ДУХОВНОЕ ПЕНИЕ СТАРОЙ РУСИ 8 глава

Иногда это были очень близкие к дедовским запискам вещи. Так, однажды Дядька рассказал мне своего рода философскую притчу о зарождении мира, которая, на мой взгляд, вкладыва­ется в дедовскую "мандалу". Это был ответ на мой вопрос о Боге-отце и о том, как же творилась Вселенная. Когда он начал говорить, я ожидал, честно говоря, что это будет этиологичес­кий миф, как это называется в науке, своего рода легенда или предание, бытовавшие в офенской среде. Но это был скорее образ, некое видение и непонятно, существовал ли этот образ до него, передавался ли как устный рассказ, или же был создан Дядькой для меня по ходу разговора. Вкратце он сводится к следующему.

Если говорить о творении мира, то надо принять как ис­ходное, что существует его настоящее состояние и должно было быть предшествующее, из которого он и творился. Если счи­тать, что предшествующего состояния не было, тогда не было и творения. Предшествующим может быть или другой мир или ничто. Но творение нашего мира из предшествующего вряд ли стоит рассматривать, если говорить о творении как о таковом, потому что если в начале всех предшествующих миров не было их отсутствия, то это не столько творение, сколько перестрой­ка, переделка. Значит, как исходное мы должны принять, что есть настоящее и было предшествующее ему ничто.

Что такое это изначальное ничто, сказать невозможно. Мо­жет быть, это пустота, может быть, некая однородная среда без признаков и различий. Тем не менее, мы можем вообразить ее в виде объема, пространственно. Этого, правда, нельзя сделать, не ощущая себя внешним по отношению к этому пространству, но в данном случае это неважно, потому что в качестве примера Дядька использовал еще более отдаленный образ.

— Вот представь себе: водная гладь без единой волны,— сказал он,— совсем-совсем неподвижная. И на нее падает ка­мень. Что произойдет?

— Пойдут волны,— ответил я.

— Только это не поверхность, а объем. Короче этот каму­шек умудрился упасть прямо в середку. Какие будут волны?

— Круглые,— сначала ляпнул я, но быстренько поправил­ся,— Я хотел сказать, сферами.

— Нет, наверное,— задумчиво покачал он головой, глядя куда-то в пространство своего видения.— Сфера тут, пожалуй, окажется такой же плоской, как и круг на воде... Там, наверное, все гораздо... во много раз сложней. Но нам неважно. Понятно?

— Понятно. Многомерность,— довольно уверенно отозвал­ся я.

Он с подозрением и скрытой улыбкой уставился на меня, вынудив этим задуматься, откуда у меня выскочил такой уве­ренный и быстрый ответ. Я почти сразу нашел, что этот якобы понятный мне образ многомерности есть детище научной фан­тастики, а значит, уже определен мыслями других людей и, следовательно, держит меня внутри себя, не давая возможнос­ти понять или даже увидеть ничего нового. Попросту говоря, ответив Дядьке: "Понятно",— я даже не делал попытки понять его, а подбирал из памяти хоть что-то сходное из старых запа­сов, тем самым загораживая себе же дорогу к познанию. Меня даже пот пробил, когда я это увидел.

— Мы с тобой попозже поговорим, как творятся нашим мышлением очевидности,— сказал он, заметив, что у меня про­изошло осознавание.— Поди умойся.

Когда я вернулся, он сначала напоил меня чаем и, только убедившись, что я в состоянии слушать, продолжил свой экс­курс в мифологию творения.

Итак, в пустоте или некоей настолько однородной изна­чальной среде, что она может быть сопоставима с пустотой, появляется точка возмущения, которая тут же превращается или разворачивается в многомерную волну.

Пробежавшись вкратце по всему уже сказанному, Дядька завершил это словами:

— Вот это и есть Бог-отец. Точка и волна одновременно! Смотри сам, все выходит из него, значит, все было в нем. Но он и есть все. То есть весь наш мир, конечно, который творится. Как он творится?

— Расширением волны,— ответил я.

— Ну да. Разбеганием в пустоте этой волны. Но не только. Посмотри, а что с точкой-то?

— А что с точкой?— переспросил я.

— Ну, она-то куда девается?

— А никуда! Из нее следующие волны идут.

— Правильно! Только не следующие, а все та же! Все та же, но повторяющая себя!

