(5) Никогда за всю войну не было в одном сражении убито столько людей: карфагеняне расплатились за победу под Каннами гибелью полководца и войска. (6) Убито было пятьдесят шесть тысяч врагов, в плен взято пять тысяч четыреста человек, захвачено много всякой добычи, золота и серебра. (7) Освобождено было больше четырех тысяч пленных римских граждан – утешение в потерях этого сражения. Победа была отнюдь не бескровной: погибло около восьми тысяч римлян и союзников[2848]. (8) Победители так пресытились кровавой бойней, что, когда на следующий день консулу Ливию доложили, что цизальпинские галлы и лигурийцы, не участвовавшие в сражении или спасшиеся бегством, уходят беспорядочной толпой без предводителя, без знамен и что можно, послав один конный отряд, перебить их всех, (9) тот ответил: «Пусть останется хоть один человек, чтобы рассказывать о нашей доблести и поражении врага»[2849].
50. (1) В следующую же ночь после битвы Нерон двинулся обратно в Апулию; идя еще скорее, чем шел сюда, он на шестой день вернулся к своему лагерю и к стоявшему рядом врагу. (2) Встречавших его на пути было мало, потому что гонца вперед не посылали, но люди не помнили себя от радости. (3) А что до тревоги, в какой был Рим, не зная об исходе сражения, и радости при известии о победе – этого ни рассказать, ни описать. (4) После того как узнали о походе консула Клавдия, сенаторы, не пропуская ни дня, с восхода и до заката, сидели в курии, а народ толпился на форуме. (5) Матроны, которые сами помочь ничем не могли, обратились к молитвам и ходили от храма к храму, беспокоя богов моленьями и принося обеты.
(6) И вот в Город, взволнованный и встревоженный, дошли сначала смутные слухи: говорили, что двое всадников из Нарнии[2850]прибыли прямо с поля битвы в лагерь, загораживавший путь в Умбрию[2851], с известием о том, что враг уничтожен. (7) Слушали с недоверием – известие было очень важным и радостным, трудно было и понять всю важность случившегося, и поверить такому счастью; мешала сама быстрота известия: битва ведь произошла два дня назад. (8) Затем пришло письмо, посланное из лагеря Луцием Манлием Ацидином, об этих всадниках из Нарнии. (9) Это письмо пронесли через форум, к трибуналу претора; оно заставило сенаторов выйти из курии, к дверям которой сбежалось столько народа, началось такое смятение и свалка, что войти в курию гонец не смог: его тащили, расспрашивали, кричали, пусть письмо прочтут сначала с ростр, а потом уже в сенате. (10) Наконец должностные лица угомонили толпу; с людьми поделились радостью – народ не мог опомниться. (11) Письмо прочли сначала в сенате, затем в народном собрании; каждый воспринял известие по‑своему: одни доверчиво и радостно, другие не верили и ждали консулов или их послов.
|
|
51. (1) И вот наконец пришла весть о приближении послов. Люди всех возрастов кинулись им навстречу; каждый хотел первым наглядеться и наслушаться. (2) Улицы были забиты народом до самого Мульвиева моста[2852]. (3) Послы – Луций Ветурий Филон, Публий Лициний Вар, Квинт Цецилий Метелл – пришли на форум, сопровождаемые пестрой толпой: все их расспрашивали о происшедшем – обращались и к ним, и к их спутникам. (4) Каждый, услышав, что вражеская армия вместе с вождем погибла, а римские легионы целы и консулы живы, делился своей радостью с другими. (5) Послы с трудом добрались до курии, еле удалось отогнать толпу, чтобы не смешивались с сенаторами и в сенате прочли письмо. Оттуда послов провели к народу. (6) Луций Ветурий прочел письмо, потом обо всем рассказал подробнее под одобрительные возгласы, а то и громкие крики собрания – люди не могли сдержать своего ликования. (7) Одни пошли в храмы благодарить богов, другие домой сообщить женам и детям такую радостную весть[2853].
|
|
(8) Сенат назначил трехдневное молебствие, ибо консулы Марк Ливий и Гай Клавдий уничтожили вражеское войско с его предводителем и сохранили свое. Об этом молебствии претор Гай Гостилий объявил собравшемуся народу; на молебствие стеклась толпа мужчин и женщин. (9) Целых три дня народ не выходил из храмов: матроны, одетые как можно богаче, вместе с детьми благодарили богов так, словно война уже окончена и бояться нечего. (10) Эта победа изменила положение дел в государстве: люди стали, как в мирное время, заключать сделки, продавать, покупать, давать взаймы, уплачивать долги.
