебе, нужно выведать у нее все, что она знает об Антилле, и убить, – холодно напомнил Гвидион. – Разумеется, она всего лишь слабая женщина, но, окажись в ее руках клинок Гоибниу Кузнеца, кто знает, чем это закончится. Даже царапина, нанесенная ею, может оказаться смертельной.
Король покачал головой:
– Нам ли бояться женщин. Все оружие Кузнеца надежно спрятано, а она такая хилая, что вряд ли даже сможет поднять меч, не то, что им биться.
Гвидион метался в лихорадочном сне. Он в отчаянии стоял у окровавленного тела Бренна. Неужели он не уберег, брата, не спас его? Он не выполнил волю отца. Боль сжала его сердце, когда он наклонился над принцем, убирая мокрые от крови волосы с его лица. Враг был где‑то здесь в темноте теперь он охотился на Гвидиона. В груди у жреца похолодело, и почему‑то не хватало сил, чтобы воспользоваться своими магическими способностями. Он стоял, безоружный и беззащитный, вглядываясь в скользкую темноту. На мгновение ему показалось, что он падает в черный колодец. Вдруг из мрака выплыла Эринирская принцесса, выхваченная лучом света, в руке она сжимала кинжал. Страх Гвидиона сменился ненавистью. Он схватил ее за руку и притянул к себе, пытаясь нащупать ее шею. Морейн отчаянно сопротивлялась и что‑то быстро говорила, будто в бреду. Гвидион знал, что необходимо прислушаться к ее словам, в них таилось что‑то важное, но ему не удавалось уловить их смысл. Вдруг Морейн закричала, указывая ему за спину. И маг, резко обернувшись, увидел силуэт. Тот шагнул ему навстречу и, попав в полоску лунного света, сверкнул отполированными белыми доспехами. Миндалевидные глаза незнакомца внимательно смотрели на друида из‑под забрала крылатого шлема. Страх, липкой волной накатившийся на Гвидиона, сковал его мысли, его движения, его голос.
Гвидион проснулся среди ночи в холодном поту, вскочил на постели, никак не мог стряхнуть с себя кошмарный сон. «Я что‑то сделал не так, – подумал он. Сон – это предупреждение». Но о чем предупреждал сон, он не мог понять. Гвидион, великий предсказатель, легко читающий чужие сны, не мог разгадать собственное видение. Но он знал, сны всегда сбываются.
«Человек, лежащий с закрытыми глазами, не обязательно должен быть мертв», – попытался утешить себя Гвидион.
Он зажег свечу, оглядев комнату и убедившись, что в ней никого нет, решил одеться. Он прокручивал в уме подробности сна, надеясь вспомнить, что говорила ему Эринирская принцесса.
«Кто же ты, Морейн? – спросил он у луны. – Что за белую тень привела ты с собой?»
На следующий день король вновь потребовал к себе Морейн. Ей позволили сесть, и Гвидион больше не сверлил ее прожигающим взглядом. Его интересовали укрепления города Солнца, расположение въездных ворот и подъемных мостов, солдатских казарм и конюшен, количество и вооружение охраны, стоящей на стенах, укрепления и планировка самого дворца. Морейн не смогла полностью удовлетворить его любопытство. Она слишком плохо знала и сам город, уж не говоря, о его военной стороне.
«Волчонок бы пригодился им гораздо больше, чем я», – подумала она.
Но вывод о неприступности города могла сделать даже далекая от военного дела женщина. Разница между уровнем развития Антиллы и Поэннина была так велика, что Гелиона вполне оправданно называла кельтов варварами и дикарями. Зато Морейн смогла осветить все особенности магии Гелионы. Участвуя во многих ее обрядах и магических ритуалах, она в достаточной степени представляла себе, на что та способна. Казалось, Гвидион был несколько подавлен информацией о военной мощи Антиллы и магической силе ее Верховной Жрицы.
– Как ты считаешь, она действительно воплощение Великой Богини Гелионы или это сказка, придуманная для подданных? – спросил Гвидион.
Морейн сузила глаза и проговорила с жаром и верой:
– Существует только одна Великая Богиня, мой господин, и у нее другое имя.
Гвидион хмыкнул от неожиданной резкости в голосе Морейн, а Белин рассердился:
– Ты такая же язычница, как и антильская ведьма!
Морейн удивленно посмотрела на него. Туаты обычно придерживаются веры предков. Туата де Дананн – племя, давшее кельтам богов – поклонялось своей Великой Богине, в которую пламенно верила и Морейн. Хорошо еще, что принцесса не видела, с какой ненавистью Белин рубил деревянную статую Великой Богини в Эринирском замке, и не знала, что у короля особые отношения к Богине Туатов. Он не признавал Богиню своих предков и одновременно боялся, что она никогда не простит ему этого. Великая Богиня не отпускает от себя потомков своего племени.
