(12) Так колесницы были прогнаны с поля между двумя стоявшими друг против друга войсками. И только по удалении их, ставших никчемным посмешищем, с обеих сторон дан был знак к правильному сражению и противники бросились друг на друга.
42. (1) Впрочем, бездельное приключение вскоре оказалось причиной настоящего поражения – испуг и смятение распространились от колесниц и на стоявшие близко вспомогательные отряды, которые и разбежались, лишившись прикрытия, подставив под удар все остальные войска вплоть до конников‑катафрактов. (2) А когда римская конница напала на них, никем не поддерживаемых, то они не выдержали даже и первого ее натиска: часть их бежала, а прочих настигли из‑за тяжести их облачения и оружия. (3) Тут все левое крыло оказалось опрокинуто, а после того, как смяты были и вспомогательные отряды, стоявшие между конницей и так называемыми фалангитами, смятение перекинулось и на середину строя. (4) Ряды фаланги нарушились, а использовать длиннейшие копья, которые именуются у македонян сариссами[4155], стало невозможным из‑за того, что противника загораживали свои. Легионы напали на замешавшихся, забрасывая их дротиками и копьями. (5) Даже слоны, расставленные через определенные промежутки, не напугали римских воинов, которые еще в африканских войнах научились и тому, как уклоняться от этих чудовищ, и тому, как поражать их сбоку копьем или, подобравшись поближе, перерубать мечом сухожилия. (6) Уже почти вся середина строя врагов была сокрушена лобовым ударом, а вспомогательные отряды, обойденные с тыла, подвергались истреблению – и тут римляне узнали, что на другом фланге их солдаты бегут, а почти что от самого лагеря стали слышны крики поддавшихся страху. (7) А дело было так: Антиох, находясь на правом крыле, заметил, что там у римлян нет никого в запасе, кроме четырех турм конницы – река представлялась надежной защитой. Однако, когда эти конники захотели соединиться со своими, берег оказался без прикрытия. Сюда‑то и ударил Антиох, используя вспомогательные части и тяжелую конницу. (8) Удар был не только лобовым, римлян уже теснили и сбоку – ведь фланг оказался обойден у реки. Сперва обратились в бегство всадники, а затем и ближайшие к ним пехотинцы. Все они опрометью бросились к лагерю.
|
|
43. (1) Лагерем командовал военный трибун Марк Эмилий, сын Марка Лепида, в недалеком будущем великий понтифик[4156]. (2) Увидев, что римляне бегут, он со всем отрядом охраны кинулся им навстречу, требуя, чтобы они сначала остановились, а затем возвращались в бой. Эмилий бранил их за трусость и позорное бегство, (3) затем пригрозил им гибелью, если они в ослеплении не подчинятся приказу, и наконец дал своим знак убивать тех, кто бежит впереди, а следующих за ними, грозя оружием и нанося раны, поворачивать на врага. (4) Тут больший страх одержал верх над меньшим – зажатые с обеих сторон, бежавшие сначала остановились, а потом сами вернулись в сражение; и Эмилий со своим отрядом (при нем было две тысячи храбрецов) смело заступил дорогу неудержимо наступавшему царю.
(5) Аттал, брат Эвмена, сражавшийся на правом крыле и первым же натиском опрокинувший левый фланг неприятеля, заметил бегство солдат на другом крыле и замешательство вокруг римского лагеря. С двумя сотнями всадников и он поспешил на выручку, успев как раз вовремя. (6) Когда Антиох убедился, что те, кого он видел лишь со спины, возобновляют сражение, что к ним от лагеря и из войска приближаются массы неприятеля, он поворотил коня и пустился в бегство. (7) Таким образом, победив на обоих флангах, через груды трупов, наваленные в середине поля (где пали царские отборные воины, которых удерживали от бегства и храбрость, и тяжесть вооружения), римляне шли дальше – грабить вражеский лагерь. (8) Вперед всех Эвменова конница, а за ней и другие конники по всему полю преследовали неприятеля, убивая тех замешкавшихся, которых удавалось догнать. (9) Но еще губительнее для бегущих, смешавшихся с колесницами, слонами, верблюдами, оказалась их собственная толпа – в беспорядке и давке, словно слепые, они наталкивались друг на друга и гибли под ногами страшилищ. (10) Ужасное избиение, еще большее, чем в бою, произошло также и в лагере: дело в том, что отряд, оставленный для его защиты, пополнился бежавшими с поля битвы в начале сражения и, положившись на их многочисленность, оказал упорное сопротивление перед валом. (11) Так что римляне, рассчитывавшие захватить лагерь с первого натиска, были остановлены и в воротах, и у вала, а когда наконец туда прорвались, разъяренные, учинили жесточайшую резню.
