Поверьте, я очень трезвый человек. Мне, кстати, армия дала для педагогики больше, чем весь пединститут. Но здесь есть два очень серьезных момента. Сведение всего к униформе — вещь очень опасная. Я это называю победобесие. И когда я вижу «Можем повторить»… Ребята, вы чего? Когда я вижу детскую коляску, задекорированную под танк, — это, конечно, возвращение к языческим (если хотите — агрессивным) инстинктам. Это абсолютно дохристианские вещи.
В древних племенах, когда племя выходило на тропу войны, они танцевали совершенно жуткий, тяжелый боевой танец. При этом старики, женщины и дети прятались, потому что в таком состоянии мужчины были готовы убивать кого угодно — и своих, и чужих. Потом, когда они возвращались, они танцевали другой танец и из этого состояния выходили. То есть это таких джиннов выпускают из бутылки! А потом мы удивляемся.
Самый простой способ объединиться — поставить вопрос, а против кого мы дружим? Кажется, что это увеличит управляемость. Но на самом деле в этом, наоборот, уничтожение.
Так вот. Одно дело, что есть такая профессия — Родину защищать. Но люди, далекие от педагогики, придерживаются идеи, что, если мы наденем форму и будем маршировать, исчезнут проституция, наркотики и так далее.
Я приведу пример, насколько все глубже. Когда-то мне попались в руки дневники Рудольфа Хёсса, коменданта Освенцима. Он их пишет в Нюрнберге, когда уже знает, что его повесят, так как там уже все ясно. Перед смертью не врут. «Пусть весь мир видит во мне кровавую бестию, они никогда не поверят, что я был нравственным человеком», — пишет он. И он не врет. Со своей будущей женой он познакомился в 1919 году, еще не пахло Гитлером никаким. Он никогда ей не изменял, вообще был мужик нравственный, родил с ней пятерых детей. Я был в Освенциме в 1969 году, видел дом коменданта. Он был прекрасный муж, великолепный отец, детей не баловал, практиковал трудовое воспитание, но — отправил на тот свет тысячи людей.
Как это совместимо? Запросто. У нас в словаре слова «мораль» и «нравственность» идут через запятую. Но нравственность — это форма адаптации человека к действительности. Вот вы не ходите голый, не насилуете по подъездам…
И уже нравственный человек.
Да. А мораль — гуманистическое содержание нравственности. Внутри нее лежит идеология. Ни один немецкий офицер никогда бы не снял штаны и не стал бы мочиться при немецкой женщине. А при еврейке или славянке было можно, потому что их выводили за скобки, на них мораль не распространялась. И поэтому среди пяти миллионов эсэсовцев, за небольшим исключением, не было патологических убийц. Как и среди сталинских палачей.
Потому каково мое отношение? Если за этим наращиваются мускулы культуры, то да, это профессия. А если воспринимать форму как панацею от всех бед — это ерунда.
Кадр: фильм «Класс»
Еще более опасно, что есть очень много детей с девиациями, очень сложных детей, с задержками, с которыми не справляются родители. И они отправляются куда?
В кадеты?
И потом они становятся офицерами.
Недавно я слушал лекцию социолога из Высшей школы экономики о жизни мигрантов в России. В ней говорилось, что в школах с большим числом мигрантов часто создают кадетские классы. Надевают на них форму, чтобы как-то справиться, видимо.
Я много сейчас пишу об этом, и за это меня ненавидят. Когда главной фигурой в образовании становится православный военрук — это большая беда.
Нужно понимать, что мы победили только немецкий фашизм, а фашизм живет в душе каждого человека, и он вылезает периодически. Это все должны понимать, но не через лекции престарелого Ямбурга, а пропуская это через себя, наращивая мускулы культуры.
Вот я был в Алтайском крае, в деревне Сростки, где родился Шукшин. И там — огромная школа, 800 человек. Меня ведет красивая, мощная директриса, и она с гордостью говорит, что у них есть теперь организация в школе, называется «Юные Шукшинята». Я опешил, а был бы русский — нашел бы другой глагол. Говорю, давай тогда в Питере создадим «Ахманят» в честь Ахматовой. А есть один современный литератор, который уже классик, и мне страшно, как будет называться организация его имени, потому что его фамилия Вагин. Почему мы строим стенки по любому поводу? Почему нельзя любить Ахматову и Шукшина?
«Наши граждане переживают тройной кризис»
У меня идет огромный проект, я открыл школы для обучения смертельно больных детей в клиниках. Это онкология, дети с одной почкой и так далее. Сначала в Москве, а сейчас уже в 26 регионах. И там я учу педагогов специальным методикам. Потому что и в обычном классе есть дети и такие, и такие, а там — вообще никуда без нужной квалификации.
В этих больницах потрясающие дети. Они отлично учатся, сдают экзамены. Почему-то считается, что здоровые нужны больным. Но больные нужны здоровым ничуть не меньше. У меня есть одна дуреха, у нее два года назад была попытка самоубийства, когда мальчик от нее ушел. Она-то не знает, что мальчик — как автобус: один ушел — другой пришел. Но когда она вместе с волонтерами занималась в этой больнице, она поняла, что ее собственные проблемы — такая фигня. В такие моменты все становится на свои места.
Но инклюзия — это не только больные со здоровыми. Это люди разных национальностей, конфессий. Мы взорвемся, если мы не будем этим заниматься, не будем их перемешивать, а будем строить стены.
Нам надо поменять себя, а сейчас этим занимается только школа. И занимается в тяжелейших условиях. Оказалась вдрызг разрушена вертикаль ценностей. Ничего не стыдно. Кущевка по всей стране. Но наряду с общемировыми трендами — здоровье, демография и все, о чем я говорил выше, — у нас есть специфическая российская проблема, которая добавляет невротизма. Дело в том, что наши граждане переживают тройной кризис: мировоззренческий, нравственный и психологический.
Мировоззренческий кризис я объясняю очень просто. Неважно, каким был коммунистический проект, плохим или хорошим, он давал перспективу какого-то будущего. Сегодня куда идем мы с Пятачком — большой-большой секрет.
Про кризис нравственный я уже сказал. Ничего не стыдно.
И кризис психологический. Американские исследователи показали, от чего умирают мужчины. Женщины все-таки более живучие, потому что организм рассчитан на себя и на ребенка, и не на одного даже. Женщина не теряет смысла жизни. У мужчины, как только смысл потерян — гаснут глаза и начинаются инфаркты, онкология и так далее. И поэтому мы имеем в массе дело с невротиками и психотиками. И при этой жизни — все такие. Посмотрите на себя в зеркало.
Но у родителей-невротиков — дети-невротики. У родителей-психотиков — дети-психотики. Это тоже повышает градус ненависти.
Я возвращаюсь к теме здоровья. Если брать данные не официальные, а Союза педиатров, которым я больше доверяю, у нас реально здоровых детей в стране — 12,5 процента. Я не говорю, что все инвалиды. Но те или иные особенности в развитии — они есть. У нас каждый год на пять тысяч увеличивается количество онкологических больных детей, но на первом месте, вы не поверите, психоневрология.
Фото: Кирилл Кухмарь / ТАСС