Серасаф заметил, как один из них указывает на него пальцем, что‑то поясняя остальным. Вот ему удалось отшвырнуть двух наседавших на него усатых мужланов. Увернувшись еще от одного топора, Серасаф бросился вперед захлебываясь от страшного ощущения: где‑то рядом Зверь.
«Кто? Кто?» – стучала мысль, как удары сердца. Но в сече некогда рассматривать врагов с дико размалеванными лицами, они все казались жуткими чудовищами. Наметив в жертву стоящего ближе других рыжего громилу, Серасаф занес меч. Лезвие со звоном ударилось о неожиданно подставленный клинок. Вместо рыжего гиганта перед ним оказался король. Его голубые глаза встретили взгляд Серасафа. Что‑то в этих лазурных глазах заставило молодого Туата замешкаться, он потерял мгновение и пропустил удар. Свист воздуха, рассекаемого мечом, оглушил Серасафа, и наступила тишина. Из‑под шлема с золотой короной раздался презрительный смех. Король обернулся к воинам, наблюдающим за поединком, и сказал:
– Последний Оллатар оказался мальчишкой!
Воины захохотали и устремились к проломленным воротам вслед за своим завывающим грозным войском.
Женщины в королевских покоях прислушивались к неистовому реву, доносившемуся со стен замка: крики торжества и вой нападавших слились с воплями ужаса и отчаяния побежденных. Королева держала в руке амулет из бирюзы. Все кончено, надежды нет, ждать больше нечего. По приказу королевы пять женщин беспрекословно проткнули себе горло кинжалами. В комнате среди трупов остались только мать и дочь. Морейн сжимала рукоять подаренного братом кинжала, готовая по приказу королевы сделать то же, что и другие. Эринирская королева откинула с лица капюшон траурного плаща, бросила на дочь равнодушный, мимолетный взгляд.
|
|
– Тебе рано умирать, – сказала она, ты еще не выполнила свой долг.
Морейн с ужасом посмотрела на мать, уж не лишилась ли она рассудка от горя, как предполагал Серасаф.
– Удар этого клинка предназначается не тебе, – сказала королева и отвела руку с кинжалом от горла дочери.
Потом королева спокойно села в свое кресло и поведала принцессе странную историю. И ни враг, бушевавший на стенах замка, ни ужасные события самой истории не нарушили обычного хладнокровия королевы.
– Ты должна сдаться в плен живой. Пока ты еще не имеешь права на смерть, ее нужно заслужить.
Потрясенная Морейн, с детства привыкшая повиноваться своей деспотичной матери, не смела с ней спорить. Королева презрительно наблюдала за дрожащей девушкой, все еще сжимающей зеленую рукоять кинжала.
– Это твой долг, Морейн, я не оставляю тебе выбора, – жестко произнесла королева, потом продолжила более мягко – Приготовься к тому, что я умру на твоих глазах, и не вини того, кто убьет меня. Я бы все равно последовала за своим королем по окончанию траура. А теперь поклянись, что ты будешь жить, несмотря ни на что.
С этими словами королева поднялась с кресла, подошла к дочери и повесила на ее шею свой бирюзовый амулет. Умереть сейчас, последовать за своим братом казалось принцессе лучшей участью, чем та, которую уготовила ей мать. Морейн, прошептав: «клянусь», опустилась на пол и разрыдалась, оплакивая свою судьбу, завидуя умершим женщинам.
Шум, крики и лязг металла приближались, и принцесса, дрожа всем телом, вжалась в угол комнаты, ожидая врагов. Двери разлетелись в щепки, в комнату ввалились огромные люди в рогатых шлемах. Их возглавлял витязь в алом плаще с окровавленным мечом в руках. Старая королева рванулась ему навстречу и наткнулась грудью на выставленный вперед меч. Витязь удивленно извлек лезвие из обмякшего тела, с головы до ног закутанного в серый траурный плащ. Воины наполнили помещение, отшвыривали мертвые тела, срывали со стен расшитые золотом и серебром гобелены. Крушили и ломали все, что попадалось им под руки, пока, наконец, один из них не обнаружил среди парчовых занавесей и бархатных подушек перепуганную и заплаканную женщину. Предварительно сдернув с ее шеи украшение и засунув его в свой карман, воин вытащил визжащую от страха Морейн в центр комнаты и швырнул в ноги своему Предводителю.
|
|
– Неужели у старика была такая молодая жена? А он не дурак! – воскликнул вожак. Острием меча, перепачканным в крови королевы, он убрал волосы с лица принцессы, чтобы получше рассмотреть ее.