(11) Консул Гай Клавдий, вернувшись в лагерь, велел бросить перед вражескими постами голову Газдрубала (он ее тщательно сохранил и привез с собой), показать пленных африканцев в оковах, а двоих развязать и отправить к Ганнибалу рассказать о том, что произошло. (12) Ганнибал, удрученный и семейным горем, и бедой государства, говорят, воскликнул: «Узнаю злой рок Карфагена»[2854]. (13) Он снялся с лагеря; союзнические войска стянул в дальний угол Италии, в Бруттий: без этого он не мог их сберечь; туда же он перевел всех жителей Метапонта, выселенных из своих домов, и тех луканцев, которые находились под его властью.
|
|
КНИГА XXVIII
1. (1) Из‑за перехода Газдрубала через Альпы[2855]основная тяжесть войны легла на Италию, и в Испании стало, казалось, легче, но вдруг там вспыхнула снова война такая же, как раньше[2856]. (2) Римляне и пунийцы в Испании располагались так: Газдрубал, сын Гисгона, отошел к самому Океану и Гадесу;[2857](3) во власти Сципиона и римлян было побережье Нашего моря[2858]и почти вся Восточная Испания. (4) Ганнон, прибывший вместо Газдрубала Баркида из Африки с новым войском[2859], соединился с Магоном и в глубине страны, вдали от обоих морей, – в Кельтиберии[2860]– быстро набрал и вооружил многолюдное войско. (5) Сципион послал против него Марка Силана[2861]с пехотой (самое большее в десять тысяч человек) и пятьсот всадников. (6) Силан шел большими переходами по неудобным дорогам через темные лесистые ущелья, каких много в Испании, и все же сумел предупредить не только известия о своем появлении, но даже слухи о нем и подошел к врагу. Проводниками ему служили перебежчики‑кельтиберы. (7) Они же, когда до врагов оставалось миль десять, сообщили, что по двум сторонам дороги находятся два лагеря: слева стоят кельтиберы – только что набранное войско численностью более девяти тысяч, – а справа пунийцы. (8) Их лагерь надежно защищен караулами и часовыми – правильной военной охраной. У кельтиберов – варваров и новобранцев – все делается как попало: они у себя дома и бояться им нечего. (9) Силан решил сначала напасть именно на них. Чтобы его не заметили с карфагенских постов, он взял, сколько мог, влево и, послав вперед разведчиков, быстро двинулся на врага.
2. (1) Он был милях в трех, но никто из врагов его не заметил – кругом бугры и заросшие кустарником холмы. (2) Солдатам он велел расположиться в скрывавшей их глубокой лощине и поесть; тем временем вернулись разведчики и подтвердили слова перебежчиков. (3) Римляне свалили свои вещи в груду, взяли оружие и правильным строем пошли на врага. Они были в одной миле от неприятеля, когда их увидели и сразу засуетились; Магон прискакал из своего лагеря при первой же тревоге.
(4) У кельтиберов было четыре тысячи тяжеловооруженных и двести всадников, то есть полный легион, – эту главную силу войска Магон вывел вперед, легковооруженных оставил в резерве. (5) Едва солдаты вышли за вал, как римляне пустили в них дротики; (6) испанцы пригнулись, закрывшись щитами, затем распрямились, чтобы метнуть свои. Римляне, как обычно, приняли дротики на сомкнутые щиты, затем сошлись грудь грудью с врагом и стали биться мечами. (7) Кельтиберам, привыкшим в бою перебегать с места на место, трудно пришлось на неровном поле, и проворство их оказалось бесполезным, а римлянам, приученным сражаться не сходя с места, бугры не мешали; (8) правда, впадины и кусты не позволяли держать строй – биться приходилось или один на один, или попарно. (9) Бежать отсюда кельтиберам было трудно, и римляне могли резать их, словно связанных. (10) А когда почти все тяжеловооруженные были убиты, началось истребление уже отчаявшихся легковооруженных и карфагенян, что пришли было на подмогу из другого лагеря. (11) Магон, а с ним две – не более – тысячи пехотинцев и вся конница скрылись с поля боя, едва началось сражение; Ганнон, второй военачальник, вместе с теми, что пришли, когда сражение было уже проиграно, живым был взят в плен. (12) А бежавшие вместе с Магоном – почти вся конница и остатки старой пехоты – на десятый день прибыли под Гадес к Газдрубалу;[2862]новобранцы‑кельтиберы рассеялись по ближайшим лесам, а оттуда разошлись по домам.