Вскоре король вновь покинул Поэннин, но уже без друида. Гвидион, наконец, получивший возможность заняться своими делами, углубился в научные изыскания. Теперь, когда принцесса осталась в его распоряжении, он собирался воспользоваться ее знаниями и происхождением. В хранилище Гвидиона имелось несколько книг древних магов дивного Народа, на которые наложены неподвластные людям чары. Чтобы бессмысленные надписи обрели свое истинное значение, книгу должен был взять в руки тот, в ком течет кровь Туатов. У Гвидиона не нашлось собственных средств заставить заговорить древние руны, а его венценосный брат не хотел иметь ничего общего с магией своих предков. Зато дочь короля Эохайда должна была отлично справиться с такой задачей. С этой целью Гвидион и велел Риве привести принцессу в свои личные покои, где бывали очень немногие жители замка.
Сердце Морейн замирало от страха и любопытства. Вновь ей предстояло приблизиться к манящей и недоступной магической силе. Морейн вошла вслед за Ривой в малоприметную дверь в одном из коридоров замка. За дверью тянулись темные пещеры, переходя одна в другую и образуя анфилады. Морейн поняла, что они оказались внутри горы, частью которой являлся замок. Единственным освещением был факел в руках Ривы, дающий неверный свет, от которого разбегались во мрак смутные отблески, вырисовывая на неровных стенах причудливые и таинственные тени. Сверху свисали каменные сосульки, и с них канала вода, отдаваясь гулким эхом.
Пройдя сквозь несколько подобных пещер, они очутились в просторном чертоге, посреди которого возвышался огромный каменный трон. К нему вели широкие потрескавшиеся ступени. дальше тянулся узкий коридор с множеством дверей. Рива толкнул последнюю, дубовую, окованную железом дверь и жестом приказал принцессе войти. Она оказалась на маленькой площадке между двумя лестницами. Одна вела наверх и заканчивалась очередной дверью, другая круто уходила вниз в темноту. Из нижнего прохода тянуло гнилью и страхом.
Рива начал подниматься наверх, а Морейн немного задержалась на этой площадке, невольно представляя, как однажды ей придется спускаться вниз по лестнице, нырявшей во мрак. От этих мыслей ей стало не по себе, и она поторопилась вслед за своим проводником. Обшарпанная сырая лестница упиралась в низкую незапертую дверь. Нагнувшись под ее аркой, Морейн вошла, а Рива остался снаружи.
В свете факелов принцесса разглядела полукруглую комнату‑пещеру с узким, как бойница окном, продолбленным в толще горы. Посреди комнаты стоял огромный стол из почерневшего дерева. В кресле с высокой спинкой и позолоченными подлокотниками торжественно восседал жрец в длинных одеждах. На спинке кресла сидел крупный уродливый ворон, тяжелоклювый и мрачный. Он открыл один глаз и неодобрительно сверкнул на Морейн черной бусинкой.
Стены комнаты были увешаны гобеленами, а весь пол застилали мягкие и пушистые ковры, отчего все звуки становились приглушенными, а помещение казалось уютным и теплым. Вдоль стен стояли сундуки, покрытые тканью. Кроме входа, в комнате было еще три двери, ведущие в какие‑то внутренние помещения. У дальней стены находилось большое возвышение, застеленное шкурами и разноцветными подушками. Посреди комнаты на небольшом каменном постаменте полыхал очаг, огонь в котором поддерживал тщедушный юноша, юркнувший за одну из дверей, когда вошла гостья.
Все вокруг было завалено книгами, свитками, баночками, ступками и прочими предметами, не оставляющими сомнений в роде деятельности хозяина. Это был рабочий кабинет друида, его лаборатория и библиотека. «И спальня», – добавила про себя Морейн. Гвидион чуть заметно ухмыльнулся, и Морейн запоздало спохватилась: она забыла маскировать свои мысли. И снова начала твердить про себя детский стишок, и опять заметила ухмылку жреца.
Изучив обстановку, Морейн с удовлетворением убедилась, что отрубленных человеческих голов здесь нет. «Тара сама выдумала все эти глупости», – оптимистично подумала принцесса.
Морейн легко справилась с возложенной на нее обязанностью, каракули в древней книге послушно выстроились в руны, но читать их была способна только она сама. Гвидион, даже выглядывая из‑за ее плеча, когда она читала книгу, видел только бессмысленную вязь. Пришлось Морейн самой переводить книгу на греческий, на котором Гвидион и вел все свои записи. Так Морейн оказалась среди его помощников, сначала только корпя над древними языками, а потом и над другими трудами, до которых у самого мага не доходили руки.
Помощник и ученик мага, юноша по имени Инир, происходил из знатного рода одного из поэннинских вождей и был взят Гвидионом в обучение. Коротко стриженный, белобрысый, с еще ломающимся голосом, Инир изо всех сил старался угодить своему наставнику и господину в надежде получить посвящение и стать друидом. Он очень стеснялся своих коротких волос, не желавших отрастать после перенесенной болезни. Короткие стрижки носили рабы и слуги, а Инир был благородного происхождения и не забывал объяснять это каждому, кто еще не был с ним знаком.
