Он поставил перед ней обтянутую кожей цисту, в какой обычно носил кувшины с молоком, и снял накрывавшую её ткань. Акка ахнула — на дне корзины посапывали два новорождённых, с поджатыми ножками, сморщенные, со стянутыми в точку ротиками.
̶ Бессмертные боги! Что это? — изумилась она.
̶ Наши дети.
̶ Где ты их взял?
̶ Нашёл.
̶ Где?
̶ Под смоковницей. Дальше не спрашивай, всё равно не скажу.
̶ А их мать? Она что, умерла?
̶ Пока жива, но жить ей осталось недолго.
̶ Значит, это дети Реи Сильвии и Марса? — в страхе прошептала Акка.
̶ Да, она родила их сегодня ночью. Амулий приказал утопить младенцев в Тибре и послал Сервия, чтобы это сделать. Но в корзине Сервия их нет, они тут, хотя Амулий уверен, что они погибли. Поэтому никто, понимаешь, никто не должен знать, что это приёмыши.
̶ Хочешь, скажу, кто их дал тебе? — медленно проговорила она.
̶ Говорю тебе, никто. Я их нашёл под деревом. А о своих догадках забудь. Эти дети наши, и люби их, как своих.
Акка почти с ужасом подняла того, который был поменьше, прижала к себе прохладное беспомощное тельце и разрыдалась. Ребёнок проснулся и добавил к её крику свой голосок.
̶ Семейный хор, — заметил Фаустул.
С трудом успокоившись, она замолчала, отдала ребёнка мужу, снова села на колоду, высвободила грудь и, замирая от счастья, приложила приёмного сына к соску.
Когда на другой день навестившая её пастушка спросила: «Правда ли, что ты родила мёртвую девочку?», она гордо ответила: «Что ты, наоборот, двух здоровенных мальчишек!»
Фаустулу действительно никто не давал детей: он в самом деле нашёл цисту в кустах под священной смоковницей, у колодца за тюремной башней. Правда, ему было сказано, когда и где искать и что там будет.
Как обычно, Фаустул принёс на рассвете в дом Гнея Клелия парное молоко. Неожиданно пастуха встретил сам Гней. Главный помощник царя спросил, как прошли роды Акки, и узнав, что ей опять не повезло, почему-то обрадовался, а потом предложил Фаустулу взять на воспитание двух младенцев. Он не скрыл, чьи они, не скрыл и опасности, которой подвергает его и себя.
̶ Мы положили в корзину Сервия двух связанных поросят, и я убедил Амулия взять с него клятву, что он не откроет цисту, мол, иначе может пожалеть детей. Надеюсь, Марс защитит их и нас, но если обман откроется, нам с тобой не дожить до вечера. Так что, пока не поздно, можешь отказаться.
Фаустул сразу согласился. Он, как и большинство горожан, сочувствовал Рее и посчитал честью спасти детей, рождённых гонимой царевной от бога. Но тут же его охватил страх. Таким, как он, следует держаться подальше от царских дел, которые творятся вокруг. Пастуху почудилось, что он шагнул в скрытую под травой трясину, и она сейчас поглотит его. Но отказываться было поздно, да и согласие, которое так естественно вырвалось у него, не было ли оно подсказано богом? Эта мысль немного успокоила Фаустула.
Тогда Гней велел пастуху оставить свою корзинку у него и пойти к восточному углу башни. В этом месте надо подождать, пока из-за угла не выйдет старуха в чёрной накидке до пят. Когда старуха скроется из глаз, следует пройти туда, откуда она шла — к священной смоковнице, возле колодца. Там в кустах и будет стоять циста, похожая на ту, с которой Фаустула привыкли видеть горожане и стража у ворот.
