Молчание учит постоянной молитве в чистоте безмолвия. Он твердо пребывал в молчании, и диавол был бессилен перед ним, не ведал пути к потаенному сердцу и ничего не успевал сделать и навредить. На три года он полностью обезоружил и отринул страшного врага, представляя жизнь свою Богу и Пресвятой Богородице, и постиг созерцание Бога умом, безгласно… Совершенное самоуглубление в созерцании светлой и возвышенной мысли; глубока и высока была эта чистая затворническая молитва. Как он наслаждался и восхищался душою, ведал один Бог, с благодарением стойко перенес во временной этой жизни всякие скорби, а потом клевету и гонения, все измывания над его бренным телом и не раз слышал знакомый скрежет зубов диавола, и страх его ведал Илий и трепет и убояние мучений таких, пуще адовых…
Тут он принял сотрясение России, язвы и мор на нее сошедшие в братоубийственной гражданской войне, принял как тяжкое испытание вере православной от обольщения бесов и ухищрения диавола. В наказание сие явилось за грехи и богохульство людей падших, за отступление от веры и гордыню… И явилось ему знамение тогда страшное, увиденное с порога этой кельи… Черные всадники скакали по небу с оружием и грохотом, и солнце угасло, с краёв обгрызенным виделось и без лучей, и летели хвостатые копья на Русь огненные… Вспомнил Илий, как вынужден был прервать жизнь затворника и нарушить обет молчания и трубил людям беспечным: «Грядет гнев Божий на Россию!», но никто не воспринял его пророчества и не понял. Бдел в молитвах сутки напролет и от телесного изнеможения истомился духом, прося прощения неразумным чадам, заблудшим и доверившимся бесовским козням. И было это в самом начале века сего страшного… Отсюда, из этой кельи, вытащили его волоком за руки явившиеся громить монастырь и впихнули в толпу монахов и погнали их пеши в северные смертные края, изгаляясь и богохульствуя, через притихшие деревни и города русские, мимо закрытых храмов, сделанных тюрьмами и пересыльными пунктами. Словно паралич напал на людей богобоязненных и смелых ранее, никто в помощь и сочувствие не пришел, кроме ветхих старух, отгоняемых конвоем…
|
|
Нежное сердце Илия истекало печалью и плачем о погубленных братьях и скверне их постигшей, мученический путь увидел воочию, словно распятыми на крестах зрил и помянул каждого по имени и сотворил молитву…
Зрит его душа затмение над Русью Святой и звезду над нею взошедшую, кровавую и великую, постигает его помысел светлый усобицы многие и нашествия поганые на Русскую Землю…
Течет река быстрая мыслей его чистых, без шума и звука… Созерцает он Бога умом и творит умную молитву и зрит горнее селение и престол и красоту такую, что немочен человеческий язык изречь сладость вознесения духа к подобной небесной радости. Глаза его замерли на свече горящей, тает свеча, как жизнь его бренная, и много надо успеть сделать в этом свете… Истаяла вера на Руси, как свеча, и от огня ее меркнущего суждено ему зажечь новую и неугасимую…
В маленьком неприметном для чужого глаза приделе за печкой сыскал Илий в целости свою прежнюю одежду. Облачился в белый балахон и полумантию. На шее епитрахиль, надел всю свою священническую одежду и на руки поручи праздничные и крест медный позеленевший от времени на тяжелой цепи и промолвил, каясь и кладя многие поклоны:
|
|
- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного.
А потом сыскал бутылку лампадного масла и затлел огонь неугасимый под светлыми ликами в келий… Возжжена лампада.
Растворила его длань с трепетом богослужебную книгу, и четки свои истертые нашел на гвоздике привешенные, соединил ум и сердце в молитве и помыслы собрал воедино, и отогрелось еще пуще сердце теплотою духовною, наполняя миром и радостью его… Благодать снизошла укрепляющая, исполнила умилением. Он молился за людей, простил своих мучителей, отмщение им самому Богу представив. И гнев Божий действительно возгорелся над ними и настиг их. Когда его вез Лебедев в монастырь, то сказал мимолетом, что все судии Илия, доносчики на него и мучители почили… расстреляны, сами себя палачи взялись истреблять… «Вот он и есть Божий суд», — подумалось ему тогда, но не злобно, а с печалью великой праведной. Он это знал наперед и был готов к подобному известию. Корила его душа не людей, а пороки ими творимые… И сие прозорливо говорил он им при допросах… Да смеялись они, лукавые…
* * *
Старец услышал стук в двери кельи и отворил ее. Он увидел за порогом Егора и Ирину. Она стояла потупив взор, полыхая румянцем по щекам.