|
|
44. (1) Рассказывают, что в тот день было перебито до пятидесяти тысяч пехотинцев и три тысячи всадников, живыми захвачены тысяча четыреста человек и пятнадцать слонов с погонщиками. (2) У римлян было немало раненых, погибло не более трехсот пехотинцев, двадцать четыре всадника и еще двадцать пять человек из войска Эвмена.
|
|
(3) В тот день победители разграбили вражеский лагерь и с большою добычей вернулись в свой. На следующий день снимали доспехи с убитых и собирали пленных. (4) Послы из Тиатиры и Магнесии у Сипила пришли сдать эти города. (5) Антиох бежал с несколькими сопровождавшими, но многих еще подобрал по пути и с небольшим отрядом вооруженных к середине ночи добрался до Сард. (6) Оттуда, узнав, что его сын Селевк и некоторые из друзей отправились в Апамею, он и сам в четвертую стражу с женой и дочерью поспешил туда же. (7) Охрана Сард была поручена Ксенону, а над Лидией поставлен Тимон. Но ни горожане, ни воины, что были в крепости, не обратили на них внимания и в полном согласии отправили послов к консулу.
45. (1) Примерно тогда же от Тралл, и от Магнесии, что на Меандре, и от Эфеса пришли послы, чтобы сдать города. (2) Поликсенид, узнав о битве, оставил Эфес и доплыл с флотом до Ликийских Патар. Опасаясь дозора родосских кораблей, стоявших тогда у Мегисты, он высадился на берег и с немногими спутниками пешком отправился в Сирию. (3) Города Азии вверяли себя милости консула и владычеству народа римского. Консул был уже в Сардах. Туда же из Элатии прибыл и Публий Сципион, как только он почувствовал себя в силах перенести тяготы путешествия.
(4) Примерно тогда же посланец от Антиоха через Публия Сципиона обратился к консулу и получил у него для царя разрешение прислать уполномоченных на переговоры. (5) Через несколько дней явились Зевксид, бывший наместник Лидии, и Антипатр, сын его брата. (6) Прежде всего они встретились с Эвменом, которого из‑за давней вражды считали главным противником мира. Найдя, что он настроен более мягко, чем думали и сами они, и Антиох, послы затем обратились к Публию Сципиону, а при его посредничестве и к консулу. (7) По их просьбе совет собрался в полном составе, дабы выслушать то, что послам было поручено объявить. Начал Зевксид: «Мы не столько сами имеем что‑то сказать, сколько спрашиваем у вас, римляне, чем именно можем мы искупить ошибку царя и исходатайствовать у победителей мир и прощение. (8) Ведь вы всегда великодушно снисходили к поверженным царям и народам. Насколько же великодушнее, насколько милостивее подобает вам вести себя после этой победы, сделавшей вас властителями земного круга. (9) С кем из смертных вам теперь враждовать? Подобно богам, пристало вам оберегать и миловать род людской». (10) Каков будет ответ, решили еще до прихода послов. (11) Отвечать поручили Публию Африканскому. Передают, что речь свою он повел так: «Из находящегося во власти бессмертных богов мы, римляне, имеем то, что даровано ими. (12) Но дух, зависящий от нашего разума, был и пребывает в нас неизменным при любых обстоятельствах. Его не укрепляет удача и не ослабляет несчастье. В свидетели этого я бы дал вам вашего же Ганнибала, если бы не мог привести в пример вас самих: (13) после того, как мы переправились через Геллеспонт, вы завязали переговоры о мире. Еще не видали мы вашего войска, еще Марс не склонился ни в ту, ни в другую сторону и исход войны был неясен, а мы уже, ведя с вами переговоры как равные с равными, предъявили те самые условия, которые выставляем теперь, когда обращаемся к вам как победители к побежденным: (14) оставьте в покое Европу, очистите все азиатские земли по сю сторону Тавра; для возмещения военных расходов выплатите пятнадцать тысяч евбейских талантов[4157], пятьсот немедленно, а две с половиной тысячи – после одобрения мирного договора сенатом и народом римским, а затем по тысяче талантов в течение двенадцати лет. (15) Эвмену тоже вы должны возместить четыреста талантов и недоимку зерна из задолженности его отцу. (16) По заключении договора вы в обеспечение его исполнения выдадите нам в качестве заклада по нашему выбору двадцать заложников. Но никогда не будем мы до конца уверены в мире, пока в стане тех, кто заключает его с римским народом, находится Ганнибал. Его мы требуем в первую очередь[4158]. (17) Выдадите вы также этолийца Фоанта, зачинщика этолийской войны, который подстрекал вас надеждой на этолийцев, а их надеждой на вас – и всех против нас; в придачу к нему мы требуем и акарнанца Мнасилоха[4159]и халкидцев Филона и Эвбулида. (18) Царь заключает мир, находясь в худшем положении потому, что заключает его позже, чем мог бы. Если он и теперь будет мешкать, пусть знает, что величие царей труднее низвести с горних высот до среднего уровня, нежели от него низвергнуть в ничтожество». (19) Царь отряжал послов с поручением соглашаться на любые условия мира. Итак, было решено, что послам надо отправиться в Рим. Консул распределил войско по зимним квартирам в Магнесии, что на Меандре, в Траллах и Эфесе. (20) Через несколько дней в Эфес к консулу были приведены заложники от царя, а также послы, которым предстояла дорога в Рим. (21) Эвмен также отправился в Рим одновременно с послами. За ними последовали посольства от всех народов Азии.