С бьющимся сердцем Фаустул подошёл к назначенному месту и встал у тюремной башни. Ему казалось: сейчас появится какой-нибудь стражник и непременно станет допытываться, что здесь делает пастух? Но город ещё не проснулся, и тут, вдали от рынка и жилья, было пусто. Мимо, позёвывая, прошли двое воинов, видимо, сменившиеся после ночного дежурства. Фаустул сделал вид, что поправляет узел на поясе, и они не обратили на него внимания.
Снова он ждал, думая с беспокойством, что дело сорвалось. Наконец из-за угла появилась старуха в длинном тёмном наряде. Она просеменила мимо, и Фаустул пошёл к священному дереву. Кругом никого не было, на стволе старой смоковницы с громким стуком работал дятел. То, что птица Марса охраняет детей, показалось Фаустулу хорошим знаком. Он взял из кустов корзинку, с трудом подавив желание заглянуть в неё и напустив на себя спокойствие, направился к городским воротам. Благополучно миновал их и пошёл вдоль стены и дальше на верхний луг к Акке.
Только дойдя до рощи и убедившись, что его никто не видит, Фаустул поставил корзинку на землю и открыл её. Вид спящих скорченных человечков потряс его. Наконец-то он стал отцом! Пусть не совсем настоящим — неважно. В этот миг Фаустул понял, что отныне на многие годы их жизнь зависит от него, что он любит их всей душой, таких смешных и жалких, что отныне они станут главной отрадой и главной из всех забот. Успокоенный, он прикрыл цисту и, оберегая драгоценную ношу, стал подниматься по крутой тропинке к овечьему стаду.
Пристроив детей, Гней при первом удобном случае сделал Фаустула старшим над царскими стадами, и вот не прошло ещё половины года, а пастух уже скоро будет владельцем первого в Ференте настоящего дома. А в старой землянке можно будет хранить припасы или держать в холода мелкий скот. Конечно, строить дом вне стен — рискованное дело: начнись война, его непременно спалят. Но, слава богам, войны давно не было, и вроде бы пока в Лации тихо. Ну, спалят, так спалят, но всё-таки несколько лет поживут по-человечески.
Зима. Семилетний Ромул лежит рядом с братом на досках, прикрытых козьей шкурой, накрытый тёплым, немного колючим одеялом. Окошко закрыто плотной занавеской, через неё чуть просвечивает луна. На полу в кружке камней красным светятся угли, дымок от них поднимается и уходит в дыру под потолком. Рядом на табурете и вбитых в земляной пол кольях сушится одежда, промокшая за день от возни в снегу. В высокой подставке горит сосновая щепка, при её жёлтом дрожащем свете мама Акка прядёт бесконечную нитку и поёт:
Уже глубоким снегом засыпана
Вершина Альбанской горы священной,
Леса застыли, а по озеру
Можно ходить пешком.
Огонь скорее накормим ветками,
Пускай очаг нас теплом обнимет,
Пускай наполнятся чаши винные,
Друга радует друг.
Богам на волю оставим прочее,
Сердца согреем виной и песней,
А в час урочный пусть услышится
Шёпот милой жены...
В комнату входит отец, огромный, добрый и сильный.
̶ Что, вспомнила весёлые пирушки? — спрашивает он.
̶ Нет, просто пою, чтоб ребятам лучше спалось. Эту песню сочинил Асканий в первую зиму Амулия.
̶ А ты с ним встречалась?
̶ Один раз видела в доме Гнея, когда меня пригласили потанцевать. Там он и спел эту песню. А помнишь, какие были в ту пору морозы?
̶ Морозы были годами раньше, в последний год Нумитора. Из-за них случился падеж скота, потому рутулы и полезли на нас, но им крепко досталось.
̶ А ты бился?
̶ Нет, не дорос до воина, смотрел со стены. Ладно, довольно болтать, пора укладываться.
