Война затянулась. Это уже не был вопрос недель или месяцев, как думала сестра Аниты и даже сам Клемансо. Те, кто желал союзникам молниеносной победы, вынуждены были умерить свой пыл перед яростным наступлением немцев. Во время путешествия по Соединенным Штатам до Аниты дошли очень тревожные вести из Парижа: ее сестру покинул муж. Американец бросил Викторию в тот момент, когда Франция стала жить под угрозой голода и когда его жена должна была вот-вот родить четвертого ребенка. Мало того, он бежал с Кармен, девушкой, помогавшей им по дому, молодой андалузкой, которая служила у них по протекции самих Дельгадо. В довершение ко всему эта девушка была беременной. Вот так рыцарь мистер Вайненс!
Новости из Франции поступали в США с большим опозданием. А тем временем Анита и махараджа посетили Голливуд, где были приняты грандами кинематографа. Чарли Чаплин пригласил их на съемки фильма «Чарли-бродяга», а постановщик по имени Дэвид Гриффит показал им реконструкцию древнего Вавилона для киноленты, которую он начал снимать, дав ей название «Нетерпимость». Фильм был посвящен борьбе добра и зла в различные исторические эпохи. Затем чета из Индии побывала в Нью-Йорке, где Аните удалось договориться с одним из издателей о публикации написанной ею книги, которую она посвятила своим поездкам по Индии. После Нью-Йорка их путь лежал в Чикаго, где махараджа с Анитой посетили Всемирную выставку, открытую в 1893 году. Там они провели самые сладкие недели, далекие от той адской атмосферы, которой дышала Европа.
Однако вскоре, получив весточку из Испании, Анита снова была в смятении. Больше всего ее заботил вопрос о том, как помочь своей сестре в этот критический момент. Их родители мало что могли сделать, находясь безвыездно в Малаге. А мадам Дижон, единственная, кто мог бы оказать помощь, уехала из Парижа. Француженка вернулась в Индию, где она снова вышла замуж за англичанина, директора школы. Не видя никакого выхода из создавшейся ситуации, Анита готова была прервать путешествие, чтобы поехать в Париж и соединиться с Викторией. Сама мысль о том, чтобы рассказать об этом махарадже, лишала ее сна, но в конце концов она решилась на разговор, не в силах больше терзаться от тревожных предчувствий, наполнявших сердце.
— Mon cheri, я полагаю, что мне следовало бы вернуться в Париж… Должно быть, Виктории сейчас очень плохо.
— В настоящий момент мы не можем прервать поездку. А одна ты не можешь поехать, это слишком опасно.
— Если с моей сестрой что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу.
— С ней ничего не случится. Мы попытаемся помочь ей отсюда.
— Ей нужен кто-нибудь, кто бы оказал поддержку и смог бы отправить ее в Испанию, как только у нее появится ребенок.
— Напиши Карану. Он, как мне известно, еще находится в Париже. Он обязательно поможет ей.
— Скорее всего, он получит письмо, когда война уже закончится… — с грустью произнесла Анита, пожимая плечами.
— Нет, мы используем дипломатические каналы. Он получит письмо через почтовую службу Foreign Office.
Они были в Буэнос-Айресе, когда получили ответ Карана, который незамедлительно отправился в путь. В своем сообщении он писал, что связался с Бенигно Масиасом, аргентинским магнатом, другом семьи, выразившим искреннее желание помочь Виктории. «Он собирается вывезти семью из страны, используя свои связи. Положение в Париже очень трудное. Завтра я отправляюсь в Лондон…» Ответ Карана принес облегчение. Масиас — хороший человек, он не оставит ее сестру одну.
Анита стала более спокойной, она почувствовала, что в ней снова проснулось желание получать удовольствие от того, что ей больше всего нравилось в Аргентине, — танго. В эти дни все аргентинцы только и говорили, что о молодом певце, у которого был такой успех, что его, как тореадора, даже носили на руках по улицам квартала после первого концерта в «Арменонвиле», самом роскошном кабаре города. Его звали Карлос Гардель. Голос певца, казалось, доходил до самого сердца Аниты.
Ласточки с горячкой на крыльях,
Пилигримы, пьяные от чувств…
Все время мечтает о других путях
Бешеный компас твоего сердца.
Путешествовать становилось все рискованнее, причем не только по земле, но и по морю. Когда они возвращались в Европу, война стала мировой. В Лондоне король обратился с призывом к принцам Индии увеличить их вклад в военное противостояние. Наступление союзников в Эльзасе и Лотарингии провалилось. Французские войска отступили к Сене. Нехватка продуктов в больших городах привела к введению строгого нормирования. Положение стало тяжелым как никогда.