– Я дочь короля Эохайда, – пролепетала Морейн, поднимая глаза на варвара.
Он расхохотался, из‑под густых бровей сверкнули голубые глаза.
– Какой приятный сюрприз! – насмешливо воскликнул Белин. – А мы и не надеялись застать тебя в замке.
Воины радостно загоготали. Подхватив принцессу под руки, ее рынком поставили на ноги. Король огляделся и, остановив взгляд на одном из воинов, воскликнул:
– Харт! А ты как здесь оказался? Разве твое место не в свите Бренна? Или ты опять решил быть поближе к плененным красоткам? – Он мечом задрал юбку принцессы, обнажив колени, и рассмеялся: – Хвоста нет, бояться нечего. Давай, забирай девку, отведи ее к брату, да смотри, отвечаешь за нее головой. А то эти Туаты такие прыткие. – И он указал на залитые кровью тела мертвых женщин.
|
|
Лицо того, с кем разговаривал предводитель, оскалилось в улыбке под черепом какого‑то животного. Схватив принцессу за локоть, Рыбий Хвост повел ее по коридорам замка.
Морейн с надеждой вглядывалась в непроницаемое лицо сурового воина. Но если антильцы скрывали свои чувства под масками, то кельты научились и без масок делать свое лицо непроницаемым, в совершенстве овладев этим искусством. Ни слезы, ни мольбы принцессы отпустить ее не вызвали на лице Харта никаких эмоций.
– Стан! Где наш вождь? – спросил Харт, остановив одного из воинов, который вместе с приятелем тащил золотую статую, стоявшую прежде посреди фонтана во внутреннем дворе.
– Все собираются в тронном зале, там будут делить добычу. Пойдем с нами, все идут туда. – Стан с завистью оглядел добычу Харта.
– Где ты подцепил такую красотку? 3десь их полно, но все с окровавленными шеями.
– Эта, наверное, не успела.
– Рыбий Хвост, давай меняться. Я тебе золотую девку, а ты мне живую.
– Ну, нет, – захохотал Харт, – моя меньше весит, и к тому же идет сама.
Ведя принцессу между рядами поэннинцев и думнонов, Харт расталкивал любопытных копьем, освобождая дорогу. Воины, видя непривычно легкое, облегающее платье Морейн, улюлюкали ей вслед и выкрикивали непристойности. Они оттесняли друг друга, стараясь пролезть вперед и посмотреть на живую эринирскую принцессу. Присутствие Харта, конвоирующего женщину, вызывало новый всплеск эмоций.
Морейн с трудом понимала речь этих людей. Они разговаривали на кельтском наречии, несколько отличающемся от того, которое использовал народ Эринира. Воины произносили множество слов, о значении которых Морейн хотя и догадывалась, но никогда прежде не слышала их.
Морейн была потрясена ужасными изменениями, произошедшими в тронном зале ее отца. Теперь зал поистине представлял собой картину войны. Свирепые воины‑варвары, победившие в кровавой битве, не имеющие ни капли жалости, беспощадно разоряли прекраснейшие творения людей и Туатов, собранные в этом зале, и делили добычу.
Разрубленные деревянные статуи лучших ваятелей, куски прекрасных мраморных скульптур, осколки ваз валялись вдоль стен зала, куда их сгребли воины, как мусор, Чтобы они не мешались с ценностями: золотом, драгоценными камнями, оружием. Мелкие украшения, такие, как гривны и браслеты, делились сразу, по мере обнаружения. В том самом зале, где всегда царил благоговейный покой, куда в прежние времена съезжались лучшие люди из самых разных стран, чтобы постичь мудрость Туатов, теперь царил дикий, неистовый разгул, сопровождаемый жутким воем, возбужденными криками победителей и воплями пленников.