- Обвенчайте нас, отец Илий, — с места в карьер взял казак Быков.
- Радость моя… нет венцов и чаши, все пограбили, но венчаться надо, нельзя жить во грехе, и ваш приход я ожидал. Венцы приготовь, хоть какие, колечки. серебряные надобны… а чашу мы сыщем… Готовьтесь к завтрашнему дню… Обвенчаю…
|
|
Они с благодарностью попрощались и ушли. Егор поведал о своих заботах Окаемову, Николаю и Мошнякову, а уж бабушка Ирины была рада-радешенька вести славной.
Селянинов обещался сделать венцы за ночь, а Мошняков кольца, сам еще не зная, где взять серебро… Каждый из них трудился в своей келье до рассвета, а после заутрени молодые со свечами — горением душ своих — и в белой одежде, встали перед Илием. Над их головами вознесли руки друзей чудесные венцы царственной красоты, ажурно и тонко вырезанные из бересты вологодским умельцем Селяниновым, были они как символ венцов мученических… Обошли молодые аналой, испили из общей чаши и надели новенькие серебряные кольца, не ведая особого сердечного благословения в них, ибо сделаны они Мошняковым из самой дорогой ему награды солдатской — медали «За отвагу»…
Таинство брака и чин венчания закончился назиданием Илия:
- Любите друг друга… жалейте друг друга, почитайте и просто грядите едино по жизни… светом и добром оберегайте очаг свой, детушек растите в правде и умилении Божьем… Для чад ваших самое нужное видеть родителей внутренне духовными. Да продолжится праздник сегодняшний всю вашу жизнь до глубокой и святой старости, будьте каждый миг ее необыкновенны и новы друг для друга заботою и ласкою. Самое дорогое в браке мужа и жены — любовь… Храните ее пуще ока своего и умножайте. Именем Бога благословляю вас… не допускайте ссоры, ибо это разложение душ ваших и разрушением дома… плодитесь и множьтесь… отриньте с первого дня же три врага брака: разочарование, самолюбие и скуку, а исцелит душевную тоску и болезнь только вера в Бога, добро и любовь… Мир крив, а Бог его выпрямляет… Счастия вам и радости…
* * *
Ирину сморил сон средь бела дня. Она силилась превозмочь эту напасть, но сон настиг ее в самом неподобном для этого месте, прямо за столом в санчасти. Она как сидела одна, так и уснула, подперев голову руками. И явился ей удивительной красоты сон… Приходит к ней незнакомая молодая женщина в царственной одежде и сиянии, а за нею видит она еще двенадцать девушек скромных, но одетых богато по-старинному: головы украшены накидками парчовыми, платья из чудной ткани, поясочки витые, и все шито крестиками разноцветными, и броши с крестиками. Та, что вошла первою, умиленно смотрела на Ирину и улыбалась мягко, и вдруг Ирина видит в сиянии рук ее младенца-ясного. Замер он, ручонками держится за одежду ее и смотрит, смотрит на Ирину глазенками чистыми, словно ждет что-то от нее и просит ВЗГЛЯДОМ…
- Дочь моя! Прими, во имя Отца и Сына и Святого Духа, — промолвила вошедшая и протянула младенца.
Ирина вскинула свои руки белые и почуяла мягонькую тяжесть в них дитя малого, и радостный испуг ее охватил, кабы не сронить без умения. А он все смотрел на нее и улыбался: зашевелил и задвигал ножками, цепко ухватился ручонками за ее белый халат, сладостным духом исходя, детским, молочным…
Когда Ирина оторвала от него взгляд и подняла голову, то уже никого не увидела рядом. Заметалась, ища во что бы ребеночка завернуть, ведь охладится раздетый… и проснулась смятенная, чуя в руках еще тяжесть и ошалело ища его вокруг глазами. Вскочила со стула, опрометью кинулась искать Егора. Вызвала его с занятий, и Быков испуганно проговорил:
— Что с тобой, у тебя щеки огнем горят. Что случилось?