— Пожалуй...— не совсем уверенно согласился я, потому что, хотя с точки зрения какой-то сути я с этим и был согла­сен, но с точки зрения языка все последующие за первой волны от камня называются все-таки волнами, а не волной. Значит, обладают некоей самостоятельностью существования.

— Да,— сказал Дядька, точно читая мои мысли,— точка, первая волна и последующие волны имеют отличия. Вот так и отличаются Боги-отцы, Их несколько. Начальная точка, из кото­рой все выходит, она же самая крайняя волна, захватывающая пустоту все шире — это Бог-отец-творец. Она все время новая, непредсказуемая, просто потому, что до нее еще ничего нет и не по чему предсказывать. За ней же волны повторяются. Это уже какой-то порядок. Это, конечно, все тот же Бог-отец, но Бог-отец-устроитель. Небесный Строй. Он заполняет сотворен­ную вселенную. И пока все так, все неизменно, новые боги не нужны. Но вот если порядок нарушается, тогда появляется не­обходимость в том, кто его восстановит. Вот тут-то и рождается третий Бог-отец. Можно сказать, Бог-отец проявляется как Бог-отец-управитель. Творением нельзя управлять, им можно толь­ко быть. И устроением тоже нельзя управлять. Его можно только поддерживать. Любое управление его разрушит. Нельзя вмеши­ваться. Так что неважно, из-за чего появляется Бог-отец-упра­витель — из-за какого-то случайного сбоя в устроении или из-за желания вмещаться и управлять порядком, но это начало конца. Это разрушение, а Бог-отец-управитель одновременно и Бог-отец-разрушитель. С него все пойдет к началу. В конце концов, любой управитель доуправляется до хавоза. Считай, до пустоты.

Слово "хавоз", безусловно, произошло от хаос, но имеет на Верхневолжье еще одно дополнительное значение. Нахавозить означает насорить. Поэтому, когда я спросил Дядьку:

— И что же делать?— он удивленно посмотрел на меня и сказал:

— Третий год толдычим! Насорил, что надо сделать? Первое, что просится на язык в качестве ответа — убрать.

Но к этому моменту мы уже действительно неоднократно об­суждали одну простую идею: сор из деревенской избы не выме­тают и не выбрасывают, его сжигают в печи. Мне было обидно, но я засмеялся.

Кресение! Вот о какой практике постоянно говорил дед, ничего не тая и не скрывая. Она-то и скрывается под понятием огненного перехода. Это просто мои изощренные мозги шутили надо мной и не хотели принять очевидное. Для тех, кто изучал Кресение, я надеюсь, понятно, почему это открытие так пора­зило меня. В поисках страны Востоко-Запада я искал чего-то возвышенно Тибетского и одновременно жутковато Кастанедовского, а кресением мы занимались со стариками каждый день, и в этом не было совсем ничего особенного, потому что это всего лишь беседа по душам, хотя и считалась у троповых стари­ков огненным очищением! Может быть, даже огненным очи­щением Вселенной...

 

В заключение скажу, что дед связывал свою "мандалу" с понятием яйца из русских сказок, но об этом отдельный рас­сказ.

 

РУССКАЯ ЛЕСТНИЦА

 

Рассказывая о Тропе, о чем бы ни шел разговор, я все рав­но пытаюсь понять то, что делает меня русским, то есть одним из ста пятидесяти миллионов, считающих себя единым народом. Кстати, еще один вопрос о самоопределении: кого считать русскими — тех, кто в России и привыкает к имени россиянин, или и тех, кто за рубежом, но считает себя потомком Русов? Для меня это так сложно! Единящую нас идею веками называли рус­ской душой и признавали загадкой. Иногда вообще отрицали. Однако что-то все-таки есть такое, по чему все свои узнаются, и с потерей чего начинается внешняя или внутренняя (культур­ная) эмиграция и народ распадается. Примеров исчезновения так называемых малых наций в Советском Союзе было более чем достаточно.