Проведя принцессу через весь зал, воин подвел ее к возвышению, на котором стоял Королевский трон – трон, на который так и не успел сесть ее бедный брат. Теперь на нем восседал другой человек, тот самый, что убил ее мать. Он сидел в полном, тяжелом вооружении, на плечах у него был алый плащ, разорванный и заляпанный грязью, а на голове красовалась одна из золотых корон властителя Эринира. Рассыпанные по плечам темные волосы с серебряными прядями придавали красивому лицу победителя налет грубого благородства, так часто вводившего в заблуждение его жертвы. Морейн было нетрудно догадаться, что это и есть Белин, король Медового Острова. Он что‑то бурно обсуждал со склонившимися к нему людьми. Увидев приближающуюся принцессу, он указал им на нее. Они обернулись, радостно скалясь. Лишь один из них продолжал что‑то раздраженно говорить королю, нервно жестикулируя. Девушку поставили за его спиной и ждали, когда он удосужится обратить на нее внимание. Морейн бессмысленно разглядывала его сутулую спину в грязном плаще, стянутые в хвост кожаной лентой белесые волосы, потерявшие свой первоначальный цвет то ли от пыли, то ли от возраста.
Принцесса не стала дожидаться, пока к ней обратятся. Картины варварских разрушений, жестоких убийств и Пьяного буйства вызвали в ней прилив такого отчаянного гнева, что она не могла уже сдерживаться. Решив нарушить материнский указ, Морейн призналась себе, что не сможет провести свою жизнь среди таких ублюдков, вступив с ними в смертельную игру. Гордо выпрямившись, она сделала последнее отчаянное усилие, чтобы придать себе вид спокойного достоинства, подобающего дочери великого короля, и гневно обратилась к восседающему на троне главарю:
– Ты, именующий себя королем этой своры грязных свиней, ты, лжец, нарушивший свое слово о ненападении, как осмелился ты надеть на свою недостойную голову корону светлейшего из королей, когда‑либо правивших в этом мире, как посмел ты осквернить этот трон?
В зале наступило молчание. Брови короля изумленно поползли вверх при виде ярости этой беззащитной маленькой женщины. Морейн стояла, прямая как стрела, в ожидании смертельного удара в наказание за свою дерзость, готовая открыто принять его.
Стоявший к ней спиной человек, слушавший ее речь не шевелясь, теперь начал медленно поворачиваться. Морейн встретила взгляд его светлых прищуренных глаз, вздрогнула, увидев, как его губы расползлись в змеиной улыбке. Он больше не был красив, но она сразу узнала его. Видение из огня, разожженного много лет назад старой Ведой, явилось перед принцессой, зловеще усмехаясь. Вместо привлекательного златовласого витязя, каким он казался ей прежде, перед ней стоял жуткий альбинос. В его белом, как саван, лице было что‑то хищное и отталкивающее. Морейн достаточно было недолгого взгляда на Поэннинского вождя, чтобы понять, что перед ней человек, терзаемый душевными муками и находящийся в вечном раздоре с самим собой. Она усмехнулась, вспомнив слова Веды о наивных юных сердцах, видевших в будущем только счастье. «Оно и к лучшему», – заключила для себя Морейн.
– Ты закончила? – сухо спросил король, которого ничуть не задела гневная речь девушки.
Но мужество уже покинуло Морейн, и она окончательно растеряла свой пыл. Вместо громкого возмущения, она смогла выдавить из себя только жалкое лепетание.
– Дорогая принцесса, – заговорил Бренн, растягивая слова, как будто пробуя их на вкус, – какой сюрприз ты преподнесла нам. Если бы мы знали, что застанем здесь тебя, мы бы не мешкали под стенами этого замка. Жаль только, что мы недолго сможем наслаждаться твоим приятным обществом. Такие разговорчивые женщины долго не живут. Посмотрим, так ли мужественно ты умеешь переносить наказания за свои поступки, как безрассудно и смело их совершать.
Король, перебив своего брата, спросил принцессу, откуда она взялась и почему ему не было известно о ее нахождении в замке.
– Я приехала из Антиллы неделю назад на похороны короля, – тихо промолвила принцесса.
– Из Антиллы? – воскликнул король одновременно со жрецом, стоящим подле трона. Что же ты там делала?
– Я была замужем за царевичем Ахетоном, сыном антильской царицы.
– Вот так удача! – обрадовался король. – Мы поймали невестку Антильской ведьмы. А почему ты сказала «была»?
– Царевич умер полтора года назад.
– Ну что ж, значит, на нас некому будет обижаться за то, что мы захватили пленницу, – весело сказал альбинос своим братьям.
– Осторожнее с ней, брат, – предостерег Гвидион, – она могла многому научиться у своей свекрови.
Бренн отступил на шаг, нервно дернув рукой. Подошел огненно‑рыжий великан с огромной палицей наперевес, скользнул по Морейн маслянистым взглядом и проговорил раскатистым, как гром, голосом:
– Я вижу, вы все‑таки умудрились найти хоть одного живого пленника в этом замке мертвецов.
