14. (1) В Пирее Эпикрат встретился с Луцием Эмилием Региллом, который шел принимать командование над флотом[4101]. (2) Тот, узнав о поражении родосцев, поспешил в Азию, а поскольку при нем были лишь две квинкверемы, взял с собою и Эпикрата с его четырьмя кораблями. За ним последовали также открытые корабли афинян. Эгейским морем Эмилий переправился на Хиос. (3) Туда же глубокой ночью прибыл от Самоса родосец Тимасикрат с двумя квадриремами. Препровожденный к Эмилию, он сказал, что послан сюда для охраны, так как царские корабли, приплывавшие от Геллеспонта и Абидоса, своими частыми нападениями сделали эту часть побережья небезопасной для грузовых судов. Когда Эмилий плыл от Хиоса к Самосу, ему повстречались высланные за ним Ливием две родосские квадриремы и царь Эвмен еще с двумя. (4) Прибыв на Самос, Эмилий принял от Ливия флот, совершил по обычаю жертвоприношение и созвал совет. Первым было спрошено мнение Гая Ливия. Он сказал: никто не в состоянии подать лучший совет, чем тот, кто советует другому поступить так, как на его месте поступил бы сам; (5) он, Ливий, собирался всем флотом приплыть к Эфесу, ведя с собой грузовые суда, наполненные для устойчивости песком, и затопить их во входе в гавань. (6) Перекрыть этот вход было тем легче, что он наподобие реки длинен, узок и мелок. Таким образом, неприятель лишится доступа к морю, и флот его станет бесполезен.
15. (1) Это предложение никому не понравилось. «А что же дальше?– спросил царь Эвмен.– Ну, будут затоплены корабли и закрыт выход в море, – высвободится ли римский флот? Уйдет ли он помогать союзникам? Наводить страх на врагов? Или придется им, несмотря ни на что, всем флотом стоять вокруг гавани? (2) Можно ли сомневаться, что, уйди только римляне, враги извлекут затопленные тяжести и освободят проход, затратив меньше труда, чем ушло бы на его перекрытие? А если понадобится все же остаться на месте, что пользы запирать гавань? (3) Все выйдет наоборот: враги проведут спокойное лето. Ведь гавань будет в безопасности, а в их руках богатейший город, и Азия поставляет им все необходимое. А римляне, оставшиеся в открытом море, уязвимые для волн и бурь, нуждающиеся во всем, так и будут без срока стоять в карауле? (4) Ничего они сделать не смогут и скорей сами окажутся связаны по рукам и ногам, нежели свяжут противника».
|
|
(5) Эвдам, начальник родосского флота, скорее дал понять, как ему не нравится высказанное мнение, чем предложил что‑нибудь сам. (6) Родосец Эпикрат посоветовал оставить пока Эфес и послать часть кораблей в Ликию[4102], чтобы присоединить к союзникам Патары, главный город ликийцев. (7) Это принесло бы, сказал он, двойную пользу: во‑первых, родосцы, по замирении земель, что напротив острова, смогли бы сосредоточить все силы на одной войне – против Антиоха; (8) во‑вторых, собираемый в Киликии флот мог бы быть отрезан от Поликсенида. Это мнение встретило большую поддержку, (9) тем не менее решено было, чтобы Регилл весь флот отправил к Эфесскому порту, дабы навести страх на врагов.