Народы живут, пока есть единящая их идея, некая тайна, которую знают все свои, по знанию которой свои узнаются. Нет тайны — нет тайноведения, нет тайноведения — нет народа, потому что тогда наши начинают преклоняться перед чужими тайнами и бегут за ними в ученичество к чужим. Народ, потеряв­ший тайноведение, заслуживает презрение собственных людей. Я это почувствовал на себе. С момента, когда появилась потреб­ность в обретении тайны, я, и на миг не задумываясь, сбежал из России. Сбежал условно, не выезжая за ее границы. Просто я жил в Китае, Японии, Индии, в Америке, в конце концов! Я собрал библиотеку эзотерической литературы, тогда это было еще непросто, и жил в ней как в пространстве сознания, кото­рое, конечно, не было заграницей, но и Россией тоже не было. Я еще не очень презирал Россию, но проявления нашего русского хамства уже вовсю подталкивали меня собрать деньги и уехать или в ашрам к Раджнешу, в Пуну, или в какую-нибудь из японских школ боевых искусств и чайных церемоний!.. В край­нем случае, списаться с Грефом и уехать работать в Институт трансперсональной психологии в Штаты. Причем, ведь я даже ни на миг не задумывался о том, что я русский и обо всем, что с этим связано. Я хотел жить, а Россия меня сдерживала! Вот и все.

Осозналась эта, я бы сказал, болезнь, только когда я столк­нулся с хранителями русского тайноведения, можно сказать, с деревенскими колдунами. С осознанием потенциальной глубины нашей собственной культуры мое путешествие в страну Востока закончилось. И не потому, что наше выше или сильнее. Это не­известно. Но просто потому, что это путешествие не нужно. Все, что необходимо, уже с тобой. Как говорили мои старички: у нас все есть! Даже тайна.

То, что я хочу рассказать, наверняка, очень частный слу­чай, очень узкая традиция, передававшаяся небольшой локаль­ной группой крестьянского населения Верхневолжья, считавшей себя наследниками скоморохов и офеней. Но тайноведение во­обще характерно для узких сообществ религиозного или национального толка. Тайноведение существ) ст даже у детей. Меня оно интересует сейчас не с исторической или этнографической то­чек зрения, а как явление мышления, характерное человеку вообще.

Любое тайноведение имеет понятие лестницы или ступеней духовного роста. Для Руси как для христианской державы симво­лом лествицы долгое время была лестница Иакова — мистичес­кое Библейское видение подымающейся "в горние выси" лест­ницы, по которой ангелы опускаются на землю и подымаются к Богу, очевидно, сидящему на облаках.

Иными словами, нижней ступенью в христианском духов­ном росте является Земля, а верхней — Бог Отец. Правда, в от­личие от других религий, Православное христианство в своем самоуничижении никогда не говорит, что Бог Отец есть высшая ступень духовного роста, а задача искателя — уподобление Богу вплоть до отождествления. Католицизм гораздо откровеннее в признании этой цели. И сам папа — наместник Бога на земле, что означает уже почти Бог, и лиловые облачения высшей католической иерархии — тоже скрытое признание целью достиже­ния божественного состояния. Скрытое, потому что символика цвета — это другой язык, другой способ сказать то же самое. Ведь цвета тоже складываются в лествицу, начинающуюся с красного и. в соответствии со спектром или радугой, разворачивающуюся до лилово-фиолетового. В православном же христианстве крас­ный цвет означает траур. Служба в дни поста ведется в красном стихаре.

Другая же, вышедшая из иудаизма, а значит и несущая по­нятие лестницы Иакова, религия, ислам прямо заявляет в своей мистической суфийской части словами Руми и других мистиков, что их цель — прямое слияние с Богом: "В этом халате нет ниче­го, кроме Аллаха!"

Так же откровенно в своем желании уподобиться Богам вплоть до того, чтобы самому стать богом или полубогом при жизни или породниться с ними, и любое язычество. Все монар­хии ведут свое происхождение от богов. Русский царь в средне­вековье считался одновременно Богом и наместником Божиим на Земле. Лишь при Петре принцип "царь — представитель Бога" был заменен на "царь — представитель государства". Такая лег­кость в смене самой верхушки нравственной устремленности показывает, что под Богом в лествицах понимается нечто услов­ное, а еще точнее, социально обусловленное. Мои наставники-офени назвали бы это разными видами мышления свойства: те, что карабкаются по нашей лествице — свои, чужие пусть катятся по своей лествице.

 

Цветовая лествица смыкает христианские системы ценнос­тей с теософско-мистическими системами девятнадцатого-двадцатого веков, в которых низшим из цветов тоже считается крас­ный, а высшим — фиолетовый. Цвет духовного совершенства!