Отец вынимает щепку из железных пальцев подставки и кидает её на угли. Родители уходят, щепка вспыхивает, на короткое время становится светло, потом она гаснет, и видно только мерцание подернутых пеплом углей в отведённом для них на полу круге. Рем давно спит, Ромул закрывает глаза и зевает. В его голове возникают и начинают жить фантазии. Их не надо придумывать, они появляются сами по себе, так приятно смотреть, слушать и чувствовать их. Вот он лепит из снега огромного пса, положившего морду между лапами, срывает с репейника колючие шарики и втыкает их в собачью морду на место глаз и кончика носа. Тогда пёс оживает, отряхивается и приглашает Ромула сесть себе на спину. Ромул несётся верхом через озеро, а рядом на таких же белых собаках скачут Рем, Тит-обжора, Цез и Лид. Бесшумные мягкие лапы почти не касаются тонкого льда. «Вот бы завтра и правда слепить такого», — думает Ромул сквозь дремоту.
Весна. Они живут в шалаше на горном лугу со смешными добрыми овцами. Ромул любит всё вокруг: маму Акку, могучего отца, сильного и ловкого брата Рема, дядю Плистина, милого дедушку Аккила с восточных лугов, пса Каниса, овец, коров, отцовского коня Луцера, и все они тоже любят его. Вообще кажется: все вокруг любят друг друга, и это замечательно. Правда, Канис не любит Рема, не подпускает к себе, рычит и скалится. Это потому, что Рем как-то ударил его палкой, но наверно, они скоро помирятся. Ещё внизу есть гуси, он тоже их любит, хотя они не ласковые. Не то чтобы злые, а недоверчивые, всегда готовы обидеться...
— Эй, сорванцы, пошли на осыпь! — зовёт Плистин.
Они берут в шалаше маленькие пращи, которые специально для них сделал дедушка Аккил, и вместе с Плистином поднимаются по тропинке через кустарник к скале, у которой сливаются две осыпи, похожие на неподвижные каменные речки. Дети учатся кидать из пращи камни: здесь их сколько хочешь, любого размера.
Праща — удивительное оружие, простая кожаная лента с утолщением посередине, но ею можно зашвырнуть камень намного дальше, чем рукой. Правда, управляться с ней нужно умеючи. Сложить петлёй, зажать один конец в кулак, а второй прижать пальцем. Потом вложить камень посередине, где петля пошире, и раскрутить пращу над головой. Камень так и рвётся наружу, натягивает ремень, кажется, — выпусти его, сразу полетит прочь. Но это обман, камень хитрит. Он полетит вовсе не в ту сторону, куда ты хочешь его швырнуть. Нужно, чтобы он летел вперёд? Отпусти конец петли в момент, когда она сбоку!
Плистин показывает дерево, в которое надо попасть, и они до бесконечности швыряют в него пращами камешки. Сперва совсем не попадали, а сейчас камни стучат о кору довольно часто, причём Ромул попадает чаще Рема, и тот сердится. Зато из лука Рем стреляет намного лучше...
С некоторых пор с ними часто появляется худенькая пятилетняя девчушка в платье из удивительно гладкой голубой ткани. Её приносит на плечах здоровенный раб, который идёт так быстро, что нянька едва поспевает за ним и всё время просит идти помедленнее. Девчушку зовут Примой, она дочь господина Гнея Клелия, и ей нужно пить молоко прямо из-под коровы, и не какой-нибудь, а Лилы, любимой коровы Гнея. Лила — рыжая, очень большая, но не страшная, а приветливая, и Ромул с ней дружит. Отец держит корову около дома, и когда гости приходят поить Приму свежим молоком, отец сам доит её, и струйки молока стучат о стенки деревянного ведёрка. А если отца нет, Лилу доит мама Акка или старушка-рабыня Лидия, которая недавно поселилась у них, чтобы помогать матери. Прима капризничает, не хочет пить, а нянька заставляет: то уговаривает, то запугивает. Из нянькиных слов Ромул понял, что молоком Приму лечат от какой-то болезни. Наконец она допивает свою расписанную чёрными узорами красную глиняную кружку, заедая принесённым из дома хлебом, и гости уходят обратно в город.