46. (1) Пока все это происходило в Азии, около этого же времени в Рим из провинций возвратились, надеясь на триумф, два проконсула: Квинт Минуций из Лигурии, а Маний Ацилий из Этолии. (2) После того как оба они доложили о своих деяниях, Минуцию в триумфе было отказано, Ацилию же без споров его присудили за победы над царем Антиохом и этолийцами, и он триумфатором въехал в Город. (3) Перед ним пронесли двести тридцать воинских знамен, три тысячи фунтов серебра в слитках, чеканного серебра сто тринадцать тысяч аттических тетрадрахм, двести сорок девять тысяч кистофоров[4160], много тяжелых серебряных чеканных сосудов. (4) Пронес он также серебряную царскую утварь и роскошную одежду, сорок пять золотых венцов, поднесенных союзными городами, и другую всякого рода добычу[4161]. Наконец, он провел тридцать шесть знатных пленников – этолийцев и царских командующих[4162]. (5) За несколько дней до триумфа этолийский полководец Дамокрит ночью бежал из тюрьмы. Настигнутый стражей на берегу Тибра, он успел заколоться мечом, прежде чем его схватили. (6) Недоставало на триумфе лишь воинов, которые шли бы за колесницей, – в остальном же он был великолепен и как зрелище, и как прославление подвигов.
(7) Радостный этот триумф омрачен был печальным известием из Испании: там, в стране бастетанов, в неудачном сражении с лузитанами у города Ликона погибли шесть тысяч римлян из войска проконсула Луция Эмилия; (8) остальные в страхе отступили под защиту вала, но отстоять лагерь тоже не сумели и в конце концов скорым шагом, как беглецы, уведены были в замиренную область. (9) Вот что сообщали из Испании. Что же касается Галлии, то претор Луций Аврункулей представил сенату послов от плацентийцев и кремонцев. (10) Они жаловались на недостаток колонистов – ведь одних унесли превратности войны, других болезнь, некоторые покинули колонии, не желая жить рядом с галлами. Сенат постановил, чтобы консул Гай Лелий, если сочтет нужным, набрал шесть тысяч семейств для распределения по этим колониям, и чтобы претор Луций Аврункулей назначил триумвиров для наделения этих колонистов землей. (11) Были назначены Марк Атилий Серран, Луций Валерий Флакк, сын Публия, и Луций Валерий Таппон, сын Луция.
47. (1) Немного спустя, когда подошло время для консульских выборов, из Галлии в Рим вернулся консул Гай Лелий. (2) Он не только набрал, как в его отсутствие постановлено было сенатом, поселенцев в Кремону и Плацентию, но и решил, что две новых колонии должны быть выведены в земли, ранее принадлежавшие бойям. Он сделал об этом доклад, и сенаторы по его предложению так и постановили.
(3) Тогда‑то и пришло в Рим письмо от претора Луция Эмилия о морском сражении у Мионнеса[4163]и о том, что консул Луций Сципион перевел войско в Азию. (4) По случаю морской победы было назначено однодневное молебствие, а на следующий день – еще одно – по случаю того, что римское войско впервые поставило лагерь в Азии, – за успех и счастливое завершение начатого дела. (5) Консулу было велено при каждом молебствии приносить в жертву по двадцати взрослых животных.
