Президент Кастилья завтракал в Овальном кабинете за массивным сосновым столом, который он привез с собой из губернаторской резиденции в Санта‑Фе. Стол служил ему там и продолжал служить здесь. С ностальгическим чувством Кастилья положил на тарелку сандвич с сыром и перцем, развернулся в новом откидном кресле и выглянул в окно с видом на ухоженную лужайку и монументы, которые он любил с детства. Однако сейчас перед мысленным взором президента появлялись другие картины – широкая красная полоса заката, огромные, кажущиеся пустынными, но полные жизни просторы его ранчо у южной границы родного штата Нью‑Мексико, там, где и поныне можно встретить диких ягуаров. Внезапно он почувствовал себя старым и уставшим. Ему захотелось вернуться домой.
Затаенные воспоминания президента прервало появление его личного помощника Джереми.
– Прибыл господин Клейн. Он хочет переговорить с вами.
Президент бросил взгляд на часы, стоявшие на столе. Который теперь час в Китае?
– Без моего разрешения больше никого не пускать.
– Слушаюсь, сэр. – Джереми держал дверь открытой.
В кабинет торопливо вошел Фред Клейн. Из нагрудного кармашка его твидового пиджака торчал чубук трубки.
Помощник закрыл дверь, и Кастилья жестом пригласил Клейна сесть в кресло, подаренное британской королевой.
– Я собирался сегодня вечером приехать в яхт‑клуб.
– Дело не терпит отлагательства. Из‑за утечек я не рискнул позвонить даже по красному телефону.
Президент кивнул:
– Декларация у нас?
Клейн вздохнул:
– Нет, сэр. – Он пересказал доклад Смита.
Президент поморщился и покачал головой.
– Это ужасно. Вы известили родных погибшего агента?
– Разумеется, сэр.
– Надеюсь, о них позаботятся?
– Непременно.
Кастилья вновь выглянул в высокое окно.
– Как ты думаешь, Фред, они не откажутся нанести визит в Овальный кабинет?
– Этого нельзя делать, господин президент. «Прикрытие‑1» не существует. Мондрагон занимался своими личными делами, и ничем более.
– Иногда моя работа кажется особенно трудной. – Кастилья выдержал паузу. – Итак, пока мы не располагаем тем, что я должен иметь. Когда же мы это получим?
– У Смита появилась зацепка в Шанхае. Сейчас он пытается попасть туда в качестве гостя китайского правительства. Он будет вести переговоры с микробиологом из шанхайской лаборатории. У меня есть люди в Пекине, Гонконге, Гуанчжоу и других промышленных городах, стремительно развивающихся в течение последних нескольких лет. Мои люди попытаются выяснить, не стоит ли за этим делом Пекин, и соберут информацию о «Доваджер Эмпресс», даже слухи. Также есть надежда, что мы сумеем добыть вторую копию декларации в Багдаде. Я отрядил туда своего агента.
– Отлично. Я приказал флоту выслать фрегат. Броуз считает, что у нас есть максимум десять часов, после чего на «Эмпресс» сообразят, что мы замышляем. Потом об этом узнает Китай и, возможно, весь мир.
– Если Китай пожелает сообщить об этом миру.
Клейн нерешительно замялся, хотя его никак нельзя было назвать стеснительным человеком.
– Что тебя тревожит, Фред? Что‑нибудь связанное с химикатами на борту «Эмпресс»? Если так, я тоже хотел бы об этом знать.
– Нет, господин президент. – Клейн вновь умолк, подбирая слова.
На этот раз президент не стал его подгонять. Он нахмурился, гадая, что могло смутить несгибаемого шефа «Прикрытия‑1».
Наконец Клейн заговорил:
– В одной из сельскохозяйственных колоний Китая содержится пожилой мужчина, который утверждает, будто бы он – американец. По словам этого человека, он пребывает в заключении со времени изгнания Чан Кайши в 1949 году.
Кастилья кивнул, его лицо посерьезнело:
– Такое случалось с нашими гражданами после Первой и Второй мировых войн. Вероятно, таких людей намного больше, чем мы полагаем. Это чудовищно и совершенно недопустимо. Мне трудно даже представить, что его до сих пор держат в заключении. Это одна из причин, по которым я настаиваю на том, чтобы договор по правам человека предоставлял инспекторам возможность вести расследование в отношении военнопленных, являющихся гражданами зарубежных государств. В любом случае, если ваши сведения верны и у нас есть надежные доказательства, мы обязаны немедленно помочь этому человеку. Как его зовут?
Клейн внимательно следил за лицом президента:
– Дэвид Тейер.