(13) Эта победа пришлась весьма кстати – она положила конец не столько войне, уже возгоревшейся, сколько той, что началась бы, если бы карфагенянам попустили, призвав кельтиберов, втянуть в войну и другие племена. (14) Силана Сципион сердечно поблагодарил; у него появилась надежда разом закончить войну, если только он сам не затянет все по собственной медлительности. Для того он и направился с войском в Дальнюю Испанию против Газдрубала. (15) Пуниец стоял тогда лагерем в Бетике[2863], удерживая союзников в повиновении. Внезапно он сразу снялся с лагеря и начал отступать к Океану, к Гадесу – это было похоже на бегство. (16) Газдрубал счел, что, пока вся армия при нем, у римлян всегда найдется предлог на него напасть, и поэтому, прежде чем переправиться в Гадес, распределил свое войско по разным городам: стены пусть защищают солдат, а солдаты оружием – стены.
3. (1) Сципион, видя, что война расползлась повсюду и придется брать города по одному, счел это дело чересчур долгим, хотя не таким уж трудным, и повернул назад. (2) Но чтобы не оставлять эту область врагу, он послал своего брата Луция Сципиона с десятью тысячами пехоты и тысячью конницы осаждать богатейший в тех местах город: варвары называли его Оронгий[2864]. (3) Он находится в области бастетанского племени месессов[2865]; земля там плодородная; местные жители добывают и серебро. Из этой крепости Газдрубал делал набеги на жителей внутренних областей.
(4) Луций Сципион расположился лагерем возле города, до начала осадных работ он послал к городским воротам людей разузнать настроение горожан и посоветовать им испробовать лучше римскую дружбу, чем римскую силу. (5) Дружелюбного ответа он не получил; Сципион обвел город рвом и двойным валом и разделил свое войско на три части, с тем чтобы пока одна занята осадой, другие две отдыхали. (6) На приступ пошла первая часть, завязалась жестокая битва, которая шла с переменным успехом; трудно было под градом дротиков подойти к стенам и поднести лестницы. (7) А тех, кто успел приставить лестницы к стенам, сбрасывали вниз заготовленными для этого вилами или подцепляли железным захватом[2866], чтобы втащить на стену. (8) Сципион понял, что малочисленность нападающих уравнивает силы, а положение врагов лучше уже потому, что они на стене; он отвел первую часть своего войска и с обеими остававшимися пошел на приступ. (9) Это внушило такой ужас осажденным, уже уставшим от битвы с одной частью Сципионова войска, что они тут же бежали со стен, а воины пунийского гарнизона, испугавшись, что город предан, оставили свои посты и сгрудились все вместе. (10) Горожан обуял страх: если неприятель войдет в город, убивать будут всех без разбора – пунийцев ли, испанцев ли. (11) И вот ворота вдруг распахнулись – из города хлынула толпа людей, державших перед собой щиты, чтобы прикрыться от дротиков, и поднявших правую руку в знак того, что меч брошен. (12) Трудно сказать почему – то ли их издали не рассмотрели, то ли заподозрили какую‑то хитрость, – но на перебежчиков кинулись, словно на вражеский строй, и всех перебили, а римляне вошли в открытые ими ворота. (13) Другие ворота рубили и ломали топорами и мотыгами; конники, как им было приказано, мчались занять форум; (14) к ним подошла подмога – отряд триариев[2867], – и легионеры разбрелись по остальным частям города. Город не грабили, встречных не убивали – разве тех, кто защищался с оружием в руках. (15) Всех карфагенян и около трехсот горожан (тех, кто запер ворота) взяли под стражу; остальным горожанам отдали город, вернули имущество. (16) При взятии города погибло около двух тысяч врагов, римлян – не более девяноста.
