(5) Игры в честь Аполлона[2743]в консульство Квинта Фульвия и Аппия Клавдия [212 г.] состоялись впервые, справил их городской претор Публий Корнелий Сулла; потом их справляли уже все подряд городские преторы, но обет справить их давался на один только год, и дня не назначали. (6) В этот год тяжкое моровое поветрие постигло и Город, и окрестности; смертей, правда, было не так уж много, но болели долго. (7) Во всем Городе на перекрестках молились о прекращении бедствия; городскому претору Публию Лицинию Вару велено было предложить народу закон: справлять эти игры во веки веков и в установленный день[2744]. Он первый и справил их в третий день до квинктильских нон. День этот с той поры остается праздничным.
24. (1) И слухи об арретийцах с каждым днем становились тревожней, и беспокойство сенаторов усиливалось. Гаю Гостилию написали, чтобы он немедленно взял заложников у арретийцев. За заложниками – принять их и привести в Рим – послан был с военной властью Гай Теренций Варрон. (2) Как только он прибыл, Гостилий ввел в город легион, стоявший лагерем у ворот, расставил, где нужно, военные караулы, созвал на форум сенаторов и приказал дать заложников. (3) Когда сенаторы попросили двух дней отсрочки, Гостилий ответил: пусть сейчас же представят заложников сами, иначе завтра он заберет у сенаторов всех детей. Военным трибунам, префектам союзников и центурионам он велел охранять ворота, чтобы никто ночью не вышел из города. (4) Приказ выполнили кое‑как; пока стражу еще не выставили у ворот, семеро виднейших сенаторов еще до ночи выскользнули вместе с детьми из города. (5) Когда на рассвете следующего дня стали созывать сенат, их не оказалось. Их имущество было распродано. У остальных сенаторов взяли сто двадцать заложников – собственных их детей. Они были переданы Гаю Теренцию, чтобы везти их в Рим. (6) А он в донесении сенату представил положение в Этрурии более опасным, чем раньше. Словно опасались мятежа, готового разразиться; Гай Теренций получил приказ ввести один из двух городских легионов в Арретий и держать его там как гарнизон; (7) Гай Гостилий пусть обходит с остальным войском весь край и пресекает всякую возможность переворота. (8) Гай Теренций, войдя с войском в Арретий, потребовал у должностных лиц городские ключи; ему ответили, что они затерялись; решив, что их скорей нарочно спрятали, он приказал изготовить другие ключи ко всем воротам и сделал все, чтобы стать в городе хозяином; (9) он настоятельно предостерегал Гостилия, чтобы тот не надеялся на спокойствие в Этрурии, если не будет принимать все меры предосторожности.
|
|
25. (1) О тарентинцах в сенате шел большой спор. Фабий, тут же присутствовавший, защищал покоренных им, но остальные были настроены враждебно и приравнивали их к кампанцам: преступники одинаковые. (2) Сенат по предложению Мания Ацилия постановил: в городе стоять гарнизону, тарентинцам никуда из города не выходить;[2745]дело их рассмотреть, когда в Италии станет спокойнее. (3) Не менее горячо спорили о Марке Ливии, коменданте Тарентской крепости: одни требовали сенатского порицания за то, что из‑за его беспечности[2746]город был выдан врагам; (4) другие – награды ему: пять лет продержался он в крепости; Тарент возвращен благодаря ему, и только ему. (5) Враги крайностей говорили, что такое порицание – дело цензоров, а не сената. Того же мнения был и Фабий, добавивший, что Тарент возвращен, конечно, благодаря Ливию, о чем без конца твердят в сенате его друзья; не мог бы он быть возвращен, не будь раньше потерян.
|
|
(6) Консул Тит Квинкций Криспин отбыл с подкреплением к бывшему войску Квинта Фульвия Флакка в Луканию. (7) Марцелл не мог уехать, пока не выполнит обязательных обрядов: еще в Галльскую войну он при Кластидии дал обет поставить храм Чести и Доблести;[2747](8) но понтифики воспрепятствовали освящению этого храма, ибо нельзя двум божествам быть в одном помещении: если туда попадет молния или случится какое‑то знамение, трудно будет его искупить – непонятно будет, какому богу приносить жертву; (9) да и нельзя двум божествам (кроме некоторых) приносить одну жертву. Спешно построили еще отдельный храм Доблести, и все‑таки эти храмы сам Марцелл не посвятил[2748]. (10) Только после этого он отправился с пополнением к войску, которое год назад оставил в Венузии.