Кроме того, на цвета накладываются "стихии", то есть пер­воосновы, из которых "состоит" Вселенная. Через систему "сти­хий" современный мистицизм смыкает христианство с антично­стью и даже индийской философией, где, как в ньяя-вайшешике, тоже существовало понятие первостихий — земли, воды, огня и воздуха. Но то, что в древних философиях "стихии" имели свое конкретное понятийное наполнение, мало учитывается совре­менной эзотерикой, которая, на мой взгляд, механистично использует многие понятия древности, лишь бы за ними ощуща­лось присутствие тайны.

 

Однако путешествие идеи еще не закончено. Все эти лествицы за последнее столетие неожиданно плотно срослись с йогой, настолько плотно, что можно даже говорить о феномене "хрис­тианизированной йоги". Семь цветов, стихии и вертикально-ори­ентированная лестница Иакова настолько "органично" легли на йогические семь чакр, что в итоге стали сегодня одним из нравственных императивов русской интеллигенции. То есть являются одним из рычагов, определяющих выживание нашей нации, поскольку не только дают возможность "оценить" уровень ду­ховного развития человека и его поведение, но, в какой-то мере, определяют и саму цель существования.

В окончательном виде современная лествица выглядит при­мерно так:

1. Нижняя ступень, Муладхара, красный цвет, стихия Зем­ля, находится в районе копчика. Приблизительно означает аг­рессию, ярость, борьбу за выживание.

2. Вторая ступень — чакра Свадхистхана, оранжевый цвет, стихия Вода, находится пониже пупка, означает сексуальную устремленность.

3. Третья чакра — Манипура, желтый цвет, стихия Огонь, в районе солнечного сплетения; про "манипурных" людей в наро­де сказали бы, что у них руки к себе гребут.

4. Четвертая — Анахата, зеленый цвет, стихия воздух (под­черкиваю это!), центр груди. С этой чакры, "если она у человека раскрыта", начинается положительная оценка человека.

5. Пятая — Вишудха, голубой цвет, стихия — "эфир", район горла.

6. Шестая — Аджна, синий цвет, лоб.

7. Седьмая — Сахасрара, фиолетовый, макушка.

 

Современный мистик считает, что раз человек сотворен из праха, то есть из Земли, то и двигаться к Богу надо вверх, то есть последовательно вскрывать в себе один стихиальный центр за другим, одну чакру за другой от низших к высшим, пока не будет достигнуто освобождение. Такое библейско-йогическое смешение отнюдь не есть нечто абсолютно новое. Ранний христианский мистицизм, по крайней мере, времен Лествичника, совершенно определенно использовал не так уж мало медитационных техник, заимствованных у нагомудрецов, то есть, ин­дийских йогов.

Поскольку это мистическое освобождение осуществляется через верхний, тысячелепестковый лотос, Сахасрару, то без ма­лейшего сомнения принимается на веру необходимость поступа­тельного раскрытия чакр от Муладхары до Сахасрары для того, чтобы достичь христианского "Бога на облаке". Более того, со­здается впечатление полного взаимоподтверждения лествицами различных систем друг друга. Тем более что и система даосских Котлов — Дань-Тяней, с помощью которых выращивается "бес­смертный зародыш", в чем-то подтверждает приведенную выше лествицу, помещая нижний Дань-Тянь — Котел силы — ниже пупка, а остальные располагая в теле человека последовательно вверх в местах, примерно соответствующих чакрам. Сюда же, ниже пупка, помещает Силу и мексиканская магическая система Кастанеды.

В результате создается впечатление, что все лествицы созда­вались или на основе какого-то единого древнего знания, или на основе реального видения структуры сознания человека. Именно эти вполне очевидные закономерности И подтолкнули, видимо, современный мистицизм к поиску некоей синтетической систе­мы, так сказать, Универсальной лествицы, объединяющей все эти, в общем-то, очень разные пути духовного совершенствова­ния. Попытка эта вполне закономерна, вопрос только в том — удачна ли она?!

 

Если присмотреться внимательно, то впечатление, будто йога подтверждает христианскую идею устремленности к Богу по вер­тикали, создалось в результате чисто механического совпадения высшей чакры с самым высоким местом стоящего человека — теменем. То, что даосы и Кастанеда признают важной зону то ли ниже пупка, то ли ниже солнечного сплетения, фактически ис­толковывается и как подтверждение универсальной лествицы, и вертикальной устремленности, хотя для даосов она весьма ус­ловна, а для Кастанеды и вовсе отсутствует. Впрочем, как и для суфиев, которые в основном нацелены на проработку сердечно­го уровня.

