Ливия: все необходимые меры

Махмуд Джибриль опаздывал.

Это было 14 марта 2011 года, чуть более месяца после падения режима Хосни Мубарака в Египте. Всеобщее внимание уже было приковано к следующему кризису в регионе, на этот раз в Ливии, стране с населением около 6 миллионов человек, расположенной между Египтом и Тунисом вдоль средиземноморского побережья Северной Африки. Протесты против авторитарного режима многолетнего ливийского диктатора, полковника Муаммара Каддафи, переросли в полномасштабное восстание после того, как он использовал против демонстрантов чрезмерную силу. Теперь Джибриль, ливийский политолог, кандидат наук из Университета Питтсбурга, направлялся на встречу со мной от имени повстанцев, ведущих борьбу с силами Каддафи.

Я была в полете всю ночь и прибыла в Париж рано утром, чтобы встретиться с министрами иностранных дел «Большой восьмерки», ведущих промышленно развитых стран: Франции, Германии, Италии, Японии, Великобритании, Канады, России и Соединенных Штатов. Мы должны были обсудить, что можно сделать, чтобы не допустить, чтобы Каддафи уничтожал свой народ. (Россия была исключена из этой группы стран в 2014 году после вторжения в Крым, и группа опять стала «Большой семеркой», как это и было до 1998 года.) К нам присоединились министры ряда арабских стран, которые требовали проведения энергичных международных действий по защите ливийского гражданского населения, в первую очередь от ВВС Каддафи. По прибытии в Париж я провела бóльшую часть дня за закрытыми дверями в напряженных дискуссиях с европейскими и арабскими лидерами, обеспокоенными тем, что превосходящие силы Каддафи переведены в полную боевую готовность, чтобы сокрушить повстанцев.

Когда я встретилась с президентом Франции Николя Саркози, он призвал Соединенные Штаты поддержать международную военную кампанию, чтобы остановить продвижение Каддафи к Бенгази, оплоту повстанцев в восточной части Ливии. Я понимала его обеспокоенность, но пока ему не удалось меня убедить. Соединенные Штаты на целое десятилетие увязли в долгих и трудных войнах в Ираке и Афганистане, и, прежде чем мы вступим еще в один конфликт, я хотела убедиться, что все последствия будут продуманы. Поддержит ли эту операцию международное сообщество, в том числе и соседи Ливии? Что представляли собой эти мятежники, которым мы будем способствовать, и будут ли они готовы возглавить Ливию, если режим Каддафи падет? Какова конечная цель наших действий? Я хотела лично встретиться с Махмудом Джибрилем, чтобы обсудить все эти вопросы.

Мой люкс в роскошном старинном отеле «Вестан-Вандом» на улице Риволи выходил на сад Тюильри, а из окна мне была видна Эйфелева башня, светящаяся огнями на фоне парижского неба. Красота и многоцветье Парижа были так далеки от ужасов, происходящих в Ливии!

Все началось по уже знакомой схеме. Сначала, в середине февраля 2011 года, в Бенгази был арестован видный правозащитник, что вызвало волну протестов, которые вскоре распространились по всей стране. Ливийцы, воодушевленные событиями в Тунисе и Египте, стали требовать права голоса в своем правительстве. В отличие от Египта, где армия отказалась стрелять по гражданскому населению, ливийские силы безопасности активно использовали оружие против безоружной толпы. Каддафи спустил на демонстрантов иностранных наемников и головорезов. Поступали сообщения о массовых убийствах, арестах ни в чем не повинных людей и пытках. Военных приговаривали к смерти за отказ стрелять в своих сограждан. В ответ на жестокие репрессии протесты переросли в вооруженное восстание, прежде всего в тех районах страны, которые уже давно испытывали недовольство оторванным от реальности правлением Каддафи.