Кастилья ничем не выразил своих чувств. Буквально ничем. Как будто он ничего не слышит и ждет, когда Клейн назовет имя. Потом он моргнул и шевельнулся в кресле. Внезапно он вскочил на ноги, подошел к окну позади своего стола и выглянул наружу. Костяшки пальцев, которые он сцепил за спиной, побелели.
– Сэр?
Кастилья напрягся всем телом, словно от удара.
– Этого не может быть… ведь столько лет прошло. Неужели он еще жив?
– Что случилось… – заговорил Клейн и тут же умолк. Его внутренности стянулись тугим клубком. Он уже знал ответ.
Президент повернулся, вновь сел в кресло и откинулся на спинку. Его мысли перенеслись на огромные расстояния, в далекое прошлое.
– Он пропал в Китае, когда я был младенцем. Его искали военные, Государственный департамент, даже сотрудники личной канцелярии Трумэна, но люди Мао сделали все, чтобы помешать им. Как ты знаешь, китайские коммунисты терпеть нас не могли. Тем не менее нам удалось получить кое‑какие разведданные от русских, а также американских и британских источников в Китае, и все они свидетельствовали о том, что Тейер мертв – погиб в бою, либо был захвачен и казнен коммунистами, или же его убили люди Чан Кайши за попытки вести переговоры с красными. Прежде чем уехать, он сказал моей матери, что собирается сделать это.
Президент глубоко вздохнул и чуть заметно улыбнулся Клейну.
– Серж Кастилья был сотрудником Госдепа и близким другом Тейера. Именно Кастилье было поручено искать его, и поэтому он почти каждую неделю встречался с моей матерью. Когда мне исполнилось четыре года, уже никто не сомневался, что Тейер мертв. Отношения между Кастильей и моей матерью становились все более близкими, они поженились, и Серж усыновил меня. Я считал его своим отцом, а Дэвид Тейер был для меня лишь именем. Когда я немного подрос, мать рассказала мне все, что знала о его жизни в Китае, а об этом было известно чертовски мало. Я не видел смысла извещать весь мир об истинном положении дел, потому что моим настоящим отцом был Серж Кастилья. Он вырастил меня, учил читать, ухаживал за мной, когда я болел, и я любил его. Поскольку мы носили одну фамилию, никому и в голову не пришло спрашивать, родной он отец или приемный.
Президент встряхнул головой, возвращаясь к настоящему. Он невозмутимо встретил обеспокоенный взгляд Клейна:
– Дэвид Тейер – часть моей истории, однако я не сохранил никаких воспоминаний о нем.
– Тысяча шансов против одного, что этот человек всего лишь приспособленец, вероятно, заурядный преступник и, может быть, вовсе не американец. Вероятно, он встречался с Тейером до того, как тот исчез. Нельзя исключать, что, отбывая срок в колонии ослабленного режима, он услышал о вашем желании заставить Китай относиться к правам человека с большим уважением и решил воспользоваться этой возможностью, чтобы унести оттуда ноги.
– Если так, откуда он узнал, что сын Тейера стал президентом США, особенно если учесть, что фамилия президента – Кастилья?
Клейн нахмурился:
– Если уж об этом зашла речь, то как настоящий Дэвид Тейер мог догадаться о вашей судьбе? Он знал, что у него есть сын, но вряд ли мог предполагать, что его бывшая супруга выйдет за Сержа Кастилью.
– Очень просто. Если человек, о котором мы говорим, действительно Тейер, он мог сопоставить факты. Он знал, что его сына зовут Сэмюэл Адамс, а Серж Кастилья был его близким другом. Кастилья – фамилия редкая, а мой возраст как нельзя лучше соответствует этому предположению.
– Разумеется, вы правы, – признал Клейн. – Но нет ли здесь какой‑нибудь связи с утечками? Возможно, в Белом доме действует шпион, который сообщил китайцам о ваших семейных делах, и случай с Тейером – это одна из их хитроумных комбинаций.
Президент покачал головой.
– Я никогда не скрывал тот факт, что Кастилья меня усыновил, но эта тема попросту не возникала в разговорах. Кроме моих близких родственников, никто, даже Чарли Оурей, не знает точно, кто был моим биологическим отцом и что с ним произошло. Даже вы не знали этого. Я не желал играть на сочувствии и ставить свою мать в трудное положение.
– Всегда найдется кто‑нибудь, кто знает, помнит и готов предложить свои знания в качестве товара.
– А вы, как всегда, циничны.
– Это часть моей профессии, – Клейн тонко улыбнулся.
– Согласен.
Клейн вновь замялся:
– Хорошо. У нас нет уверенности, что этот человек – самозванец. Он может оказаться вашим отцом. Но если это так, что вы намерены предпринять?
