Раджа из Индии, что нас здесь посетил,
Некую танцовщицу встретил.
Девушка из Малаги
Была красивей и милей любой хури…
Анита смеялась от души, слушая вести из Мадрида, по улицам которого ей до смерти хотелось пройтись. Между тем она старалась ответить на все вопросы, которые задавали ей мать и отец. Намереваясь рассказать о своей жизни принцессы, она вдруг поняла, как трудно объяснить им, какова Индия на самом деле. Как описать преклонение жителей Капурталы, когда она въехала в город верхом на слоне после свадебной церемонии? Или жару перед муссонами, крещение сына в Амритсаре, garden parties, праздники в Патиале, закаты в поле, нищету и роскошь Индии? Это слишком далекий и не похожий на их родину мир, чтобы они могли представить его себе. Кроме того, Анита не хотела вдаваться в подробности, чтобы не волновать родителей. Она не собиралась рассказывать о том, как с ней обходились англичане, как враждебно настроены к ней другие жены раджи.
— Но ребенок крещен или нет?
Донья Канделярия, озабоченная духовным здоровьем своего внука, никак не могла выкинуть из головы эту идею фикс.
— Я же тебе сказала, что да. Он крещен в вере своего отца.
— В своей жизни я уже слышала о сикхской религии. Но мне хотелось бы знать, мальчик действительно крещен или нет.
— Что ты имеешь в виду? Крестил ли его кюре в церкви? Ну нет же, мама… Там нет ни кюре, ни церквей, а если и есть, то они для англичан.
— Я думаю, это очень плохо, Анита. Ребенка следует крестить по-настоящему. Если Аджит останется язычником и с ним что-нибудь произойдет, то он будет обречен на вечное горение в аду. Нужно спасти его.
Однажды утром, воспользовавшись тем, что Анита с раджей отправились в Биарриц и оставили ребенка на ее попечение, донья Канделярия взяла его на руки и, не говоря ни слова ни Далиме, ни дону Анхелю, отправилась с ним погулять. Не тратя времени зря, она зашла в собор Парижской Богоматери. «В два счета, — как писала Анита в своем дневнике, — без вступлений и молитв, она окрестила своего внука в той емкости со святой водой, что стояла у входа».
Когда они вернулись из Биаррица, донья Канделярия сказала дочери, что та теперь может спать спокойно, поскольку Аджит спасен как христианин. Выслушав подробности того, что сделала мать, Анита испугалась.
— Мама… Ради Бога! Что будет, если узнает раджа!
— Я не сделала ничего плохого.
— Если Джагатджит узнает, он сильно рассердится.
— Ну что ты, я не думаю, что немного святой воды может причинить вред сикху.
— Ты должна пообещать мне, что рта не раскроешь… Не говори ни папе, ни Виктории.
— А почему кто-то должен узнать, дочка? Я тебе обещаю.
После некоторого молчания Анита пристально посмотрела на мать, как будто хотела что-то спросить у нее и не решалась.
— Послушай… а как ты его назвала? — распираемая любопытством, произнесла она после паузы.
— Анхель, как и его деда. На всякий случай, чтобы ты знала.
Для Аниты Биарриц стал сценой еще одного неприятного инцидента с англичанами. Из-за кем-то допущенной протокольной ошибки гостиничные номера, в которых они расположились в Hotel de Palais, находились рядом с апартаментами короля Англии, Эдварда VII. Похоже, монарх был не очень щепетилен в данном вопросе и не сделал никакого замечания по этому поводу, но его адъютанты стали энергично протестовать, явившись к администрации отеля. Какой скандал — соседствовать с раджей, который сожительствует с испанской танцовщицей!
Анекдотичная ситуация превратилась в комедию для знатных дам и членов свиты. Но с другой стороны, люди, которые буквально изливали яд, немели от восхищения перед этой четой, вызывавшей неизменное любопытство везде, где она появлялась. Он — с брошью из трех тысяч бриллиантов и жемчужинами на складках тюрбана, и она — великолепная в своем роскошном сари с изумрудным полумесяцем на лбу. Оба настолько свободно вели себя в обществе, что казалось, будто они рождены для этого. Анита, с легкостью общавшаяся с незнакомыми людьми, поражала всех; кроме того, она обладала таинственным талантом быть понятой на любом языке, с кем угодно и где угодно. Никто уже не удивлялся тому, что фотографы и репортеры, словно охотничьи собаки, были начеку и следили за каждым ее движением.
Прежде чем отправиться в Лондон, чтобы затем отплыть обратно в Бомбей, Анита передала своей матери большой тяжелый пакет, завернутый в подарочную бумагу.
— Мама, я хочу, чтобы ты отвезла это в Малагу. Это обещание, которое я дала Деве Марии Победоносной, которая спасла меня во время родов.
Когда донья Канделярия развернула его, она не удержалась и восторженно ахнула: накидка Богородицы, расшитая драгоценными камнями, была настоящим произведением искусства.
— Работникам мастерских на улице Мира в Париже потребовалось больше года, чтобы создать это. Мама, объясни епископу, что это приношение я делаю моим землякам и Богородице. Во время своего праздника она должна быть самой нарядной в Испании.
Прощание, как всегда, было грустным. Анита не знала, сможет ли она приехать в Европу в следующем году. Она забрала с собой книги — «Историю Испании» и «Дон Кихота», которые родители по ее просьбе привезли из Мадрида. Анита не скрывала, что очень тоскует по Мадриду, Малаге и своим друзьям, а также по запахам, цветам и звукам Испании. По своим корням. Чувствуя, что в этот момент переживает ее дочь, донья Канделярия сказала:
— Да, конечно. — И поспешила перевести разговор на другую тему, спросив: — Ты знаешь, что Ансельмо Ньето женился?
Эта новость слегка кольнула Аниту в сердце. Ансельмо, художник с внешностью тореадора, вечный воздыхатель, устал ждать ее. Что ж, его поступок вполне объясним, но Аните хотелось бы думать, что кто-то вдалеке умирал от любви к ней. Женское тщеславие не давало ей выбросить эти мысли из головы, хотя она и называла себя эгоисткой.
— Его жену зовут Кармен, — продолжала донья Канделярия, — и у них недавно родилась дочь. Он вернулся из Парижа вскоре после того, как ты уехала в Индию. У него неплохо идут дела, он участвует во многих выставках с группой молодых людей, которые называют себя «независимыми».
— Я рада, что у него все хорошо, — ответила Анита с ноткой грусти в голосе, свидетельствующей скорее об ущемленном честолюбии, чем о боли от потери человека, который для нее был всего лишь иллюзией. Никому не нравится терять претендента.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