(11) Криспин в Бруттии попытался осадить Локры[2749](Тарент принес Фабию слишком уж большую славу) и вытребовал из Сицилии разные метательные и стенобойные машины. Оттуда же вызваны были и корабли, чтобы напасть на город со стороны моря. (12) Осаду, однако, пришлось бросить: Ганнибал подошел с войском к Лацинию[2750], а Криспин хотел соединиться с Марцеллом, который, по слухам, уже вышел из Венузии. (13) Он вернулся в Апулию, и консулы разбили два лагеря между Венузией и Бантией[2751], меньше чем в трех милях друг от друга. (14) И Ганнибал вернулся в эти края, как только война была отведена от Локр. Консулы, оба – люди горячие, почти ежедневно выстраивали войско для битвы в уверенности, что война будет завершена, если враг вступит в сражение с объединенными консульскими войсками.
|
|
26. (1) Ганнибал, в прошлом году дважды сражавшийся с Марцеллом, побивший его и побитый им, не надеялся и не боялся попусту, понимая, что соединившихся консулов ему не одолеть. (2) Он целиком занялся своими хитростями и стал подыскивать место для засады. (3) Пока что происходили незначительные схватки с переменным успехом; консулы, думая, что так может протянуться все лето, все‑таки решили, что можно продолжать осаду Локр, и предписали Луцию Цинцию переправиться с флотом из Сицилии под Локры. (4) А для осады с суши велели вести туда часть войска, стоявшего гарнизоном в Таренте. (5) Кое‑кто из фурийцев уведомил об этом Ганнибала, и он послал занять дорогу к Таренту. Там, под холмом, на котором стояла Петелия[2752], он поставил в укрытии три тысячи всадников и две тысячи пехоты. (6) Римляне, не выславшие вперед разведчиков, наткнулись на них: около двух тысяч было убито; около полутора тысяч взято в плен живыми; бежавшие рассеялись по лесам и полям и вернулись в Тарент.
(7) Между римским и пунийским лагерем был лесистый холм[2753], которого сначала никто не занял: римляне не знали, какова сторона, обращенная к врагу; Ганнибал считал, что он удобнее для засады, чем для лагеря. (8) Посланные туда ночью конные нумидийские отряды спрятались в чаще леса; днем оттуда никто не показывался, чтобы издали не увидели вооруженного. (9) В римском лагере[2754]ворчали: надо занять этот холм и укрепиться на нем: если его займет Ганнибал, враг будет прямо на нашей шее. (10) Это задело Марцелла. «Не пойти ли нам самим с конниками на разведку?– обратился он к сотоварищу.– Увидим все своими глазами, тогда и решим, как лучше». (11) Криспин согласился, и они отправились вдвоем, взяв с собой двести двадцать всадников, из них сорок фрегелланцев, остальные этруски[2755]. (12) Сопровождали их военные трибуны Марк Марцелл, сын консула, и Авл Манлий, а также два префекта союзников – Луций Аррений и Маний Авлий. (13) Некоторые писатели передают, что консул Марцелл в этот день совершал жертвоприношение: у первой овцы печень оказалась без головки, у второй все было на месте, головка печени выглядела даже увеличенной, (14) и гаруспику не понравилось, что вслед за внутренностями неполными и безобразными[2756]появились уж слишком благоприятные.
27. (1) Консул Марцелл страстно хотел сразиться с Ганнибалом и считал, что их лагеря слишком далеки один от другого. (2) Выйдя за вал, он распорядился, чтобы солдаты были наготове; если холм, который они осмотрят, окажется подходящим, то пусть собирают все снаряжение и поднимаются.