- Женщина какая-то приходила и оставила мне ребеночка… — выдохнула Ирина.
— Ну и где же он?
- Не знаю… Подала мне и ушла, я проснулась, а его нет…
- Фу-у… Ну и напугала же ты меня, так тебе приснилось?
- Женщина эта особая была… доченькой меня назвала, вся в сиянии и одежда у нее божественная… в царской порфире и все крестиками вышито, а с нею двенадцать дев…
- Опиши ее лик, — Егор сам теперь сжался весь, ожидая ответа, а когда Ирина стала говорить, остановил ее и тоже смятенно промолвил: — Похоже… это она…
— Кто?
- Арина… Ты вот что, иди в келью свою и отдохни, на тебе лица нет, иди-иди…
- Не могу я, Егорша, — со слезами на глазах заговорила Ирина, — ведь я же его держала на руках, он такой тепленький, пахучий, смеялся мне и ножками шевелил… я пойду еще поищу его…
- Постой, да ты никак серьезно умилилась… Ну пойдем к озеру, прогуляемся.
— Сначала в санчасть заглянем, Егорушка?
— Да-а, — Егор смотрел на ее тоскою наполненное лицо, сияющие печалью глаза, она вся еще была во сне и ничего не воспринимала реального. Он задумался и вдруг напрягся лицом, глаза закрылись, и бледность облила щеки.
В таком состоянии он находился всего мгновение, но напугал Ирину, и она кинулась к нему на шею.
— Что с тобой, тебе плохо?!
- Да нет же, — он отстранился и вдруг решительно направился к воротам, ведя ее за руку, — скорее, скорее, — он почти бежал, и она едва поспевала следом.
Их выпустили из ворот, и Быков неожиданно пошел в сторону леса по старой тропиночке, уже зарастающей травой, оставленной давними богомольцами. Не успели они от ворот отойти и ста шагов, как услышали сдавленный плач и увидели шатко идущего к монастырю мальчика среди трав, почти скрывающих его с головой. Лет ему было около пяти. Он валко ступал босыми ножонками, весь оборванный, изъязвленный, одежонка в спекшейся крови, волосенки свалялись колтуном, и роились над ним мухи жирные, трупные. Егор и Ирина бросились к нему со всех ног и замерли около, боясь притронуться к израненному человечку. Одежда на нем была прожжена, и сквозь дыры виднелись струпья нагноившиеся, лицо от грязи и сухой крови казалось страшным, уродливым. Не видя их, он шел с поднятыми ручонками на монастырь, и когда Егор подхватил его на руки, вдруг отчаянно закричал и забился, сучил ногами и царапался. Быков увидел в правом кулачке мальчишки пук какой-то длинной шерсти, похожей на медвежью. Выпростал ее из пальчиков и очистил ладошку, дивясь силе в этом маленьком, слепо вырывающемся существе, но не выпустил его, и они побежали назад к воротам.
Егор на бегу проговорил Ирине:
- Третьего дня немцы разбомбили эшелон с эвакуированным сиротским домом, это километров пятнадцать будет… Как же он добрел сюда?
- Скорее в санчасть! — Кричала Ирина и рыдала на бегу, хватаясь то за Егора, то прикасаясь к дитю.
Егор увидел ее широко распахнутые глаза, побелевшее лицо, осознал всю смятенность ее нежной души. Они миновали двор и вдруг увидели спешно идущего к ним навстречу старца Илия. Он упал на колени перед ними с молитвою и радостным воплем:
- Свершилось! Пресвятая Богородица, спаси дитя безгрешного. Ва-асенька прише-ол! Васенька-а!!! Господи Ии-сусе Христе Богородицею, помилуй мя грешного! И запел, запел, ликуя, Символ Веры: Верую во единого Бога! — Манил рукой за собой их; Егор с Ириною, как завороженные, шли следом, и привел Илий их к святому колодцу. Протянул руки и принял разом успокоившегося мальчика. Почерпнул святой воды и стал ею омывать мальчишку, радуясь, ласково шепча Песнь Пресвятой Богородице: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мари-и-я, Господь с Тобою; благословенна Ты в женах и благословенен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших…»
Ирина стала помогать ему снимать одежду, и ужас охватил ее от ран на теле дитя, от ожогов и впившихся, оплывших нарывами вагонных щепок. Старец спокойно вынимал их и промывал раны водой, велел Егору принести ножницы и распластал ими рубашонку, отмачивая присохшую ткань, отдирая ее и голубя молитвою всплакивающего Васеньку. Когда его всего обмыли и умыли вспухшее лицо, он стал вдруг никнуть, и Ирина испугалась.
