Третья ночь затмила оконца дома старика Матвея. Трое истомленных гостей улеглись спать, потушив свет, и Егор с нетерпением стал ждать, о чем поведает Окаемов. в этот раз. Илья Иванович долго ворочался, вздыхал и молчал. Наконец Егор не вытерпел и спросил:
— О чем же рассказал Боголюб, что сон к тебе не идет?
- И говорить страшно… и умолчать не в силах, — тихо отозвался Окаемов, — земля незнаемая, Русская земля… И течет кровь русская как река сильная, грехов ради наших, гнев Божий за попрание Веры и предательство Отечества. Мы забыли Бога и отказались от заступничества Богородицы… Как говорили отшельники о нечестивом: «Бог отступился от него»… Злой и суетный человек отходит от Бога и служит темным силам… А наш народ в годы революции увели от Божьей Семьи, и он гордынею своей намерился построить рай земной, но по наивности не помышлял, что ведет его уже не Бог, а Сатана и его слуги мерзкие толкают к погибели. И эта война ими затеяна на искоренение русских людей и вся надежда только на просветление и обращение к вере, только на исполнение Определения явленной Богородицы…
- Илья Иванович, ты что-то недоговариваешь, о чем все же поведал Боголюб? — опять спросил Егор.
– Дивья-дивные открыл нам старец ветхий, такие глубины и такие дела, что вообразить невозможно и не верить нельзя… Он поведал о древней письменности крюками, той самой, что мы нашли на харатьях. Ключ к письменности почитался священным и находился у отшельников — Белых Богов. Письмена выжигали на дощечках раскаленным железом, потом покрывали воском. Исконная праписьменность наша сродни руническому и санскриту. Белые Боги знали письменность и счет за много веков до рождения Кирилла и Мефодия, но учили только избранных людей, ибо все- письмена почитались священными и хранились в тайне от врагов… Потому очень мало дошло к нам первоисточников… На выструганной сухой дощечке острым шилом проводилась Черта Богови — символ линии горизонта, отделяющая Землю от Сварги, а потом под этой линией писали и прожигался текст, точь-в-точь, как в санскритских письменах… В их и наших ведических текстах есть единая система образов, но наш современный язык оторвался от тех первообразов, только в некоторых словах остались общие корни, и не занимайся я ранее древней письменностью, вряд ли смог бы перевести удивительную Добрую силу знаний наших предков, а они были обширны и точны… Только недавно ученые определили, что Вселенная наша имеет форму яйца… Откуда об этом знали наши пращуры? Кто и когда писал Законы Ману? А Боголюб поведал совсем дивное… Помните, на Княжьем острове старец Серафим пел нам былину о зиадах и Христе. В сохранившихся источниках описания земного пути Господа нашего семь лет жизни его отсутствуют… Так вот… Христос был в гостях у Белых Богов именно здесь… Он жил в здешних дубравах с отшельниками-старцами, и они ведали ему… Я считаю, что именно поэтому Пресвятая Богородица покровительствует России и любит ее Боголесные пространства, ее народ, принявший учение ее Сына… И в сердцах русских Он всегда был и есть Русским Богом, ибо Учение Его сродни их миропониманию, доброте душевной, их постоянной борьбе со злом и нечистью… Бог Отец послал Его в русскую землю… Оттого Русь — Святая. А «русская душа — христианка», и русский народ живет духом Его…
ГЛАВА V
От Городка они шли всю ночь на лыжах, и перед рассветом Окаемов приказал зарыть их в снег вместе с маскхалатами и проверить оружие.
— Куда ты нас привел? — спросил Егор.
- Параклитовая пустынь… цель же нашего поиска в пяти верстах отсюда… Гефсиманский скит и Черниговский пещерный монастырь, он всего в трех верстах от Троице-Сергиевой лавры.
- Ну и пойдем туда на лыжах, зачем их бросать? — опять недоумевал Егор.
- Там особая секретная тюрьма НКВД, и нас могут заметить по лыжному следу. Мы пойдем старым путем, приготовьте фонари и запасные батареи.
- Неужто монахи прорыли сюда подземный ход, за пять километров? — удивился Николай.
- Там есть ход и в Лавру и еще невесть куда. Я не удивлюсь, если сыщется путь до самой Москвы. Идемте же…
Он привел их к потайной двери в подземелье, и они спустились в тепло и кромешную тьму. Лучи фонарей освещали узкий и невысокий туннель, уходящий в неведомое, кое-где под сапогами всплескивала вода, но в основном ход был сухим. Застоявшийся парной воздух туманился в свете, они шли и шли, пригибаясь в иных местах. Как и на пути к подземному храму за Днепром, они видели многие отвилки и какие-то глухие помещения.
Через час пути со сводчатого потолка, обложенного кирпичом, стала сочить капель, и Окаемов объяснил:
- Над нами дно озера, ход сверху укрыт глиной и песком, насыпанным гребнем со льда строителями, скоро будем на месте. Егор, смотри вперед повнимательнее, наш путь может быть заминирован.