(3) Перед лагерем была небольшая равнина; от нее на холм вела со всех сторон открытая взгляду дорога. Нумидиец‑лазутчик, стороживший отнюдь не в надежде на что‑то важное, а просто на случай, если кто‑то из римских солдат в поисках дров или корма для лошадей забредет слишком далеко от своего лагеря, подал знак: пусть все сразу выскакивают из своих укрытий. (4) Нумидийцам следовало встретить врага на пути к вершине, но не раньше, чем другие обойдут римлян с тыла и отрежут им дорогу назад. Тут‑то они с громким криком со всех сторон и кинулись на врага. (5) Консулы оказались во впадине, откуда не могли выбраться ни на вершину, занятую врагом, ни к себе в лагерь: они были окружены. Схватка длилась бы дольше, если бы бегство этрусков не напутало всех остальных. (6) Покинутые этрусками фрегелланцы продолжали биться, пока рядом с ними и подбодряя их сражались еще невредимые консулы, (7) но, когда увидели, что оба консула ранены, что Марцелл, пронзенный копьем, умирая, падает с лошади, тогда немногие уцелевшие обратились в бегство – с Криспином, в которого попали два дротика, и Марцеллом‑младшим, тоже раненным. (8) Погиб военный трибун Авл Манлий, один из префектов союзников[2757]– Маний Авлий был убит, а другой – Луций Аррений – взят в плен; из консульских ликторов пятеро попали в руки врагов; остальные либо были убиты, либо бежали с консулом; (9) сорок три всадника погибли либо в бою, либо во время бегства; восемнадцать попали живыми в плен. (10) В лагере уже поднялась тревога, собирались идти на помощь консулам, когда увидели, что к лагерю направляются раненые: консул, сын другого консула и горсточка уцелевших в этой злосчастной вылазке. (11) Смерть Марцелла вообще плачевна, но особенно потому, что, вопреки возрасту – ему было за шестьдесят – и большому опыту военачальника, он так неосмотрительно подверг смертельной опасности себя с сотоварищем и почти что все государство[2758].
(12) Я долго ходил бы вокруг да около, если бы захотел разобраться в разноречивых сведениях писателей о смерти Марцелла. (13) Не говоря о других, Целий трояко рассказывает об этом событии: сначала следуя народной молве, потом – написанной надгробной речи Марцелла‑сына, участника всего дела; наконец – его, Целия, собственным разысканиям и заключениям. (14) При всех различиях большинство согласны в том, что Марцелл вышел из лагеря ознакомиться с местом, и все – что попал в ловушку.
28. (1) Ганнибал считал, что враг сильно напуган смертью одного консула и ранением другого; пользуясь случаем, он сейчас же перенес лагерь на холм, где сражались. Там он нашел и похоронил тело Марцелла[2759]. (2) Криспин, напуганный и смертью сотоварища, и своей раной, ушел в тишине следующей ночи и разбил лагерь, как только оказался в горах на месте высоком и со всех сторон защищенном. (3) Оба вождя размышляли: один – как подстроить ловушку, другой – как ее избежать. (4) Ганнибал снял с мертвого Марцелла его кольцо; Криспин, боясь, что он поможет Ганнибалу в его хитростях, разослал по соседним городам гонцов с известием: консул Марцелл убит, кольцо его в руках врага, пусть не верят никаким письмам, сочиненным от имени Марцелла. (5) Незадолго до того, как консульский гонец пришел в Салапию, туда доставлено было письмо Ганнибала, сочиненное от имени Марцелла: он следующей ночью прибудет в Салапию;[2760]пусть гарнизонные солдаты будут наготове, вдруг потребуется их помощь. (6) Горожане почувствовали обман: Ганнибал зол на них не только за отпадение, но и за то, что они перебили его всадников, он ищет случая их наказать. (7) Отослали обратно гонца (это был римский перебежчик), чтобы без лишнего наблюдателя воины делали что хотят, расположили караулы горожан в подходящих местах на городской стене и по городу. (8) С особым тщанием расставили стражу и часовых; у ворот, через которые, как считали, войдет враг, поставили лучших воинов гарнизона.