16. (1) Гай Ливий с двумя римскими квинкверемами, четырьмя квадриремами с Родоса и двумя открытыми смирнскими кораблями был послан в Ликию, имея поручение зайти на Родос и обсудить с родосцами все дела. (2) Города, через которые пролег его путь, – Милет, Минд, Галикарнас, Книд, Кос[4103]– старательно выполняли приказы. (3) Прибыв на Родос, Ливий сразу же изложил гражданам то, с чем был послан, и спросил их совета. Родосцы одобрили все предложения, а к уже имевшемуся у него флоту добавили три квадриремы, и он отплыл к Патарам. (4) Сперва попутный ветер понес их к самому городу; они надеялись достичь чего‑то, напугав горожан внезапным прибытием. Но затем ветер стал меняться и море угрожающе взволновалось. Римлянам в конце концов удалось на веслах добраться до суши, (5) но в окрестностях города не нашлось места для безопасной стоянки, а бросить якорь в открытом море у входа в гавань тоже было нельзя из‑за буйствовавшей стихии и приближавшейся ночи. (6) Проплыв мимо стен, они устремились к Финикунту – гавани, расположенной на расстоянии менее двух миль оттуда и предоставлявшей кораблям надежное убежище от неистовства моря. (7) Но здесь, над бухтой, нависали высокие скалы, а ими быстро завладели горожане, присоединив к себе воинов царского гарнизона. (8) Несмотря на крутизну и неприступность склонов, Ливий выслал против неприятеля вспомогательный отряд иссейцев[4104]и легковооруженных юношей из Смирны. (9) Пока дело ограничивалось метанием дротиков и незначительными вылазками против отдельных отрядов, а настоящая битва еще не завязывалась, они выдерживали натиск. (10) Но затем из города стало прибывать все больше народа, и вскоре уже высыпало все население. Тут Ливий испугался, как бы вспомогательные отряды не попали в окружение и опасность с берега не стала бы грозить кораблям. (11) Тогда он бросил в бой не только солдат, но даже моряков и толпу гребцов, велев им вооружиться кто чем может. (12) Но и после этого битва шла с переменным успехом, в этом беспорядочном сражении пало не только немало воинов, но и Луций Апустий. В конце концов ликийцы все‑таки были разбиты, обращены в бегство и отброшены в город, а римляне, заплатившие за эту победу немалой кровью, вернулись на корабли. (13) Затем они отправились в Тельмесский залив, омывающий одной стороной Карию, а другой – Ликию. Тут союзники решили отказаться от дальнейших действий против Патар; родосцы были отпущены домой, (14) а Ливий, проплыв вдоль берега Азии, переправился в Грецию, чтобы посовещаться со Сципионами, пребывавшими тогда близ Фессалии, и вернуться в Италию.
|
|
|
|
17. (1) О том, что боевые действия в Ликии прекращены, а Ливий отбыл в Италию, Эмилий узнал на Самосе, куда вернулся, ничего не добившись, после того как был от Эфеса отброшен бурей. (2) Сочтя постыдной бесплодную пробу сил у Патар, он решил двинуться туда всем флотом и всю свою мощь употребить для взятия города. (3) Миновав Милет и остальные города побережья, находившиеся в руках союзников, римляне высадились в Иасе[4105], что в Баргилийском заливе. Город охранял царский гарнизон, и римляне, действуя как враги, разорили окрестные поля. (4) Затем к горожанам отправлены были посланцы, чтобы в ходе переговоров выяснить настроения старейшин и должностных лиц. Когда те ответили, что от них ничего не зависит, Эмилий повел римлян на город. (5) При римлянах были изгнанники из Иаса; они, собравшись в немалом числе, стали молить родосцев, чтоб те не попустили погибнуть неповинному городу, соседнему им и родственному. Изгнанники говорили, что пострадали единственно за свою верность римлянам, (6) и теперь то же насилие царского гарнизона, которое вынудило их бежать, сковывает волю тех, кто остался в городе. А все жители Иаса едины в своем стремлении не быть рабами царя. (7) Родосцы, тронутые их мольбами, заручились и поддержкой царя Эвмена; они то напоминали ему о своих давних связях с Иасом, то сокрушались о судьбе города, захваченного Антиоховым гарнизоном. Вместе они добились снятия осады. (8) Римляне двинулись дальше вдоль азиатского берега и, замирив остальные города, добрались до Лорим – гавани, что напротив Родоса. (9) Там сперва среди трибунов начались тайные разговоры, вскоре достигшие ушей самого Эмилия; флот, говорили, уведен от Эфеса, от той самой войны, для которой он был предназначен, и вот неприятель оставлен в тылу свободным безнаказанно нападать на союзные города, которых так много поблизости от него. (10) Эти разговоры обеспокоили Эмилия; призвав к себе родосцев, он расспросил их, сможет ли весь его флот уместиться в Патарской гавани. Получив ответ, что не сможет, он воспользовался им как предлогом и, бросив поход, вернулся с кораблями на Самос.