Быков пошел вперед, освещая пол и стены и вскоре действительно заметил тонкую проволочку, протянутую над полом. Разрядить мину для него не составляло особого труда, он еще внимательнее стал приглядываться и снял пяток противопехотных мин нажимного действия, благо над ними была заметна потревоженная и более светлая земля. Они крались все осторожнее и вскоре вступили в первую подземную церковь.
Окаемов даже простонал, осветив фонарем фрески на стенах. В смертной печали смотрели на них три старца дырами вместо глаз. Новоявленные бесы в глумливом страхе прострелили им мудрые зраки. На полу валялась мотыга, ею пытались соскоблить штукатурку и уничтожить образы святых. Затхлый мертвенный дух наполнял подземный храм, пахло кровью, на уровне груди в стенах зияли обхлестанные черным дыры от пуль.
— Здесь расстреливали, — догадался Егор.
- Да, да… святые места притягательны для бесов, — глухо отозвался Окаемов. — Более трехсот монахов жили в подземном монастыре… Я был тут еще до революции и видел пещерных затворников… где они теперь… Озера вокруг монастыря и Гефсиманский пруд вырыты вручную… трудно поверить, что это сделали два монаха, давшие обет и принявшие послушание всю жизнь не выпускать лопаты из рук… Подземный ход, по которому мы пришли, по преданию, вырыл один монах… Представьте себе силу духа русских послушников, перенесших личные страдания, терзающие их души, и неимоверные тяготы во имя Христа. Велик путь их для народа и России, которая теперь несет крест на Голгофу, ослушавшись их предсказания, и сама будет распята дикими варварами. Мечом и кровью внедряющих сатанинское учение на святую землю нашу… Будет распята, если мы не помешаем этому…
Черниговские старцы великую славу имели на Руси… здесь под землей Иеромонах Агапит принимал и исцелял десятки тысяч паломников, тут жил удивительный по силе духа и прозрению старец Варнава, который предсказал посетившему его Николаю II путь мученика и прозорливо написал о будущем России: «Преследования против веры будут постоянно увеличиваться. Неслыханные доныне горе и мрак охватят все и вся, и храмы будут закрыты. Но когда уже невмоготу станет терпеть, то наступит освобождение. И настанет время расцвета. Храмы опять начнут воздвигаться…» Ежедневно старец Варнава целил души и тела около тысячи паломников и умер здесь в алтаре, стоя на коленях в молитве пред Всевышним… Умер с крестом в руках… Здесь есть целительный источник Черниговской Богоматери и должна быть ее чудотворная икона, если враги не уничтожили ее…
Икона оказалась на месте. Под нею полулежал толстый камень, стертый наполовину коленями паломников, он был в засохшей крови. Окаемов пришел в какую-то священную ярость, его всего трясло, он хрипло выдавливал слова, малопонятная его речь пугала Егора и Николая, и они ничего толком не могли понять из его почти бессвязного монолога:
— Вот оно и есть то самое сатанинское язычество, к коему враги пыжатся пристегнуть древнерусское православие. Смотрите и запомните этот вандализм, ему нет прощения! Они устроили жертвенник своей гнусной веры на нашем святом месте и христианской кровью обагрили эти чистые церкви, вы посмотрите, на стенах пыточные крючья, изуверы, средневековая инквизиция… Варвары!!!
Вдруг в туннеле послышался крик и дикий хохот. Окаемов разом смолк, и все трое прислушались.
- Идут сюда, — предостерег Быков, — надо укрыться в келье.
Они быстро прошли в ближайшую тесную камору и затихли. Крики приближались, из щели приоткрытой двери кельи они увидели пляшущий свет факелов; подземную церковь заполнили невиданные люди в черном одеянии с острыми шишаками балахонов на голове, так одевались средневековые палачи… Они притащили кого-то за руки и бросили на молитвенный камень. Один начал читать длинный текст на непонятном языке, лишь Окаемов понял его и гневно прошептал:
— Служители Зверя…
Десяток факелов освещали все, что происходило перед глазами невольных зрителей. Главный из пришлых достал ярко сверкнувший нож и стал колоть им вскрикивающую жертву. Егор было рванулся туда, но Окаемов сильно сжал его плечо и выдохнул:
— Их много, не справиться…
Быков зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел последний взмах ножа, отчаянный вопль и булькающий хрип казненного. Двое в черном держали его за руки, двое за ноги, а жрец собирал из перехваченного горла хлещущую кровь в темную чашу.