Махараджа немедленно отреагировал, пообещав набрать в армию на четыре тысячи солдат больше, чтобы отправить их на французский фронт и тем самым укрепить его на линии протяженностью в семьсот пятьдесят километров. Махараджа Ганга Сингх из Биканера воспользовался представившейся возможностью, чтобы потребовать большую автономию для индийских государств, и предложил перейти к самоуправлению. Ответ англичан, несмотря на сомнения, оказался положительным. Требования принца были приняты, и их пообещали претворить в жизнь. Осталось лишь решить, как махараджам прийти к соглашению и начать это самоуправление, чего они, к сожалению, так и не сделали.
Забрав Аджита, который, по мнению Аниты, превратился в «настоящего английского джентльмена», супруги отправились во Францию, намереваясь сесть в Марселе на корабль «Персия», идущий в Бомбей. Но сначала они посетили Париж. Город огней превратился в город тьмы. Теперь даже богатые не развлекались. Все было закрыто, в том числе и кабаре Бенигно Масиаса. В связи с тем, что немцы стояли менее чем в ста километрах, город, изнуренный голодом и нуждой, сражался, пребывая в страхе и нищете. Анита, охваченная паникой, отправилась к Виктории. Казалось, что дом, в котором жила семья сестры, был заброшен. Когда Анита толкнула дверь, та громко заскрипела, а внутри послышалось хлопанье крыльев — похоже, птицы нашли здесь убежище, приютившись под лестницей. Как только она стала подниматься по ступенькам, ее остановил чей-то голос:
— Куда вы идете?
— Я сестра госпожи Вайненс…
— Госпожи Вайненс нет, — сурово произнесла сгорбленная пожилая женщина с седыми растрепанными волосами. — Я мадам Дье, консьержка… В здании никого нет, перед наступлением бошей[53]все семьи уехали в деревню. Один аргентинский джентльмен приехал за вашей сестрой и детьми и забрал их…
— Вы знаете, куда они направились? — спросила Анита.
— Под Орлеан, но госпожа Вайненс не уточняла, куда именно. Я думаю, что они и сами толком не знали.
— Спасибо, — сказала Анита, повернувшись к двери и не обращая внимания на консьержку, продолжавшую бормотать:
— Скоро я останусь одна во всем Париже, чтобы встречать бошей!
«Бенигно Масиас был для них благословением Божьим, — думала Анита, — но я должна была заставить Викторию вернуться в Испанию». Покинув опустевший дом сестры, она всю дорогу укоряла себя в беспечности.
По улицам ездили катафалки, машины «скорой помощи» и военные грузовики. Внезапно у Аниты появилось странное предчувствие, что эта война еще выставит ей счет. «Почему я оставила сестру в стране, в которую вторгся враг, на милость этого ничтожества, ее мужа?» — спрашивала она себя, возвращаясь в гостиницу, где махараджа со своей свитой ждали ее, чтобы продолжить путешествие.
Марсель был в хаосе. Из-за последних рейдов немецких подводных лодок на Средиземноморье расписание движения кораблей изменилось. Некоторые суда отсрочили свой выход в море или вообще отменили его. «Персия», английский корабль из компании «Peninsular & Oriental», со своим черным корпусом и двумя трубами, тоже черными, был хорошо знаком махарадже. Он уже совершил несколько морских переходов на этом элегантном судне водоизмещением в 7500 тонн, первый класс которого отличался настоящей роскошью. Во время последнего, в 1910 году, вояжа он был вместе с командой пилотов и механиков, сопровождавших два биплана, на которых они осуществили первый показательный полет в Индии. Это состоялось на берегах Ганга во время религиозного праздника, который отмечался каждые двенадцать лет и, как всегда, собрал многочисленную толпу. Более миллиона верующих, приносящих свои жертвы священной реке, впервые увидели, как в воздух поднялся тяжелый предмет, который лишь отдаленно напоминал птицу. Это было восхитительно. Новость об этом достигла самых отдаленных уголков субконтинента.
В день отплытия, во время совместной инспекции груза, состоящего из двухсот сорока баулов, которые находились в чреве корабля, мужчина в гражданской форме, представившийся агентом Британской секретной службы, обратился к махарадже:
— Ваше Высочество, позвольте мне проинформировать вас о том, что секретная служба перехватила шифровку немецкой армии, согласно которой «Персия» может считаться военным объектом. Мы советуем всем пассажирам с британским паспортом не совершать путешествие на этом корабле.