В конце февраля Совет Безопасности ООН, находясь под впечатлением от жестокости ответных действий Каддафи, призвал к немедленному прекращению насилия и единогласно одобрил резолюцию о наложении эмбарго на поставки оружия в Ливию, «замораживании» активов лиц, причастных к нарушению прав человека, и членов семьи Каддафи, передаче ливийского дела в Международный уголовный суд. В конечном итоге суд обвинил Каддафи, его сына Сейф аль-Ислама Каддафи и начальника военной разведки Абдаллу Сенусси в совершении преступлений против человечности. США ввели также свои собственные санкции и приступили к оказанию экстренной гуманитарной помощи для нуждающихся в ней ливийцев. В конце февраля я поехала в Женеву, в Совет по правам человека ООН, чтобы напомнить международному сообществу, что оно обязано обеспечивать защиту основных прав человека и привлекать их нарушителей к ответственности. Я сказала, что Каддафи «перестал быть легитимным руководителем страны», а «народ Ливии открыто заявил: Каддафи пришло время оставить свой пост, именно сейчас, без всякого промедления и без дальнейшего применения насилия». За несколько дней до этого в том же зале во Дворце наций делегация Ливии категорически отказалась соблюдать лояльность Каддафи и заявила о своей поддержке повстанцев. «Молодежь нашей страны сегодня своей кровью пишет новую главу в истории борьбы и сопротивления», — заявил один из дипломатов.

Через неделю повстанцы в Бенгази сформировали Переходный национальный совет. Вооруженные ополченцы по всей стране, в том числе и в западных предгорьях, получали все более широкую народную поддержку, а сторонников режима становилось все меньше. Тогда Каддафи обрушил на них всю свою огневую мощь, которой они не могли противостоять. Его танки брали город за городом. Сопротивление начало ослабевать, и Каддафи пообещал, что выследит и уничтожит всех, кто выступил против него. Ситуация становится все более удручающей. Именно поэтому Джибриль и приехал в Европу, чтобы отстаивать дело повстанцев в международных инстанциях.

Ожидая его прибытия, я размышляла о Муаммаре Каддафи, одном из самых эксцентричных, жестоких и непредсказуемых диктаторов в мире. Он представал причудливой и порой леденящей кровь фигурой на мировой сцене, со своими яркими одеяниями, амазонками-телохранителями и чрезмерной риторикой. «Те, кто меня не любит, не достойны жить!» — заявил он однажды. Каддафи захватил власть в результате государственного переворота в 1969 году и построил руководство Ливией, бывшей итальянской колоний, на смеси современного варианта социализма, фашизма и культа личности. Несмотря на то что нефтяное богатство страны удерживало режим на плаву, его прихотливый стиль управления истощил экономику и подорвал основы государственных институтов Ливии.

Являясь страной, потворствовавшей терроризму, адептом Советского Союза и распространителем оружия массового поражения, режим Каддафи стал в 1980-х годах главным противником Соединенных Штатов. В 1981 году журнал «Ньюсуик» поместил на своей обложке фотографию Каддафи с подписью «Самый опасный человек в мире?». Президент Рейган назвал его «бешеным псом Ближнего Востока», а в 1986 году осуществил бомбардировку Ливии в отместку за устроенный в Берлине теракт, в результате которого, в соответствии с замыслом Каддафи, погибли американские граждане. Каддафи заявил, что в результате авиаударов погиб один из его детей, что еще больше обострило отношения.

В 1988 году ливийские агенты заложили бомбу, которая уничтожила самолет компании «Пан Америкэн», рейс 103, над Локерби, Шотландия. Погибли 270 человек. Тридцать пять пассажиров, летевших этим рейсом, были студентами Сиракузского университета в штате Нью-Йорк. Позже я познакомилась с некоторыми из их семей, представляя их в сенате США. В моих глазах Каддафи был преступником и террористом, к которому не могло быть никакого доверия. И многие из его соседей-арабов были с этим согласны. Большинство из них конфликтовали с ним на протяжении многих лет. В какой-то момент он даже планировал убить короля Саудовской Аравии.

Когда Кондолиза Райс встретилась с Каддафи в Триполи в 2008 году, он показался ей «неуравновешенным» и обладал, на ее взгляд, «слегка жутковатым очарованием». В 2009 году в Нью-Йорке, выступая на Генеральной Ассамблее ООН впервые за все сорок лет своего правления, он произвел фурор. Он привез с собой большой бедуинский шатер, но ему не разрешили установить его в Центральном парке города. На заседании ООН Каддафи выделили для выступления пятнадцать минут, однако оно продолжалось часа полтора. Его причудливая обличительная речь включала тирады об убийстве Кеннеди и о вероятности того, что вирус свиного гриппа был на самом деле разработанным лабораторным путем вирусом, созданным как биологическое оружие. Он предложил объединить израильтян и палестинцев в одно государство с названием Израстина, а также перенести штаб-квартиру ООН в Ливию, чтобы уменьшить неудобства после длительных перелетов со сменой часовых поясов и избежать риска террористических атак в Нью-Йорке. Короче говоря, это было весьма странное представление. Но для Каддафи — весьма типичное.