4. (1) Победа порадовала и тех, кто брал город, и военачальника, и все остальное войско. Возвращение победителей было поразительным зрелищем – солдаты гнали перед собой огромную толпу пленных. (2) Сципион одобрил действия брата[2868], не поскупившись на похвалы: взятие Оронгия он приравнял к собственному подвигу – взятию Нового Карфагена. (3) Приближалась зима; нельзя было ни идти на Гадес, ни преследовать войско Газдрубала, разбросанное по всей провинции, и Сципион все свое войско увел назад – в Ближнюю Испанию[2869]. (4) Разместив по зимним лагерям свои легионы, он отправил в Рим своего брата, Луция Сципиона, с Ганноном, неприятельским полководцем, и другими знатными пленниками, а сам отбыл в Тарракон.
(5) В этом же году римский флот под начальством проконсула Марка Валерия Левина переправился из Сицилии в Африку и произвел большие опустошения в землях Утики и Карфагена. На границе карфагенских владений, под самыми стенами Утики, взяли богатую добычу. (6) Возвращаясь в Сицилию, встретили карфагенский флот: семьдесят военных кораблей. Семнадцать из них были захвачены, четыре потоплены, остальные рассеяны и обращены в бегство. (7) Римляне вернулись в Лилибей[2870]победителями на суше и на море, с обильной и разнообразной добычей. На море стало спокойно, неприятельские корабли были отогнаны; в Рим подвезено много зерна.
5. (1) В начале того же лета, в какое произошли описанные события[2871], проконсул Публий Сульпиций и царь Аттал, перезимовав, как было сказано[2872], на Эгине, переправились на Лемнос[2873]вместе с объединенным флотом: у римлян было двадцать пять квинкверем, у царя – тридцать пять. (2) Филипп, чтобы никакой враг ни на суше, ни на море не мог его захватить врасплох, спустился к морю в Деметриаду[2874], а войску назначил день для сбора в Ларисе. (3) Прослышав о прибытии царя в Деметриаду, туда сошлись и посольства от его союзников. (4) Дело было в том, что этолийцы, которым придал духу и союз с Римом, и приход Аттала, стали грабить соседей. (5) И не только акарнаняне, беотийцы, евбейцы были в великом страхе, но и ахейцы. Ведь кроме этолийцев, с которыми они воевали, ахейцам грозил еще и лакедемонский тиран Маханид[2875], расположившийся лагерем недалеко от аргосских границ. (6) Все посольства, напоминая о бедах, какие кому грозят – с суши ли, с моря ли, умоляли царя о помощи. (7) Из собственного царства Филиппа тоже шли тревожные вести: поднялись Скердилед и Плеврат[2876]и фракийцы, особенно меды[2877], готовы были напасть на пограничные области Македонии, как только увидят, что царь поглощен внешней войной. (8) Из Беотии, из внутренней Греции сообщали, что этолийцы перегородили валом и рвом Фермопильское ущелье[2878]в самом узком его месте, чтобы не дать Филиппу прийти на помощь к союзным городам.
(9) Столь беспокойная обстановка могла бы встревожить даже ленивого полководца. Филипп отпустил посольства, пообещавши всем им помочь, насколько позволят время и обстоятельства, (10) а пока сделал самое необходимое – отправил гарнизон в город Пепарет[2879], откуда пришло известие, что все окрестности опустошены Атталом, прибывшим с флотом от Лемноса. (11) Полифанта Филипп послал с небольшим отрядом в Беотию; Мениппа, еще одного из своих военачальников, – в Халкиду 25a с тысячью пелтастов (пелта – это щит вроде кетры), (12) к которым добавил пятьсот агриан[2880], чтобы охранять остров повсеместно. Сам он отправился в Скотусу[2881]и распорядился переправить туда из Ларисы македонское войско. (13) Там был он извещен о том, что в Гераклее соберется совет этолийцев и туда прибудет царь Аттал – поговорить о войне в целом. (14) Филипп тут же с войском большими переходами отправился в Гераклею[2882], чтобы своим внезапным появлением разогнать это совещание. (15) Он прибыл, когда оно было уже распущено; разорил (особенно у энианцев по берегам залива[2883]) поля, где уже почти поспел урожай, и отвел войска обратно в Скотусу. Оставив там все войско, он с царской когортой[2884]удалился в Деметриаду. (16) В Фокиду, на Евбею и Пепарет он отправил людей, чтобы они выбрали там высоты, подходящие для сигнальных огней. (17) Сам он поставил сторожевую вышку на вершине Тизея[2885]– очень высокой горы, чтобы по далеким огням сразу узнавать, где и что затевает враг.