— Но ведь он уже собирается сниматься с якоря…
— Да корабль снимется с якоря, хотя и отклонится от своего маршрута в целях безопасности. К тому же мы допускаем, что это ложная тревога. Но мой долг — поставить вас в известность. Ваше Высочество вольно принимать решение, которое сочтет правильным.
Это известие, полученное в последний час, спутало все планы и вызвало замешательство у многочисленной свиты махараджи. Что делать? На том же корабле должна была путешествовать чета его друзей. Это были англичане; он — аристократ, военный по имени лорд Монтэгю, который должен был принять командование над одним из подразделений британских войск в Индии. Известный своим пристрастием к машинам, он издавал журнал «Автомобиль». Несмотря на то что лорд был женат, он путешествовал с секретаршей, своей любовницей Элеанор Веласко Торнтон, испанкой по происхождению. За исключением узкого круга друзей, среди которых были махараджа и Анита, оба держали свою связь в секрете, и прежде всего в высшем лондонском обществе. Элеанор была умной женщиной несравненной красоты. Как говорила Анита, она обладала всем, кроме общественного статуса, необходимого для того, чтобы выйти замуж за человека, которого любила… А все викторианская Англия, отвергнувшая в свое время и Аниту. Вероятно, по этой причине женщины стали подругами.
Никто не знал о том, что фигура Элеанор стала очень популярной с тех пор, как украсила решетки радиаторов на всех «роллс-ройсах». Это была идея ее любовника, лорда Монтэпо, который поручил своему другу, известному скульптору Чарльзу Сайксу, разработать эмблему для «Silver Ghost». Сайкс использовал Элеанор в качестве модели для статуэтки, изображавшей девушку в воздушной одежде, развевающейся на ветру, и с указательным пальцем, прижатым к губам, — символ тайны их любви. Он назвал статуэтку «Spirit of Ecstasy» — дух экстаза, и это имело такой успех, что концерн «Роллс-Ройс» решил поместить ее на всех своих моделях.
По истечении двух часов серьезных раздумий о возможных вариантах, которые могли быть приняты, Индер Сингх, капитан эскорта, предложил соломоново решение, которое не предусматривало перегрузку багажа и сохраняло безопасность Его Высочества. Лучше всего будет, если он с большинством свиты сядет на корабль, находящийся под угрозой, чтобы присматривать за багажом, а тем временем махараджа и его семья подождут в Марселе выхода в море голландского корабля «Принц дю Нидерланды через пару дней отправляющегося в Египет. Там они смогут пересесть на судно «Медина», которое выходит из Каира в Бомбей. Это, конечно, менее удобно и займет больше времени, зато намного безопаснее. Лорд Монтэгю предпочел не отделяться от британских офицеров, путешествовавших на «Персии», и, таким образом, он и Элеанор остались на корабле, который вышел в море.
Махараджа, Анита, их сын, Далима и несколько человек из свиты отправились два дня спустя. «Это было опасное и утомительное путешествие, — писала Анита, — ночи на корабле были невеселые и беспокойные: мы всегда старались быть начеку и прислушивались к шуму самолетов, которые могли нас бомбить. Но самое ужасное, что нам довелось пережить, это сообщение о затоплении «Персии»».
30 декабря 1916 года во время плавания в семидесяти милях от побережья Крита корабль был подбит торпедой, выпущенной с немецкой подводной лодки U-38. Снаряд продырявил нос с левого борта. Через пять минут котел двигателя взорвался и судно затонуло с пятьюстами пассажирами на борту. Мировая пресса отозвалась эхом об этой трагедии, и в Аухле, деревне Индера Сингха, в самом сердце Пенджаба, старики очень горевали. Последующие бюллетени с новостями выражали соболезнования по поводу гибели двадцати одного британского офицера, выделяя фигуры лорда Монтэгю, консула Соединенных Штатов в Адене, госпожи Росс, супруги директора шотландского лицея в Бомбее, а также четырех шотландских монашек, которые направлялись в Карачи. Об остальных лишь упомянули, что это были пассажиры второго и третьего класса.