Несмотря на все это, в последние годы Каддафи пытался явить миру новое лицо, отказавшись от своей ядерной программы, налаживая отношения с международным сообществом и содействуя борьбе против «Аль-каиды». К сожалению, надежда на то, что он на старости лет начал, хотя бы отдаленно, напоминать настоящего государственного деятеля, исчезла, как только в стране начались протесты. Он сразу же превратился в прежнего кровавого диктатора Каддафи.

Все это (действия непокорного диктатора, его агрессия против гражданских лиц, опасное положение повстанцев) заставило меня задуматься над тем, что говорили многие мои зарубежные коллеги: не пора ли международному сообществу выйти за рамки гуманитарной помощи и санкций и принять решительные меры, чтобы остановить насилие в Ливии? И какую роль в этом должны играть Соединенные Штаты, чтобы обеспечить и защитить наши интересы?

За несколько дней до этого, 9 марта, я присоединилась к остальным членам администрации президента Обамы, отвечавшим за национальную безопасность, которые собрались в Ситуационном центре Белого дома, чтобы обсудить кризис в Ливии. Никто из присутствующих не горел желанием дать «зеленый свет» прямому вмешательству США. Министр обороны Роберт Гейтс считал, что у США нет в Ливии существенных национальных интересов. По мнению Пентагона, наиболее приемлемым вариантом военной операции являлось бы создание в Ливии бесполетной зоны, как это было сделано в Ираке в 1990-х годах, но этого вряд ли было достаточно для того, чтобы достичь значительного перевеса в пользу повстанцев. Сухопутные силы Каддафи были достаточно мощными.

На следующий день я, выступая перед конгрессом, заявила, что не время Америке в одностороннем порядке ввязываться в нестабильную ситуацию: «Я поддерживаю тех, кто считает, что при отсутствии международной поддержки Соединенные Штаты, действуя в одиночку, окажутся в ситуации, последствия которой непредсказуемы. И я знаю, что именно так считают наши военные». Слишком часто бывало так, что другие страны с готовностью заявляли о необходимости активных мер, а затем выжидательно смотрели на Америку, надеясь, что она взвалит на свои плечи все тяготы и возьмет на себя весь риск. Я напомнила конгрессу, что «мы создали бесполетную зону над Ираком. Однако это не помешало Саддаму Хусейну продолжать убийства людей на земле и не помогло заставить его покинуть свой пост».

Генерал в отставке Уэсли Кларк, старый мой друг, который возглавлял воздушные операции НАТО в Косово в 1990-х годах, подвел итог доводов против вмешательства в колонке комментатора «Вашингтон пост» от 11 марта: «Все наши усилия по обеспечению бесполетной зоны, скорее всего, будут недостаточными и запоздалыми. Мы опять, уже в который раз, собираемся заставить наших военных заниматься принудительной сменой режима в мусульманской стране, даже если мы не можем пока заставить себя признаться в этом. Так что давайте признаем, что основополагающих условий для успешного вмешательства просто не существует, по крайней мере на данном этапе: у нас нет четко заявленной цели, законных полномочий, гарантированной международной поддержки или адекватного военного потенциала непосредственно на месте проведения операции, а действия и намерения Ливии вряд ли предвещают ясный исход».

На следующий день развитие событий в Каире стало вносить в имевшиеся планы свои поправки. Длившееся более пяти часов заседание Лиги арабских государств завершилось тем, что представители более двадцати ближневосточных стран-участниц после ожесточенных дискуссий проголосовали за обращение в Совет Безопасности ООН с просьбой об установлении бесполетной зоны в Ливии. Лига арабских государств ранее приостановила членство режима Каддафи в своих рядах, и теперь она признала Переходный национальный совет повстанцев законным представителем ливийского народа. Это были значительные шаги организации, ранее известной как клуб автократов и нефтяных магнатов. Одним из главных инициаторов этого решения был египетский дипломат Амр Муса, который находился на посту Генерального секретаря Лиги арабских государств, но рассчитывал принять участие в предстоящих президентских выборах в Египте. Данная резолюция о бесполетной зоне была отчасти его ставкой на поддержку со стороны революционных группировок, которые помогли изгнать Мубарака. Короли из стран Персидского залива поддержали ее, отчасти чтобы показать своим склонным к протестам и выступлениям народам, что они поддерживают перемены. И, конечно же, все они ненавидели Каддафи.