– Не зарься, Гер, эта добыча уже поделена, – ответил ему один из стоящих у трона воинов.
– Да я и не зарюсь, – усмехнулся Гер. – Ты же знаешь, Рикк, такие тощие меня не интересуют.
– Что с моим пленником, которого я тебе доверил? – перебил его король, раздраженный фамильярностью Гера. – Почему ты его не привел?
– Я как раз и собирался сказать: Эринирский принц умер.
Морейн почувствовала горький ком в горле. Бедный Серасаф, он умер не сразу, ему пришлось испытать на себе грубое обращение этих варваров. Позволят ли ей хотя бы похоронить его? Слезы побежали по ее щекам.
– Как умер? Я же приказал связать его и отобрать у него оружие! – возмущенно завопил король. – Неужели вы позволили ему покончить с собой?
– Но он не перерезал себе горло, нет, – прогудел Гер, оправдываясь и делая жуткие гримасы. – Он умер от раны, нанесенной тобой, мой король.
Король растерянно оглянулся на брата‑жреца, стоящего в тени позади тропа:
– Как же наша клятва принести Оллатара на жертвенник богам?
Гвидион посмотрел на дрожащую, словно осиповый лист, принцессу и тихо произнес:
– У нас осталось еще одно отродье из этого проклятого семейства. Мы принесем ее в жертву нашим богам в благодарность за победу. Надеюсь, они не погнушаются женщиной.
Бренн подошел к принцессе вплотную, обдав ее запахом нота и крови.
– Теперь ты мне особенно дорога, – сказал он, нежно убрав непослушную прядь с ее лица. – Надеюсь, ты не умрешь раньше времени и не разочаруешь меня, как твой отец, умерший от страха еще до нашего прихода, и братец, не вынесший легкой царапины. Моему богу нужен живой Оллатар!
– Нет! – воскликнул король, вставая со своего места. – Ее нужно сначала допросить. У нас наконец‑то есть хотьодин живой человек, побывавшей при дворе Гелионы. Может быть, она пригодится нам, как заложница.
Морейн, увидев в короле защитника, обратила к нему все свое внимание, но того больше не занимала эта тема.
– Наши боги умеют ждать, – сказал ей Бренн и провел по ее шее тыльной стороной ладони. Острый камень на перстне принца оставил на нежной коже кровавую царапину.
– Надо же! – воскликнул Бренн. – А еще говорят, что у Туатов кровь белая.
– Туаты любят называть себя белыми, чтобы подчеркнуть свое превосходство, – пояснил Гвидион, – но вообще – то они ничем не отличаются от нас.
– Кровь Туатов так сладко пахнет, – произнес Бренн мечтательно и, обхватив принцессу одной рукой за плечи, начал слизывать кровь с ее шеи. Морейн почувствовала приступ тошноты и передернулась от отвращения.
Гвидион, бросив на Бренна и его жертву встревоженный взгляд, наклонился к королю и озабоченно прошептал:
– Нужно убить ее, пока не поздно. Зачем ты его остановил?
– Разве не ты, мой добрый брат, бредишь тайнами антильских дворцов? – спросил Белин.
– Но я не хочу рисковать, оставляя в живых Оллатара, – ответил Гвидион.
Король хмыкнул, пожав плечами:
– Я убил ее брата одним ударом, а он был хорошим воином. Так неужто нам страшиться какой‑то девчонки. Посмотри – она сейчас сама умрет от страха.
Но хвастливая бравада короля не успокоила Гвидиона:
– Мой король, ты, слишком доверчив. Лучше принести ее в жертву и быть уверенными, что нам уже ничто не угрожает.
– Мы успеем сделать это позже, – раздраженно возразил король. – А пока золото Антиллы еще не в наших сундуках, нам лучше иметь заложницу.
Глаза Гвидиона чуть потемнели, как бывало всегда, когда он сердился. Недальновидность венценосного брата давно стала источником его тревог.
– Прикажи хотя бы изъять все древние клинки, мой король – произнес Гвидион спокойным ровным голосом, – а я пойду взгляну на труп Оллатара.