(9) Ганнибал подошел к городу около четвертой стражи; впереди были перебежчики, вооруженные по‑римски. Они подходят к воротам, говорят все по‑латыни, будят стражу и приказывают отворить ворота – «консул прибыл». (10) Стража, словно спросонок, толчется, торопится, старается открыть ворота. Их закрывала опущенная решетка[2761], одни приподнимали ее рычагами, другие тащили канатами вверх – на такую высоту, чтобы под нею можно было пройти не сгибаясь. (11) Как только проход открылся, перебежчики ринулись через ворота; вошло их около шестисот, тут канат отпустили, и решетка с грохотом упала. (12) Перебежчики входят как в мирный город, беспечно неся оружие за плечами; часть салапинцев нападает на них, а другая со стен и надвратной башни камнями, кольями, дротиками отгоняет оставшегося снаружи врага.
(13) Так ушел от Салапии Ганнибал, попавший в свою же ловушку; он направился к Локрам – освобождать их от осады, которую Луций Цинций вел неотступно, пользуясь доставленными из Сицилии осадными и метательными машинами. (14) Магон уже не рассчитывал удержать и защитить этот город, когда с известием о смерти Марцелла мелькнул ему первый проблеск надежды. (15) Затем явился гонец: Ганнибал отправил вперед нумидийскую конницу, а сам ускоренным маршем идет вслед с пехотой. (16) Магон[2762], которому со сторожевой башни подали знак, что нумидийцы близко, сам вдруг открыл ворота и яростно устремился на врага. Сначала бой, слишком неожиданный, шел с переменным успехом, (17) но когда появились еще и нумидийцы, то римлян охватил такой страх, что они кинулись к морю и своим кораблям, бросив свои орудия и машины, которыми разбивали стены. Так приход Ганнибала освободил от осады Локры.
29. (1) Криспин, узнав, что Ганнибал пошел в Бруттий, велел военному трибуну Марку Марцеллу привести из Венузии войско, которым прежде командовал второй консул, (2) а сам со своими легионами отправился в Капую. Тяжело раненный, он едва вытерпел дорожную тряску, написал в Рим о смерти коллеги и о своем тяжелом состоянии: (3) явиться в Рим на выборы он не может, так как не перенесет дороги; очень беспокоится, как бы Ганнибал не повернул из Бруттия к Таренту; пусть пришлют к нему легатов, людей разумных, с которыми он хотел бы поговорить о государственных делах.
(4) Письмо прочитали – смерть одного консула весьма опечалила сенат; очень напугала болезнь другого. Квинта Фабия‑сына послали в Венузию к войску, а к консулу направили трех легатов: Секста Юлия Цезаря, Луция Лициния Поллиона и Луция Цинция Алимента, только что вернувшегося из Сицилии. (5) Им поручено было сказать консулу: раз он сам не может прибыть в Рим на выборы, то пусть он на римской земле назначит диктатора для проведения выборов. (6) Если консул отправился в Тарент, то пусть претор Квинт Клавдий отведет легионы туда, где он сможет защищать возможно больше союзнических городов.
(7) Тем же летом Марк Валерий[2763]с сотней кораблей отбыл из Сицилии в Африку, высадился у города Клупеи[2764]и опустошил много земель, не встретив почти никакого вооруженного сопротивления. Неожиданно услышав о приближении пунийского флота, грабившие быстро сели на корабли. (8) У пунийцев было восемьдесят три корабля; римляне разбили врага недалеко от Клупеи: восемнадцать кораблей были захвачены; остальные обращены в бегство; в Лилибей[2765]вернулись с большой добычей, захваченной и на суше, и на кораблях.