На этот раз вместе с рабом и нянькой приходит сам господин Гней. Отец где-то на пастбищах, мама Акка суетится, они с Лидией ставят перед скамейкой столик, мама приглашает Гнея отведать сыра и замечательной простокваши, какую не умеет делать никто, кроме неё. Лидия приносит угощение. Гней садится на скамью, берёт на колени Приму и просит хозяйку принять участие в завтраке и угостить за компанию близнецов.
Все рассаживаются, Акка наливает простоквашу, раздаёт ячменные лепёшки.
̶ Я слышал, у тебя долго не было детей, — говорит Гней маме. — У меня такая же история, прожил с женой девять лет, пока родилась Прима. Я уж думал, останусь бездетным, а тут у тебя такая удача, и, глядишь, вскорости и у меня. Какие молодцы у тебя выросли! А почему вы никогда не играете с Примой? — обратился он к Рему.
̶ Да ну, — отмахивается тот, — у девочек свои игры, у нас свои.
̶ А я предлагал ей покормить Лилу хлебом, — говорит Ромул, — но она не захотела.
̶ Боюсь я корову, — обиженно пищит Прима. — Вон большая какая, руку откусит!
̶ А вот и нет, — возражает Ромул, — пойдём, покажу.
̶ Да, сходи с Ромулом, — соглашается Гней и спускает дочку с колен.
Мать даёт Ромулу лепёшку, и он ведёт гостью к дереву, возле которого пасётся Лила. Корова огромна, кажется, он может пройти под ней, не задев провисшего брюха. Ромул ласково зовёт её, показывает лепёшку. Лила поворачивает голову, потом задирает её и оглашает окрестность хриплым мычанием. Девочка прячется за спину Ромула и вцепляется в его тунику.
̶ Не бойся, это она радуется, — объясняет Ромул. Он чувствует себя настоящим мужчиной, бесстрашным защитником слабых.
Ромул протягивает лепёшку, корова тянется к ней, разевает рот. Исполинские рога, гигантские уши, огромные глаза. Прима из-за плеча смыкает губы и вроде бы улыбается...
̶ А ты смелый, — восхищённо говорит Прима.
̶ Теперь навестим Каниса, — предлагает Ромул.
Прима не возражает, она уверовала в могущество спутника и ничего не боится. Они идут вдоль озера, и Ромул рассказывает ей о волшебной снежной собаке, которую он слепил зимой, а когда снег стал таять, собака ушла в озеро и, наверно, живёт там, но следующей зимой он позовёт её, и она непременно вылезет на берег. Тогда он сядет верхом, приедет на ней в город и покатает Приму.
Девочка слушает, открыв рот от удивления. Они доходят до стада овец, которое пасёт Плистин и сторожит Канис. Ромул гладит пса, и тот позволяет погладить себя и девочке. Они возвращаются, Прима под впечатлением прогулки без возражений выпивает целебное молоко, и гости уходят. После этого Прима появляется всё реже, а потом и вовсе исчезает. «Наверно, вылечилась», — думает Ромул.
Глава 4. ТАЙНЫ
В самом большом из лесов звенит
источник священный.
Воздух смрадом густым испарений
своих отравляя.
Вергилий. Энеида
Лето. Затевается большая прогулка на Альбанскую гору, к алтарю Юпитера Латиариса. Гора недалеко, город, собственно, стоит на её склоне, а Ферента чуть ниже, на уступе, где озеро.
Рано утром отец снаряжает Луцера, вьючит на него мешок с едой и плащами на случай дождя, сажает сыновей (Рема, конечно, спереди), берёт коня за узду, и они отправляются в путь. Утоптанная тропа приводит в заповедную рощу, наполненную голосами птиц. Здесь нельзя охотиться, рубить деревья, собирать орехи и ягоды. Брать можно только сухие ветки, если сами упадут с дерева, и убирать стволы упавших деревьев. Отец останавливает коня на покатой поляне. По её краю из заросшей мхом груды камней, журча, сбегает струйка воды. Там начинается прозрачный ручеёк, который бежит по гладким цветным камешкам. Дети слезают с коня, усаживаются на разложенных по траве колодах. Отец достаёт хлеб, наполняет чашку водой из родника и говорит, что это священный источник с целебной водой.