Запершись в каюте, которую она покидала только для того, чтобы поесть, Анита записала в своем дневнике: «После озабоченности и тревоги, которую нам пришлось пережить в связи с отъездом Виктории, теперь мы скорбели о гибели Индера Сингха, человека преданного, с большим достоинством, и наших слуг. Мы также остались без Монтэгю. Бедняжка Элеанор! Погибло восемнадцать человек, которым мы доверяли! Аминь нашему багажу, баулам и некоторым украшениям, не представляющим большой ценности. Мне приходят в голову письма, написанные первыми индийскими солдатами, которые отправились на фронт. В них говорилось, что это была не война, а конец света. Я начинаю думать, что они были правы».
Однако по мере поступления подробностей о кораблекрушении появились и обнадеживающие новости. Через десять часов после затопления китайскому грузовому судну «Нун Хо» удалось подобрать около сотни спасшихся пассажиров «Персии». Среди них был и лорд Монтэгю, который появился с затравленным взглядом человека, оказавшегося на грани жизни и смерти. Возможно, причиной его печального вида была гибель Элеанор. Ее не удалось спасти, потому что в момент взрыва они были в разных местах: он ожидал ее в столовой на палубе, а она приводила себя в порядок в своей каюте. Лорд прибыл в Лондон в тот самый день, когда его некролог появился в газетах. Еще одной достойной упоминания личностью был капитан третьего батальона Турков Э. Р. Берримэн, которого наградили за то, что он помог держаться на плаву одной французской пассажирке, пока подходило грузовое судно, спасшее их. Но самой лучшей новостью для махараджи и Аниты было то, что Индер Сингх остался жив. Три дня капитан дрейфовал, держась за какой-то обломок, и, после того как его спасли, был доставлен в госпиталь на Крите, где успешно шел на поправку. «Я молилась Богородице, чтобы отблагодарить ее за двойное чудо, — писала Анита. — Она спасла нас самих и нашего любимого Индера Сингха».
Когда несколько недель спустя жители Аухлы увидели, как из «роллс-ройса» махараджи вышел Индер Сингх, многие из них испугались, думая, что это был призрак, возвратившийся из иного мира. Другие были убеждены, что капитана вернули к жизни сверхъестественные силы махараджи. Позже, сидя на пороге своего дома, Индер Сингх рассказывал изумленным соседям подробности своих приключений, и они слушали его, как завороженные. По окончании рассказа о трагической истории односельчане пожимали капитану руку и обнимали его, чтобы убедиться в том, что они не были жертвами галлюцинаций. Очевидцы не раз вспоминали, как крестьяне от души отметили счастливое возвращение капитана, заметив, что в этой маленькой деревне никогда прежде не было таких веселых праздников. «Мне впервые дали попробовать виски, когда мне было одиннадцать лет, — вспоминал внук Индера Сингха. — Это произошло в счастливый день, когда мой дед вернулся в деревню после того, как все поверили, что он мертв». Чтобы отметить столь знаменательное событие, махараджа ввел традицию: в этот день он выезжал в Аухлу охотиться на куропаток.
Когда после каникул в Капуртале Аджит снова отправился в Англию, к грустным мыслям Аниты о том, что мальчик впервые поедет один, добавилось ощущение еще большего одиночества. Чтобы держать себя в тонусе, Анита принялась одевать и подбадривать войска. Она ненавидела войну, которая забирала самых молодых сыновей Индии, втянутых в чуждый им конфликт. После того, что она увидела на французском фронте, ей показалось жестоким продолжать рекрутировать крестьян, которые, идя на войну, считали себя главными героями мифологической эпопеи, рассказанной им в детстве родителями. Однако все индийские лидеры продолжали агитировать за необходимость помогать Англии, включая одного адвоката, который прибыл из Южной Африки. Этот маленький человек, энергичный и бесцеремонный, жил как бедняк и защищал неимущих от богатых. Анита впервые услышала о нем из рассказов Биби, которая познакомилась с ним в Симле. Его звали Махатма Ганди. Несмотря на то что адвокат был пылким сторонником независимости, он утверждал, что Индия без англичан будет ничем и что помогать Британской империи значило помогать Индии. Он был убежден, что индийцы смогут рассчитывать на независимость или хотя бы на самоуправление только в случае победы союзников.
Анита и махараджа познакомились с Ганди в том же году, на открытии индийского университета в Варанаси, священном городе на берегах Ганга. Но что за шутки! Самые известные аристократы, приглашенные вице-королем на трехдневные празднества, были ошеломлены, услышав речь, которую произнес Ганди в университетской аудитории. Никогда раньше в Индии не звучало ничего подобного. Перед толпой студентов, знатными персонами, махараджами и махарани, разряженными по-праздничному, Ганди появился в простой одежде из белого хлопка. Невысокого роста, с непропорционально длинными руками и ногами в сравнении с туловищем, оттопыренными ушами, приплюснутым носом над тонкими седыми усами и в очках в металлической оправе, он напоминал Аните старую длинноногую птицу.