Если арабы были готовы взять на себя инициативу, может быть, международное вмешательство не так уж невозможно. Безусловно, это усилит давление на Россию и Китай, которые в противном случае, скорее всего, наложили бы вето на всякое действие в Совете Безопасности ООН, за которое выступали бы только западные страны. Но в заявлении Лиги арабских стран использовалось выражение «гуманитарная акция» и не было прямого упоминания о военном вмешательстве. Я размышляла о том, каких усилий будет всем стоить остановить Каддафи и помешать ему и дальше уничтожать свой народ, если Амр Муса и другие действительно проявят готовность поддержать такое вмешательство.

Когда я приехала в Париж, там находился министр иностранных дел ОАЭ шейх Абдалла бен Заид Аль-Нахайян, влиятельный закулисный деятель ЛАГ. Мы встретились в моей гостинице перед торжественным обедом «Большой восьмерки», и я настойчиво расспрашивала его, насколько высока готовность арабских государств оказать необходимую поддержку. Готовы ли они к тому, что иностранные самолеты будут бомбить территорию Ливии? И, что еще более важно, готовы ли они сами отправить туда свою авиацию? Как ни странно, на оба вопроса шейх Абдалла бен Заид Аль-Нахайян ответил утвердительно.

Европейцы были настроены еще более воинственно. Мне пришлось столько всего выслушать о военном вмешательстве от Саркози, который всегда деятелен, подвижен, всегда полон кипучей энергии, любит быть в центре событий! Франция, бывшая колониальная держава в Северной Африке, поддерживала режим Бен Али в Тунисе, и произошедшая там революция там застала Саркози врасплох. Но в Египте Франция не была активно вовлечена в развитие событий, поэтому теперь у нее появился шанс подключиться для поддержки «арабской весны», показав тем самым, что она тоже выступает за перемены. Саркози находился также под влиянием французского общественного деятеля, интеллектуала Бернара-Анри Леви, который автостопом на грузовичках, перевозящих овощи, проехал от египетской границы в глубь Ливии, чтобы лично увидеть, что там происходит. Они оба были искренне обеспокоены судьбой ливийского народа, страдавшего от рук жестокого диктатора, и настаивали на необходимости каких-либо мер.

На торжественном обеде тем же вечером я встретилась с министром иностранных дел Великобритании Уильямом Хейгом, и он также поддержал точку зрения о необходимости активных мер. Если уж и Хейг полагал, что военная акция в Ливии была необходима, то это многое значило! Я знала, что он, как и я, остерегался принимать подобные решения без уверенности в их обоснованности, проработки стратегии и понимания, каковы будут результаты этих действий.

Вернувшись в отель, я встретилась с нашим послом в Ливии Джином Кретцем и нашим недавно назначенным специальным представителем у ливийских повстанцев Крисом Стивенсом, который ранее был поверенным в делах США в Триполи. Кретц был колоритной личностью, дерзким и забавным дипломатом из северной части штата Нью-Йорк. Когда его секретные телеграммы в Вашингтон, в которых говорилось о злоупотреблениях Каддафи, были преданы огласке на сайте «Викиликс», на Кретца в Триполи обрушились угрозы, его стали запугивать, и в конце декабря 2010 года я приняла решение из соображений необходимости обеспечения его личной безопасности вернуть его в Вашингтон. К концу февраля 2011 года, по мере того как обстановка в охваченной революцией стране становилась все напряженнее, были эвакуированы и остальные наши дипломатические сотрудники. Многие выехали на пароме на Мальту. Часто на этом маршруте паром преодолевает очень неспокойное, бурное море, но, к счастью, все добрались благополучно.