Харт отвел принцессу к небольшой кучке пленников, дожидавшихся своей участи. Морейн опустилась на пол рядом с ними. Пленников одного за другим подводили к трону. Посреди королевского чертога на мраморном полу в растекающейся луже крови воины складывали отрубленные головы побежденных врагов. Морейн с ужасом смотрела на этот кошмар и думала: «Конечно, со мной они так не поступят. Никто не осмелится убить принцессу Оллатаров». Но что‑то ныло под сердцем, подсказывал ей, что королевское происхождение вряд ли послужит ей надежной защитой.
Морейн тайком разглядывала завоевателей. Обильное возлияние и возбуждение в преддверии дележа добычи придавали их лицам еще больше свирепости. Их разговоры и песни, которые они орали во все горло, не слушая и перебивая друг друга, были полны непристойностей и кощунства.
Воинственное и дисциплинированное обычно воинство превратилось в стадо разъяренных и потерявших человеческий облик разбойников. Но Бренн, который видел в этом диком разгуле лишь доказательство молодецкой отваги, снисходительно позволял своим воинам отпраздновать победу и отдохнуть после сражения.
На следующий день, когда воинство проспалось после вчерашней попойки, рабов и пленников отправили пешими по старому разбитому тракту. Морейн позволили ехать в телеге с высокими плетеными бортами, куда посадили еще нескольких женщин, отобранных для короля и его братьев. Одна из женщин узнала принцессу и вцепилась в нее, заливаясь слезами. Морейн уже выплакала все слезы и теперь, когда близкая опасность миновала, погрузилась в размышления о своей горькой судьбе. В том, что королева приказала ей жить не из‑за материнской любви, принцесса не сомневалась. Ни одна мать не пожелает своему ребенку такой участи, на которую королева обрекла дочь. Она направила свое дитя в эту жуткую страну, как жертву на алтарь своей богине.
Повозку нещадно трясло, и к концу дня все женщины были в ужасном состоянии. А впереди был еще долгий путь. Единственным утешением для Морейн было то, что ей не пришлось идти пешком, как остальным пленникам. Она бы не выдержала такой трудной дороги по горным ущельям и болотным гатям.
Спустя несколько дней они подъехали к Черным Горам, за которыми начинались владения поэннинцев. Сквозь прутья повозки женщины видели большие и маленькие селения, жители которых приветствовали возвращение своей армии. К середине седьмого дня отряды с пленниками вошли в столицу Поэннина. Спутниц Морейн увели, а перед ней самой вновь возникла довольная и раскрасневшаяся физиономия Харта.
Глава 10
Поэннинская крепость
Харт втолкнул принцессу в огромную пыльную комнату с одним узким окном под потолком. Морейн огляделась. Посреди комнаты стояла кровать с облезлой позолотой и резной сундук из почерневшего дерева. У дальней стены находился холодный заброшенный очаг. Все это было таким запущенным к запыленным, что Морейн сделалось жутко. Но все же она радовалась хотя бы тому, что, наконец, осталась одна.
Так, разглядывая вокруг себя голые каменные стены и предаваясь тяжким думам, провела она остаток дня. Обед ей не принесли, и, когда за окошком стемнело и избалованный желудок Морейн взвыл от голода, она решила подойти к двери и напомнить о своем существовании. Должны же тюремщики кормить заключенных и выводить Их по естественным нуждам, рассудила Морейн, видимо, они просто забыли о ней.
Она тронула дверь и с удивлением обнаружила, что та не заперта. Принцесса осторожно выглянула в темный коридор, освещенный единственным факелом. Там никого не было. Морейн выскользнула из своей комнаты и с замиранием сердца двинулась к лестнице с потрескавшимися ступеньками, спустилась по ней и, снова никого не обнаружив, направилась в сторону доносившегося шума.
Выйдя на широкое крыльцо из ладно сбитых новых досок, она увидела двор, где горели костры, было полно людей, звучали песни. Кругом мелькали лица поэннинских витязей, которых она уже видела в Эринире. Как и тогда, они были пьяны и веселы. Но это веселье было другого рода. Они тоже праздновали победу, но это был праздник возвращения домой, к своим семьям, он не походил на тот дикий разгул, который ей уже довелось наблюдать. И песни, распеваемые этими людьми, были куда приличней прежних.
Между гуляющими сновали слуги с кувшинами эля и большими мисками, наполненными едой. Посреди двора были накрыты длинные столы, Заставленньхе яствами и кубками. Во главе стола восседал величественный король в парадной Одежде, Окруженный своими братьями, вождями и жрецами. Шел пристойный праздничный пир. Никто не обращал внимания на стоящую в дверях женщину. Морейн увидела Харта, единственного, кого она знала по имени, кроме короля и его братьев, и окликнула его. Он, с трудом сохраняя вертикальное положение пробрался к ней между слугами.