Президент вновь откинулся на спинку кресла, снял очки и провел ладонью по лицу. Он тяжело вздохнул.
– Разумеется, я хотел бы встретиться с ним. Представь – мой настоящий отец жив. Только представь. Это невероятно. В детстве я, несмотря на любовь к Сержу Кастилье, часто думал о Дэвиде Тейере. – Он умолк, на его лице отразилась горечь давней утраты. Он пожал плечами и взмахнул рукой, словно отгоняя тягостные мысли. – Но это всего лишь мечта. Чего же на самом деле желает президент Соединенных Штатов? Разумеется, я хочу вызволить его из Китая. Он американец, следовательно, имеет право на безусловную поддержку своей страны. Я хотел бы встретиться с ним, поблагодарить его за мужество, пожать ему руку. Точно так же я отнесся бы к любому американцу, прошедшему через те испытания, которые выпали на его долю. С другой стороны, я должен предвидеть международные последствия. Вполне возможно, что на борту «Доваджер Эмпресс» имеется смертоносный груз и он везет его в страну, которая была бы рада уничтожить нас.
– Совершенно верно, сэр.
– Если выяснится, что судно действительно перевозит химикаты, и если мы будем вынуждены подняться на его борт, о подписании договора не может быть и речи. По крайней мере в этом году или даже до прихода к власти следующей администрации. И пока китайцы не разберутся в изменившейся политике Овального кабинета по отношению к их стране, они будут чинить соглашению все новые препятствия. Вероятно, Тейер при его возрасте никогда не выйдет на свободу.
– Такое вполне возможно, Сэм.
Кастилья поморщился, но продолжал твердым, уверенным голосом:
– Однако это не имеет никакого значения. Ни малейшего. Если «Эмпресс» перевозит оружейные химикаты, его необходимо остановить или, если потребуется, пустить ко дну. В настоящий момент мы ничего не будем делать для старика, которого держат в заключении в Китае. Это ясно?
– Совершенно ясно, господин президент.
Глава 4
Реактивный лайнер, выполнявший рейс из Токио, пролетел над Восточно‑Китайским морем и развернулся над огромной дельтой реки Янцзы. Смит смотрел в иллюминатор, разглядывая зелень, скученные здания и смог, который ватными клочьями гнездился в низинах одного из самых крупных городов Азии.
Его взгляд переместился с полноводной реки на север, к острову Чунмин. Смит продолжал размышлять об исчезнувшей декларации и о тех последствиях, которыми грозила ее пропажа. Ровно в 13.22 самолет приземлился в международном аэропорту Пудун, но Смит так и не пришел к какому‑либо решению, только осознал, что при всей насущности договора по правам человека куда важнее не допустить, чтобы в руки Саддама Хусейна попала очередная партия оружейных химикатов.
У трапа Смита встретил доктор Лян в окружении улыбающихся коллег. По западным меркам аэровокзал был небольшим, но ультрасовременным, с высоким голубым потолком и растениями в горшках. Билетные кассы осаждали люди в строгих костюмах – еще один признак стремления Шанхая стать азиатским Нью‑Йорком. Лишь немногие смотрели на Смита и его спутников, но эти взгляды не выражали ничего, кроме праздного любопытства.
На улице их ждал лимузин. Как только они уселись на задние сиденья, машина тронулась с места и влилась в транспортный поток. Водителю удалось протиснуть автомобиль между тремя такси и двумя пешеходами, которые метнулись в сторону, спасая свою жизнь. Смит обернулся посмотреть, целы ли они, но, кроме него, никто не обратил на них никакого внимания, и это красноречиво свидетельствовало о нравах, царящих на здешних дорогах. Вдобавок Смит успел заметить небольшой темно‑синий автомобиль «Фольксваген Джетта», который до сих пор стоял среди такси, а теперь пристроился сразу за лимузином.
Быть может, Смита ждали здесь и другие люди, которые не имели никакого отношения к молекулярной биологии и сомневались в том, что доктор Лян правильно определил, кто он такой и где работает? Водитель «Джетты» мог оказаться и самым заурядным шанхайцем, который встречал в аэропорту родственника или друга и по ошибке припарковал автомобиль на стоянке такси, а не в гараже. И все же тот факт, что он тронулся с места одновременно с лимузином, заслуживал определенного внимания.
Смит ничего не сказал об этом доктору Ляну. Они углубились в беседу о вирусах, а лимузин плавно выехал на шоссе, которое вело на запад через заболоченную дельту и на всем тридцатикилометровом протяжении едва возвышалось над уровнем моря. Впереди показалась зубчатая стена небоскребов Шанхая – новый город, практически целиком выстроенный за минувшее десятилетие. Первым появился широко раскинувшийся район Новый Пудун с иглой башни «Жемчужина Востока» и более приземистым, но тоже высоким 88‑этажным зданием Чин Мао. Дорогостоящая архитектура, воплощение роскоши и высоких технологий. Всего десять лет назад здесь была болотистая равнина, снабжавшая город овощами.
