Начавшееся 15 января 1863 года восстание в Варшаве изменило положение журналистов. Если раньше их статьи можно было рассматривать как способ оказать влияние на политику правительства, то после начала восстания они оказались перед выбором: либо поддержать правительство и выступить против восставших за подавление мятежа, либо встать на сторону восставших, но это значит открыто выступить против правительства.
Герцен писал: «Они не хотели отстранить восстания, они избрали кровь!». Однако в равной степени обвиняет он в случившейся трагедии и польскую аристократию, которая ничего не сделала для того, чтобы предотвратить ее. С иными чувствами обращается издатель «Колокола» к польским повстанцам. Он видит в них героев, в которых «изящно сочетались два великих наследства двух великих покойников: все чистое, восторженное и преданное рыцаря, со всем доблестным и могучим древнего римского гражданина».
Но особенно выделяет Герцен трагизм положения русских солдат, вынужденных «либо быть палачами людей, вызванных на восстание, либо идти против своих». Вину за эту трагедию он возлагает на власти российские и польские: «Горе властям, так искушающим, так бросающим смятение в душу - насильственно рассекая совесть и противопоставляя одно - другому, одну любовь другой, святыню самобытной совести и нравственного права личности святыне родовой связи, предания, крови».
Оценки польского восстания в целом, остались неизменными долгие годы. Но эта позиция сделала Герцена очень уязвимым. Он как и солдаты оказался вынужден либо выступить против невинных, либо против своих. В случае войны бывает необходимо определиться с позицией - либо «за», либо «против». Противник восстания, Герцен выражает симпатию к повстанцам. Он за Россию, но печатно поддерживает поляков. «... Мы с Польшей, потому что мы за Россию. Мы со стороны поляков, потому что мы русские. Мы хотим независимости Польши, потому что мы хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих... Да, мы против империи, потому что мы за народ!».
Герцен и не упускает возможности высказаться по поводу позиции Каткова и определить свою: «...Холопы слова, литературные опричники и полицейские вестники, доморощенные и проживающие, называют их и нас изменниками России, говорят, что мы стоим в рядах злейших врагов ее, и пр....». Герцен не упускал случая нанести удар по Каткову, если предоставлялась возможность показать, что рисуемая в «Русском Вестнике» и «Московских ведомостях» картина не совсем соответствует действительности.
Ответил на польское восстание и Катков. Позиция Каткова по польскому вопросу рассматривалась в историографии. Он призывал русских людей сплотиться вокруг трона, выступить против поляков. «Борьба наша с Польшей не есть борьба за политические начала, это борьба двух народностей, и уступить польскому патриотизму в его притязаниях - значит подписать смертный приговор русскому народу». Катков, призывая «постоять за себя», впрочем замечал, что не следует забывать «о долге справедливости к родственному нам народу польскому». Катков обвиняет поляков в том, что они создали в России национальных революционеров, «а эти пророки и герои Русской земли», вместе с «заграничными прорицателями» сами не подозревают, «чьих рук они создание».
Обозначаются им границы «польского вопроса». Они отнюдь не в независимости Польши. Речь идет о возрождении Великой Польши, «от моря до моря». «Поляки владели и теперь хотят владеть областями, искони заселенными русским народом». Далее он пишет, что, если борьба примет те размеры, к которым стремятся польские патриоты, то «не найдется ни одного Русского, который не поспешил бы отдать свою жизнь в этой борьбе».
«Московские ведомости» и «Русский вестник» отмечают, что основной силой польского восстания в западных и юго-западных губерниях является польская шляхта. Но основную массу населения составляют русские крестьяне. Чтобы уничтожить саму почву мятежа, рекомендуется проводить русскую колонизацию, края путем продажи секвестированных земель русским помещикам, кредитование их, устройство аукционов в пользу русских и т.д.
Категорически отрицает Катков федерацию, как возможную форму государственного устройства. «Нет ничего противнее здравому политическому смыслу, как эта «федеральная» или «федеративная» форма, выдаваемая за идеал государственного устройства... Злейший враг не может придумать для России ничего хуже этой мысли, ничего более противного политическому чувству Русского народа, которое он воспитал и выстрадал всею своею историей». И хотя слова эти сказаны об отношениях с Финляндией, очевидно, что они являются ответом на предложение будущего федерального устройства России. Понятно, кто тот «злейший враг», предлагающий дать ход «одной из самых пагубных государственных форм». Чаще всего это предложение встречается на страницах «Колокола».
Федеральную форму Катков считает разлагающим начало, которым пользуются революционные учения. Саму же революцию он считал глубоко чуждой России. Продолжая старый спор о роли Москвы и Петербурга, «Московские Ведомости» убеждали своих читателей в том, что носителем революционных идей является петербургская интеллигенция, революционные элементы абсолютно отсутствуют в русском народе Но опасность все же существовала в виде пропаганды. России «...грозила почти такая же мистификация, которая разыгрывалась тогда с большим успехом в царстве Польском». При этом он обвиняет "отдельные элементы", что они "были близки к тому, чтобы превратиться в такое подземное правительство, какое теперь властвует в Польше». Не стесняясь в выражениях, Катков обозначает эти элементы: «помешанный фразер из Лондона», «чудовищные прогрессисты, коммунисты и социалисты». Отметим, что Герцену он отводит первое место. Были и в России какие-то тайные общества и организации. Но русское государство, с точки зрения Каткова, спасло именно то, что в любом месте России, кроме Петербурга «революционная гниль» вызвала бы лишь смех.