Для йоги же весь вертикальный рост есть лишь физиологи­ческий акт разворачивания по чакрам таящейся в копчике "зме­иной" или огненной силы, Кундалини. Но при всем том, что она разворачивается от крестца до макушки, это вовсе не озна­чает для йога вертикали ни в пространственном, ни в христиан­ском смысле. Пространственно разворачиваться она может и не только в направлении от земли к небу, но и горизонтально, как это естественно происходит, если адепт инициирует ее развора­чивание в одной из лежачих поз. Но и после выхода через Сахасрару адепт йоги не устремляется на христианское небо.

И все же, несмотря на эклектичность и уязвимость "универ­сальной лествицы" современной эзотерики, откуда-то этот "дым" идет, и идет уже тысячелетия. Причем, древность истоков этих воззрений позволяет предположить, что родились они у людей видящих, то есть отражают некую объективную реальность чело­веческого устройства. Искажения и осознанные отклонения от первоначального образа ради отличия от других, безусловно, накапливались в веках. Но первооснова может быть верной про­сто потому, что она — физика человеческого естества. А если это так, то игнорировать ее означает искусственно удерживать себя в тупике!

 

Пути и цели духовного роста представителя любой культуры — результат многотысячелетнего развития и с наскоку не позна­ются. Сами йоги, наверное, с улыбкой относятся к попыткам Европы играть в индусов. Точно так же отнеслись бы ко всему эзотерическому теоретизированию и в русской деревне. Конеч­но, и мы можем посмеяться над ними в ответ — еще в былинах можно встретить пренебрежительное отношение столичного ще­голя к "деревенщине", "мужику простому, червяку земному". Однако, для любого русского, более или менее всерьез интере­сующегося собственной культурой, ясно, что насмешки над де­ревней делались за ее приверженность старине, то есть как раз тому источнику, к которому мы и хотим припасть. А о какой старине мы можем говорить в отношении Руси? Тысяча лет пос­ле крещения? Или двадцать пять тысяч лет на территории Евро­пы, если верить сопоставительному анализу археологов на мате­риале орнаментов керамики и народной русской вышивки? Пусть даты уточняют специалисты, однако, и без них ясно, что под названием Русь или под каким-то иным, но народ наш суще­ствовал десятки тысяч лет, храня свою культуру всеми доступ­ными ему способами и прежде всего в языке.

Мой дед сделал кое-какие записи на эту тему, кое-что на основе его записей я вызнал у стариков специально. Даже если все, что я намереваюсь рассказать, не старше девятнадцатого века, все-таки это часть традиционной русской культуры и при­мер мировоззрения "примитивного" русского крестьянина, де­ревенщины!

 

Прежде всего, о "Составе человека" или, иначе говоря, об "анатомии тонких тел". Чакры как таковые в Тропе известны не были, хотя присутствовало понятие о семи составах (суставах) человека. Источников получения знаний у меня было несколько. Точнее, кроме дедовских записей и моей собственной бабушки было еще семь стариков. Все они с охотой, хотя и не просто, отдавали знания. Но сказать, что это были одни и те же знания, я не могу. Конечно, определенные взаимоподтверждения, осо­бенно в прикладном отношении, были. Делали они одинаково, очевидно, одинаково и видели. Но вот в отношении теории, на­званий и вообще слов, мне было очень и очень не просто. Снача­ла я хотел все собрать и опубликовать, а потом, когда старики мне это запретили, систематизировать, чтобы легче понять. По­этому я очень придирчиво копался именно в терминах. Итак, мне кажется, что этот странный термин "Семь составов", встре­ченный мной только у деда, соответствует понятию Ядер созна­ния и Стогн, которые использовали другие старики.

 

Ядер сознания три — Верхнее, Среднее и Нижнее. Они рас­положены внутри Пузыря Жизни (он же Поселенный Пустырь), который видится как та самая знаменитая среди эзотериков аура человека. У каждого из Ядер сознания есть свое "Царство" и своя "Царевна" или "Царица". Именуются Царства сознания соответственно: Среднее (оно же первое) — Медным, Нижнее — Серебряным, Верхнее — Золотым. Правит Медным Царством Дева Обида, Серебряным — Дева Боль, а Золотым — Безмолвная София. Так у деда. Но в отношении этих имен имеется практи­чески полное совпадение у деда с остальными стариками. Только они, в отличие от деда, называли их просто: боль, обида и София или мудрость.