Лян заговорил о планах Смита, а лимузин тем временем миновал Пудун, проехал по туннелю под Хуанпу и углубился в районы Буси и Бунд, которые до 1990 года были центром старого Шанхая. Сейчас над неоклассическими деловыми зданиями колониального периода возвышалась целая армия сверкающих небоскребов.
В Народном парке Смит увидел бесчисленные автомобили и мотоциклы, толпы людей, наводнявшие улицы, будто подвижное, кипящее жизнью море. На мгновение он умолк, пытаясь мысленно объять увиденное. Масштабное строительство. Выставленное напоказ процветание. Шанхай был самым населенным городом Китая, более крупным, чем даже Гонконг или Пекин. Но Шанхай жаждал большего. Он стремился занять достойное место в мировой экономике. Он почтительно склонялся перед прошлым, но все его интересы были устремлены в будущее.
Лимузин свернул направо, к реке, и доктор Лян беспокойно заерзал на сиденье:
– Доктор Смит, может быть, вы все‑таки предпочтете отель «Гранд Хайятт» в башне Чин Мао? Это современная гостиница, очень хорошая. Кухня и обслуживание превыше всяких похвал. Поверьте, там вам будет удобнее всего. Вдобавок «Гранд Хайятт» гораздо ближе к нашему институту в Чжанцзяне, куда мы направимся сразу после того, как вы поселитесь. Да, отель «Мир» – почтенное заведение с отменной репутацией, но он не дотягивает даже до четырех звезд!
Сотрудники «Прикрытия» сообщили Смиту, что в настоящее время в Шанхае всего три кафетерия «Старбакс» и все они находятся по ту сторону реки, в районе Буси неподалеку от Бунда.
Смит улыбнулся и сказал:
– Мне всегда хотелось пожить в старом отеле «Мир». Можете назвать это тягой к историческим местам.
Ученый вздохнул:
– Ну что ж. Разумеется.
Лимузин свернул к югу на живописную улицу, на одной стороне которой стояли колониальные здания Бунда, а напротив катила свои воды широкая Хуанпу. Смит рассматривал старинные дома и конторы, выстроившиеся вдоль реки. Именно здесь располагался центр Британской концессии, которая утвердилась в 1842 году и цеплялась за власть почти сто лет – до тех пор, пока японцы не захватили город в ходе Второй мировой войны.
Доктор Лян подался вперед и ткнул пальцем:
– Вот ваш отель «Мир».
– Вижу. Спасибо.
Это увенчанное зеленой пирамидой двенадцатиэтажное здание было выстроено в готическом стиле, в традициях чикагской архитектурной школы. Знаменитый шанхайский миллионер Виктор Сассун возвел его в 1929 году, после того как сколотил состояние, торгуя опиумом и оружием.
Как только лимузин остановился у входа под аркой, доктор Лян сказал Смиту:
– Я зарегистрирую вас от имени биомедицинского института.
Он выбрался из машины. Смит последовал его примеру, незаметно осматриваясь вокруг. Он не увидел поблизости темно‑синий автомобиль, который ехал за ними из аэропорта. Однако, входя во вращающиеся двери, Смит заметил, что их водитель также покинул лимузин, открыл капот и теперь осматривал двигатель, который работал с четкостью швейцарских часов – во всяком случае, Смит не уловил на слух никаких перебоев.
Вестибюль отеля поражал изяществом отделки. Здесь почти ничто не изменилось со времен «бушующих двадцатых», которые особенно громко бушевали в Шанхае. Доктор Лян провел Смита по полу из белого итальянского мрамора к регистрационной стойке. Надменный портье пренебрежительно посмотрел на Ляна, заполнявшего регистрационную карточку, потом обратил взгляд на Смита, даже не пытаясь скрывать неприязнь.
Доктор Лян заговорил с ним негромким голосом, и в его отрывистой речи Смиту послышалось название биомедицинского института. Во взгляде портье мелькнул страх. Его отношение к гостю из западного мира мгновенно переменилось. Несмотря на царивший в городе дух свободного предпринимательства, Шанхай находился в Китае, Китай все еще оставался коммунистической страной, а доктор Лян оказался куда более влиятельным человеком, чем можно было подумать, общаясь с ним на тайваньской конференции.
Портье вызвал носильщика, а доктор Лян вложил в руку Смита ключи от номера.