— Выставка драгоценностей, которую вы являете собой, бесспорно, прекрасное зрелище, — начал свою речь противник насилия. — Но видя его рядом с миллионами бедняков, впору сделать вывод, что Индии нет спасения, пока вы не снимите эти украшения и не передадите их в руки несчастных…
Анита подняла руку к груди, как будто желая убедиться, что изумрудное ожерелье, ее свадебный подарок, все еще оставалось на месте. Кое-кто из присутствующих был возмущен. Через общий ропот неодобрения прорвался голос одного студента:
— Выслушайте его! Выслушайте его!
Но некоторые принцы, решив, что они уже достаточно наслушались, стали выходить из зала. Анита и махараджа, находясь в одном ряду с вице-королем, не посмели уйти. К своему сожалению, они остались, чтобы выслушивать этот нескончаемый поток речи.
— Когда я узнаю, что строится очередной дворец в какой-нибудь части Индии, я знаю, что это делается на деньги крестьян. Не могут существовать дух самоуправления и независимость, если мы будем красть у крестьян плоды их труда. Что за страну мы собираемся построить таким образом?
— Заткнись! — выкрикнул кто-то.
— Наше спасение зависит только от крестьянина. Оно не придет ни от адвокатов, ни от врачей, ни от богатых землевладельцев.
— Пожалуйста, остановитесь, — попросила его организатор мероприятия, англичанка по имени Эни Безант, известная своими прогрессивными идеями. Она была основательницей этого первого индийского университета в Индии.
— Продолжай! — кричали единомышленники Ганди.
— Сядь, Ганди! — требовали другие.
Волнение стало всеобщим. Принцам и сановникам не было смысла оставаться в зале и терпеть оскорбления странного человечка. Все, начиная с вице-короля, стали покидать зал, а тем временем студенты так освистали их, что было слышно на весь город.
До этого момента никто не осмеливался сказать принцам Индии правду в лицо, такой как она есть. Ганди еще не был фигурой, известной всей стране. Сотни миллионов индийцев пока не знали его. Но популярность этого человека уже начала распространяться. Индия, которая всегда склонялась перед властью и богатством, также склонялась перед жалкими слугами бедняков. Люди по-прежнему оставались покорными тем, кто обладал материальными благами, слонами, драгоценностями, армиями, но жертвенность борцов за справедливость и их отречение уже начали завоевывать сердца бедняков.
Для Аниты, после того как она познакомилась с ним в Варанаси, Ганди стал чопао, в отличие от Биби, которая видела в нем спасителя нации, человека, способного с помощью простых жестов дойти до самых глубин души Индии, и стала одной из его последовательниц. «Те, кто хотят идти за мной, — говорил Ганди, — должны быть готовы спать на земле, носить простую одежду, подниматься до рассвета, скудно питаться, мыть за собой унитазы». В результате Биби распрощалась с локонами, обрамлявшими ее лицо, сменила свои великолепные сари из шелка на другие, из хади, необработанного хлопка, сотканного вручную. Она навсегда отказалась от бриджа, швейцарского парикмахера, который каждый день приходил к ней во дворец, чтобы сделать прическу, от вечеров с хересом и вермутом, когда она, сидя на диване, поглаживала терьера по кличке Тофа, балуя его каждый раз парочкой шоколадок, разумеется, швейцарских. Теперь Биби стала строгой вегетарианкой и бросилась колесить по дорогам Индии, следуя за своим босоногим лидером. Говорят, во время короткого отдыха она сидела за веретеном и пряла хлопковую нить, символ новой Индии, готовой сбросить с себя иго англичан и освободиться от элиты — индийских брахманов.
Если для семьи Биби происшедшее было большим потрясением, то для Аниты новость о том, что ее подруга примкнула к националистическому движению, стала тяжелым ударом. Она снова осталась одна, потеряв единственную подругу, которой могла доверять. Анита думала о Биби каждое утро, когда выезжала верхом, потому что именно она показывала ей дороги, деревни и тропки. Благодаря ей испанка научилась определять принадлежность человека к той или иной касте и религии по тому, как он завязывает тюрбан. Хотя Анита и не понимала причин, которые заставили Биби принять столь экстремальное решение, она никогда не сомневалась, что от такой беспокойной, чувствительной и экстравагантной женщины, как ее подруга, можно было ожидать чего угодно. Единственное, что было неприемлемо для Биби, так это послушно сидеть в своем дворце и ожидать, когда какой-нибудь претендент начнет за ней ухаживать. Ее родители, не хотевшие, чтобы она ехала учиться в Англию, поскольку в глубине души надеялись выдать дочь замуж, теперь были в растерянности: Биби вышла замуж за дело независимости.