Они по очереди пьют вкусную холодную воду, а отец рассказывает, что на этой поляне, где нет места злу, время от времени собираются цари латинов и обсуждают общие дела. Те, что входят в «Союз тридцати латинских городов».
̶ А тридцать — это сколько? — спрашивает Рем, которого всегда занимают числа.
̶ Пересчитай пальцы на руках у нас троих, вот и будет тебе тридцать, — отвечает отец.
̶ Столько городов? — изумляется Рем.
̶ Городов меньше, — качает головой отец. — Это так говорится «тридцать», в смысле, много. А на деле их сейчас в союзе четырнадцать. — И он начинает перечислять: — Альба, Бовилы, Апиолы, Теллена, Тускул, Габии, Лаврент, Лавиний, Троя, Фикана...
̶ А зачем нужен союз? — интересуется Ромул, и отец объясняет, что Союз следит, чтобы латины жили в дружбе и не обижали друг друга. Столицей союза считается Тускул, он не очень далеко — вон за тем отрогом. Но всё равно между ними случаются ссоры и даже войны.
Они поели, отдохнули и вновь отправляются в путь. И сразу же на соседней поляне встречают ещё один источник. Из-под камня бьёт горячий ключ, окружённый паром и удушливым запахом тухлых яиц. Отец говорит, что он тоже священный и имеет чудесное свойство. Кто ляжет возле него спать на шкуре жертвенной овцы, увидит вещий сон. Ромул думает: «Хорошо бы достать такую шкуру и поспать Здесь. Только лучше сделать это днём и лечь с той стороны, откуда дует ветер. Интересно, что бы мне тогда приснилось?»
Тропа забирается выше и выше. Луцер шагает ровно и неспешно, под его копытами шуршат камни и прошлогодние листья. Уже день, и птицы немного угомонились. С одной стороны виден поднимающийся склон, с другой кроны деревьев, растущих ниже, которые заслоняют даль. Ромул ещё никогда не был так далеко от дома и радостно удивляется огромности мира. Но вот лес пропадает, впереди заросший травой и цветами склон, который упирается прямо в ярко-синее небо.
̶ Мы поедем на небо? — спрашивает Ромул отца.
̶ Дурак! — хохочет Рем.
̶ Не совсем на небо, малыш, — отвечает отец, — но поближе к небесным силам.
Они выезжают на широченный луг, края которого со всех сторон уходят вниз. Фаустул снимает детей с коня, они разминают ноги, оглядываются. Весь мир лежит внизу, позади бескрайний лес, впереди за глубокой лощиной лесистая гряда, а дальше в дымке видны далёкие горные цепи.
̶ Тускуланские холмы, — показывает отец, — а там вдали Сабинские горы. Они выше нашей. А теперь посмотрите туда. Видите на краю неба тёмную полоску? Это море.
Ромул видит пару сверкающих озёр, зелёную равнину, а за ней странную тёмную полосу, словно далёкую тучу с ровным верхним краем.
Отец, который признается, что сам ещё ни разу не бывал на море, рассказывает им про него, какое оно огромное, какая в нём солёная вода, и о том, что живущий в нём бог Нептун приказывает воде сбиваться в огромные живые горы — волны. Они бросают корабли, как щепки, и утаскивают в глубину.
Потом Фаустул ведёт детей к центру поляны, где лежит огромный серый камень. Он широкий и высокий, как дом. Это и есть алтарь Юпитера. Он не построен людьми, сам бог положил эту глыбу на священной вершине. Отец рассказывает о Юпитере, самом могучем и грозном из богов. У Юпитера много имён — его зовут и Диспатер — Отец дня, и Иовис патер — Отец-помощник, и другими именами. Он владеет молниями, и в грозу, когда летает среди мчащихся облаков, можно слышать его смех.