– К сожалению, мы не можем поселить вас в «люксе», но ваш номер достаточно удобен и просторен. Не хотите ли освежиться, прежде чем ехать в институт?
– Сегодня? – Смит изобразил удивление. – Боюсь, я не в лучшей форме, доктор Лян. Вчера я до позднего вечера участвовал в переговорах и консультациях. Позвольте мне сегодня отдохнуть – и завтра утром я готов встретиться с коллегами.
Доктор Лян смутился:
– Да, разумеется, мы так и сделаем. Я велю своим сотрудникам изменить расписание. Но вы не откажетесь поужинать с нами? Мы будем рады показать вам, как красив Шанхай в вечернее время.
Смит подавил желание кивнуть. Это не в обычаях китайцев.
– С благодарностью принимаю ваше приглашение. Но нельзя ли отложить ужин на более поздний срок? До девяти часов?
– Вполне. Мы будем ждать вас здесь. – Лян понимающе улыбнулся, но, когда он заговорил вновь, его голос прозвучал натянуто: – Мы не задержим вас надолго, доктор Смит. Обещаю.
Была ли подозрительность в его словах и улыбке? Или он попросту начинал терять терпение? Вряд ли обычный ученый мог нагнать такого страху на портье. Смит отверг предложение Ляна, которое тот сделал на Тайване, но уже несколько часов спустя намекнул, что будет рад отправиться в Шанхай, причем немедленно. Разумеется, Смит постарался внушить Ляну, будто бы эта инициатива исходит от него, и тем не менее понимал, что у китайского коллеги вполне могли возникнуть сомнения. Однако сроки поджимали, и Смит решился рискнуть.
Однако, даже если Лян что‑то заподозрил, он по крайней мере улыбался, когда уходил. Сквозь стеклянные двери Смит увидел, как он остановился у лимузина. Откуда‑то появился водитель. Он быстро и нервно что‑то сказал Ляну, потом оба китайца забрались в машину, и лимузин умчался прочь.
Коридорный уже унес чемодан. Смит поднялся в лифте на нужный этаж и отыскал свой номер, продолжая размышлять о докторе Ляне и водителе, который осматривал двигатель, явно в этом не нуждавшийся, а также о темно‑синей «Джетте». Чемодан стоял в комнате, коридорный ушел – в Китайской Народной Республике чаевые не приветствовались.
Номер оказался именно таким, как его описывал Лян – размером с небольшой «люкс» роскошного американского или европейского отеля, с прохладным чистым воздухом, огромной двуспальной кроватью и ночным столиком в алькове, обитом деревянными панелями и освещенном мягким светом старинных настольных ламп. Обстановку номера дополняли угловой диван, кресла, кофейный столик, инкрустированный письменный стол и полностью оснащенная ванная комната за деревянной дверью. Инкрустированная мебель, тканые картины и длинные побеги зеленого плюща воссоздавали здесь атмосферу Англии. В окна были вставлены дорогие рамы, но открывавшийся из них вид был далеко не живописен. Вместо реки, двух подвесных мостов, районов Пудун и Бунд Смит увидел старые приземистые деловые здания и жилища миллионов людей, которые управляли огромным городом, кормили его и ухаживали за ним.
Смит осмотрел содержимое чемодана. Практически незаметное волоконце, которое он вложил внутрь, осталось нетронутым, значит, чемодан никто не обыскивал. Смит подумал, что он, вероятно, преувеличивает опасность… с другой стороны, где‑то здесь, в Шанхае, находится подлинник грузовой декларации «Эмпресс», а также люди, которые ее составили, и люди, похитившие ее у Мондрагона. Те и другие могли действовать заодно либо порознь. Как бы то ни было, Смит не мог исключить того, что кто‑нибудь хорошо рассмотрел его во время перестрелки и узнает при встрече. Уже к нынешнему времени эти люди вполне могли выяснить его имя.
Сам же Смит располагал весьма скудными сведениями. Он мельком заметил высокого главаря нападавших – человека с необычными для китайца‑хань рыжими волосами, и еще у Смита была салфетка из кафетерия с написанной на ней фамилией, которая ничего ему не говорила.
Он уже начал разбирать вещи, когда из коридора донесся звук шагов. Смит замер в неподвижности, прислушиваясь. Шаги остановились у двери его номера. Сердце Смита забилось чаще, он торопливо пересек комнату и прижался к стене, затаившись в ожидании.
* * *
Как только доктор Лян Тяньнин появился в биомедицинском центре, девушка в приемной кивком указала в сторону его личного кабинета.