Стивенс был еще одним нашим талантливым дипломатом с многолетним опытом работы в регионе. Светловолосый харизматичный калифорниец, владеющий французским и арабским языками, он работал в Сирии, Египте, Саудовской Аравии и Иерусалиме. Крис был большим любителем и знатоком старинных ливийских историй и воспоминаний и с огромным удовольствием рассказывал малоизвестные исторические факты и шутки на местном диалекте. Я попросила Криса вернуться в Ливию, чтобы наладить контакт с Переходным национальным советом повстанцев в их цитадели в Бенгази. Это была сложная и опасная миссия, но США необходимо было иметь там своего представителя. Крис согласился и принял это назначение. Его мать любила говорить, что у него всегда песок в ботинках, он постоянно находился в непрестанном движении по всему Ближнему Востоку, работая там и тут, в поисках новых испытаний и приключений. За годы работы в подобных условиях он понял, что именно в таких трудных и опасных местах интересы США чаще всего оказываются под угрозой и их крайне важно защищать с помощью квалифицированной и тонкой дипломатии. Поздней весной он с небольшой командой сотрудников прибыл в Бенгази на борту греческого грузового судна, словно какой-нибудь посланник в XIX веке, и сразу же приступил к установлению взаимоотношений с гражданскими и военными руководителями повстанцев. Он проделал такую впечатляющую работу, что я позже ходатайствовала перед президентом о назначении его нашим следующим послом в Ливии после Кретца.

Наконец, около 10 вечера Джибриль прибыл в парижский отель «Вестэн» в сопровождении Бернара-Анри Леви, который помог организовать нашу встречу. Они были довольно необычной парой: бунтарь и философ. Трудно было сразу сказать, кто из них кто. Джибриль оказался больше похож на технократа, чем на смутьяна. Он был небольшого роста, в очках, с редеющими волосами и строгими манерами. Леви, напротив, имел яркую и стильную внешность, с длинными волнистыми волосами и расстегнутой практически до пупка рубашкой. Говорят, он заявил как-то: «Бог мертв, но моя прическа безупречна». (Я бы сказала, наверное, что бог жив, но я была бы не прочь иметь безупречную прическу!)

Джибриль показался мне внушающим уважение и в высшей степени воспитанным человеком, особенно для представителя повстанцев, которых могут в любой момент уничтожить. При Каддафи, до того как присоединиться к повстанцам, он занимал пост главы Национального совета по экономическому развитию. Ему, казалось, было вполне понятно, какая предстоит огромная работа по восстановлению страны, разрушенной десятилетиями жестокости и бесхозяйственности. Он рассказал нам о том, что сотни тысяч гражданских лиц в Бенгази оказались в опасности после того, как вооруженные силы режима двинулись в сторону города, напоминая своими действиями о геноциде в Руанде и этнических чистках на Балканах. Он умолял организовать международное вмешательство.

Пока Джибриль говорил, я пыталась присмотреться к нему получше. Мы научились на горьком опыте в Ираке, да и в других местах, что одно дело — убрать диктатора и совсем другое — помочь компетентному и авторитетному правительству занять его место. И если бы Соединенные Штаты согласились вмешаться в развитие ситуации в Ливии, мы бы делали большую ставку на этого политолога и его коллег. За четыре десятилетия Каддафи систематически избавлялся от тех, кто мог представлять угрозу его правлению, и до основания уничтожил общественные институты и политическую культуру в Ливии. Поэтому нам вряд ли удастся найти там идеального Джорджа Вашингтона, ожидающего своего часа. Учитывая все обстоятельства, Джибриль и те, кого он представлял, вполне вероятно, являлись лучшими, на что мы могли рассчитывать.

В последующем я доложила Белому дому о том, что я услышала в Париже, и о своих успехах в переговорах с нашими международными партнерами. Наши союзники по НАТО были готовы принять участие и даже взять на себя руководство любой военной операцией в Ливии. Лига арабских государств также поддерживала этот сценарий, а некоторые ее участники даже выражали готовность активно участвовать в боевых действиях против своего арабского соседа (яркое свидетельство того, как далеко зашел Каддафи). Я полагала, что при голосовании по принятию жесткой резолюции в Совете Безопасности мы сможем добиться численного преимущества. Ранее нам удавалось договориться с русскими и китайцами по вопросу о принятии в 2009 и 2010 годах жестких санкций против Северной Кореи и Ирана, и я полагала, что и в этот раз мы можем добиться того же. По результатам своей встречи с Джибрилом я решила, что была немалая вероятность того, что повстанцы окажутся партнерами, заслуживающими доверия.