(6) Затем состоялись выборы консулов. Соперничество было острым: Марк Эмилий Лепид добивался этой должности вопреки неблагоприятному для него всеобщему мнению, что ради этого домогательства он и покинул провинцию Сицилию, не получив на то согласия сената. (7) С ним состязались Марк Фульвий Нобилиор, Гней Манлий Вольсон, Марк Валерий Мессала. Консулом был избран один только Фульвий, поскольку другие соискатели не набрали нужного числа голосов от центурий. И тогда Фульвий на следующий день объявил, что его сотоварищем станет Гней Манлий, а Лепид потерпел поражение[4164]. Мессала же вообще не мог ни на что рассчитывать. (8) Затем были избраны преторы – два Квинта Фабия, Лабеон и Пиктор (Пиктор в том же году стал фламином Квирина[4165]), Марк Семпроний Тудитан, Спурий Постумий Альбин, Луций Плавций Гипсей и Луций Бебий Дивит.
48. (1) Валерий Антиат пишет, что в консульство Марка Фульвия Нобилиора и Гнея Манлия Вольсона по Риму разнесся слух, воспринятый почти что за верное, (2) будто консул Луций Сципион вместе с Публием Африканским были вызваны Антиохом под предлогом переговоров о передаче им юного Сципиона[4166]и захвачены сами, (3) будто бы после пленения полководцев царь тотчас же двинулся на римский лагерь, овладев которым, уничтожил все римское войско. (4) Говорили также, что и этолийцы по этой причине воспряли духом и отказались выполнять приказы, а их полководцы отправились в Македонию, Дарданию и Фракию набирать наемников. (5) Добавляли, что обо всем этом уже отправлено в Рим сообщение через Авла Теренция Варрона и Марка Клавдия Лепида, посланных из Этолии пропретором Авлом Корнелием. (6) К этим выдумкам приплетали еще и рассказ, будто этолийские послы были спрошены в сенате среди прочего и о том, откуда они узнали о пленении Антиохом римских командующих в Азии и о гибели войска, (7) а этолийцы якобы ответили, что их известили собственные послы, находившиеся при консуле. Поскольку никто другой из писателей не сообщает об этих слухах, я считаю, что нет оснований ни верить рассказу о них, ни умолчать о нем как о вздорном.
49. (1) Сенату были представлены этолийские послы. Несмотря на то что и ход их дела, и тяжелое положение должны были побуждать их к признанию собственной вины или хотя бы ошибки, к смиренным мольбам о прощении, (2) начали они с перечисления своих благодеяний народу римскому. Чуть ли не с упреком напоминая о своей доблести в войне против Филиппа, они оскорбляли слух заносчивыми речами, (3) а твердя про старое и забытое, довели дело до того, что на ум сенаторам стали приходить воспоминания и о злодеяниях этого племени, куда более многочисленных, нежели его заслуги. Взыскуя милосердия, они вызвали гнев и ненависть. (4) Когда один из сенаторов спросил их, вверяют ли они или не вверяют решение своей судьбы римскому народу, а другой – готовы ли они иметь тех же, что и римляне, союзников и врагов, послы не дали им никакого ответа и получили приказание покинуть храм[4167]. (5) Тут почти все сенаторы стали кричать, что этолийцы и посейчас заодно с Антиохом, что единственной этой надеждой и живо еще их высокомерие, что надо продолжать войну с этими явными врагами и укротить их буйный дух. (6) Распалило всех еще и то, что, испрашивая у римлян мира, этолийцы тогда же затевали войну в Долопии и Афамании. (7) По предложению Мания Ацилия, победителя Антиоха и этолийцев, было принято сенатское постановление, коим предписывалось этолийцам в тот же день уехать из Города и в пятнадцатидневный срок покинуть Италию. (8) Сопровождать их с охраной послали Авла Теренция Варрона, и было объявлено, что если в дальнейшем от этолийцев в Рим будут приходить посольства, то, если они заранее не заручатся согласием полководца, управляющего этой провинцией, и не будет в сопровождение им придан римский легат, с ними будут поступать как с врагами. С тем этолийцев и отослали.