— Укол нужно сделать, помирает ведь!
- Не блажи, не блажи, — мирно успокоил Илий, — видишь, зевает, спать собрался Васенька.
Егор напряженно следил за действиями Старца и увидел дивное: словно шелуху очищала вода целебная язвы и струпья, пораженные места делая розовыми и живыми. Старец остриг клок кожи на спине мальца, отмершей и свернувшейся. Еще раз промыл раны, снял с себя шапочку-камилавку и надел на головку его, укутал своей монатьей и скорым шагом понес за Ириной в санчасть.
- Давайте я помогу, попросил Егор.
- Нельзя, нельзя, — бормотал Илий, — вот сотворю молитвы и поправится наш Васенька… Долго шел он, ноженьки умучил… Это наш сирота… безродный… Один он в целом свете… Сиротинушка знал куда шел, вела его Богородица к нам в исцеление.
Мальчишка крепко спал, опухоли его спадали на глазах, тело очищалось и белело.
Старец стал на колени у койки и склонил голову и закрыл взор свой. Сухой дланью водил против лика своего, а лотом против сердца. Лицо стало тихо меняться, и полился от него свет чудный, а такая радость на нем была, такой восторг и сияние, что глазам стоящих невозможно стало смотреть на святого человека, исцеляющего спящее дитя, ангелом явившееся.
Егор ведал, что это такое, и подивился силе духовной старца Илия, совершенством своим созерцающего самого Бога и Пресвятую Богородицу и молящего их сохранить жизнь земную заблудному дитю, еще безгрешному в этом временном мире… Самоуглубление старца было долгим, как сон Васеньки, а когда тот легко вздохнул и улыбнулся во сне, Илий воспел благостно…
Качнулась к нему Ирина, и вошла бабушка ее, вернувшаяся с трав, еще и не знающая ничего, а уже с порога вплела свой голос в песнь святую, как в венок вечный и блаженный… Праведник Божий пел молитву с закрытыми глазами, поводя сухими, умозоленными в бедах дланями над спящим, и Егор видел своим прозрением, как над Илием, а потом и над ребенком колыхнулось сначала слабое, потом все разгорающееся золотистое сияние, небесный жар, истинные и верные Врачи души сироты и тела его, сам Бог и Пресвятая Богородица приняли молитвы Илия и склонились к страждущему в сиянии сем, сами опечаленные и целящие его светом своим вечным… Исполнялись неизреченной радостью от улыбки его безгрешной.
И тут промолвил Илий, окончив молитву, приметочку свою:
— Се будет наш! — и указал перстом на спящего…
— Белое кудрявое солнце пред вами… и велик путь предначертанный ему! Пусть спит, уйдем и не станем мешать ему, — а когда вышли на монастырский двор, Илий вновь опечалился и проговорил: — Я опять знамение видел… И Спаситель прислал этого дитя к нам, чтобы успокоить душу мою.
— Что за знамение? — испуганно вопросила Мария.
— Земля разверзлась и вышел черный человек, блеющий козлом, и сам родил дитя с печатью кровавой на лбу, и беда от него откроется России и смута велика вельми… А антихрист станет сидеть в бездне и повелевать им, даст все золото и власть для погибели России, даст полки предателей ему в помощь беспамятных, а потом и его самого со смехом ввергнет в геенну… и проклят он будет на нашей земле семью семьдесят раз… — Илий почерпнул Неба глазами и опять обрадованно оказал: — Васенька пришел!!! Васе-енькаа… Очистит сей воин мутненьку водицу, и он закивал, закивал утвердительно головой и пошел в свою пустынь древнюю молиться.