(9) Тем же летом Филипп пришел на помощь ахейцам, которые его о том умоляли[2766]. Лакедемонский тиран Маханид донимал их на границах, этолийцы опустошали их земли, переправив свое войско через пролив между Навпактом и Патрами (местные жители называют его Рионом[2767]). (10) Поговаривали, что и Аттал, царь Азии, которого этолийцы на своем последнем собрании выбрали на высшую в их народе должность, намерен переправиться в Европу.
30. (1) Поэтому когда Филипп высадился в Греции у города Ламия[2768], этолийцы под водительством Пиррия, выбранного ими на этот год в преторы[2769]вместе с отсутствовавшим Атталом, выступили против него. (2) С ними были вспомогательные войска от Аттала и около тысячи римских моряков, присланных Публием Сульпицием. Над Пиррием и его войском Филипп дважды одержал победу, истребив в каждой из этих битв около тысячи противников. (3) Перепуганные этолийцы укрылись за стенами Ламии; Филипп повел свое войско назад к Фаларе[2770], расположенной у Малийского залива, когда‑то эти места были густо населены – гавань там превосходная, вокруг безопасные стоянки для кораблей и много других удобств на море и на суше. (4) Туда пришли послы от египетского царя Птолемея, от родосцев, афинян и хиосцев, чтобы прекратить войну между Филиппом и этолийцами; этолийцы пригласили миротворцем и соседа Аминандра, царя афаманов[2771]. (5) Все они, правда, не столько беспокоились об этолийцах – народе, чересчур грубом для греков, – сколько боялись, что вмешательство царя Филиппа в дела Греции грозит ее свободе. (6) Разговоры об условиях мира отложили до собрания ахейцев, для него были назначены место и день, а пока добились перемирия на тридцать дней. (7) Оттуда царь направился через Фессалию и Беотию в Халкиду на Евбее, чтобы не допустить высадки Аттала, который, по слухам, собирался туда с флотом. (8) Оставив в Евбее гарнизон на случай, если там появится Аттал, он с небольшим числом всадников и легковооруженных пехотинцев прибыл в Аргос. (9) Тут народ поручил ему устройство игр в честь Геры и Немейских игр[2772], ибо македонские цари, по их словам, ведут свое происхождение из этого города[2773]. С игр в честь Геры он отправился прямо в Эгий[2774]на собрание союзников, задолго до того назначенное.
(10) Говорили о том, как покончить с этолийской войной, – хотели, чтобы ни у римлян, ни у Аттала не было повода вступить в Грецию. (11) Все эти планы этолийцы расстроили, едва истек срок перемирия и они узнали, что Аттал прибыл в Эгину[2775], а римский флот стоит у Навпакта. (12) Приглашенные на совет ахейцев, где присутствовали и посольства, которые вели в Фаларе переговоры о мире, этолийцы сначала стали жаловаться на некоторые мелкие нарушения перемирия, (13) а в конце концов объявили, что война не кончится, если ахейцы не вернут мессенцам Пилос, римлянам – Атинтанию, а Скердиледу и Плеврату – ардиеев[2776]. (14) Филипп счел неслыханным делом, что побежденные ему, победителю, диктуют условия мира. Он сказал, что и раньше слушал разговоры о мире и заключил перемирие, отнюдь не надеясь, что этолийцы успокоятся, но для того, чтобы все союзники были свидетелями: он искал мира, а этолийцы – повода к войне. (15) Филипп распустил совет, не добившись мира; оставил четыре тысячи воинов защищать ахейцев, а у них взял пять военных кораблей, (16) рассчитывая добавить их к карфагенскому флоту и кораблям, идущим из Вифинии[2777]от царя Прусия; он решил в морском сражении разбить римлян, давно уже господствовавших у этого побережья. (17) Сам он с этого собрания вернулся в Аргос: приближалось время Немейских игр, при праздновании которых он хотел присутствовать.