18. (1) В это же время Селевк, сын Антиоха, всю зиму продержавший войско в Эолиде, то помогая союзникам, (2) то разоряя тех, кого не смог вовлечь в союз, решил вторгнуться в пределы Эвменова царства, ибо тот находился далеко от дома, тревожа вместе с римлянами и родосцами ликийское побережье. (3) Первым делом он подступил с войском к Элее, затем, оставив попытку овладеть городом, разорил поля как вражеские, и двинулся на Пергам, главный город и оплот царства. (4) Сначала Аттал[4106]расположил перед городом заставы и вылазками своей конницы и легкой пехоты более докучал врагу, нежели сдерживал его. (5) Наконец, убедившись, что силы ни в чем не равны, Аттал затворился внутри стен, и началась осада.
(6) Примерно в это же время выступил из Апамеи и Антиох. С большим войском, собранным из разных племен, он обосновался сперва в Сардах[4107], а затем недалеко от лагеря Селевка, близ устья реки Каик. (7) Наибольший страх наводили четыре тысячи галльских наемников. Добавив к ним немногочисленных <...>, царь послал этих воинов опустошать тут и там пергамские земли. (8) Когда весть об этом достигла Самоса, Эвмен первым делом устремился в Элею со своим флотом – ведь война пришла в его собственный дом. Затем он, имея под рукой конницу и легкую пехоту, под их охраной достиг Пергама раньше, чем враги успели о чем‑нибудь узнать и что‑либо предпринять. (9) Там снова начались вылазки, переходившие в короткие стычки, но Эвмен, несомненно, уклонялся от решающего сражения. Через несколько дней в Элею приплыли с Самоса римский и родосский флоты, чтобы помочь царю. (10) Антиоху доложили, что они высадили войско в Элее и что в одной гавани собралось столько кораблей; примерно тогда же он услыхал, что консул с войском уже в Македонии и готовит все необходимое для перехода через Геллеспонт. (11) Царь решил, что пора, прежде чем на него навалятся разом и с суши, и с моря, начинать мирные переговоры. Он стал лагерем на каком‑то холме напротив Элеи, (12) оставил там всю пехоту, а с конницей (было ее у него шесть тысяч) спустился на равнину под самые стены Элеи и послал к Эмилию гонца передать, что хочет поговорить с ним о мире[4108].
19. (1) Эмилий пригласил из Пергама Эвмена, вызвал родосцев и держал совещание. Родосцы мира не отвергали, но Эвмен утверждал, что недостойно при таких обстоятельствах вести переговоры о мире, они ничему не положат конец. (2) «Как можем мы,– говорил он,– с достоинством принять какие‑то якобы условия мира, будучи заперты в стенах и осаждены? Да и кто сочтет действительным такой мир, который мы заключим без консула, без согласия сената, без решения народа римского?[4109](3) Положим, ты заключишь мир, – спрашивается, вернешься ли ты немедленно в Италию, уведя флот и войско? Или ты все‑таки будешь ждать, что решит о том консул, что постановит сенат, что повелит народ? (4) И выйдет так, что ты останешься в Азии, но военные действия прекратишь, а войска, отведенные по зимним квартирам, опять будут изнурять союзников, требуя продовольствия, (5) а затем, если таково будет желание власть имущих, нам придется заново начинать ту войну, которую мы с помощью богов можем закончить и до зимы, – надо только не упустить эту возможность из‑за собственного промедления». (6) Это мнение одержало верх, и Антиоху ответили, что до прихода консула никаких мирных переговоров быть не может. (7) Потерпев неудачу в попытках завязать переговоры о мире, Антиох разорил сперва земли элейцев, затем пергамцев и, оставив в тех местах своего сына Селевка, двинулся со враждебными намерениями в богатую адрамиттейскую землю, именуемую Фивской равниной[4110]и прославленную в песнях Гомера. (8) Ни в каком ином месте Азии царские воины не собирали столько добычи. Туда же, в Адрамиттей, прибыли на кораблях Эмилий и Эвмен, чтобы защитить город.