С точки зрения мифологического Мирового Древа, которое делит мир на три уровня, эти три "царства" являются "навными", "нижне-верхними" мирами потусторонних сущностей по отношению к явному, внешнему или срединному миру, в кото­ром живем мы — люди. Хотя можно, на мой взгляд, увидеть и соответствие Серебряного царства нижнему миру, миру сил, золотого ~ верхнему или миру духов, а медного, наполненного обидами и душевной болью — миру людей, обществу.

Кстати, хотел бы добавить, что у деда в записях почему-то ничего не говорится об алмазном царстве, а в сказках оно есть. Там в конце пути герой находит украденную Змеем или Вихорем матушку, что очень символично, поскольку подводит к идее о духовном путешествии к собственной природе, естеству, о возвращении самого себя. Я не могу объяснить этого. С каким бы доверием я не старался относиться к дедовским тетрадям, все-таки я историк, и это заставляет меня искать соответствия этой офенской мифологии с мифологией, описанной наукой. И могу признаться честно, иногда это очень трудно. Тем не менее, я считаю, что сначала должен все передать, как получил, а там придет и время критики и исследований. Сейчас время накопле­ния материала.

Ядро сознания, являющееся "столом" Медного царства, именуется Сердцем. Это, конечно, не физический орган сердце, а сердцевина, середка человека. И хоть оно находится за грудной костью, с Анахатой не совпадает. В свое время я, честно говоря, потратил немало времени, чтобы выяснить это.

Столом Серебряного царства является Живот. Не тот Жи­вот, что брюхо, а тот, про который в народе говорится: "До конца живота моего!"

Ядро Верхнего царства так и именуется Софией, но это толь­ко потому, что истинное имя Безмолвной Мудрости произнести нельзя, как мне объясняли. Оно на языке безмолвного знания и общения. И это действительно так, потому что неоднократно за время пребывания у стариков я его знал! Но там! А как принести то, чем обладаешь там, сюда?!

Зоны, где ядра между собой соприкасаются, называются стогны. Стогны в русском языке означали пути, улицы, перекре­стки и площади в городах. Но для крестьянина стогно — это прежде всего место, на которое ставится стог. Иначе говоря, это земляная площадка, в которую вбиваются шесты, вокруг кото­рых навивается стог. Этимологически слово "стогно" родственно слову "стегно", которое означает ляжки, бедренную часть ноги. Оба слова, очевидно, происходят от праславянского stьga озна­чавшего стезю, путь, тропу [22]. Именуются стогны следующим образом: нижнее, промежность — Стегно, ограничивает или от­крывает Серебряное царство книзу. Соединяет и разделяет Се­ребряное и Медное царства стогно с названием Ярло, оно же солнечное сплетение. Стогно между Медным и Золотым царства­ми — Горло. На голове же сразу два стогна, очевидно, в связи со спецификой Золотого царства. Это Чело и Колород (возможно, от "Коло вокруг Родника", Околородничек?).

Вместе с Ядрами сознания Стогны, как и Универсальная лествица, тоже дают своего рода семь ступеней, которые могут быть рассмотрены как ступени роста, развития или движения человеческого Духа. Их-то я и называю "Русской лествицей". При этом мы обнаружим и совпадения и значительные расхождения с общепринятой сейчас христианско-йогической системой. Со­впадения, на мой взгляд, объясняются единым индоевропейс­ким источником и йоги, и русского тайноведения. Расхождения же, на мой взгляд, произошли из-за какого-то катастрофичес­кого для древней культуры события, о котором в "Слове о полку Игореве" сказано: "Наниче ся годины обратиша!" — Времена обратились наничь! [3, с. 99]. Пока причина этой катастрофы не будет понята, со всей очевидностью можно утверждать, что Рос­сия может по-прежнему сколько угодно молиться, истязать себя аскезой и самоуничижением, но у нее не будет ни силы, ни счастья.