– Там вас ждет человек, доктор Лян. Он сказал, что приехал поговорить о вашем телефонном звонке. Я… я не смогла задержать его. – Девушка опустила глаза на свои руки, лежавшие на коленях, и поежилась. Она была молода и застенчива. Доктор Лян предпочитал именно таких секретарей. – Он мне не понравился.
– Это очень важный человек, и вам не следует столь открыто проявлять свою неприязнь к нему, – наставительно произнес Лян. – Пока он здесь, я не буду отвечать на телефонные звонки. Вы поняли меня?
Девушка кивнула, по‑прежнему не поднимая глаз.
Когда доктор Лян вошел в кабинет, посетитель стоял напротив его стола, прислонившись к каталожному шкафу. Он улыбался и беззаботно насвистывал, будто озорной подросток.
– Мне нечего добавить к тому, что я сообщил вам по телефону, майор Пэн, – натянутым голосом заговорил ученый.
– Возможно. Сейчас мы это выясним.
Майор Пэн Айту был невысоким плотным человеком с мягкими руками, негромким голосом и застенчивой улыбкой. Он носил строгий серый костюм европейского покроя, галстук с заколкой и очки в роговой оправе. В облике майора не было ничего пугающего, но это впечатление менялось, как только собеседник заглядывал за стекла его очков. Эти глаза буквально ничего не выражали. Когда майор улыбался, они продолжали быть серьезными. Когда он говорил своим тихим голосом, его глаза оставались неподвижными и безразличными. Они наблюдали. Они смотрели на собеседника, но видели что‑то другое, и было невозможно понять, что именно они видят.
– Объясните, что вас насторожило, доктор Лян, – велел майор. – Этот человек задавал вопросы?
– Нет, нет. Ничего подобного. – Лян тяжело опустился в кресло у своего стола. – Дело лишь в том, что на Тайване он буквально сгорал от нетерпения, а когда мы устроили для него срочное приглашение в свой центр, он внезапно заявил, что чувствует себя уставшим. И попросил отложить визит до завтра.
– Но вам не кажется, что он устал?
– На тайваньской конференции он не выглядел утомленным. В аэропорту Тайбэя он держался бодро и явно торопился.
– Расскажите подробно, что произошло на Тайване.
Лян объяснил, что он обратился к Смиту и пригласил его на ужин в компании коллег, но Смит отказался, добавив, что готов принять приглашение в другой раз.
– У вас создалось впечатление, будто бы в тот вечер у него была назначена другая встреча?
Доктор Лян стиснул зубы, размышляя:
– Он… Он держался уклончиво. Вы ведь знаете, как это бывает, когда человека застанут врасплох и он наскоро придумывает вежливый предлог отказаться.
Майор Пэн кивнул – скорее собственным мыслям, чем Ляну:
– И тогда вы пообещали связаться с ним в более удобное время, чтобы обсудить свои биомедицинские задачи?
– Да. – В поведении майора было нечто, заставлявшее его собеседников не ограничиваться только прямыми ответами на поставленный вопрос, вероятно, манера держаться так, словно он ждет продолжения. – Это показалось мне вполне уместным. Его работы во ВМИИЗ весьма важны. Мы очень хотели бы узнать, чем там занимаются. Такая информация могла бы оказаться полезной для наших собственных исследований.
– Стало быть, он настоящий ученый?
– И очень серьезный.
– Вместе с тем он – офицер американской армии.
– Да. Полковник, если не ошибаюсь.
– Подполковник, – рассеянно поправил майор. Взор его непроницаемых глаз был обращен внутрь. Он размышлял. – После вашего звонка я ознакомился с его досье. В прошлом с ним происходили… скажем так, странные события.
– Странные? В каком смысле?
– В послужном списке Смита имеются пробелы. Как правило, они помечены словом «увольнительная». На армейском языке это означает «выходной», «отпуск». Один из таких пробелов возник после смерти невесты Смита, погибшей от воздействия вируса, с которым она работала.
– Да. Я знаю, о каком вирусе идет речь. Это ужасно. Но со стороны Смита было вполне естественно взять отпуск после столь трагического события.
– Возможно. – Майор Пэн кивнул с таким видом, будто бы он внимательно слушает Ляна, но, судя по глазам, его мысли витали где‑то далеко. – Вы не виделись со Смитом вчера вечером?
– Нет.
– Но вы посещали заседания и встречались с участниками конференции.
– Разумеется. Именно для этого я ездил туда.
– Смит тоже должен был присутствовать на вечерней сессии?
– Да. – Лян нахмурился. – В особенности он интересовался двумя докладами – один должен был прочесть американский коллега Смита, второй – его личный друг из Пастеровского института. Но ведь он сам сказал мне, что задержался на вечерней сессии допоздна. Он мог выбрать любой из множества докладов.