20. (1) Примерно на этих же днях в Элею из Ахайи прибыли тысяча пехотинцев и сто конников; во главе всех этих сил стоял Диофан[4111]. Ночью их после высадки с кораблей посланцы Аттала проводили в Пергам. (2) Это все были испытанные в боях старые воины, а их предводитель – ученик Филопемена[4112], в то время знаменитейшего из греческих полководцев. Два дня они отвели на отдых для людей и лошадей, но заодно и осмотрели вражеские караулы, определив время и место их смены. (3) Царские солдаты стояли почти у подножья холма, на котором расположен город; таким образом, все, что находилось у них в тылу, было открыто для их грабежей. (4) После того как однажды горожане, поддавшись страху, заперлись в стенах, никто из них не решался выйти из города даже для того, чтобы издалека копьями или дротиками тревожить неприятельские караулы. Поэтому царские воины прониклись презрением к ним, а там и беспечностью. Даже кони у большой части врагов были расседланы и разнузданы. (5) Лишь немногие оставались в строю при оружии, а остальные разбредались и рассеивались по всей равнине: одни по молодости лет предавались всяким игривым забавам, другие пировали в тени, а некоторые даже укладывались поспать. (6) Понаблюдав за всем этим с высоты пергамских стен, Диофан приказал своим людям вооружиться и собраться к городским воротам, сам же он, явившись к Атталу, сказал ему, что хочет попробовать напасть на вражеские заставы. (7) Аттал без охоты разрешил это, зная, что сотне всадников предстоит биться с шестьюстами, тысяче пехотинцев – с четырьмя тысячами. Выйдя за ворота, Диофан остановился невдалеке от неприятельских караулов, в ожидании удобного случая. (8) Жителям Пергама эта затея казалась скорее безумием, чем удалью, да и враги, едва обратив на них внимание и заметив, что они стоят неподвижно, не изменили своей обычной беспечности, насмехаясь еще и над малочисленностью отряда. (9) Диофан на какое‑то время дал своим людям постоять спокойно, словно вывел их лишь поглядеть. (10) Заметив, что враги, оставивши строй, разбрелись, он приказал пехоте следовать за собой как можно быстрее, а сам со своими конниками под громкий боевой клич и пеших и конных во весь опор понесся на неприятельскую заставу. (11) Это испугало не только людей, но и коней, которые оборвали привязи и вызвали в своем же стане смятение и беспорядок. (12) Лишь немногие кони стояли спокойно, но конники и их не могли без труда оседлать, взнуздать, да и сесть на них, ибо ахейская конница навела страх куда больший, чем можно было ожидать по ее численности. (13) Пехоте же ахейской, наступавшей в строю и готовой к бою, противостояли воины разрозненные, беспечные и чуть ли не полусонные. (14) Повсюду началась резня, враги пустились бежать по равнине. Диофан преследовал разбежавшихся, пока считал это безопасным, а затем с великим почетом для ахейского племени (ведь с пергамских стен за битвой наблюдали не только мужчины, но даже женщины) вернулся к защите города.