– А, Морана, – произнес он ее имя на поэннинский лад заплетающимся языком, – ты уже соскучилась по нашему невежественному обществу?
– Я просто проголодалась, – проговорила Морейн как можно жалостливее и бросила на воина взгляд, призванный растопить его жестокое сердце. – Мне не принесли еду.
– Может быть, ты думаешь. что тебя и здесь будут обслуживать, как принцессу? – Харт радостно рыгнул. – Пошла бы да поела. Кухня – вон, – он неопределенно махнул правой рукой в темноту.
Потом выхватил у пробегающего мимо слуги здоровый кусок жареного мяса и сунул его в руки Морейн.
– На, ешь, – промычал он, медленно сполз по стене и захрапел.
Морейн решила убраться подобру‑поздорову подальше от шальных гуляк и вернулась к себе.
На следующий день Морейн вновь беспрепятственно покинула свою комнату и отправилась бродить по крепости. Вокруг огромные каменные стены, посреди двора жгут костры, всюду грязь, в которой вперемешку валяются собаки, поросята и вдребезги пьяные воины, не проспавшиеся после ночи. Харт спал, прислонившись к стене в том самом месте, где вчера его покинула Морейн. От людского пота и конского навоза стоял удушливый смрад. То, что местные жители с уважением называли замком, напомнило Морейн огромный, увеличенный до невероятных размеров скотный двор какой‑нибудь зажиточной кельтской деревушки. Столы уже убрали, среди обрывков тумана и кислых запахов конюшни сновали слуги. Утреннее солнце лениво согревало землю.
Жрецы, пришедшие в крепость из горного святилища, готовились под началом Гвидиона к свершению благодарственных обрядов в честь победы над Эриниром. Морейн, зная кельтские обычаи, постаралась не попадаться на глаза королевскому Друиду, чтобы лишний раз не напоминать ему о своем существовании. Она выходила только за едой, а остальное время, дрожа от страха, ждала, что вот‑вот распахнется ветхая дверь и ворвавшиеся жрецы в длинных тогах поведут ее на священный костер. Но никто не вспомнил о перепуганной пленнице, обряды были исполнены, а она все сидела одна в своей заброшенной комнате, обливаясь слезами страха, горя и ненависти.
Вскоре вновь зазвучали военные сигналы, и армия, разделившись на две части под предводительством Бренна и Рикка, направилась собирать дань в покоренные племена. Король со свитой отбыл в свои южные владения. В Поэннинской крепости остался лишь небольшой гарнизон. До Морейн никому не было дела.
К своему удивлению, Морейн узнала, что ее холодная и неуютная комната не тюремная камера, а один из лучших покоев замка, в котором когда‑то жила королева Конвенна.
Свобода Морейн в пределах крепости никак не ограничивалась, и она могла обследовать замок и его окрестности. Центральное здание замка было наполовину выдолблено в скале, частично достроено огромными неотесанными камнями. Разрушенные части стен были отремонтированы плотно пригнанными друг к другу бревнами, в результате чего это неуклюжее огромное здание казалось заплатанной юбкой, К тому же из‑за формы самой горы оно имело несимметричный вид, да еще второй этаж был перекошен относительно первого, и создавалось впечатление, что он вот‑вот съедет на землю. Снаружи к зданию прилепилось множество галерей, соединенных между собой. Площадь перед этим несуразным строением была вымощена плоскими камнями, в трещинах между ними росла трава. Многие камни провалились от времени, на их месте образовывались ямы, скрытые грязью.
Вокруг центрального здания сгрудились постройки из бревен и прутьев, в которых размещались казармы, кузницы, плотницкие мастерские, конюшни, а также помещения для рабов и дома для тех слуг, кому не хватило места в главном здании. Мастерские, склады и амбары, различные хозяйственные постройки, скотный двор – все это находилось внутри крепости, так что она представляла собой маленький город и была способна к продолжительной, независимой от внешнего мира, жизни.
Справа к центральному зданию замка было пристроено помещение, напоминавшее походную палатку гигантских размеров и служившее кухней. Здесь готовили пищу для всех обитателей крепости. На земляном полу питаемые пылающим торфом и валежником, полыхали очаги, над которыми бурлили котлы, подвешенные к деревянным стропилам. У дальней стены стояла большая каменная печь, почерневшая от копоти. Часть помещения была отгорожена для прислуги. Любой, кто приходил сюда, мог получить миску с пахучим жирным варевом.