31. (1) Царь был занят подготовкой игр и дал себе на эти праздничные дни передышку от военных забот, а Публий Сульпиций, выйдя с флотом из Навпакта, пристал между Сикионом и Коринфом и опустошил эту плодороднейшую область[2778]. (2) Слух об этом заставил Филиппа покинуть игры; он стремительно выступил с конницей, приказав пехоте идти вслед; римлян, ничего такого не ожидавших и разбредшихся с тяжелой добычей по равнине, он прогнал к судам. (3) Римский флот вернулся в Навпакт, не успев порадоваться добыче; прошел слух о победе, пусть и незначительной, но над римлянами. (4) Праздники провели в великой радости особенно потому, что Филипп, угождая народу, снял царский убор с головы, скинул пурпурный плащ и вообще всю царскую одежду и обликом сравнялся со всеми – для свободных граждан нет ничего приятнее. (5) Такое поведение Филиппа позволило бы надеяться на свободу, если бы не его невыносимый безобразный разгул. Днем и ночью с одним или двумя спутниками бродил он по городу, заходя в дома женатых людей (6) как частное лицо, чтобы, не привлекая к себе большого внимания, дать волю своей распущенности; и свободу, пустым призраком которой он поманил других, обратил в свой произвол. (7) Не все, однако, можно было купить или выпросить – были и преступления и насилия: мужьям и родителям становилось опасно сдерживать неуместной строгостью царский разгул. (8) А Филипп еще отнял у главы ахейцев Арата[2779]его жену Поликратию и увез в Македонию, обещая на ней жениться.
(9) Закончив среди этих гнусностей Немейские игры, он спустя несколько дней отправился к Димам[2780], рассчитывая выгнать гарнизон этолийцев, который позвали и приняли в свой город элейцы[2781]. (10) Киклиад (ахейский главнокомандующий[2782]) и ахейцы встретили царя недалеко от Дим: элейцев, не ладивших с остальными ахейцами, они ненавидели и этолийцам были враждебны, считая, что те подняли на них римлян. (11) Следуя от Дим с объединенным войском, Филипп и ахейцы перешли реку Ларис, которая разделяет области Элеи и Дим.
32. (1) Войдя в область врага, они в первый день опустошали ее, а на второй – в боевом строю подошли к городу, послав вперед конницу: гарцуя перед воротами, конники вызывали этолийцев, охотников до вылазок. (2) Ни царь, ни ахейцы не знали, что Сульпиций переправился с пятнадцатью кораблями из Навпакта в Киллену, высадил четыре тысячи вооруженных воинов и в ночной тишине незаметно вошел в Элиду 149a. (3) Поэтому они от неожиданности перепугались, когда увидели меж этолийцев и элейцев римское оружие и знамена. (4) Царь сначала хотел увести обратно свои войска, но между этолийцами и траллами (это иллирийское племя) уже завязалось сражение, и царь, видя, как теснят его солдат, бросился с конницей на римскую когорту. (5) Лошадь, пронзенная копьем, упала, и царь свалился через ее голову – завязалась яростная битва; римляне наседали на царя, свои его защищали. (6) Мужественно бился он сам; ему, пешему, пришлось отбиваться от всадников. Бой был уже неравен; вокруг царя пали многие, многие были ранены; наконец он, выхваченный из боя своими воинами, ускакал на другом коне.
(7) В этот день он разбил лагерь в пяти милях от города элейцев. На следующий день он повел все войско к ближайшей элидской крепостце – она зовется Пирг[2783], – где, по слухам, собралось множество сельских жителей, пригнавших туда из боязни грабежа и свой скот. (8) Эту беспорядочную и безоружную толпу он захватил, пока люди еще не опомнились от страха; добыча вознаградила за позор под Элидой. (9) Когда царь делил добычу и пленных (людей было четыре тысячи, а всякого скота до двадцати тысяч голов), явился гонец из Македонии: какой‑то Аэроп, сообщил он, подкупив начальника крепости и гарнизона, взял город Лихнид[2784], захватил несколько селений дассаретиев[2785]– и подстрекает дарданов[2786]. (10) Филипп бросил ахейско‑этолийскую войну, оставил для защиты союзников две тысячи пятьсот разного рода воинов под началом Мениппа и Полифанта, (11) а сам из Дим через Ахайю, Беотию и Евбею пришел через десять дней в Деметриаду[2787]в Фессалии.