21. (1) На другой день на царских заставах был наведен порядок; правильно расставленные, они находились теперь на пятьсот футов дальше от города. Ахейцы почти в то же самое время, что накануне, вышли на то же самое место. (2) Много часов обе стороны напряженно стояли в ожидании натиска, как будто вот‑вот все начнется. А незадолго перед закатом, когда настала пора возвращаться в лагерь, царские войска собрались под знамена и тронулись в путь строем, пригодным скорей для похода, чем для сражения. (3) Пока они были в пределах видимости, Диофан не трогался с места, но затем с таким же напором, как накануне, он с тыла обрушился на уходящих, вновь посеяв такой страх и смятение, что, пока избивали шедших в хвосте, никто не посмел остановиться и дать отпор. Перепуганные, едва соблюдая военный строй, враги отступили в лагерь. (4) Такая отвага ахейцев заставила Селевка увести войско из Пергамских земель.
Услыхав, что римляне прибыли для защиты Адрамиттея, Антиох решил оставить этот город в покое. Разорив поля, он затем взял штурмом Перею, колонию митиленцев[4113]. (5) С первого приступа были захвачены Коттон, Корилен, Афродисиада и Принне. (6) Оттуда он через Тиатиру вернулся в Сарды. А Селевк, оставаясь на побережье, в одних вселял ужас, а для других был защитником. Римский же флот вместе с Эвменом и родосцами пошел сперва в Митилену, а затем обратно в Элею, откуда и прибыл. (7) Затем они, направляясь в Фокею, пристали к острову, который называется Вакховым (напротив города фокейцев) и, как враги, разграбили там храмы и статуи, которыми был богато украшен остров и которых они до тех пор не трогали. Затем, переправившись к самому городу, (8) они распределили между собой отдельные участки стены и пошли на приступ в уверенности, что город удастся взять без осадных сооружений – силой оружия и с помощью лестниц. Но когда в город вошел посланный туда Антиохом гарнизон из трех тысяч вооруженных воинов, (9) приступ немедленно был оставлен и флот вернулся на остров без всяких успехов – разве только поля вокруг вражеского города остались разорены.
22. (1) Тогда и решили, что Эвмену следует вернуться домой и приготовить для консула и войска все, чего потребует переправа через Геллеспонт. Римский и родосский флоты должны были возвращаться к Самосу и там стоять, не позволяя Поликсениду вырваться из Эфеса. Итак, царь вернулся в Элею, а римляне и родосцы – на Самос. (2) Там умер Марк Эмилий, брат претора.
После торжественных похорон родосцы со своими тринадцатью кораблями, одной косской квинкверемой и еще одной книдской отправились на Родос, чтобы стоять там на страже в ожидании царского флота, который, по слухам, плыл из Сирии[4114]. (3) За два дня до того, как от Самоса прибыл с флотом Эвдам, тринадцать судов во главе с Памфилидом были посланы с Родоса против того же сирийского флота. Взяв с собою четыре корабля, охранявших Карию, родосцы вызволили из осады Дедалы и некоторые другие укрепления Переи[4115], подвергшиеся нападению царских войск. Было решено, что Эвдам выступает немедленно. (4) К тому флоту, который уже был при нем, добавили еще шесть открытых судов. (5) Отплыв со всей возможной поспешностью, он нагнал родосские корабли, которые успели достичь гавани, называемой Мегиста. Оттуда они единым строем добрались до Фаселиды[4116], где и решили, что лучше всего поджидать противника здесь.
23. (1) Фаселида расположена на границе Ликии и Памфилии. Она вдается далеко в море и первой видна морякам, плывущим из Киликии на Родос, да и от нее корабли видны издалека. Потому это место и было выбрано, чтобы встречать здесь вражеский флот. (2) Но случилось непредвиденное: из‑за нездоровой местности и времени года (была середина лета) и от ужасных испарений начали распространяться повальные болезни, особенно среди гребцов. (3) В страхе перед этим мором они снялись с места, и когда, проплыв мимо Памфилийского залива, причалили у реки Евримедонт, то узнали от жителей Аспенда[4117], что неприятель у Сиды. (4) Царский флот двигался очень медленно, ибо стояла неблагоприятная пора этесий, которая будто нарочно установлена для западных ветров[4118].