Вечор ясен подступил. На краю горизонта висела широкая тучка и рушился из нее дождь чистый, стеблями далекими хлебными качался и стлался. И сбегалась та водица по песку и серым камешкам в речки светлые, они лились в главные реки, моря сосали их целебное небесное молоко и полнились жизнью кипучей и силой волн своих грохотали, колоколили славу Небу…
Этой ночью опять бились о железный тын монастыря посланные бесы и откатывались от света. Живая вода молитвы всю ночь текла из уст святого старца, волнами грозными колыхалась и бурей полчилась на зло лютое… А непрестанная сердечная молитва все лилась и лилась рекой солнечной.
Слышали воины на стенах, охранявшие монастырь, как собаки дурниной выли по-волчьи в дальней деревне, как стоял топот, стонали и визжали бесы в лесах темных, рыдали как люди и страшились вступить в круг обережный молитвы Илия…
Три свода небес внимали ей… Двенадцать ветров слышали песнь духовную и несли ее на своих крыльях по миру…
Ночная радуга горела в облаках замерших над монастырем, а Илий все укладывал и укладывал в стены монастырские святые камни молитвы, и они росли на глазах, пел духовные победные песни и чрезвычайно весел был в своей келье, сил получил обновление, и горела неугасимо возжженная им лампада Духа Святого, Богородичной Русской Земли…
Еще до заутрени Егор рассказал Окаемову о вчерашнем переполохе и явлении мальчика и, особо, о действиях и состоянии старца при исцелении. Говорил он необыкновенно восторженно и проникновенно. Окаемов оглядел Быкова, обнял, промолвил слова, относящиеся к пустыннику:
— Звезды стоят выше солнца, потому и малы глазу…
- Это же святой человек, от него исходит сияние и мудрость!
- Святой.. - утвердил Илья Иванович, — я очень рад за тебя, Егор, что ты открываешь мир православный… Схиигумен Илий прав, он прозорлив и высок, как звезда нам недосягаемая… Но дверь кельи его всегда растворена… Тверд он подле Господа и неувлекаем дьяволом… А мы преклонили головы пред фарисейством, пригорюнились, веточки наши от гнета ветра злого колеблются и ломаются… Ложное направление ума и жизни, празднословие и празднолюбие в нас… — Окаемов перекрестился: — Господи, помилуй молитвами старца Илия… Без руля и без ветрил, сколько уж лет Россия не ведает пути своего… Да! Грешен я высокоумием своим и дерзостью, а ежели не отмолю грехи, приму кару Господню. У нас один путь с Илием, только он Огненное Облако, а я… засапожный нож для врага… Ты еще и не то познаешь рядом с ним! Святой… может быть, последний святой на Руси… Ты посмотри, как курсанты школы молятся и слушают его, Илий перерождает их, очищает и осветляет. Как в глину дух свой вдыхает и оживляет их…
Взошли в собор и увидели там дружину свою, готовую к утренней молитве. В белой льняной одежде, они смирно дожидались, когда взметнет десницу свою замерший пред молитвою Илий и растворит лазорь Неба каноном духовным и просияет лепота сущая и отринет глумливый аспид от их душ заблудших в этом дольнем мире… и рачение снизойдет ими обретенное, раченье ожигное и благостное для живота их. И ныне, и присно, и во веки веков…
Дивный глас старца воспел, и пошатнуло тьму, и всколыхнулись свечи живым огнем, обороняя сотню бдящих в молитве от грез иных и пагубных, с бережью тая воском расплавленным — верою, и светом — надеждою и огнем, любовью; триединым соединением и воспарением духа над плотью, убуждая к дню грядущему…
Рать молилась истово, агнцы русские светлые пили устами жаркими из студенца веры — воду святую молитвы, и соединялись вкупе вой в железный крест дружины, ведая истоки свои благие. Грядут они путем молитвенным за старцем пустынным, во страх журливому врагу, и зеницы их очищаются и наполняются силой — великой отрадой исконной… В узорочье драгоценном собор древний, изукрашен резьбой позолоченной чудной, иконами и ликами святыми. Яхонты горят свеч негасимые, лепо ведет Илий службу непрестанную песнь свою Спасителю и Пресвятой Богородице, и сладостно вторит ему Ирина высоким мягким голосом, и персты ее ласкают на груди своей изображение Богородицы, подаренное святителем Илием после явления в монастырь младенца Васеньки…