50. (1) Затем консулы доложили о провинциях. Решено было, что они бросят жребий относительно Этолии и Азии, (2) и тот, кому достанется Азия, (3) должен будет получить войско от Луция Сципиона, а в дополнение к нему четыре тысячи пехоты и двести всадников из римлян, а из числа союзников и латинов восемь тысяч пехоты и четыреста всадников. Этими силами предполагалось вести войну с Антиохом. (4) Другому консулу назначено было войско, находившееся в Этолии. В качестве пополнения ему разрешалось набрать такое же число граждан и союзников, что и сотоварищу. (5) Этот же консул получал наказ оснастить и взять с собой те корабли, что были построены в минувшем году[4168], и не только с этолийцами воевать, но и переправиться на остров Кефаллению[4169]. (6) Ему же предписывалось прибыть в Рим к выборам, если будет возможность сделать это без ущерба для государственных дел. (7) Ведь помимо должностных лиц, сменяемых ежегодно, в этом году предстояло право избрать также и цензоров. В случае задержки по какому‑то делу пусть уведомит сенат, что поспеть ко времени выборов он не может. (8) Этолия по жребию выпала Марку Фульвию, Азия – Гнею Манлию. Затем жребий стали метать преторы. Спурию Постумию Альбину досталась городская претура и судебные дела иноземцев, Марку Семпронию Тудитану – Сицилия, Квинту Фабию Пиктору, фламину Квирина, – Сардиния, Квинту Фабию Лабеону – флот, Луцию Плавцию Гипсею – Ближняя Испания, а Луцию Бебию Дивиту – Дальняя Испания. (9) Для Сицилии был предназначен один легион и находившийся в этой провинции флот; новый претор должен был потребовать с сицилийцев две хлебных десятины[4170]и одну послать в Азию, а другую в Этолию. (10) То же самое велено было взыскать с сардинцев, а полученное зерно отправить туда же, куда и сицилийское. (11) Луцию Бебию для Испании даны были в подкрепление тысяча римских пехотинцев и пятьсот конников, а также шесть тысяч латинской пехоты и двести всадников. (12) Плавцию Гипсею для Ближней Испании была дана тысяча римских пехотинцев и две тысячи из союзников и латинов, а также еще двести конников. Вместе с этими пополнениями обе Испании должны были иметь по одному легиону. (13) Из должностных лиц минувшего года полномочия еще на год были продлены Гаю Лелию с его войском, а равно пропретору Публию Юнию в Этрурии с тем войском, что находилось в провинции, и пропретору Марку Тукцию в Бруттии и в Апулии.
51. (1) До того как преторы отправились по провинциям, между великим понтификом Публием Лицинием и фламином Квирина Квинтом Фабием Пиктором возник такой же спор, как на памяти их отцов между Луцием Метеллом и Постумием Альбином[4171]. (2) Этот последний, будучи консулом, отправлялся со своим сотоварищем Гаем Лутацием в Сицилию к флоту, а великий понтифик Метелл удержал его в городе ради богопочитания. (3) А на этот раз Публий Лициний не отпустил претора, собиравшегося на Сардинию. Борьба шла с большим упорством и в сенате, и в народном собрании: (4) обе стороны отдавали приказания, взимали заклады, назначали пени, взывали к трибунам и обращались к народу. (5) В конце концов требования богопочитания одержали верх, и фламину было приказано подчиниться решению понтифика, но по велению народа пеню с него сняли[4172]. (6) В ярости из‑за того, что у него отнята провинция[4173], претор попытался отказаться от должности, но сенаторы своим влиянием удержали его от этого и постановили поручить ему суд по делам иноземцев. (7) Так как число воинов, подлежавших призыву, было невелико, набор занял немного дней, после чего консулы и преторы отправились по провинциям.
(8) Потом появились и разошлись какие‑то случайные слухи о событиях в Азии, неведомо кем принесенные, а еще через несколько дней в Рим прибыли надежные гонцы с письмом от командующего. (9) Весть была принята радостно и не столько как облегчение после недавнего страха – ведь царя перестали бояться уже после поражения, понесенного им в Этолии, сколько из‑за старинной его славы – ведь когда римляне вступали в эту войну, он представлялся опасным врагом как из‑за собственных его сил, так и потому, что в военных делах его наставлял Ганнибал. (10) Тем не менее, несмотря ни на что, в уже принятое решение об отправке консула в Азию не было внесено никаких исправлений и назначенные ему военные силы тоже не были сокращены из‑за опасений, как бы не пришлось теперь воевать с галлами[4174].