Майор Пэн обдумал слова Ляна:
– А наутро Смит внезапно обратился к вам с просьбой о приглашении в ваш Шанхайский институт.
– Ну… он выразился несколько иначе. Скорее, он вполне ясно намекнул, что заинтересован в срочном приглашении.
– Каким образом? При каких обстоятельствах вы встретились утром?
Доктор Лян задумался:
– За завтраком он подсел к нашему столику. Обычно он завтракал со своим другом из Пастеровского. За едой он мельком упомянул, что хотел бы осмотреть наши лаборатории и обсудить свою работу во ВМИИЗ. Я пообещал в ближайшее время направить ему приглашение, но Смит огорчился и ответил, что дальние переезды для него затруднительны и он редко бывает в Азии. Мне оставалось только заметить, что, коль скоро он уже находится здесь, почему бы не поехать сейчас же?
– И он согласился?
– Он мялся, что‑то бормотал, но я видел, что эта мысль пришлась ему по вкусу.
Майор вновь кивнул самому себе. Внезапно он отделился от каталожного шкафа и, не прощаясь, ушел. Доктор Лян широко распахнутыми глазами смотрел на закрытую дверь своего кабинета, гадая, что произошло. После каждой зарубежной поездки он должен был отчитываться перед Бюро безопасности; он не сомневался, что в телефонной беседе с сотрудником Бюро рассказал все, что следовало. Зачем майор Пэн приезжал сюда? Что нового он узнал минуту назад, если так быстро ушел? О майоре говорили, что в своем деле он добивается успеха там, где все остальные терпят неудачу. Лян покачал головой, чувствуя, как к нему в душу заползает парализующий страх.
Пекин, Китай
Тщательно охраняемый комплекс Джун Нань Хаи расположен в центре Пекина по соседству с легендарным Запретным городом, в котором некогда правили и развлекались китайские императоры и императрицы. На протяжении столетий Джун Нань Хаи был императорским увеселительным парком – здесь на утопающих в зелени берегах двух озер для аристократов и их слуг устраивали лошадиные скачки, охоту и красочные праздники. В сущности, Джун Нань Хаи и означает «центральное и южное озера».
Когда в 1949 году к власти пришли коммунисты, они заняли этот огромный парк, перестроили и обновили здания с загнутыми, словно у пагод, краями крыш. В наши дни Джун Нань Хаи стал новым Запретным городом, здесь находится резиденция всемогущего правительства КНР, и его попеременно проклинают и боготворят. Именно здесь, в окружении императорской роскоши, заседает Политбюро в составе двадцати пяти человек. И хотя оно является высшим властным органом государства, по‑настоящему страной управляет Постоянный комитет Политбюро, элита среди элиты. Недавно количество его членов было увеличено с семи до восьми. Их решения послушно утверждаются Политбюро и исполняются министерствами и подчиненными им ведомствами.
Многие живут со своими семьями на охраняемой территории в традиционных придворных поместьях из нескольких зданий, окруженных стенами. Некоторые из высокопоставленных служащих также поселились здесь в квартирах, намного более комфортабельных, чем те, которые можно встретить снаружи, в метрополисе.
Тем не менее это не Белый дом, не Даунинг‑стрит, 10, и даже не Кремль. Засекреченный, недоступный для прессы Джун Нань Хаи обозначен лишь на некоторых туристических картах, хотя адрес ЦК компартии, Фуюзце, дом 2, ясно указан на бланках ее документов. Скрытый за такой же ярко‑красной стеной, как и те, что некогда отгораживали от внешнего мира Запретный город, комплекс Джун Нань Хаи спроектирован настолько продуманно, что в китайской столице нет ни одной точки, откуда можно заглянуть поверх его высоких стен. Рядовые граждане сюда не допускаются. В отношении иностранцев запрет еще строже, разве что они являются главами государств.
Кое‑что из этого нравилось Ню Цзяньсину, но отнюдь не все. Он принадлежал к элите Постоянного комитета иработал в Джун Нань Хаи, однако предпочел поселиться за его пределами, в городе. Его кабинет отличался спартанской простотой; здесь не было ни свитков с орнаментами, ни драконов, ни фотографий. Ню верил в основополагающий принцип социализма – от каждого по способностям, каждому по потребностям. Его телесные запросы были скромны, непритязательны и не шли ни в какое сравнение с интеллектуальными.