А Вася безмятежно спал в келье, под присмотром Марии Самсоновны. Тихо плакала она, глядючи на его тельце избитое, на морщиночку бед недетских, залегшую, на его чистом лобике, миловала губами пальчики на его ногах и рученьках, мочила слезьми радостными и утешения своего… Проклинала в молитве татя злобного, чуть не сгубившего Васеньку, и это проклятие было столь искренним и высоким, столь моленным возмездием, что чуял его в недрах аспид и злобно взвывал, и личину свою мерзкую прятал в лапах, личину обожженную тремя заклятыми плевками этой старой женщины…
Воистину, кто страшен всем, тот страшится многих и многими уязвляем…
После заутрени вошли в келью люди, обеспокоенные за его здравие: Илий с тяжелым медным крестом на одежде, Окаемов и Егор, позвали они с собой Николая Селянинова и Мошнякова, соскучившихся в войне по детскому облику. Ирина стояла над кроватью, и слезы навернулись у нее на глаза, а все смотрели на спящего и молчали, словно чудо зрили необыкновенное. И радость была тихая на ликах и смятение; всем желалось потрогать руками его, явь ли этот малый человечек пред их взорами усталыми от борьбы и страданий людских…
Васенька вдруг проснулся и повел вокруг испытующим взглядом, остановил его на старухе и радостно промолвил:
- Бабушка… — а потом спрянул с кровати и подбежал к Ирине, уткнулся головенкой в ее живот и снова промолвил, — мамушка… где ты была, я тебя искал, искал и… плакал.
Вздрогнула всем телом Ирина и запричитала, оглаживая осторожно его волосы и щечки, а малец отошел от нее и, шлепая босыми ногами, направился к Илию, с удивлением потянулся всем тельцем и потрогал его тяжкий крест пальчиками.
— Дедушка, что это? Дай мне поиграть…
— Не игрушка это, чадушка… крест Господень сие называется.
Васенька призадумался, царапая щечку пальчиком и направился к замершему Егору.
— Ты мой папа? Ты уже вернулся с войны?
- Вернулся, — едва слышно отозвался он и подхватил на руки легонькое тельце Васятки, поднял над головой, радостно смеясь.
— А ты больше на войну не уйдешь?
— Не уйду… не уйду Васенька, будем с тобой играть?
— Будем… только игрушек нет у меня.
— Я тебе сделаю.
— И танк сделаешь, и самолет заправдашний? И ружье?
- Зачем тебе страшные игрушки, я тебе кораблик сделаю, в пруду его будешь пускать под парусом.
- Не хочу кораблик, — обиженно надул губы Вася, — хочу танк и самолет… немцев стану бить.
- Откуда ты пришел, Васенька, кто поранил тебя? — спросил Егор.
- Не знаю, — он наморщил лобик, силясь что-то вспомнить.
- Обеспамятовал, — горько вздохнула старуха, — но раз признал нас за родню, пусть и будет внуком и сыном…
- Дай мне подержать, — робко и глухо проговорил Мошняков, он тянул руки к Егору, и такая неутоленная жажда у него была в глазах, такая мольба, что Окаемов скрипнул зубами и отвернулся… едва сдерживая себя. Сирота большой принял малого на руки, неумело приласкал его и заверил:
— Я тебе выстругаю настоящий автомат… и шашку!
— Правда?
- Правда… и пусть они будут у тебя деревянными всю твою жизнь, — он пестал осторожно дитя, видя с болью душевной ранки на его теле и наливаясь бледностью по своему вырубленному из дуба лицу. Николка Селянинов тоже выпросил его на руки и вдруг некстати радостно пропел:
Ветер дует и качает.
Молодую елочку-у…
За тебя засадим пулю,
Гитлеру под челочку-у-у…
— Замаяли ребятенка, хватит уж, — ворчливо поднялась старуха и отняла Васю, — у нево ить кожица поврежденная, небось больно в ваших ручищах, а терпит и молчит… Нанянчитесь ишо вдоволь, пусть очунеется малость под приглядом. Крестить ево надо, нехрещенный, видать, он. Окрестим, старинушка? — она взглянула на Илия вопросительно и с мольбой.