Мнения членов Совета национальной безопасности США относительно того, насколько разумно начинать военное вмешательство в Ливии, разделились. Некоторые, в том числе представитель США при ООН Сьюзен Райс и помощник в Совете национальной безопасности Саманта Пауэр[72], утверждали, что мы обязаны защищать гражданское население и предотвратить резню, если это в наших силах. Министр обороны Гейтс был категорически против военного вмешательства. Ветеран войн в Ираке и Афганистане и реалист в отношении того, что действительно находится в пределах возможности американских вооруженных силой, он полагал, что наши интересы в Ливии не оправдывают этих усилий. Мы все знали, что последствия вмешательства непредсказуемы. Однако войска Каддафи находились в тот момент в сотне миль от Бенгази и быстро приближались к этому городу. Мы понимали, что высока вероятность гуманитарной катастрофы, когда погибнут несметные тысячи людей. Если мы были намерены это предотвратить, необходимо было действовать немедленно.

Президент решил в качестве первого шага приступить к составлению оперативных планов и обеспечению принятия резолюции Совета Безопасности ООН по Ливии. Но было два сложных момента. Во-первых, Пентагон уже однозначно дал нам понять, что бесполетная зона сама по себе будет лишь символическим жестом, поэтому нам нужно было обеспечить поддержку со стороны ООН в случае необходимости более энергичных военных действий: права на применение «всех необходимых мер» для защиты мирных граждан. Во-вторых, президент хотел, чтобы участие США в военной операции было ограниченным, следовательно, нашим союзникам предстояло взять на себя больше нагрузки и даже обеспечивать осуществление большинства боевых вылетов. Для выполнения этих условий было необходимо приложить дополнительные дипломатические усилия, однако мы со Сьюзен были уверены, что это было возможно, и приступили к телефонным переговорам.

На следующий день на заседании Совета Безопасности в Нью-Йорке Россия настаивала на принятии слабой резолюции, призывавшей лишь к прекращению огня. Я считала, что была лишь отговорка, чтобы попытаться спутать нам карты и затормозить набиравший обороты процесс создания бесполетной зоны. Если бы нам не удалось убедить их не накладывать вето на нашу, более жесткую, резолюцию, она была бы обречена на провал. Помимо России, наше беспокойство вызывал также Китай, который имел право вето, а также некоторые непостоянные члены Совета Безопасности.

Утром 15 марта я вылетела из Парижа в Каир, чтобы встретиться с Амром Мусой и обратить его особое внимание на то, что большое значение имеет решительная поддержка странами — участницами Лиги арабских государств военного вмешательства, а также их согласие принять в нем активное участие. Было необходимо показать, что инициатива исходит именно от соседей Ливии, не от Запада, в противном случае все это не сработало бы. Муса подтвердил, что Катар и ОАЭ готовы предоставить самолеты и опытных летчиков, что было большим шагом вперед. Позже с таким же предложением выступила и Иордания. Я понимала, что эта поддержка поможет нам убедить колеблющихся членов Совета Безопасности в Нью-Йорке.

Каддафи облегчил нам работу, выступив 17 марта по телевидению и предупредив жителей Бенгази: «Сегодня вечером мы уже будем у вас, и пощады вам не будет». Он пообещал, что войска пройдут дом за домом в поисках «предателей», и велел ливийцам «хватать этих крыс». К тому времени я уже была в Тунисе и оттуда позвонила российскому министру иностранных дел Сергею Лаврову. Ранее он говорил мне, что Россия выступает категорически против бесполетной зоны, но с тех пор несколько непостоянных членов Совета Безопасности поддержали нашу резолюцию. Теперь было важно убедить россиян, что в Ливии все будет происходить по иному сценарию, нежели в Ираке или Афганистане, и открыто заявить о наших намерениях.

— Мы не хотим еще одной войны, — сказала я Лаврову. — Мы не хотим вводить наземные войска.

Однако, объясняла я, «наша цель — защитить гражданское население от жестокого массового уничтожения. Бесполетная зона — это мера необходимая, но недостаточная. Потребуются и другие действия. Время имеет решающее значение».

— Я учту слова о том, что вы не собираетесь развязывать очередную войну, — ответил он. — Но это не значит, что войны не будет.

Однако, добавил он, у русских нет намерения защищать Каддафи или спокойно наблюдать, как он уничтожает свой народ. Я объяснила, что наша резолюция будет включать предложение России о прекращении огня, но в нее также должны войти положения, дающие разрешение на международное военное вмешательство, в случае если Каддафи откажется прекратить наступление.