Ню Цзяньсин откинулся на спинку кресла за своим заваленным бумагами столом, сцепил пальцы и закрыл глаза. Он все еще находился в круге света старой настольной лампы. Ее отблески играли на его впалых щеках и смягчали черты лица, полускрытого очками в черепаховой оправе. Казалось, слепящие лучи ни капли не тревожат его, как будто он до такой степени погрузился в размышления, что не замечает света и в его спокойном внутреннем мире вообще нет места тревогам. Ню Цзяньсин стал влиятельным человеком, восходя к власти осторожными, скрытными шагами. Еще с тех пор, когда Ню вступил в партию и стал членом правительства, он знал, что безмятежность наилучшим образом помогает сосредоточиться и найти наилучшее решение. На совещаниях Политбюро и Постоянного комитета он зачастую сидел так же, как сейчас, – неподвижно, не произнося ни слова. Поначалу остальным казалось, что он спит, и его считали «легковесом» из провинциального Тяньиня. При нем говорили так, как будто он отсутствует – в сущности, словно его вообще нет на свете, – и только потом, к горькому сожалению тех, кто слишком распускал язык, стало ясно, что Ню слышит каждое слово и находит ответы на любые вопросы еще до того, как те были заданы.
Именно тогда сторонники Ню окрестили его Филином. Меткое прозвище распространилось по всем этажам власти, и отныне о Ню Цзяньсине никто не забывал. Искусный стратег и тактик, он изобразил филина на своем личном штампе.
В настоящий момент Филин размышлял о тревожном слухе, будто бы некоторые из его товарищей по Постоянному комитету изменили свое мнение о договоре по правам человека с США, над которым Ню работал с таким упорством. Все нынешнее утро он зондировал почву, пытаясь выяснить имена отступников.
Странно, что он не предвидел загодя столь серьезный раскол. Это тоже беспокоило его, он усматривал в этом намек на появление организованной оппозиции, ждущей удобного момента, чтобы выйти из тени и сорвать подписание договора. Теперь, когда Китай начал объединяться с капиталистическим миром, в правительстве неизбежно найдутся люди, которые сделают все, чтобы погубить договор и сохранить за собой власть.
Негромкий стук в дверь оторвал Ню от раздумий. Его глаза распахнулись. Шторы на окнах отгораживали его кабинет от яркого солнца и роскошных садов Джун Нань Хаи. Многолетний опыт научил Филина беречь свое рабочее место от постороннего взгляда. Вновь послышался одиночный удар в дверь – Ню слишком хорошо знал этот звук. Он всегда предвещал неприятности.
– Входите, генерал.
Генерал Чу Куайжун решительным шагом вошел в сумрачный кабинет, снял фуражку и сел в деревянное кресло напротив стола, подавшись вперед. У него было иссеченное шрамами лицо, могучие плечи и выпуклая грудь. Маленькие глаза генерала прятались среди глубоких морщин, оставленных ветром и солнцем. Он смотрел на Ню прищурясь, словно находился под слепящим солнцем пустыни. Его выбритая голова блестела в круге света настольной лампы, будто полированный стальной шар. Мундир с обилием наград придавал ему сходство с престарелым советским маршалом времен Второй мировой войны, размышляющим об уничтожении Берлина.
Это впечатление портила только тонкая сигара, которую он стискивал зубами.
– Это шпион.
– Вести от майора Пэна? – спросил Ню, скрывая нетерпение.
– Да. Майор полагает, что доктора Ляна использовали, но он в этом не уверен. – Генерал Чу возглавлял министерство общественной безопасности, один из органов, находившихся в ведении Филина. Майор Пэн был одним из лучших оперативников генерала. – Вероятно, Джон Смит – агент разведки, который хитростью добыл приглашение в Китай. Возможно, с целью научного шпионажа.
– Почему майор так считает?
– По двум причинам. Во‑первых, в послужном списке Смита имеются некоторые странности. Если говорить коротко – ничем не оправданные длительные отлучки с места работы во ВМИИЗ. Как выяснилось, доктор Смит не только медик или ученый. Он получил куда более серьезную боевую и командную подготовку, чем большинство исследователей, даже тех, кто работает на американскую армию.
– А во‑вторых?
– Интуиция майора Пэна подсказывает ему, что с доктором Смитом не все ладно.
– Интуиция?
Генерал Чу выдохнул аккуратное кольцо густого сигарного дыма.
– За годы руководства силами безопасности я убедился в том, что интуиция майора Пэна подкреплена его опытом и почти не дает сбоев.
Из всех ведомств, которые курировал Филин, министерство общественной безопасности нравилось ему меньше всего. Это был осьминог с клыками и когтями – огромная тайная организация, обладавшая невероятно мощными инструментами разведки и политического влияния. По складу своего характера Ню был созидателем, а не разрушителем. Курируя это министерство, он бывал вынужден одобрять или даже лично принимать решения, которые казались ему отвратительными.
– Что предлаг<