 

Первое, что сразу бросается в глаза при сопоставлении Рус­ской и Универсальной лествиц, — это то, что в Универсальной лествице две чакры — Вишудха и Анахата — как бы поменялись местами, тем самым направив энергию устремлений искателей в пяту. Чакры, конечно, остаются на своих местах, перепутан под­ход, и, следовательно, потеряна ориентация, управляющая дей­ствиями человека. Если же при этом не забывать, что лествица эта Йогическо-христианская, — то в итоге теряется ориентация чуть не во всей системе нравственных ценностей, созданных за тысячелетие для нас христианством. Кроме того, это обращает вспять и токи жизненных сил или, проще говоря, саму жизнь. К тому же принципиально искажается понимание последователь­ности прохождения этапов, то есть ступеней лествицы и их внут­ренней сути.

 

Если в основе йоги и эзотерики лежит реальное видение устройства человеческого сознания, то человек духовного поис­ка, сориентирован он на открытие чакр или нет, тем не менее, открывает их в себе одну за другой. Точно так же, осознавая это или нет, он ступень за ступенью проходит "Русскую лествицу". Вопрос только в том — насколько успешно это происходит, на­сколько часто в конце жизни люди оценивают себя реализовав­шимися полностью. И насколько же успешно открываются про­фессионалами эти чакры? Судя по специальной литературе, че­тыре первые — от Муладхары до Анахаты — с большей или мень­шей скоростью — вскрывают. На пятой — Вишудхе, излучающей эфир, — ломаются практически все, даже такие асы эзотерики, как Люсьен Ферер, автор книги "Энергия и чакры". Так и поми­рают не открыв. Что-то тут не так!

Если верить обычным для современной эзотерики представ­лениям, то красный цвет, цвет Муладхары, очень плох. Это низ­ший уровень! Кундалини — этот огненный змей — засунут в красную Муладхару, как в темницу, а по-русски, так прямо в задницу! А это плохо, надо срочно поднимать его вверх по чак­рам выше к божественным цветам. Хотя бы до Вишудхи — в Анахату. Анахата сопрягается в представлении христианизированно­го йога, кроме воздуха, — с любовью и великим будущим Рос­сии (!), потому что Мир вступил, согласно астрологии, в эру Водолея, то есть воздуха и России. И это значит, "анахатная" Россия в следующие тысячелетия любовью спасет мир, взрастив шестую расу людей! На Китайско-Финской границе!.. А кто спа­сет Россию?

Красный цвет! Солнышко над Русью красное. Девки крас­ные. Красота. Краса... Боги и история шутят над людьми. Пришли кровавые, совершенно не русские по духу люди — коммунисты, узурпировали власть, вырезали пол-России, а знамя сделали красным. Сами не поняли, как это у них получилось, попыта­лись придумать хоть какое-то объяснение, естественно, про кровь...

И никто из них не заметил улыбки Бога — Красна Солнышка. А ведь на Руси стяги всегда были красными. И Спаса потом при христианстве носили на красном знамени. Красный — высший цвет народов, сориентированных на жизнь, на плодородие. Ви­зантийские императоры, к примеру, Багрянородные... Как цвет радости стал цветом траура?

Нам говорят — высший цвет фиолетовый. Духовность фио­летовая. А вот русский серебряный век, самые тонко чувствую­щие люди России, все воспринимали фиолетовый как цвет ин­фернальных миров. Наверное, потому, что он ближе всего к чер­ному?

У истины нет цвета, у нее есть чистота. Все чистые цвета божественны, смешанные цвета — личностны, поскольку они тварны. Можно ведь и так?

Дикая случайность или коварная ловушка — на цветовой спектр наложить чакры и стихии и сделать все это системой нрав­ственных оценок. Слабые духом да улучатся и не пройдут даль­ше, пока не изживут потребность судить и устремляться выше других?

Имеют ли значение для оценки человека "стихии"? Мне кажется, накладка их на человека предельно механистична, хотя и отражает очень древнюю тенденцию рассматривать человека, то есть микрокосм, как подобие большой вселенной. Скорее все­го, такой подход есть всего лишь отражение того начального эта­па познания мира, когда способ познания по образу и подобию оказывается чуть ли не единственным инструментом познающе­го ума. Особенно пугающим выглядит стремление создать из сти­хий систему моральных оценок, что получается чуть ли не само собой, как только они располагаются "ступенями духовного ро­ста". Для современного человека это может означать ошибку и тупик в поисках.