̶ А какой он? — спрашивает Ромул.
Отец задумывается:
̶ Однажды я видел его в грозовой туче. Разглядел косматую бороду и растрёпанные бурей волосы. Но, может быть, это был бог ветра?
А Ромул уже представляет себе бородатого гиганта в плаще из тёмных дождевых облаков с оторочкой из облаков белых, пушистых, просвеченных солнцем. Вот он стоит на поляне, поставив на камень исполинскую ногу. Ромул замирает от страха и уважения, а отец спокойно достаёт мешочек с жертвенным зерном, насыпает немного сыновьям в ладошки, по очереди поднимает (конечно, Рема первого), и они сыплют зёрна в одно из углублений на волнистой верхушке алтаря. Сам он высыпает на камень всё содержимое мешка.
̶ Теперь вознесём молитву, — говорит он. — Ну-ка, повторяйте мои слова и смотрите, чтобы они звучали торжественно. — И отец начинает молитву, делая частые перерывы, чтобы дети смогли повторять: «Великий правитель бессмертных, властитель молний, святозарный даритель дня...»
Ромул повторяет — сперва имена божества, потом его восхваление, в конце просьбы о благополучии стад и почему-то о защите детей Марса. Он половины слов не понимает, но ощущает важность происходящего.
На обратном пути Ромул расспрашивает отца о богах. Отец говорит о трёх главных богах латинов: Юпитере — громовержце-защитнике, Марсе — хранителе-воине, и Квирине — покровителе народных собраний. Рему все разговоры давно надоели, он что-то напевает и заплетает косички на гриве Луцера. Ромул же изводит Фаустула вопросами: «А сколько всего богов?» Отец не берётся сосчитать и говорит, что их очень много. Есть такие, о которых не знают даже этруски, да и никакие другие люди. Поэтому, молясь богам, надо добавлять слова «и вам, с которыми мы не знакомы».
̶ Боги, сынок, большей частью заняты своими делами, — объясняет он. — Чтобы обратить на себя внимание бога, нужно принести ему жертву и исполнить определённый обряд.
̶ А что такое жертва? — продолжает приставать Ромул.
Отец задумывается.
̶ Жертва, — наконец отвечает он, — это то, что нужно тебе, но ты отказываешься от этого в пользу бога. Но важно поднести её так, чтобы бог понял твоё отношение к нему и принял её. Для этого существуют правила, их и зовут обрядом.
Разговор о богах тянется всю обратную дорогу, и Ромул думает, что когда-нибудь узнает всё и изучит все до единого обряды.
Осень. Мама Акка выкурила комаров, завесила окошко тонкой тряпицей и ушла. Уже темно. Рем давно спит, а Ромул, как всегда, метает. Вот отец запряг Луцера в тележку, туда села мама, и Ромул привязал свою игрушечную, подаренную дедушкой Аккилом. И как ни странно, поместился в ней и катит вместе с родителями, да так быстро! И дедушка оказался рядом и тоже поместился. А где же Рем? Ну, конечно, вон он впереди всех, сидит верхом на Луцере...
За окошком голоса. Один — отцовский, другой незнакомый, хриплый. Чужой толкует о том, что сейчас большая вода, брод непроходим, а на этрусской стороне стоят три каравана. И как только вода спадёт, этруски перейдут, и тогда он со своими уйдёт за Аниен. Но сейчас до зарезу нужна корова.
̶ Нет, — говорит отец.
Хриплый убеждает, что лучше откупиться, чем воевать. Наконец отец соглашается отдать овцу.
̶ Три! — требует хриплый.
После долгого спора отец соглашается отдать две.
̶ Но шкуры, Кальпур, ты мне вернёшь, — добавляет он.
̶ Зачем тебе шкуры? — удивляется хриплый.