У родосцев было тридцать две квадриремы[4119]и четыре триремы, (5) царский флот состоял из тридцати семи крупных судов – среди них было три гептеры и четыре гексеры[4120]. Кроме этого, имелось десять трирем. Они тоже получили с какой‑то дозорной башни известие о близости противника. (6) На рассвете следующего дня оба флота вышли из гаваней. Обе стороны считали этот день подходящим для сражения. И после того как родосцы обогнули мыс, вдающийся в море у Сиды, они вдруг были замечены врагами и сами увидели их. (7) Левым царским крылом, развернутым в сторону открытого моря, командовал Ганнибал, правым – Аполлоний, один из царедворцев. Их корабли уже были выстроены в боевой ряд. (8) Родосцы двигались длинной вереницей; первым шел преторский корабль Эвдама, замыкал строй Хариклит, а серединой командовал Памфилид. (9) Увидев, что вражеский ряд выстроен и готов к бою, Эвдам вышел в открытое море и приказал кораблям, следовавшим за ним, раздвинуться и выровнять строй к бою. (10) Поначалу эта команда привела к некоторому замешательству, ибо корабль командующего недостаточно далеко вышел в море, чтобы все корабли имели возможность выстроиться в ряд в сторону берега, а сам Эвдам, слишком уж торопясь, устремился навстречу Ганнибалу всего с пятью кораблями. Остальные за ним не последовали, так как имели приказ развертываться в ряд. (11) Прижатым к берегу замыкавшим не хватало места. Пока эти корабли наталкивались друг на друга, на правом фланге уже началась схватка с Ганнибалом.
24. (1) Но как раз в этот миг всякий страх у родосцев пропал – сказалось как превосходство их судов, так и опыт в морских делах. (2) Ведь всякий корабль, быстро выплывавший в открытое море, освобождал место у берега для тех, которые двигались следом[4121]; сталкиваясь с вражеским кораблем, он тараном либо пробивал ему носовую часть, либо ломал весла, либо, проскользнув через неприятельский ряд, нападал со стороны кормы. (3) Особенный страх навело потопление[4122]царской гептеры – для этого понадобился всего один удар куда меньшего по размерам родосского корабля. И вот уже правое крыло противника обращалось в безоглядное бегство. (4) Однако Эвдама, имевшего превосходство во всем, кроме числа кораблей, теснил в открытом море Ганнибал, и окружил бы, не взвейся на преторском корабле сигнал, каким принято собирать воедино рассеявшийся флот. Все суда, одержавшие верх на правом крыле[4123], устремились на подмогу к своим. (5) Тогда Ганнибал и все находившиеся при нем корабли бежали; родосцы не могли их преследовать, ибо многие гребцы были больны и оттого быстро уставали. (6) Когда флот остановился в открытом море и все для подкрепления сил принялись за еду, Эвдам заметил, что враги тянут на канатах за беспалубными кораблями разбитые и изуродованные суда и что лишь немногим более двадцати кораблей уходят неповрежденными. С мостика преторского корабля он потребовал тишины и сказал: «Встаньте и бросьте взгляд на великолепное зрелище!» (7) Люди поднялись и, увидев смятение и бегство врагов, почти в один голос закричали, что нужно пуститься в преследование. (8) Корабль самого Эвдама был поврежден многими ударами, Памфилиду же и Хариклиту он приказал гнаться за врагом, пока не почувствуют опасность. (9) Преследование продолжалось некоторое время, но после того как Ганнибал приблизился к суше, родосцы, опасаясь, как бы их ветром не прибило к вражескому берегу, вернулись к Эвдаму; с трудом дотащили они до Фаселиды захваченную гептеру, поврежденную в самом начале битвы. (10) Оттуда они вернулись на Родос, не столько радуясь победе, сколько обвиняя друг друга в том, что не использовали возможность потопить или захватить весь неприятельский флот. (11) А Ганнибал был так потрясен этой одной неудачей, что не решился плыть мимо Ликии, даже притом что хотел как можно скорее соединиться со старым царским флотом. (12) Чтобы он так и не сумел этого сделать, родосцы послали Хариклита с двадцатью таранными кораблями к Патарам и гавани Мегисте. (13) Эвдаму же с семью крупными кораблями из флота, которым он командовал, было велено возвратиться к римлянам на Самос и там употребить всю силу своих советов, все влияние, каким он обладает, чтобы побудить римлян к захвату Патар.