Между Иниром и Морейн с первого же дня установились напряженные отношения. Иниру не хотелось уступать свою работу этой странной женщине, а обнаружив, что в знании языков и умении толковать сложные места в рукописях она превосходит его, юноша начал почти по‑детски ревновать к ней мага. Стоило только Гвидиону обратиться Морей с какой‑нибудь просьбой, как Инир, опередив девушку пытался сам выполнить его пожелание. Но в целом Инир был не злобен и не завистлив, а потому искренне старался быть лучше Морейн, но не вредил ей.
Кроме Инира и Ривы, в кабинете Гвидиона появлялось еще одно живое существо. Огромный черный ворон, взъерошенный и злой, любитель восседать на спинке кресла своего хозяина. Звали птицу – Ворон. Он часто улетал куда‑то через узкое окно и тем же путем возвращался. Гвидион позволял Ворону садиться к себе на плечо, птица что‑то шептала ему, глаза жреца светлели, а лицо добрело. Он кормил Ворона мышами и прочей мелкой живностью, позволяя есть со своих рук. К другим людям Ворон относился с презрением и ненавистью. Руки Инира, которому приходилось ухаживать за птицей, были изодраны в кровь. Риву Ворон побаивался, неодобрительно поглядывал на его секиру, но и тому иногда доставалось. Однажды Ворон клюнул Риву в плечо, оставив ему на всю жизнь глубокую, вечно гноящуюся рану. Клюв у птицы был твердый, как меч.
Инир был бы рад, если бы Гвидион приказал принцессе ухаживать за своим любимцем, вот в чем он, бесспорно, уступил бы ей первенство. Но Гвидион не доверил ей свою жестокую птицу и был удивлен, обнаружив, что Ворон не только не обижает Морейн, но даже испытывает к ней симпатию. Ворон садился к ней на плечо и никогда не ранил ее когтями. Инир злился: он чистит клетку Ворона, кормит его мелкой дичью, ухаживает за ним, убирает помет, который птица оставляет, где попало, и никакой благодарности. А эта женщина ничего не делает, только погладит черное чучело по голове своим тонким пальчиком, поиграет с ним на глиняной дощечке, где Ворон любит оставлять следы, что‑то пошепчет ему, и вот уже птица сидит у нее на плече, спрятав свою огромную голову в пышных волосах принцессы. Ей, Морейн, достается его нежное воркование, ему, Иниру. – только суровый взгляд черных бусин из‑под взъерошенных перьев. Но случались и более странные вещи. Однажды, когда Инир в очередной раз разругался с Морейн и, позабывшись, повысил на нее голос, Ворон слетел со спинки кресла, где до этого дремал, и, налетев на юношу, клюнул его в руку.
Гвидион довольно часто отсутствовал. Его исчезновения порождали среди жителей замка множество легенд, никто никогда не видел, как он выходил через ворота или калитку в крепостной стене. Морейн подозревала, что друид пользуется каким‑нибудь тайным ходом, неизвестным большинству обитателей крепости.
Гвидион оставлял задание Морейн, строгие наставления ученику и исчезал. Тогда Морейн под надзором Инира принималась изучать книги и свитки, собранные жрецом. Чего здесь только не было! Сразу становилось понятно, что Гвидион настоящий ученый маг, а не какой‑нибудь дремучий колдун, действующий исключительно по наитию, Морейн многое бы отдала за то, чтобы получить возможность прочитать и изучить всю имеющуюся здесь литературу. Она разворачивала один за другим манускрипты: «Записки о некрономике» какого‑то греческого автора, свитки египетских врачевателей с рецептами целебных снадобий и анатомическими рисунками, астрономические наблюдения, описание культов непостижимых и жутких божеств Ктулху, Молоха, Балора и других. На сундуке были аккуратно разложены и прикрыты влажной тканью куски потрескавшихся глиняных табличек с клинописью, особо оберегаемые хозяином, В отдельном ларце хранилась бесценная «Книга из сапфиров». По словам Инира, она принадлежала прежде некоему Ною, и Гвидион получил ее у персидского царя в обмен на непробиваемые доспехи из антильского орихалка, подаренные друиду гадирским послом.
На высоком налое, стоящем под окном, так, что лучи света падали прямо на его поверхность, лежали кожаные листики на которых Гвидион делал свои записи по самым разным вопросам.
– Гвидион ведет летопись Медового Острова, – пояснил Инир.
Морейн прочла: «Высшей целью является познание средоточия всего сущего, проникновение в тайны природы жизни, смерти, бесконечности и вечности».
– Ого, как высоко вы целите, Королевский Друид! – прошептала она. Принцесса сравнивала двух друидов: свою наставницу Веду и поэннинского мага Гвидиона, дивясь их различию. Теперь Веда казалась ей необыкновенно дремучей со своей архаичной кровавой магией, бесконечными заклинаниями, которые ленивой девушке приходилось заучивать наизусть. Гвидион же изучал магию без ограничений и рамок, наложенных жречеством, пренебрегая необходимостью отказываться от записей и полагая, что сможет сохранить их в тайне. Все просто и логично, без жутких приговоров и маленьких кровавых жертв, как это было у Веды. Несмотря на страх перед Гвидионом, Морейн прониклась к нему уважением и восхищалась его глубоким умом и познаниями.