(18) Римский командующий и царь Аттал переправились от Пепарета в Никею[2886], откуда направили флот к Орею[2887]– городу на Евбее: если от Деметриадского залива направляться к Халкиде и Еврипу, то по левую сторону это первый город на берегу Евбеи. (19) Аттал и Сульпиций условились, что римляне нападут на город с моря, а царское войско – с суши.
6. (1) Осаду города начали спустя четыре дня после прибытия флота – это время ушло на тайные переговоры с Платором, которому город был вверен Филиппом. (2) В городе было две крепости, одна возвышалась над морем, другая находилась посреди города; от нее к морю шел подземный ход, подводивший к пятиярусной башне – превосходному укреплению. (3) Возле нее сначала и завязалась жесточайшая битва; башня была снабжена всяким метательным оружием, а на кораблях стояли осадные и стенобойные машины. (4) Пока общее внимание было отвлечено боем, Платор впустил римлян в ворота приморской крепости, которая мгновенно была занята; горожане, оттесненные к центру города, устремились к другой крепости, (5) но и там (перед воротами) уже стояли солдаты. Беззащитных людей избивали и брали в плен. (6) Воины македонского гарнизона столпились под стенами крепости, не обращаясь в безоглядное бегство и не начиная настоящий бой. (7) Платор, испросив для них у Сульпиция эту милость, посадил их на корабли и высадил близ Деметрия во Фтиотиде[2888], а сам ушел к Атталу.
(8) Сульпиций, окрыленный столь легким успехом в Орее, отбыл с победоносным флотом к Халкиде, но тут все вышло не так, как он надеялся. Море здесь образует узкий пролив, (9) где есть место, которое с первого взгляда представляется двойной гаванью с двумя входами – трудно, однако, найти стоянку опаснее. (10) На нее с обоих берегов с очень высоких гор обрушиваются внезапные бурные ветры; в самом Еврипе прилив и отлив бывают не по семь раз в день и не в определенное время[2889], как о том рассказывают. Нет, с переменчивостью ветра вода устремляется то туда, то сюда, бурля, словно поток, скатывающийся с крутой горы. И кораблям нет покоя ни днем ни ночью. (11) Итак, стоянка эта для флота опасна, а город неприступен – он превосходно защищен морем, а с суши сильным гарнизоном, но главное, верностью военачальников и старейшин (в Орее на нее нельзя было положиться). (12) Сульпиций, действовавший сначала наудачу, тут одумался: он увидел все трудности и, не теряя зря времени, сразу отказался от своего замысла и отплыл в Локриду, к Кину – это торговая гавань Опунта[2890]– города, расположенного в одной миле от моря.