̶ Покажу. Скажу: волки заели, шкуру бросили, — объясняет отец. — А иначе — потерял или хуже того — продал. Стада-то не мои, царские.
Продолжая спорить, голоса удаляются, но мечты тем временем ушли и больше не вызываются. Наверно, всё-таки пора спать.
̶ Сегодня мы пойдём на речку мимо старого дуба, — говорит Рем.
̶ Но там же Муций со своими приятелями! — возражает Ромул.
̶ Потому и пойдём. Пусть знают, что мы их не боимся.
Ромул боится, но послушно идёт рядом с братом. Они делают вид, что не видят Муция и его друзей, которые играют во что-то вроде суда — привязали одного к стволу, встали напротив и произносят речи. Привязанный послушно ждёт своей участи.
Кажется, удалось проскочить мимо. Но нет, Мудий заметил и кричит:
̶ Смотрите, кто к нам пожаловал! А ну, малявки, зачем пришли на чужую землю?
̶ Мы не пришли, а идём мимо, на речку, — отвечает Рем, — и земля эта не ваша, а альбанская.
̶ Ишь ты, ещё рассуждает! — хохочет Муций.
Шестеро рослых, лет по двенадцать-пятнадцать, парней, забыв о привязанном к дубу товарище, окружают гостей.
̶ Сперва вам придётся с нами поиграть, — Муций потирает руки.
̶ Смотря во что, — возражает Рем.
̶ Как это во что? В войну. Вы будете вонючие рутулы, а мы альбанцы.
Рем цедит сквозь зубы:
̶ Мы не вонючие! Сам такой!
Муций поражён наглостью малыша, но делает вид, что не заметил грубости:
̶ Это понарошку. Не о вас речь. Рутулы воняют, потому что жрут морскую рыбу. Вы будете рутулы, мы возьмём вас в плен, а потом продадим в рабство.
̶ Мы с Ромулом так не играем.
̶ Дурачье, это же понарошку!
̶ Я сказал, что рабами мы не будем! Ищи других.
̶ Ах, им не хочется? — захихикал Муций. — А ты думаешь, других спрашивают, что кому хочется? Эй, центурия, взять их!
Центурия — это сотня воинов. У Муция в отряде их только семеро. Трое с радостными воплями бросаются на малышей, а двое, видимо, не желая связываться с сыновьями старшины пастухов, предпочитают роль зрителей. Рем выскальзывает из рук нападающих, в ярости бросается на Муция и впивается зубами в его правую руку. Муций взвывает от боли и замахивается левой, но Ромул валится на землю и дёргает врага за ногу. Муций падает, а Рем вскакивает ему на грудь. Братьев тут же хватают. Муций, поднявшись и шипя от ярости, кричит:
̶ Эй, отвяжите Анка, тащите верёвку!
Несколько парней бросаются к дубу, а Муций оборачивается к пленникам.
̶ Ну, зверёныши, теперь можете клянчить пощаду, — гнусавит он к слизывает кровь с прокушенной руки. — Но так просто вы её от меня не получите... Будете мне служить, а вякнете отцу, пришибу!
Ромул, которого крепко держат двое молодцов, ощущает свою беспомощность, но его наполняет гордость за то, что они почти выиграли первую схватку. Он лихорадочно ищет способ ещё как-нибудь навредить врагу, — ведь они же показали Муцию, на что способны! А дальше...
Вдруг откуда-то сверху раздаётся знакомый голос:
̶ Вот вы где! Да ещё со свитой...
Ромул поднимает глаза и видит лошадиную морду, а над ней лицо дедушки Аккила, окружённое пушистой белой бородой.
̶ Ну, победитель, — обращается дед к Муцию, — уступи мне этих двоих. Я думаю, они нелегко тебе достались, несмотря на твоё военное превосходство.
̶ Бери, — небрежно соглашается Муций, и его друзья сразу отпускают пленников. — Себе дороже связываться с начальничьим помётом. Зверёныши, привыкли жить на всём готовом.