А что же Анита, какое будущее ожидало ее в этом море одиночества, в которое превратилась Капуртала? Останется ли она во дворце, когда закончится война и уже не надо будет одевать солдат и поднимать боевой дух армии? Откуда брать силы, чтобы вставать с кровати каждое утро, осознавая, что теперь у нее нет ни сына, ни Биби, а муж все чаще и подолгу отсутствует? Как ей жить в семье, которая настроена против нее? Можно ли человеку существовать в искусственно созданном вакууме и постоянно думать о том, как выбраться из этой пустоты? Если бы, по крайней мере, она могла родить второго ребенка… Но мысль о родах приводила Аниту в уныние, потому что она не чувствовала в своем муже прежнего любовного пыла. «Где выход?» — спрашивала она себя, сидя в своей золотой клетке. Анита знала, что кое-кто ей завидует, но большинство презирает и даже ненавидит.
В один из дней 1917 года Анита проснулась под звуки знакомой мелодии. Это была пронзительная музыка, исполняемая довольно плохо, возможно, одним из музыкантов государственного оркестра Капурталы. «Кому пришло в голову играть в такой час?» — подумала она, потягиваясь. Спустившись по лестнице, она поняла, что музыка раздавалась не снаружи, а из одного салона дворца. Каран, сидя на диване, пытался исполнять танго на старом аккордеоне.
— Это мог сделать только ты! — радостно улыбаясь, воскликнула Анита.
— Я как заклинатель змей… Я играю танго, и ты выползаешь из норы.
Каран вернулся в Капурталу по просьбе своего отца, который нуждался в помощи и хотел поручить сыну вести государственные дела, а также те, которые появлялись на земле Удх. Для Аниты это была приятная новость. Присутствие Карана могло послужить бальзамом для ее одинокой души. По крайней мере, будет хоть один человек, с кем можно нормально поговорить, тем более что Каран одним из последних видел Викторию.
— Я проявила слабость, — призналась ему Анита, вздохнув. — Я задержалась в Аргентине, чтобы послушать Карлоса Гарделя…
— Чудесно.
— Да, но мне следовало прийти на помощь сестре, хотя это и было не по душе твоему отцу.
— Не вини себя за то, что произошло с Викторией. Даже если бы в тот момент ты находилась в Париже, вряд ли тебе удалось изменить ход событий.
— Возможно… но сомнения остались.
— Масиас не бросил бы ее.
— Да услышит тебя Господь.
С приездом Карана жизнь во дворце и в Капуртале изменилась. В этом молодом человеке было столько энергии и жизнелюбия, что его столкновение с вялым и медлительным ведением дел, традиционным для Индии, оказалось неизбежным. С нижнего этажа дворца часто доносились его протестующие крики. Как это вначале было с Биби и многими другими молодыми людьми, которые с трудом приспосабливались к жизни в Индии после долгих лет, проведенных в Англии, Каран с трудом привыкал к порядкам в родной стране. Управление здесь велось в привычном полусонном ритме, что выводило его из себя. Ему потребовалось определенное время, чтобы понять: нет смысла протестовать, поскольку в итоге ты теряешь силы и оказываешься всегда в исходной точке и, кроме того, терпишь неудачу.
Индия 1917 года, какой застал ее Каран, стала еще беднее, чем прежде. Нехватка продовольствия и инфляция, вызванная войной, создали атмосферу недовольства и волнений среди населения.
— У меня такое впечатление, что наш народ потерял доверие к белому человеку, перед которым так преклонялся, — сказал Каран своему отцу. — Война стала подтверждением тому, что европейцы могут быть такими же дикими и нерациональными, как и прочие. И если народ не будет доверять Раджу, то же самое произойдет и с установленным порядком. Индийские княжества окажутся в опасности.
— Ты преувеличиваешь. Принцы возьмут на себя всю власть, если однажды англичане решат уйти, но этого никогда не случится.
— Я так не думаю, Ваше Высочество.
— Когда закончится война, ты увидишь, что все пойдет своим чередом, — заключил махараджа.