7. (1) Филиппа из Орея предупреждали сигнальными огнями, но по вине изменника Платора зажгли их с опозданием; пристать к острову при неравенстве морских сил было трудно: в тот раз промедление все и погубило. (2) На помощь Халкиде он двинулся по первому же сигналу; Халкида, расположенная на том же острове, отделена от материка столь узким проливом, что через него переброшен мост, и подойти к городу посуху легче, чем с моря. (3) Филипп отправился из Деметриады в Скотусу, выйдя оттуда после полуночи, он оттеснил и разбил этолийский отряд, засевший в Фермопилах, загнал перепуганного неприятеля в Гераклею, а сам явился в Элатию[2891], в Фокиду, пройдя за один день больше шестидесяти миль[2892]. (4) Почти в тот же день царь Аттал захватил и разграбил город Опунт;[2893]Сульпиций уступил ему эту добычу, потому что несколько дней назад римские солдаты разграбили Орей, где солдатам царя ничего не досталось. (5) Римский флот вернулся в Орей, и Аттал, не зная о приближении Филиппа, терял время, вымогая деньги у городской знати, (6) Появление Филиппа было столь неожиданно, что, если бы какие‑то критяне, случайно забредшие далеко от города в поисках фуража, не увидели неприятеля издали, Аттал был бы захвачен. (7) Безоружные, растерянные, его воины опрометью кинулись к морю, и когда корабли уже отчаливали, появился Филипп, напугавший моряков даже с суши. (8) Он возвратился в Опунт, обвиняя богов и людей, такая удача ушла у него почти что из рук. (9) В гневе накинулся он на жителей Опунта: могли бы, кажется, до его прихода продержаться в осаде, а они, чуть завидев врага, сдались, можно сказать, добровольно.
Уладив все опунтские дела, Филипп отправился к Тронию[2894]. (10) Аттал сначала вернулся в Орей, но, услышав, что вифинский царь Прусий вторгся в его владения, бросил римлян и войну с этолийцами и переправился в Азию. (11) Сульпиций отвел флот к Эгине, откуда отправился в начале весны: Филипп столь же легко, как Аттал Опунт, занял Троний. (12) В этом городе жили беженцы из Фив Фтиотийских[2895]; город их в свое время был взят Филиппом; они отдались под покровительство этолийцев, которые и поселили их в Тронии, обезлюдевшем и опустевшем после первой войны с тем же Филиппом. (13) Возвратив себе, таким образом, Троний, Филипп взял Титроний и Друмии, маленькие и незначительные города Дориды. Оттуда он прибыл в Элатию, где, как им велено было, ожидали его послы Птолемея и родосцев[2896]. (14) Когда там начались переговоры об окончании этолийской войны (послы недавно присутствовали на совещании римлян и этолийцев в Гераклее[2897]), стало известно, что Маханид собрался напасть на элейцев, готовящихся к Олимпийским играм[2898]. (15) Филипп решил предотвратить это нападение. Он отпустил послов, благожелательно ответив им, что не он виноват в этой войне и он немедленно согласится на мир, если условия будут справедливы и почетны. (16) С легким отрядом Филипп прошел через Беотию в Мегару, затем – к Коринфу, откуда двинулся, запасшись продовольствием, к Фенею и Флиунту. (17) И только придя в Герею[2899], он узнал, что Маханид, испуганный слухами о его прибытии, бежал обратно в Лакедемон. Филипп отправился на совет ахейцев в Эгий[2900], рассчитывая там и застать карфагенский флот, который он вызвал, чтобы располагать хоть какой‑нибудь силой на море. (18) Однако за несколько дней до того карфагенские корабли уплыли к Оксеям[2901]и оттуда направились к гаваням акарнанян, так как, по слухам, Аттал и римляне вышли из Орея. Карфагеняне опасались, как бы те не пошли на них и не перехватили их, войдя в Рион[2902](так называется узкий вход в Коринфский залив).
8. (1) Филипп был печален и угнетен: как бы стремительно он ни шел, он никуда не поспевал вовремя – судьба издевалась над его быстротой, выхватывая все из‑под рук. (2) На совете, однако, он, пряча свою досаду и призывая богов и людей в свидетели, горделиво заявил: стоило врагу забряцать где‑то оружием, как он уже был тут как тут, (3) и трудно определить, он ли смелей воевал или поспешнее удирали враги; прямо из его рук выскользнули под Опунтом Аттал, на Халкиде Сульпиций, а совсем на днях Маханид. (4) Но бегство не всегда оборачивается удачей, а войну, в которой побеждаешь при первой же встрече с врагом, нельзя считать трудной, (5) и вот что важнее всего: враги признают его превосходство; вскоре он, несомненно, одержит победу, ведь неприятель и не рассчитывает победить.