— Окре-естим… еще как окрестим, по всему чину… Кто ж вознесет вас, как не опечаленный вами…
* * *
Через пару дней Васятка уже бегал по монастырскому двору и саду, как ни в чем не бывало, принося бабушке смятение и поиски его, а Ирина так все свободное время проводила с ним, и жалела его и радовалась каждому слову его… Васятка проявил сразу свою самостоятельность и любовь к свободе. Объедался в саду падающими полуспелыми яблоками, пускал кораблики по пруду, отталкивая их от берега деревянным ружьем, сделанным Мошняковым, и внимательно наблюдал, как слабый ветерок наполнял паруса и кораблик плыл через пруд к другому берегу. Необыкновенной смышлености мальчишки поражался даже Илий. Во время одной из молитв в своей келье за садом он вдруг услышал стук в коридорчике и сопение. Старец выглянул и опешил… Малец упорно возился с его уготовленной дубовой колодой, кою в давние годы Илий сам выдолбил тонкостенно и любовно, завещав в ней схоронить. Малец уже сдвинул ее нижний край от стены и уронил, вытаскивая смертный ковчег через двери.
— Ты что задумал, Васенька? — тихо проговорил Илий.
— Кораблик такой хороший, а ты, дедуня, мне про него не говорил… Вот батя парус мне приладит, и поплыву через пруд, — отвечал серьезно Вася, не оставляя свои труды.
— Рано еще тебе в таком кораблике плысть, — покачал головой Илий, — вот ить доступный какой, углядел… Нельзя сей кораблик мочить в воде, он потом порепается и течь даст… Да и тяжел ковчег мой… не утянешь поди к пруду.
— А ты помоги, старинушка, — он назвал его именем, каким добродушно окликнула Илия при нем всего один раз Мария.
Сердце старца растаяло от простоты детской и умилилось. Он опять стал отговаривать его:
- Нельзя, Васюшка, трогать сей кораблик, он мне уготовлен.
— Зачем?
- В нем я как помру, так и поплыву к райским берегам… Я его сам вытесал из цельного кряжа и дубец сей мне нужон вскорости будет, а ты его на пруде изгрязнишь и испоганишь гадами водяными. Ты ведь видал там лягушек и ужаков?
— Видал…
- Ну вот, давай его на место поставим и не трогай дубец… грех самому в ковчег проситься, тебе еще долго жить не помирать.
- Дедушка, а зачем люди помирают? И где они потом живут?
- Кто где… кому какая долюшка выпадет. Чистые люди к Господу идут, души их в раю обитают сладостном. А грешники и неслухи в ад подземный попадают, и худо там им, ох как худо…
— И я умру, дедунь?
- Зачем же тебе помирать, только жить начал, вона сколь яблок кругом и малины спелой, живи да живи…
Васятка отступился от колоды и, когда Илий стал ее утверждать на прежнее место, лез помогать ему и пыхтел от натуги, как заправский мужик.
= Ладно уж, плавай на нем сам, — смилостивился он, — я лягушек и ужаков совсем не боюсь и ты не боись, они не кусаются. Ты живешь в этом домике, дедунь?
— Живу…
— Можно посмотреть?
- Входи, — он взял за руку Васятку и ввел в келью. Под иконами ярко горела лампадка, и малец сразу утвердился взглядом на самом главном в жилье пустынника. Притих, обдумывая увиденное, а потом обнял за ноги старца и проговорил:
— А кто это на нас смотрит из уголочка?
- Это Боженька и матушка ево, Пресвятая Богородица, заступники и спасители наши. Вот вырастешь и научишься книги святые читать, там все прописано.
— Я книжки с картинками люблю, — Вася смело подошел к столу и открыл толстый переплет старинной книги, обтянутой темной кожей. Залез коленками на чурбан и впился глазенками в строки божественного писания. — Я сейчас хочу научиться читать, ты меня выучишь?
Рано тебе еще, но раз просишь, так и приступим сразу… Вот эта буква Аз… вот эта Буки, а эта Глаголь… Букв много и надо их старательно запомнить, а из них составляются великие слова этой книги. Так-то, сын Божий…
— Я запомнил, — радостно проговорил Вася и в точности указал пальчиком и произнес буквы.
— Да какой же ты молодец! Приходи ко мне после заутрени, и станем писать и читать учиться, вот будут интересны тебе знания сии… А когда читать выучишься, и картинки предстанут пред взором твоим и благодать Божья снизойдет в разум чистый твой. Зело велика радость грамоту знать и слово свое…