В душе Джагатджит Сингх тоже был уверен в неизбежных переменах, но сейчас он думал не о народе, а о людях своего класса, принцах. Все его усилия были направлены на подготовку встречи махараджей, запланированную в Патиале на конец 1917 года, чтобы дать ответ на предложение, которое государственный секретарь объявил в палате общин: «Лондон готов принять как можно скорее меры для подготовки перехода Индии к самоуправлению». Принцы увидели в этом возможность получить компенсацию за свое участие в войне. Они считали себя «естественными лидерами», обладающими способностью, данной им Богом, узнавать «самые потаенные мысли и чувства народа». Вследствие этого они просили, чтобы их воспринимали «гораздо серьезнее» как политиков, и требовали «определенного участия в управлении страной». Лондон был не против, но как привести к согласию индийских аристократов, расходившихся во мнениях о форме, которую должно было принять самоуправление? Смогут ли принцы, коих в Индии насчитывалось более пятисот — бедных и богатых, прогрессивных и настоящих феодалов, — ни секунды не сомневающихся, что их власть имеет божественную природу, найти общий язык? Это было невозможно.
Каран, присутствовавший на конференции в Патиале, отдавал себе отчет, что объединить принцев для общего дела вряд ли удастся. Слишком много распрей, зависти, напряженности и соперничества. Самые либеральные — Барода, Майсор и Гвалиор — выступали за участие в правительственной ассамблее совместно с вице-королем и создание принцами федеральной палаты представителей. Но большая часть делегатов сочла это решение неприемлемым, приводя всякого рода доводы. Каран, хорошо знавший образ мышления раджей, понимал, что причиной такого решительного отказа было скорее нежелание большинства принцев сидеть на одной скамье с членами палаты, то есть с плебеями. «У этих бумажных тигров осталась только безмерная гордыня, чего явно недостаточно, чтобы управлять Индией», — думал молодой человек.
Ноябрь 1918 года. Конец войны. Капуртала праздновала вовсю, с фейерверком, великолепным приемом в L ’ Elysee, куда съехались британские офицеры и чиновники, а также сыновья махараджи. Все вернулись в Индию после того, как совершили «громаднейший труд для достижения победы», как сказал махараджа.
Для Аниты окончание войны не было окончанием химеры, а скорее наоборот. О Виктории она знала только то, что сестра вернулась к себе в парижскую квартиру. Тревожно было не то, что ее муж, Джордж Вайненс, не давал о себе знать, а Виктория могла нуждаться в деньгах (Масиас наверняка позаботился о том, чтобы сестра ни в чем не нуждалась), а то, что в Европе разразилась война, гораздо более разрушительная и смертоносная, чем та, которая только что завершилась. Речь шла о коварной болезни, которая началась у испанских солдат, сражавшихся в Африке. Смертоносный враг исчислялся в миллиардах и, кроме того, был бесконечно мал. Речь шла о вирусе «испанского гриппа», названного так по простой причине — его впервые диагностировали в Испании. Этот вирус вызвал одно из величайших несчастий в истории человечества, став самым быстрым убийцей из всех когда-либо существовавших на Земле. Этот невидимый глазом враг человечества унес жизни сорока миллионов людей, почти в три раза больше, чем жертв войны.
Анита считала дни до новой поездки в Европу. Она собиралась туда со своим мужем, приглашенным самим Клемансо на подписание договора об окончании войны, которое должно было состояться в Версальском дворце. Но ожидание казалось бесконечным. Ей уже нечего было делать в Капур-тале, разве что утешать семьи не вернувшихся с войны солдат. Она чувствовала, что теперь ее место в Париже, рядом со своей сестрой. После того как Анита узнала, что Виктория вернулась в парижскую квартирку с детьми, от нее больше не было новостей. От Бенигно Масиаса тоже. Как будто они сквозь землю провалились.
Дни перед поездкой были бурными. Во дворце Капурталы впервые за долгое время сыновья махараджи собрались все вместе. Трения и ссоры были неизбежны, потому что каждый из них рос отдельно.