33. (1) Там его встретили другие гонцы: смута, сказали они, ширится; дарданы бродят по всей Македонии, уже захватили Орестиду[2788]и спустились в Долину аргеста[2789]; среди варваров всюду ходит молва, что царь убит. (2) В схватке с разорителями полей под Сикионом[2790]конь понес его прямо на дерево, и один рог с его шлема обломился о сук. (3) Какой‑то этолиец рог подобрал и принес в Этолию к Скердиледу; тот узнал украшение с царского шлема; оттого и пошла молва о смерти царя. (4) После ухода Филиппа из Ахайи Сульпиций[2791]направился с флотом к Эгине и соединился с Атталом. (5) Ахейцы одержали победу над этолийцами и элейцами недалеко от Мессены[2792]. Царь Аттал и Сульпиций перезимовали на Эгине.
(6) В конце этого года консул Тит Квинкций назначил Тита Манлия Торквата диктатором проводить выборы. Сам консул умер от раны; одни передают, что в Таренте, другие в Кампании. (7) Никогда ничего подобного не случалось: ни одного памятного сражения не было, а консулы оба убиты, государство осиротело. Диктатор Манлий назначил начальником конницы Гая Сервилия, курульного эдила. (8) Сенат в первое же заседание велел диктатору устроить Великие игры: в консульство Гая Фламиния и Гнея Сервилия [217 г.] городской претор Марк Эмилий справлял их и дал обет справить в следующие пять лет[2793]. Диктатор справил игры и дал обет справить их в следующий срок. (9) Поскольку оба консульских войска стояли рядом с врагом, не имея командующих, сенат и народ отложили другие дела и занялись выборами консулов – таких, чтобы сумели уберечься от всяких пунийских козней. (10) Всю эту войну полководцы страдали от своей поспешности и горячности; (11) а в этом году, горя желанием сразиться, неожиданно попали в ловушку, (12) но бессмертные боги, сжалившись над римским народом, пощадили безвинное войско, за свою опрометчивость поплатились жизнью только сами консулы.
34. (1) Сенаторы искали, кого выбрать в консулы: среди прочих особенно выделялся Гай Клавдий Нерон – ему и подыскивали сотоварища. (2) Считалось, что он человек превосходный, но более пылок и скор, чем требуется в такое время и против такого врага, как Ганнибал: (3) рядом с таким консулом должен стоять и его сдерживать разумный и осмотрительный человек. Был Марк Ливий, уже давно по окончании консульства осужденный народом[2794]. (4) Он так тяжело переживал эту обиду, что удалился в деревню и много лет не показывался ни в Риме, ни вообще на людях. (5) Почти на восьмом году после его осуждения консулы Марк Клавдий Марцелл и Марк Валерий Левин заставили его вернуться в Город; был он в худой одежде, длинноволос, с запущенной бородой; и лицо, и весь его вид говорили, что он хорошо помнит обиду. (6) Цензоры Луций Ветурий и Публий Лициний заставили его остричься, сбрить бороду, одеться как следует, прийти в сенат и принять участие в жизни государства, (7) но он и тогда выражал согласие либо одним словом, либо молча присоединяясь к тем, с чьим мнением был согласен. Так продолжалось, пока его не заставило встать и высказаться дело о добром имени Марка Ливия Маната[2795], его родственника. (8) Тут все повернулись к человеку, столь долго молчавшему, – о нем заговорили. Решили, что он несправедливо обижен народом, и это принесло большой вред: так долго в такой тяжелой войне не пользовались ни советом, ни службой такого человека. (9) Гаю Нерону нельзя было дать в сотоварищи ни Квинта Фабия, ни Марка Валерия Левина: не дозволено, чтобы оба консула были патрициями; (10) по той же причине нельзя и Тита Манлия, да он уже и отказался от консульства и, конечно, откажется вторично, а консулы Марк Ливий и Гай Клавдий очень подойдут друг другу.