— Мы не можем проголосовать за, — сказал Лавров. — Но мы можем воздержаться, и тогда резолюция будет принята.

Это было все, что нам нужно. В том контексте воздержаться от голосования было почти то же самое, что проголосовать за. Позднее на прениях в Совете Безопасности, особенно по Сирии, Лавров утверждал, что его ввели в заблуждение относительно наших намерений. Эта неискренность поразила меня, поскольку Лавров, как бывший посол в ООН, не хуже всех остальных знал, что подразумевается под выражением «все необходимые меры».

Затем я позвонила Луишу Амаду, министру иностранных дел Португалии, которая была непостоянным членом Совета Безопасности. Даже если миновала опасность того, что на резолюцию будет наложено вето, необходимо было все-таки убедиться, что у нас есть большинство голосов и чем больше голосов мы получим, тем более значимым будет посыл нашей резолюции для Каддафи.

— Я хочу еще раз подтвердить, что Соединенные Штаты не заинтересованы, не намереваются и не планируют какое бы то ни было применение сухопутных войск или проведение наземной операции, — сказала я Амаду. — Мы полагаем, что, если эта резолюция будет принята, это станет серьезным сигналом опасности для Каддафи и людей из его окружения. Это может в значительной степени повлиять на то, какие действия он предпримет в ближайшие дни.

Он выслушал мои доводы и согласился проголосовать за.

— Не волнуйтесь, мы будем с вами, — сказал он мне.

Президент Обама позвонил президенту ЮАР Джейкобу Зуме и привел ему такие же доводы. Сьюзен лоббировала эту резолюцию среди своих коллег в Нью-Йорке. Французы и англичане тоже многое сделали для принятия данной резолюции. В конце концов результатом окончательного голосования стало 10 голосов за, 0 — против, при пяти воздержавшихся. Бразилия, Индия, Китай и Германия при голосовании присоединились к выжидательной позиции России. Теперь у нас на руках были полномочия для защиты гражданского населения Ливии «всеми необходимыми средствами».

Почти сразу проявились различные осложнения и серьезные противоречия между различными сторонами.

Президент Обама очень ясно дал понять и нашим сотрудникам, и нашим союзникам, что Соединенные Штаты будут участвовать в военной операции для обеспечения соблюдения резолюции ООН, но только в ограниченной форме. Для обеспечения бесполетной зоны, в первую очередь, необходимо было вывести из строя систему ПВО правительственных войск Ливии. Соединенные Штаты были лучше всего подготовлены и оснащены для выполнения этой задачи, чем любой из наших партнеров. Но президент хотел, чтобы авиация союзников взяла на себя инициативу в проведении военного вмешательства как можно раньше, и твердо стоял на том, что американские военнослужащие не будут в этом участвовать. «Нога нашего солдата не ступит на эту землю!» — это стало для нас своеобразным заклинанием. Все это означало, что нам необходима была широкая и хорошо скоординированная международная коалиция, которая могла бы и взять на себя инициативу после того, как американские крылатые ракеты и бомбардировщики расчистят для этого путь. Вскоре я выяснила, что объединить всех наших союзников в совместной миссии как единую команду будет намного труднее, чем кто-либо из нас мог предположить.

Саркози был готов возглавить международную коалицию. Накануне голосования в ООН он был самым активным сторонником международного военного вмешательства, и теперь он видел в этом возможность для Франции вновь играть роль крупной мировой державы. Он предлагал широкому кругу европейских и арабских стран собраться 19 марта, в субботу, в Париже на экстренный саммит для обсуждения выполнения резолюции ООН. Однако наш союзник по НАТО Турция в демонстративном порядке не была приглашена на этот форум. Между Саркози и премьер-министром Турции Эрдоганом отношения уже давно были напряженными из-за возражений Франции по поводу вступления Турции в Евросоюз. В дальнейшем Эрдоган стал занимать излишне осторожную позицию по Ливии, и Саркози начал предпринимать все меры, чтобы исключить Турцию из коалиции. Это оскорбление возмутило Эрдогана, и он стал еще более решительно высказываться против вмешательства.

Разговаривая с министром иностранных дел Турции Давутоглу, я попыталась, насколько это было возможно, смягчить эту болезненную реакцию.

— Прежде всего, я хочу заверить вас, что мы настоятельно советовали пригласить Турцию на саммит, — сказала я.