Будучи более современным человеком, чем его братья, с открытым мышлением и лучшим образованием, Каран был убежден, что дни принцев, как и англичан в Индии, уже сочтены. Возможно, в. какой-то степени на его точку зрения повлиял тот факт, что он не был прямым наследником трона. Так или иначе, но эта тема стала причиной жарких семейных споров. Парамджит, первенец и наследник, видел в Каране потенциального врага, поскольку считал, что младший брат заражен идеями националистов. Кроме того, он боялся, что Каран может стать соперником и представлять серьезную опасность после его восхождения на трон. Махараджа, который догадывался о стремлении Парамджита прийти к власти, в конце концов отстранил его от государственных дел. Он предпочитал, чтобы его наследник ничего не делал, пока не придет время. Пусть развлекается, сорит деньгами, добивается рождения сына, что обеспечит будущее для династии, и, главное, не досаждает. Остальным он поручил задачи по их способностям: Амарджиту — реорганизацию армии, Махиджиту — проведение работ по канализации и водоснабжению города, а Карану, как инженеру-агроному, — управление землями Удх, а также заботы, связанные с повышением плодородия полей Капурталы.
Обожая верховую езду, Каран каждое утро выезжал на прогулку. Он бывал в деревнях, разговаривал со стариками, с крестьянами, держал руку на пульсе народа и возвращался с новыми предложениями по повышению производительности. Ему удалось убедить отца создать первый сельскохозяйственный кооператив в Капуртале и систему кредитов для крестьян на льготных условиях. Было ясно, что, несмотря на кровопролитие, которое вызвала война, Капуртала процветала во всех отношениях. Без спешки, но и без перерыва за двадцать лет доход на душу населения удвоился. Город был чистым, красивым и постепенно стал воплощением многих задумок своего господина, махараджи, чья привязанность и любовь к различным культурам привела к росту строительства. В проекте было возведение мечети наподобие той, которую Джагатджит видел в марокканском городе Фес, и кинотеатра с дорическими колоннами в настоящем греческом стиле. Со своим французским дворцом и парком Шалимар, названным так в честь садов Лахора, Капуртала постепенно превращалась в образец стиля, нечто вроде тематического парка avant Theure, в котором демонстрировались здания со всего света, что свидетельствовало о космополитизме ее короля.
Однако война оставила свой разрушительный след и на дорогах Пенджаба. Как-то утром, во время одной из своих прогулок верхом, которые были ее любимым занятием, перейдя реку вброд, Анита наткнулась на оборванных бродяг. Это были бывшие солдаты. Бросившись к ее лошади, они схватились за поводья и крикнули:
— Спешивайтесь, мемсахиб, спешивайтесь!
Анита сохранила самообладание и не стала им уступать.
— Отпустите мою лошадь! — потребовала она на пенджабском, размахивая хлыстом направо и налево. Ни за что в жизни она не позволит, чтобы у нее украли Негуса!
Тот факт, что эта строптивая мемсахиб, которую они считали англичанкой, так хорошо говорила на их языке, испугал нападавших. А когда она к тому же пригрозила им рассказать об этом лично махарадже, мужчины, на которых была военная форма Капурталы, правда уже превратившаяся в отрепья, отпустили ее. Они собирались украсть лошадь у европейки, а не у одной из жен верховного командующего.
Анита никому не рассказала об этом происшествии, поскольку знала, что тогда бы муж приставил к ней сопровождающих, а она не хотела, чтобы ее свободу ограничивали. В любом случае она была в курсе, поскольку Gazette не переставала сообщать известия о кражах и грабежах и публиковать статистику, свидетельствующую о том, что по окончании войны преступность в Пенджабе выросла в десять раз. В целом количество преступлений было настолько незначительным, что даже после десятикратного увеличения оставалось смехотворным в сравнении с Европой или Америкой. Однако было ясно, что тюрьма переполнена и система правосудия могла зайти в тупик из-за того, что многочисленные солдаты, вернувшиеся с фронтов, нападали на людей, потому что у них не было даже еды.
Несмотря на свое злоключение, Анита продолжала ездить верхом каждый день. Она делала это не из-за потребности побыть одной и уйти в саму себя, как это порой с ней случалось в прошлом, или просто из желания размяться, чтобы быть в хорошей физической форме. Казалось, она не осознавала до конца, что ее толкало на это. Но даже если бы Анита понимала истинную причину своего желания, вряд ли бы она осмелилась признаться в этом даже себе. На самом деле Анита садилась на коня, потому что во время своих поездок по полям она обычно встречалась с Караном, и тогда день принимал иной оборот. Находясь рядом с ним, таким бодрым, полным жизни, она забывала обо всем на свете, в том числе и о своей главной проблеме — одиночестве. Юноша показывал ей страну, населенную крестьянами, которые изо всех сил старались выйти из нужды.
— Всегда говорят, что индийцы — фаталисты, но это не так… — говорил Каран. — Если нам дадут возможность стать лучше, мы тотчас воспользуемся этим шансом.
<