Аккил хлопает лошадь по шее, и она направляется к дому Фаустула, всё ещё единственному настоящему зданию в Ференте. Дети идут за ним, Рем оборачивается и на прощание кричит Муцию:
̶ А с тобой я ещё рассчитаюсь!
Мама Акка устроила обед на улице перед домом. Все сытно поели, Аккил с отцом вволю наговорились о своих пастушеских делах. Потом отец отправился на Луцере объезжать пастбища, а Акка принялась развлекать старика и детей песнями:
Выхожу я на поляну —
Фавн играет на свирели,
А вокруг расселись нимфы,
Зелены и холодны.
Фавн копытом в землю стукнул:
«Ты милей и горячее!»
Стал меня ласкать и нежить,
Бородою щекотать...
Потом она уходит стирать на озеро, а дед, как всегда, рассказывает сказки. Солнце клонится к закату, дневные облака рассеялись, наступает прохладное безветрие. Они сидят втроём на скамейке под стеной, и мудрый дедушка Аккил говорит о чудесных событиях: сегодня про великого героя Персея.
Дело было далеко отсюда, у греков, в городе Аргосе. Там царствовал Акрисий, и было предсказание, что его убьёт собственный внук. Тогда Акрисий решил обмануть судьбу, хотя глупо это, идти против судьбы, потому что правильные предсказания непременно сбываются.
̶ А неправильные? — спрашивает Ромул.
̶ Лживые? Конечно, нет.
̶ А как узнать, какое правильное?
̶ В том-то и дело, что никак. Но потому и не стоит бегать от судьбы. Прими её заранее и живи, не загадывая, а то причинишь много лишних страданий себе и другим. Акрисий же решил просто не иметь внуков. У него была дочь Даная, он запер её в медной башне и никого из мужчин к ней не допускал.
̶ Как Амулий Рею? — спрашивает Рем.
̶ Вроде того, — соглашается Аккил. — Но богам никакие стены не помеха. Юпитер увидел девушку внутренним взором и золотым дождём пролился в её темницу. Вскоре она родила божественного младенца и назвала его Персеем. Акрисий сперва хотел убить обоих, но не хватило духа поднять руку на свою кровь, и он велел сделать сундук, запереть в нём мать и дитя и кинуть в море.
̶ В то море, какое видно с Альбанской горы? — спрашивает Ромул.
̶ То самое, только с другой стороны. Оно большое, это море. Вы смотрели на запад, а Аргос от нас на востоке. Наше море обходит разные земли...
̶ Не отвлекай деда, — вмешивается Рем, — пусть расскажет, что дальше.
И Аккил рассказывает, как рыбак Диктис выловил сундук и привёз пленников на остров Сериф, где он жил. Царевна поселилась у него, сын Юпитера вырос и стал всех удивлять силой и храбростью. Казалось бы, всё хорошо. Но царём этого острова был брат Диктиса Полидект. Он как-то увидел Данаю и посватался к ней. Но после Юпитера она не желала смотреть на смертных мужчин и прогнала Полидекта. Персей, конечно, встал на защиту матери. Тогда Полидект решил избавиться от него.
Как известно, самый простой способ погубить героя — послать на безнадёжный подвиг. Полидект долго думал, какое бы найти задание поопаснее, и вот что придумал. Обитало на земле в ту пору чудище по имени Медуза из рода Горгон, страшней не бывает: вместо волос на её голове росли ядовитые змеи, она их расчёсывала скорпионами. Эта Медуза Горгона умела летать без крыльев, а стоило человеку встретиться с ней взглядом, он тут же превращался в каменную статую. Так она убила много людей, а после её полёта погибали целые города! Вот её-то и велел убить Персею Полидект.
̶ Но как же можно убить Медузу? — сам себе задаёт вопрос дедушка. — Ведь любой станет камнем, едва её увидит!
Рем тут же предлагает свой способ:
̶ Надо подкараулить, когда она заснёт.