52. (1) Вскоре в Рим прибыли: легат Луция Сципиона Марк Аврелий Котта с послами от Антиоха, царь Эвмен и родосцы. (2) О случившемся в Азии Котта доложил сначала в сенате, а затем, по приказу сенаторов, и перед народом на сходке. Было объявлено трехдневное молебствие и назначены к закланию сорок взрослых животных. (3) Потом сенату, первым из всех, был представлен Эвмен. Он кратко изъявил свою благодарность отцам‑сенаторам за то, что они вызволили его с братом из осады и спасли их царство от Антиоховых козней; он также поздравил римлян с тем, что они столь успешно завершили войну на суше и море, (4) что разгромили, обратили в бегство и выгнали из собственного лагеря царя Антиоха, что изгнали его сперва из Европы, а потом и из тех азиатских земель, что по сю сторону Таврских гор. (5) Далее он заявил, что предпочитает, чтобы о заслугах его римляне узнали от собственных полководцев и легатов, а не из его напоминаний. (6) Все отнеслись к его словам с одобрением, но настаивали, чтобы он сам, оставив скромность, сказал, какую награду от сената и народа римского он счел бы справедливой, – сенат же поступит со всей возможной предупредительностью и щедростью и не пожалеет усилий, чтобы воздать царю должное. (7) На это Эвмен ответил: когда бы выбирать награду предложили ему другие, то он, будь у него возможность посоветоваться с римским сенатом, охотно воспользовался бы помощью этого высочайшего собрания, дабы избегнуть опасности предстать неумеренно алчущим либо нескромно просящим. (8) Но случилось, что именно сенат и собирается одарить его – так пусть же сам сенат и решает, как отблагодарить и его, и его братьев. (9) Эта речь отнюдь не остановила отцов‑сенаторов в их настояниях, чтобы он говорил. Некоторое время продолжалось это состязание между великодушием и скромностью, каждая сторона отдавала решение другой с уступчивостью столь же обоюдной, сколь и непреклонной. Затем Эвмен покинул храм[4175]. (10) Сенат же оставался при своем мнении, считая, что было бы нелепо, если царь приехал, не зная, к чему он стремится, на что рассчитывает; ведь сам он лучше других знает, что выгоднее для его царства, да и с Азией знаком он гораздо лучше, чем сенат. Итак, было решено снова позвать Эвмена и понудить его высказаться о своих чувствах и желаниях.
53. (1) Претор вернул царя в храм. Ему предложили говорить, и он начал так: «Отцы‑сенаторы, я бы упорствовал в своем молчании, если бы не знал, что вскоре вы пригласите посольство родосцев, а уж когда оно будет выслушано, мне необходимо станет высказаться. (2) Эта речь будет для меня тем труднее, что в их требованиях вам не увидится ничего такого, что было бы направлено против меня или даже имело бы отношение к ним самим. (3) Они будут ходатайствовать за греческие города и скажут, что те должны быть освобождены. Но нет никаких сомнений, что, коль скоро они своего добьются, от нас окажутся отторгнуты не только те города, которые будут освобождены, но также и наши исконные данники[4176], (4) а у родосцев появятся по имени просто союзники, обязанные им великим благодеянием, на деле же подданные, зависящие от их власти. (5) И если попустят это боги, родосцы будут домогаться такого могущества, делая при этом вид, будто все это к ним не относится. Они скажут лишь, что такой образ действия достоин вас и соответствует вашим прошлым деяниям. (6) Вам следует быть осмотрительными, чтобы такими речами вас не ввели в заблуждение и чтобы некоторые из ваших союзников не оказались несправедливо утеснены, а другие вознесены сверх меры; больше того: чтобы те, кто поднял оружие против вас, не очутились в лучших условиях, нежели ваши союзники и друзья. (7) Что до меня, то в иных обстоятельствах я предпочел бы выглядеть скорей человеком, поступающимся своими правами в пользу другого, чем слишком упрямо настаивающим на них. Но вот в соревновании за вашу дружбу, за благорасположение к вам, за почести, от вас исходящие, я не в силах хладнокровно снести поражение. Это величайшее наследие, полученное мною от отца, который первым из всех[4177], кто живет в Азии и Греции, вошел в дружбу с вами (8) и до последнего своего часа сохранял ее с неизменной и незыблемой верностью. (9) Но не только душой он был предан и верен, но и участвовал во всех войнах, которые вы вели в Греции, и сухопутных и морских; поддерживал вас всякого рода припасами так, что никто из ваших союзников не мог с ним сравниться хотя бы отчасти; (10) наконец, он прямо на сходке, где убеждал беотийцев вступить в союз с вами, рухнул без чувств и вскоре скончался[4178]. (11) Следуя по его стопам, я так и не смог ничего прибавить к той доброй воле и усердию, с какими почитал вас он, – так это и осталось непревзойденным. (12) Но и сама судьба, и