Именно герценовскую пропаганду обозначил Катков своим главным врагом и бросался в бой каждый раз, как у него появлялось подозрение на какие-то ростки идей «Колокола». Не упускал он случая и нанести удар по своим старым противникам -славянофилам. Весьма интересна в этом плане критическая заметка по поводу статьи «Роковой вопрос», опубликованной в журнале «Время». Чувство патриотизма воинственного редактора "Московских ведомостей" не могло допустить, чтобы «...в русском обществе кто-нибудь брал на себя должность судьи между русскими и поляками, между православием и католичеством и под личиной судебного беспристрастия произносил приговор в пользу польской цивилизации».
Катков следующим образом оценивает деятельность Герцена: «Апостолы нового порядка вещей... были в руках у опытных польских революционеров презренным орудием... Может ли быть что-нибудь позорнее, что-нибудь презреннее той роли, которую играли эти наши преобразователи человечества с их "Колоколом», с их революционными прокламациями, в которых добродушно предлагалось вырезать до 100000 помещиков и провозглашение демократической и социальной республики... и их планом раздробить Россию и покрыть ее фаланстерами». Особенного внимания заслуживает тот факт, что Герцен не печатал никаких прокламаций и уж тем более не призывал ни к резне, ни к раздроблению России. Здесь Катков идет на откровенную ложь и подлог и делает это спокойно, уверенный в своей безнаказанности.
Герцен отмечал, что польское восстание 1863 года закрыло одну главу русской истории и открыло новую. В отличие от прежних польских восстаний, в этот раз в России есть люди, которые не могут молчать «перед убиением целого народа». Он подчеркивает, что в нем «нет алчного патриотизма, теряющего всякую идею справедливости, когда можно стяжать клочок земли» и педагогического кретинизма ученого раба, помогающего своему ландсфатеру не выпускать на волю народы...». И в то же время Герцен призывает честных людей выступить пробив "подлых, подкупных органов, «натравливающих русских солдат на поляков, чтоб нечистая речь их потерялась за нашим криком негодования». Совершенно очевидно, что под этими органами понимались прежде всего издания Каткова, который больше других призывал к решительной расправе с инсургентами.
Подводя краткий итог, можно сказать, что польское восстание заставило Герцена и Каткова занять определенные позиции. Верный себе, Герцен поддержал поляков, как людей, которые борются за национальную и социальную свободу. Такая позиция позволила Каткову превратить литературную полемику в политическую и обернуть против своего противника силу государства и общественного мнения. При этом Катков настаивал, что революционные идеи - порождение поляков, которые только и мечтают о расчленении России. Борьба против Герцена и поляков с его точки зрения - это борьба за сохранение и преобразование русского государства. Такая позиция позволяет Каткову предстать в роли «спасителя Отечества», а это, в свою очередь, дало возможность начать наступление на своих оппонентов из либеральных кругов. При этом издатель «Московских ведомостей» использует имя Герцена как оружие в хитрой политической интриге. Меняется и манера публикаций Каткова. С целью добиться необходимого общественного мнения он все чаще прибегает к прямой лжи.
Заключение
Проекты решения «польского вопроса», изложенные в «Колоколе» и изданиях Каткова, составляют основу по изучению общественной мысли начала 1860-х гг. В них проявилась непримиримость мировоззрения русских журналистов по отношению к нации и государству.
Оба автора теоретически допускают отделение Польши. Герцен при этом исходит из права наций на самоопределение. Катков же опирается на волю монарха с целью укрепления государства.
Именно в эти годы определилось их принципиальное различие. Катков всячески поддерживал сильную государственную власть и видел в польском движении серьезную для нее угрозу. Герцен настаивал на праве наций, в том числе и поляков, и русских, на национальное самоопределение. При этом он хотел не раздробления государства, но объединения его на федеративном принципе, который Катков категорически отрицал.
Начавшаяся реформа изменила отношение к полякам. Герцен видел в них радикальную силу, способную оказывать давление на российское правительство. Катков - угрозу процессу реформ. Поэтому «Колокол» поддерживал польское движение, «Русский вестник» начал против него, а, вместе с тем, и против Герцена, прямую борьбу.
Поддержка восставших была для Герцена тяжелым шагом. Защищая принцип, он открыто выступил против государства и соотечественников. Это позволило Каткову бороться с ним уже не как с литературным, но как с политическим противником, не считаясь со средствами.После 1863 года Герцен, как и поляки, становится оружием Каткова для борьбы с его противниками - либералами.
Поддерживая право наций на самоопределение, демократ, социалист и космополит Герцен становится большим сторонником национальной идеи, чем «либеральный консерватор» Катков, который боролся за укрепление имперского космополитического государства. Это противоречие губительно сказалось на авторитете "Колокола" и его издателя. Зато «Московские ведомости», отстаивавшие интересы империи, обрели славу национальной газеты, а их издатель воспринимался современниками как первый журналист нации.
Таким образом, можно заключить, что по польскому вопросу, одному из самых острых в начале 60-х годов ХIХв., Герцен поддержал стремление поляков к самоопределению. Идее империи он противопоставил идею федерации свободноопределившихся народов.Катков резко выступал против польских патриотов, считая, что вся инициатива по польскому вопросу должна принадлежать государству, а не польским борцам. Он считал идею федерациикрайне опасной для государства и резко выступил против. Герценовскую позицию он оценивал как антигосударственную.
После 1863 года полемика Каткова с Герценом по польскому вопросу, как таковая, была прекращена. Используя падение авторитета «Колокола», его малый тираж и недоступность русскому читателю, Катков наполнил свои издания лживыми публикациями. И польские революционеры, и Герцен стали орудиями для его борьбы против русского либерализма. Против своей воли Герцен оказался участником борьбы, к которой не имел никакого отношения. Трагизм его положения заключался в том, что он это понимал, протестовал, но его протесты не были слышны в России.