(6) Союзники радостно слушали царя. Затем он вернул ахейцам Герею и Трифилию[2903], но Алиферу – мегалополитанцам[2904], которые убедительно доказали, что раньше она находилась на их территории. (7) Получив от ахейцев три квадриремы и столько же бирем, он отплыл к Антикире[2905]. (8) Оттуда с семью квинкверемами и больше чем с двадцатью барками (он еще раньше отправил их в Коринфский залив, чтобы соединить с карфагенским флотом) он отправился к этолийским Эрифрам[2906]и высадился около Евпалия. (9) Этолийцев провести не удалось: сколько было людей в селах и в соседних крепостцах Потидании и Аполлонии[2907], все бежали в леса и горы. (10) Угнать с собой скот они в спешке не смогли: его захватили и погрузили на суда. С этой и прочей добычей царь отправил Никия, претора ахейцев, в Эгий и устремился в Коринф, оттуда он отправил пехоту сушей через Беотию, (11) а сам из Кенхрей[2908], плывя вдоль берегов Аттики, мимо Суния[2909], прибыл в Халкиду, пробравшись почти что среди вражеских кораблей. (12) Он похвалил халкидцев за их доблесть и верность: их не поколебали ни страх, ни надежда; пусть же и дальше останутся они стойкими союзниками, если не хотят участи опунтийцев или орейцев. (13) Из Халкиды он отплыл в Орей и тем из его старейшин, кто по взятии города предпочел бегство, препоручил управление городом и его охрану, а сам с Евбеи отправился в Деметриаду, откуда он начинал свой поход на помощь союзникам. (14) В Кассандрии[2910]он начал строительство сотни военных кораблей, для чего нанял много судовых рабочих. В Греции все успокоилось – ведь Аттал отбыл, а помощь бедствовавшим союзникам была оказана вовремя, и Филипп вернулся в свое царство, намереваясь начать войну с дарданами[2911].
9. (1) В конце лета, когда все это происходило в Греции, Квинт Фабий, сын Максима, посланный в Рим консулом Марком Ливием, доложил сенату, что, по мнению консула, защитить Галлию вполне может и Луций Порций со своими легионами[2912], самому же консулу можно оттуда уйти и увести консульское войско. (2) Сенаторы велели вернуться в Город не только Марку Ливию, но и второму консулу Гаю Клавдию. (3) Только Марку Ливию приказано было привести назад свое войско, а Нероновым легионам остаться в провинции для противодействия Ганнибалу. (4) Консулы обменялись письмами и решили, что как в делах государственных были они единодушны, так же и в Город прибудут хоть и с противоположных сторон, но одновременно. (5) Первому, кто прибудет в Пренесту, велено было ждать сотоварища. Вышло так, что в Пренесту прибыли оба в один и тот же день. Оттуда они отправили распоряжение: пусть сенат через три дня соберется в полном составе в храме Беллоны[2913]. (6) Они подошли к Риму в сопровождении высыпавшей навстречу толпы. Собравшиеся вокруг не только приветствовали их: каждый хотел коснуться победоносной десницы консулов; одни их поздравляли, другие благодарили за спасение государства. (7) В сенате, по обычаю всех командующих, они доложили о своих действиях и предложили за решительное и счастливое ведение дел воздать почести бессмертным богам, а для себя попросили разрешения войти в Город с триумфом. (8) Сенаторы ответили, что они считают справедливым так и постановить: да будет воздано должное сначала богам, а потом и консулам. (9) От имени обоих назначили молебствие, обоим – триумф. Консулы сошлись на том, что, поскольку войну вели они в полном единодушии, не надо им и раздельного триумфа; (10) а так как битва была в провинции Марка Ливия, и в день сражения ауспиции совершал он[2914], и войско его приведено в Рим, Нерон же свое привести не мог, то пусть Марк Ливий въезжает в город четверней и в сопровождении солдат, а Гай Клавдий – верхом и без войск.