25. (1) Появление сперва вестника победы, а затем и самих родосцев очень обрадовало римлян. (2) Стало ясно, что, получи родосцы свободу рук[4124], они сумели бы обезопасить все море в этих местах. Но выступление Антиоха из Сард и страх за судьбу прибрежных городов не позволили римлянам снять охрану с Ионии и Эолиды. (3) К тому флоту, что стоял у Патар, они отправили Памфилида с четырьмя палубными кораблями. (4) Антиох не только стянул воедино гарнизоны из окрестных общин, он отправил к вифинскому царю Прусию послов с письмом, в котором осуждал переход римлян в Азию: (5) они‑де явились, дабы уничтожить все царства, дабы во всем круге земном не осталось навек никакой власти, кроме римской; (6) Филипп и Набис уже побеждены, третьим на очереди он, Антиох. И так как вслед за подавлением каждого та же участь постигает его соседа, то скоро она, как пожар, охватит одного за другим всех. (7) Следующей жертвой после него, Антиоха, станет Вифиния, ибо Эвмен уже отдал себя в добровольное рабство. (8) Все это взволновало Прусия, и от подозрений такого рода его избавили только письма консула Сципиона и особенно его брата Публия Африканского. Тот, напоминая Прусию, что у римского народа всегда было в обычае всевозможными почестями возвышать достоинство союзных ему царей, а также приводя примеры собственных действий, побудил Прусия искать его дружбы. (9) Он, Сципион, ведь и сам оставил царями тех царьков, что в Испании принял под покровительство; Масиниссу он не только утвердил в отеческом царстве, но и в царстве Сифака, которым тот прежде был изгнан; (10) и теперь Масинисса не только богатейший из всех царей в Африке, но и во всем мире ни одному царю не уступает ни величием, ни мощью. (11) Даже Филиппу и Набису, врагам, которые были побеждены в войне Титом Квинкцием, несмотря ни на что, оставили их царства. (12) Филиппу в прошлом году была даже прощена дань и возвращен из заложников сын; с согласия римских полководцев он даже вернул себе некоторые города за пределами Македонии. Да и Набис пребывал бы в таком же почете, не погуби его собственное безумие и этолийское вероломство. (13) Но особенно укрепился дух царя Прусия после того, как к нему из Рима послом прибыл Гай Ливий, прежде командовавший флотом в должности претора. (14) Он убедил царя, что как надежды на победу у римлян верней, чем у Антиоха, так и дружба с ними будет неразрывней и крепче[4125].