(11) Народ не отверг предложенного сенатом, (12) и только один человек, а именно тот, кому предложена была эта честь, был не согласен и обвинял сограждан в легкомыслии: его не пожалели, когда он ходил в одежде отверженного, а теперь, против его воли, предлагают ему белую тогу кандидата, смешивая почет с наказанием. (13) Если они считают его честным человеком, то почему осудили, как бесчестного преступника? Если они признали его виновным, то почему, сочтя его первое консульство своей ошибкой, вверяют ему второе?
(14) Сенаторы корили его за эти речи и жалобы и напоминали о Марке Фурии[2796], которого вызвали из ссылки и он восстановил родной город на его прежнем месте: как строгость отца, так и строгость родины смягчишь, терпеливо ее перенося. (15) Стараниями всех Марк Ливий и Гай Клавдий были избраны в консулы.
35. (1) Через два дня были выборы преторов: в преторы были выбраны Луций Порций Лицин, Гай Мамилий, Гай и Авл Гостилии Катоны. По окончании выборов, отпраздновав игры, диктатор и начальник конницы сложили свои полномочия. (2) Гай Теренций Варрон был отправлен в Этрурию в звании пропретора, с тем чтобы Гай Гостилий оттуда пошел в Тарент к войску, которым прежде командовал консул Тит Квинкций; (3) Луций Манлий[2797]должен был отправиться послом за море и посмотреть, что там делается; в Олимпии в этом году будут как раз Олимпийские игры, на которые собирается множество греков[2798]. (4) Если ему удастся спокойно пройти через вражеские земли, пусть явится на эти игры, чтобы уведомить сицилийцев, бежавших во время войны в Грецию, и тарентинских граждан, высланных Ганнибалом, о том, что они могут возвращаться домой и что римский народ возвращает им все имущество, какое было у них до войны.
(5) Наступающий год грозил, казалось, множеством опасностей: консулов государство лишилось, граждане упрашивали вновь избранных поскорее приступить к жеребьевке провинций, заранее, еще до вступления в должность, узнать, кто чем будет ведать и против кого воевать. (6) По почину Квинта Фабия Максима сенат постарался примирить новых консулов друг с другом. (7) Их взаимная неприязнь была всем известна; Ливия же несчастье ожесточило, ему казалось, что его презирают. (8) Он был более неуступчивым и говорил, что незачем мириться, что он будет действовать осмотрительней, чтобы его неудачи не возвеличили сотоварища‑недруга. (9) Сенат, однако, своим авторитетом заставил их отложить всякую вражду и заняться делами государства в полном единодушии.
(10) Провинции их не соприкасались, как бывало прежде, – воевать им назначено было в противоположных концах Италии: одному – против Ганнибала в Бруттии и Лукании, другому в Галлии против Газдрубала, который, по слухам, уже подходил к Альпам. (11) Получивший по жребию Галлию должен был выбрать, какое захочет из двух войск: стоявшее в Галлии или стоявшее в Этрурии, а к выбранному добавить городское. (12) Ведающий Бруттием наберет новые городские легионы, а себе возьмет войско одного из консулов прошлого года; (13) оставшееся консульское войско возьмет проконсул Квинт Фульвий, власть которому продлевалась еще на год. (14) Гаю Гостилию, которому раньше сменили Этрурию на Тарент, теперь сменили Тарент на Капую и дали один легион, которым в прошлом году командовал Фульвий.
36. (1) С каждым днем росла тревога: Газдрубал идет в Италию. Из Массилии[2799]прибыли гонцы с вестью о том, что Газдрубал уже в Галлии и (2) галлы возбуждены разговорами о том, что у него с собой много золота и он набирает наемников. (3) Когда массилийцы возвращались домой, с ними отправлены были послами из Рима Секст Антистий и Марк Рета; пусть посмотрят, как обстоят дела. Послы донесли, что их люди с помощью массилийцев, связанных с галльскими старейшинами, все разузнали: (4) Газдрубал с огромным войском в эту весну перейдет через Альпы; сейчас его задерживает только то, что зимой Альпы непроходимы.