Как я и опасалась, Давутоглу был весьма огорчен. «Мы ожидаем начала операции в рамках НАТО, и вдруг в Париже проходит встреча, а нас не приглашают», — сетовал он, и не без оснований. Был ли это демарш Франции, или это явилось решением международной коалиции? Я объяснила, что саммит был организован французской стороной и что мы настаивали, чтобы сама военная операция проходила под руководством НАТО.

В Париже я передала послание президента Обамы о том, что мы ожидаем объединенного выступления всех союзников по коалиции. Как только мой самолет приземлился, я позвонила шейху Абдалле бен Заиду Аль-Нахайяну. Я уже рассказывала, что это оказался очень непростой разговор. Шейх Абдалла бен Заид угрожал вывести ОАЭ из участия в коалиции, поскольку США выступили с критикой действий Эмиратов в Бахрейне.

Затем, еще до начала официальной встречи, Саркози и британский премьер-министр Дэвид Кэмерон отвели меня в сторону и доверительно сообщили, что французские военные самолеты уже вылетели в направлении Ливии. Когда остальные узнали о том, что Франция поспешила начать операцию, это вызвало бурю негодования. Итальянский премьер-министр Сильвио Берлускони, такой же волевой и рвущийся на авансцену, как и Саркози, был особенно разгневан. В соответствии с негласным правилом, старые колониальные державы должны были взять на себя инициативу в решении кризисов в их бывших владениях. С учетом этой традиции позднее именно Франция направила свои войска в Мали и в Центрально-Африканскую Республику. Что касается Ливии, бывшей итальянской колонии, Берлускони считал, что Италия, а не Франция должна была возглавить коалицию. Более того, из-за своего стратегического местоположения, глубоко выдающегося в Средиземное море, Италия располагала естественными возможностями для обеспечения большей части воздушных боевых вылетов на ливийском направлении. Италия уже начала предоставлять некоторые из своих военно-воздушных баз для самолетов союзников по коалиции. И вот теперь Берлускони посчитал, что действия Саркози отодвигают его на задний план. Он пригрозил выйти из коалиции и закрыть доступ на базы своей страны.

Помимо ущемленного самолюбия, Берлускони и другие лидеры имели все основания для обид и беспокойства. По опыту войны на Балканах и в Афганистане нам было известно, что координировать многонациональные военные операции — дело сложное. Если нет четкого подчинения по линии командования и управления, если нет стремления совместно реализовывать единую стратегию, такие военные операции могут превратиться в опасную неразбериху. Представьте себе, что с десяток разных стран направили бы военные самолеты в Ливию, не координируя друг с другом свои полетные планы, цели и правила взаимодействия. В небе было бы столпотворение, была бы высокая вероятность какого-нибудь происшествия, в котором пострадали бы люди.

Поскольку США имели в своем распоряжении самый большой боевой потенциал, на начальном этапе мы взяли на себя руководящую и координирующую роль. Затем, по логике, руководство военным вмешательством должны были взять на себя страны НАТО. Альянс уже имел опыт объединенного военного командования и координации совместных действий в предыдущих конфликтах. Саркози эта идея не нравилась. По его мнению, это могло означать, что Франции достанется меньше славы. Он полагал также, что, если миссия в Ливии станет военной операцией НАТО, это может оттолкнуть арабский мир, который своей поддержкой помог поколебать общественное мнение перед голосованием в ООН. Катар и ОАЭ заявили о своей готовности направить самолеты, чтобы обеспечить бесполетную зону, — но не откажутся ли они предоставлять их, если операция будет проходить под флагом НАТО? Более того, блок НАТО строится на основе консенсуса, что означает, что любой член, включая Турцию, может заблокировать какие-либо действия. Нам пришлось приложить много усилий в ООН, чтобы закрепить формулировки, разрешавшие применение «всех необходимых мер» для защиты гражданского населения. Это было нужно для того, чтобы можно было не только помешать авиации Каддафи наносить удары по городам повстанцев, но и чтобы иметь возможность остановить его танки и наземные войска, прежде чем они достигнут Бенгази. Это получило неофициальное название «зоны, запретной для сухопутных войск». Но Эрдоган и другие настаивали исключительно на организации бесполетной зоны без ударов с воздуха по наземным целям. Саркози опасался, что, если НАТО будет, руководить операцией, нам в конце концов придется бессильно наблюдать, как горит Бенгази.