(11) Этот совместный триумф прибавил славы обоим, но особенно тому, кто заслугой опережал сотоварища, а почетом ему уступал. (12) Этот вот всадник, говорили вокруг, за шесть дней пронесся вдоль всей Италии с войском и вступил в сражение с Газдрубалом в Галлии, а Ганнибал в это время думал, что он рядом, в Апулии, стоит лагерем. (13) Так, один консул в двух областях Италии противостоял двум военачальникам: одному – своим опытом, другому – своей отвагой. (14) Достаточно было имени Нерона, чтобы Ганнибал сидел у себя в лагере. А Газдрубал? Стоило появиться Нерону, и Газдрубал был уничтожен. (15) Пусть другой консул впрягает в свою торжественную колесницу сколько ему угодно лошадей; настоящий триумфатор – Нерон, въезжающий верхом в город. Войди он хоть пешком, он будет жить в людской памяти своей славой, которую стяжал в этой войне и которой пренебрег в этом триумфе. (16) Так говорили зрители, провожая Нерона до Капитолия.
Денег консулы внесли в государственную казну три миллиона сестерциев и восемьдесят тысяч ассов. (17) Солдатам Марк Ливий роздал по пятьдесят шесть ассов каждому; Нерон пообещал дать своим по стольку же, когда он вернется к войску. (18) Заметили, что в этот день солдаты сочинили больше шуточных стихов[2915]на Нерона, чем на своего консула. (19) Всадники восхваляли легатов Луция Ветурия и Квинта Цецилия и уговаривали народ выбрать их консулами на следующий год. (20) Это предварительное суждение всадников сделали еще более веским консулы, рассказавшие на следующий день на сходке, сколь мужественными и верными помощниками были им эти два легата.
10. (1) Приближались выборы консулов; сенату угодно было провести их под председательством диктатора; консул Гай Клавдий назначил диктатором своего сотоварища Марка Ливия, а Ливий – начальником конницы Квинта Цецилия. (2) Консулами были выбраны Луций Ветурий и Квинт Цецилий – тот самый, что был начальником конницы. (3) Затем выбрали преторов: Гая Сервилия, Марка Цецилия Метелла, Тиберия Клавдия Азелла и Квинта Мамилия Туррина, который тогда был плебейским эдилом. (4) По окончании выборов диктатор, сложив с себя звание и распустив свою армию, отправился по постановлению сената в Этрурию расследовать, (5) какие города этрусков и умбров собирались перед самым прибытием консула отпасть от римлян и примкнуть к приближавшемуся Газдрубалу, кто помог ему провиантом, средствами, кто пошел к нему в армию. (6) Вот что происходило в этом году [207 г.] на войне и дома.
(7) Римские игры были трижды повторены полностью курульными эдилами, Гнеем Сервилием Цепионом и Сервием Корнелием Лентулом; Плебейские игры были полностью повторены один раз плебейскими эдилами Марком Помпонием Матоном и Квинтом Мамилием Туррином.
(8) На тринадцатом году Пунической войны [206 г.] обоим консулам, Луцию Ветурию Филону и Квинту Цецилию Метеллу, велено было воевать с Ганнибалом в Бруттии. (9) Преторы получили по жребию: Марк Цецилий Метелл – тяжбы между гражданами, Квинт Мамилий – тяжбы с иностранцами, Гай Сервилий – Сицилию, Тиберий Клавдий – Сардинию. (10) Войска распределили так: одному из консулов – войско Гая Клавдия, консула прошлого года, другому – войско пропретора Квинта Клавдия: в обоих было по два легиона. (11) В Этрурии Марк Ливий, проконсул, командование которому было продлено на год, получил от пропретора Гая Теренция два легиона рабов‑добровольцев. (12) Постановили, что Квинт Мамилий передаст свои обязанности в суде сотоварищу, а сам с войском, которым прежде командовал пропретор Луций Порций[2916], пойдет опустошать земли галлов, отпавших с приближением Газдрубала к пунийцам. (13) Гаю Сервилию поручено было с двумя каннскими легионами оберегать Сицилию, как то раньше делал Гай Мамилий. (14) Из Сардинии привезли войско, давно там стоявшее, которым прежде командовал Авл Гостилий, туда направился Тиберий Клавдий с новым легионом, который набрали консулы. (15) Квинту Клавдию поручен был Тарент; Гаю Гостилию – Капуя; тому и другому командование было продлено на год. (16) Проконсулу Марку Валерию, охранявшему сицилийское побережье, велено было передать Гаю Сервилию тридцать кораблей, а с остальными вернуться в Рим.