26. (1) Разочаровавшись в возможности союза с Прусием, Антиох выступил из Сард в Эфес, чтобы осмотреть флот, который уже несколько месяцев стоял там в полном снаряжении и готовности. (2) И не то чтобы Антиох когда‑либо был удачлив именно в морских предприятиях, не то чтобы он возлагал на них особые упования как раз в эту пору, но он понимал, что не сможет устоять с сухопутными силами против римского войска и двух его предводителей Сципионов. (3) Но все же обстоятельства теперь складывались так, что у него появились основания для надежд: он слыхал, что большая часть родосского флота стоит возле Патар, а царь Эвмен со всеми своими кораблями отправился к Геллеспонту, навстречу консулу. (4) Ободряло Антиоха также истребление родосского флота, учиненное у Самоса в обманом подстроенных обстоятельствах. (5) Исходя из всего этого, он послал Поликсенида с флотом, чтобы тот попытал счастья в каком‑либо морском сражении, а сам повел войска к Нотию. Это колофонский городок, возвышающийся над морем и отстоящий от старого Колофона примерно на две мили[4126]. (6) Во‑первых, он хотел подчинить своей власти сам город, который располагался столь близко от Эфеса, что никакое сухопутное или морское предприятие эфесцев не могло укрыться от глаз колофонцев, а через них становилось тотчас известно и римлянам; (7) во‑вторых, царь был уверен, что римляне, как только услышат об осаде, двинут от Самоса флот на подмогу союзному городу. Тут‑то у Поликсенида и появился бы случай завязать сражение. (8) Итак, он подступил к городу и начал осадные работы: с обеих сторон равно протянул укрепления до самого моря; с двух концов приставил к стене осадные навесы и насыпи; под защитой черепах[4127]подвел тараны. (9) Потрясенные этой бедой, колофонцы отправили посланцев на Самос к Луцию Эмилию, взывая о заступничестве к претору и народу римскому. (10) Эмилий на Самосе тяготился бездействием; кроме того, он полагал, что Поликсенид, дважды уклонявшийся от битв, на сей раз примет вызов. (11) И наконец, Эмилий считал оскорбительным для себя, что, в то время как флот Эвмена помогает консулу переправлять легионы в Азию, он будет привязан к осажденному Колофону, оказывая ему помощь, из которой еще неизвестно, что выйдет. (12) Родосец Эвдам, удержавший Эмилия на Самосе, когда тот рвался к Геллеспонту, настойчиво внушал ему при поддержке всех остальных, (13) что гораздо почетнее вызволить из засады союзников или повторно разгромить однажды уже побежденный флот и тем самым окончательно вырвать у врага господство на море, нежели, уйдя на Геллеспонт, где хватает и Эвменова флота, покинуть свое собственное место в войне, бросая союзников и отдавая Антиоху Азию со всеми морями и землями.
27. (1) Поскольку у римлян на Самосе вышли уже все запасы, они отправились за продовольствием, собираясь идти к Хиосу, который служил им житницей и на который везли свой груз все суда, отправлявшиеся из Италии. (2) Когда римляне обогнули Самос, доплыв от города до противоположной северной стороны этого острова, обращенной к Хиосу и Эритрам, и уже собирались переправиться, претор получил письмо о том, что на Хиос из Италии доставлено огромное количество продовольствия, но корабли, которые везли вино, задержаны бурей. (3) Одновременно ему донесли, что теосцы радушно предложили царскому флоту продовольствие и пообещали пять тысяч сосудов вина. Эмилий с полпути сразу повернул флот к Теосу[4128], собираясь либо с их согласия воспользоваться провиантом, приготовленным для врага, либо с ними самими обойтись как с врагами. (4) Когда корабли повернули к берегу, у Мионнеса замечено было около пятнадцати кораблей. Решив сначала, что они из царского флота, претор велел их догнать; но затем оказалось, что это пиратские легкие корабли. (5) Разорив побережье Хиоса, они возвращались со всевозможной добычей, но, завидев в открытом море флот, обратились в бегство. Их корабли превосходили в быстроходности римские, будучи более легкими и умело изготовленными; вдобавок они находились ближе к суше. (6) Итак, прежде чем флот приблизился, пираты бежали к Мионнесу, но претор гнался за ними, надеясь, что ему удастся выманить корабли из гавани. Однако место это было ему незнакомо. (7) Мионнес – это мыс между Теосом и Самосом. Он представляет собою холм с широким основанием, суживающийся к острой вершине наподобие меты[4129]. Со стороны суши туда можно пройти по узким тропам, а с моря его окружают подмытые волнами скалы, так что в некоторых местах нависающие камни возвышаются над водой сильнее, чем стоящие на якоре корабли. (8) Римские суда не решались подплыть, дабы не оказаться под ударом стоявших по скалам пиратов. День был потерян. (9) Лишь к ночи они отказались от тщетного замысла и назавтра добрались до Теоса. Оставив корабли в гавани, находившейся позади города (жители называют ее Герестик), претор отправил воинов для опустошения городских окрестностей.