обстоятельства, и Антиох, и война в Азии позволили мне превзойти отца в делах, в заслугах и в затрате усилий. (13) Антиох, царивший над Азией и над частью Европы, предлагал мне в жены свою дочь, тотчас вернул отложившиеся от нас города, давал твердые заверения расширить в будущем наше царство[4179], если я вместе с ним объявлю вам войну. (14) Я не стану похваляться тем, что никоим образом не погрешил против вас; скажу лучше о том, что достойно давнишней дружбы нашего дома с вами. (15) Сухопутными и морскими силами я помог вашим полководцам так, что со мной не мог сравниться никто из ваших союзников; я обеспечил подвоз припасов на суше и на море; где бы ни происходили морские сражения, во всех я участвовал; я не жалел трудов, не боялся опасностей. (16) Мне довелось претерпеть самое страшное, что бывает на войне, – осаду; я был заперт в Пергаме, и жизнь моя, и судьба царства висели на волоске. (17) А затем, когда меня вызволили из осады, главный город – оплот моего государства – был обложен Антиохом с одной стороны и Селевком – с другой, и тем не менее я, бросив свои дела, со всем флотом устремился к Геллеспонту, навстречу вашему консулу Луцию Сципиону, дабы помочь ему переправить войско. (18) После того как ваше войско ступило на землю Азии, я ни разу не оставил консула. Никто из римских воинов не находился в вашем лагере неотлучнее меня и моих братьев; ни единый поход, ни единая конная битва не обошлись без меня. (19) Я участвовал в них, сражаясь в строю, и твердо стоял там, где хотел меня видеть консул. Я, отцы‑сенаторы, не спрошу: кто же может сравниться со мною услугами, оказанными вам в этой войне? (20) Я не посмел бы сравнивать себя ни с одним из народов и царей, какие у вас в почете. (21) Масинисса был вам врагом, прежде чем стать союзником. Оставалось ли его царство нетронутым? Мог ли он помочь вам своими войсками? Нет! Сосланный, изгнанный, потерявший все свое войско, бежал он в ваш лагерь с одною лишь турмой конницы. (22) И тем не менее вы не только возвратили ему отчее царство, но и добавили к нему богатейшую часть царства Сифакова, вы сделали его могущественнейшим среди африканских царей за то, что он преданно и ревностно воевал вместе с вами в Африке против Сифака и карфагенян. (23) Так какой же награды, каких почестей от вас должны бы удостоиться мы, никогда не бывшие вам врагами, а всегда только союзниками? (24) Отец, я, братья мои воевали за вас с оружием в руках, на земле и на море, не только в Азии, но даже и вдалеке от дома – в Пелопоннесе, в Беотии, в Этолии, против Филиппа, Антиоха, этолийцев. (25) Кто‑нибудь может спросить: так чего же ты требуешь? Скажу, раз уж вы велите, а мне следует подчиняться. Отцы‑сенаторы! Если римляне изгнали Антиоха за Таврские горы, имея в виду самим забрать эти земли, я не пожелал бы никаких других насельников и соседей, (26) ни при каких иных обстоятельствах будущность моего царства не видится мне более надежной и прочной. (27) Однако если вы намерены оттуда уйти и вывести свое войско, то осмелюсь сказать, что среди ваших союзников нет никого, кто оказался бы более достоин владеть добытым вами в войне, нежели я. (28) Да, конечно, великое дело – даровать свободу порабощенным городам. Если они не предпринимали против вас враждебных действий, я согласен – пусть будут свободны. Но если они держали сторону Антиоха, то не достойнее ли вашей мудрости и справедливости было бы уважить заслуженных ваших союзников, а не врагов?»
54. (1) Речь царя понравилась сенаторам, не было сомнений, что они выполнят все его просьбы с охотой и щедростью. (2) Поскольку один из родосцев еще не прибыл, то пока для краткого слова приглашены были послы Смирны. Ее граждане удостоились заслуженных ими похвал за то, что предпочли вытерпеть самые крайние лишения, но не сдаться царю Антиоху. Затем приняты были сенаторами родосцы. (3) Старшина их посольства напомнил о том, как начиналась дружба родосцев с римским народом, каковы их заслуги в войне сначала против Филиппа, а потом и против Антиоха. (4) Далее он сказал: «Во всей нашей речи, отцы‑сенаторы, нет ничего, что было, бы так же трудно для нас, так же мучительно, как наш вынужденный спор с Эвменом. (5) Ведь с ним, единственным из царей, мы связаны узами гостеприимства, некоторые из нас частным образом, а весь наш город по договору, как государство, и это особенно нас обязывает. (6) Впрочем, отцы‑сенаторы, и разобщает нас с ним отнюдь не наш норов, но сама природа вещей, эта могущественнейшая сила: ведь мы, будучи сами свободными, радеем о свободе других, цари же всех хотят видеть своими рабами, всех желают подчинить своей власти. (7) Но как бы то ни было, почтение наше к царю стесняет нас больше, чем сам по себе этот спор – затруднительный