Рабы питались отдельно в сбившихся друг к другу за кухней дырявых сараях, где они жили. Исходя из того, что ее кормят на общей кухне, Морейн сделала благоприятный для себя вывод: рабыней ее не считают. Ни одна из женщин, с которыми ее везли в плетеной телеге из Эринира, на кухню не заходила. Имя Морейн здесь произносили на поэннинский лад – Морана. Толстая стряпуха по имени Тара с нежными коровьими глазами проявила к ней почти материнскую благосклонность.
– Несчастная принцессочка, – жалостливо скулила она вокруг девушки, подкладывая ей кусочки получше, – куда же занесло тебя, бедняжку.
И, видя, какое отвращение вызывает у Морейн местная пища, Тара старалась оставить ей что‑нибудь с королевского стола. По вечерам, когда у Тары выдавалось свободное время, она сопровождала Морейн на ее прогулках по крепости и рассказывала ей страшные истории о нынешних и прежних обитателях замка. Морейн сначала внимательно слушала, охая от ужаса, но потом привыкла к этим историям, понимая, что сплетни и вымыслы сплелись в них с реальностью, и где что, не разберешь. Тара сама путалась в своих рассказах, приписывая одни и те же поступки то королю, то кому‑нибудь из его братьев. Но больше всех она боялась мага‑жреца и самозабвенно рассказывала о его страшных жертвоприношениях и темных обрядах, о пещере в горах, где живые мертвецы томятся мыслями о страшной мести за свои страдания, о жилище самого друида, сложенном из человеческих голов, с которыми он разговаривает по ночам.
– Ох, убьют они тебя, дочка, – причитала Тара, едва поспевал за быстрой Морейн.
– Я нужна им как заложница для войны с Антиллой, – беспечно ответила принцесса.
– Да? А что ты будешь делать, когда война закончится, они вернутся, а ты станешь ненужной? – покачала головой Тара.
– Вернутся ли? – усмехнулась Морейн.
Несмотря на свое ужасное положение, она видела в короле почти союзника, собирающегося воевать с ее врагом – царицей Гелионой. Но принцесса понимала, что даже если она расскажет королю и его братьям все, что знает об Аитилле, это вряд ли поможет им победить всесильную Кийю. Впрочем, Кийя теперь была не так уж могущественна. Морейн не знала, насколько сильна была эта волшебница без белой крови.
«Это даже интересно, – подумала. Морейн, – кто из них победит: обессилевшая колдунья или бешеный предводитель варваров».
А Тара опять завздыхала и заохала.
– Я ведь жива до сих пор, – оптимистично заявила Морейн, – не расстраивайся.
– Подожди еще. Вот нагрянут морозы, и они засядут в этом логове до весны, вот тут и начнется разгул, – с придыханием проговорила Тара.
На мгновение Морейн показалось, что если она, вопреки всему, останется жива, то больше всех в этом будет разочарована сама Тара, с таким воодушевлением стряпуха рассказывала принцессе все эти истории. По ее горящим от возбуждения глазам Морейн поняла, что пожилая женщина – сумасшедшая, и перестала верить в ее сплетни.
– К лету здесь почти не остается живых рабов, – загадочно проговорила Тара, страшно выпучивая глаза.
– Я не рабыня, – Морейн передернула плечами, – не забывай это.
До зимы еще несколько месяцев. За это время что‑нибудь изменится, может быть, придет на помощь Владыка, о котором упоминал Серасаф, или ее выкупит Гелиона. Впрочем, возвращаться в Антиллу Морейн хотела еще меньше, чем оставаться здесь.
На этих прогулках с Тарой принцесса пришла к неутешительному выводу, что выйти из Поэннинской крепости незамеченной невозможно. В замок вели два входа. Один – через главные ворота, к которым шла дорога от города, другой – калитка в стене, за ней виднелись горы. По словам Тары, за стеной была крутая горная тропа, ведущая в скалистое ущелье. Оба входа тщательно охранялись. Морейн несколько раз попыталась приблизиться к воротам, и всегда ей преграждали путь копья охранников. Не вступая в переговоры, они не грубо, но достаточно убедительно дали Морейн понять, что ей не следует к ним приближаться.