для нас, да и вам сулящий нелегкие размышления. (8) Если бы не существовало другого способа почтить союзного и дружественного царя, отличившегося в той самой войне, о награде за которую и идет речь, кроме как отдав ему в рабство свободные города, тогда перед вами стоял бы мучительный выбор: (9) либо отпустить дружественного царя без награды, либо отступить от ваших обычаев и, поработив столько городов, повредить своей славе, что добыта в войне с Филиппом. (10) Но судьба несет вам великолепное избавление. Нет надобности умалять ни своей дружеской благодарности, ни собственной славы. Дело в том, что благословением богов победа ваша принесла богатств не меньше, чем славы, и со своим, можно сказать, долгом вы легко расплатитесь. (11) Ведь в вашей власти и Ликаония, и обе Фригии[4180], и вся Писидия, и Херсонес, и все земли, прилегающие к Европе. (12) Любая из них, будучи подарена царю, может увеличить царство Эвмена, а если они ему будут подарены все, это уравняет его с величайшими царями. (13) Итак, у вас есть возможность и обогатить военными наградами своих союзников, и не отступиться от ваших обычаев. Вспомните, что вы провозгласили, воюя сначала с Филиппом, а теперь с Антиохом. (14) Ныне от вас хотят и ждут того самого, что вы сделали после победы над Филиппом, и не столько потому, что такое уже раз произошло, сколько оттого, что это вам подобает. Разным народам разные причины кажутся уважительными и достаточными для применения оружия: (15) одни хотят овладеть полями, другие деревнями, третьи городами, четвертые гаванью и полоской морского побережья. Вы не алкали этого и тогда, когда ничего подобного не имели, – не можете взалкать и теперь, когда в вашей власти весь круг земной. (16) Во имя достоинства, ради славы сражались вы пред всем родом людским, который уже давно чтит ваше имя и вашу власть вслед за именем и властью бессмертных богов. Но то, чего трудно было достичь, что нелегко было приобрести, едва ли не трудней сохранить. (17) Вы взялись защищать от поработителей‑царей свободу древнейшего племени, знаменитого славой своих деяний, общепризнанной образованностью и ученостью. Вам подобает и впредь оказывать постоянное покровительство всему народу, вверившемуся вам и принятому под ваше отеческое попечение[4181]. (18) Ведь города, расположенные на исконных землях, – не более греческие, чем их колонии, выведенные некогда оттуда в Азию: ведь с переменой земли не изменились ни род, ни нравы. (19) Каждый из наших городов отваживается почтительно соревноваться со своими отцами и основателями[4182]в любом благородном искусстве и добродетели. (20) Многие из вас бывали в городах Греции, бывали в городах Азии; мы ни в чем не менее греки, разве что находимся подальше от вас. (21) Если унаследованная природа может быть побеждена природным духом почвы, то массилийцы уже давно должны были одичать среди обитающих вокруг них в таком количестве неукрощенных племен, и тем не менее нам известно, что они пользуются у вас таким почетом, таким заслуженным уважением, как если бы жили в самом сердце Греции. (22) Ведь они сохранили не только звучание своей речи, одежду и внешность, но прежде всего нравы, законы и природные свойства души, чистые и не пострадавшие от соприкосновения с соседями. (23) Пределом вашей державе служат теперь Таврские горы, и никакие земли по сю сторону этого рубежа не должны казаться вам далекими. Куда добралось ваше оружие, туда да придет ваше право[4183]. (24) Пусть варвары имеют царей: для них всегда приказы господина заменяли закон – им это только на радость. А у греков душа такая же, как у вас, только судьба другая. (25) Когда‑то была и у них державная власть, основанная на их силе; теперь они хотят, чтобы державная власть навсегда оставалась у тех, кто сейчас обладает ею. Им достаточно того, что их свободу защищает ваше оружие, коль скоро их собственное не может. (26) Нам могут возразить, что некоторые города держали сторону Антиоха. Да, и другие, еще раньше, держались Филиппа, а тарентинцы – Пирра. Можно было бы перечислять и другие народы, но упомяну только Карфаген: он свободен и живет по собственным законам. (27) Видите, отцы‑сенаторы, сколь ко многому обязывает вас ваш собственный опыт. Вы поставили заслон своему справедливому гневу – так соберитесь же с духом и поставьте заслон Эвменовой алчности. (28) В этой и во всех других войнах, какие вели вы в здешних краях, мы помогали вам с тою храбростью и с той преданностью, судить о которых оставляем вам. Теперь, достигнув мира, мы даем свой совет, и если вы примете его, то все люди сочтут, что вы больше прославили себя тем, как воспользовались своей победой, нежели тем, как ее одержали». Все нашли эту речь соответствующей римскому величию[4184].