Крики животного восторга наполнили оскверненную русскую церковь, потрясая факелами, палачи закружились над зарезанным человеком в ритуальном танце, хохоча и беснуясь…
Егор тихонечко толкнул в бок Николая Селянинова и шепнул ему: «Стос! Без оружия, как учил…»
Стремительными тенями они метнулись к черным призракам, и подземный храм огласил такой вопль Быкова, что двое уронили от испуга факелы и все пляшущие замерли в неестественных позах, как Парализованные. Еще ни когда Егор не бился так неистово, никогда не осеняла его подобная энергия возмездия, как в этот миг. Он ощущал себя в вихре полета и единым прикосновением карающей руки валил намертво мерзких зверей. Их спесивая уверенность в безнаказанности, чувство своей всепроникающей дьявольской силы и страха, принесенного людям этой земли, были так незыблемы в их сознании, что они даже представить не могли, что с ними делают, и только жрец заверещал в испуге, оставшись один, взмахивая перед собой ритуальным ножом и отступая к стене, на которой покоилась чудотворная икона Черниговской Богоматери. Он понял все, занес длинный тесак над ее ликом в слепой ярости, но не успел ударить…
- Веруешь ли ты во Христа воплощенного?! — рявкнул Никола Селянинов.
Этот резкий вопрос возымел удивительное действо, жреца скорчило, ударило о стену, но он все равно лез к иконе, и тогда Никола так врезал ему в прыжке ногой, что тот сломался как трухлявый пень и рухнул… нож звякнул о стену и улетел во тьму. Быков еле оттащил Николая от мертвого жреца, тот изломал его всего и напоследок сорвал черный балахон, и они оба отпрянули в испуге. Свирепо скаля зубы и пяля недоумевающе выпяченные глаза, на оскверненном молитвенном камне лежал генерал Лубянки.
Перешагивая через трупы врагов, подошел Окаемов и промолвил:
- Собаке — собачья смерть! Да простит нас Богородица!
— Он осторожно снял чудотворную икону со стены и приказал: — Надо немедленно уходить, скоро хватятся… но наверху вряд ли остались особо посвященные… вы не представляете, что натворили… вы уничтожили осиное гнездо, возможно, самое главное или часть его, — он взялся срывать балахоны с мертвых и под каждым открывались высокие чины тайной охранки… — За мной! Идем подземным ходом к Лавре. Как бы нам перекрыть за собой ход?
- Они его сами перекроют, — Егор сорвался с места и скоро принес снятые им мины, на ходу вкручивая взрыватели, — в церкви их ставить нельзя, а в начале хода я им устрою гостинец…
Ловко орудуя финкой, он вырывал ямки и ставил за собой спаренные мины. Они бежали тайным ходом к самому Сердцу России, к Троице-Сергиевой лавре. Вокруг было столь ответвлений, келий и тупиков, что отыскать их след в таком лабиринте было непросто. Когда они уже были близки к цели, сзади глухо рвануло, потом еще раз и колыхнулся воздух в туннеле.
- Есть! — успокаивающе проронил Быков. — Я горняк и установил мины так, что свод непременно рухнет, и они побоятся дальше сунуться.
Перед самым выходом на поверхность Окаемов остановился, медленно оглядел своих спутников и проговорил:
- Мы находимся сейчас в священной Маковице… так назывался холм, где преподобный Сергий вознес монастырь… Это место почиталось и привлекало внимание русичей еще задолго до его строительства… Сохранились предания и летописные источники, что над Маковицей в древности являлись чудные столпы света и это почиталось как знамение Высшего Бога…
— Мы это искали? — спросил Никола.
- Мне кажется, что мы нашли все, что искали… Это и есть искомая Сиян-гора и где-то рядом с нами лежит в земле тот самый сказочный Бел-горюч камень… первый камень, уложенный в Храм Россию… в ее фундамент. Мы искали очаги древнерусского православия.
- А было ли язычество? — спросил Быков, — все так сливается, что не разобрать. Почему возникло понятие — русское православие, эта сердцевина христианства. Почему для русского человека Христос воспринимается так лично?
- Исихазм — пещерное затворничество прослеживается на Руси с первых веков христианства. Знаменитые пещеры киевские, в них покоится прах Ильи Муромца, досель охраняющего Русь, были и многие другие. Но через столетия варягами было внесено язычество сатанинское с людскими жертвоприношениями, это было противно духу русскому, и народ готов был принять Христа, ибо его учение жило в Руси уже века. Повторяю, Бог Отец послал Сына в землю русскую к мудрецам, и русский народ живет духом Его. Враги Христа навешивают нам кровавое язычество, но пусть оглянутся на инквизицию и свою кромешную историю.
- Но ведь Сын был послан к иудеям, богоизбранному народу, — вставил Никола.
- Это вредное заблуждение… Да, он избрал иудеев, погрязших в грехах, разврате, обмане ростовщичества, избрал и послал Сына, чтобы спасти их, но они убили Его и потому мертвы духом, потому люто ненавидят Христа и делают все, чтобы погубить корни Божьего древа на земле. Они были и остаются язычниками, и обвиняют других в язычестве, но почитайте их Кабалу, Тору — там такой лютый расизм, что волосы дыбом встают. Впрочем, самих-то иудеев давно нет, они все истреблены в войнах и ассимилированы, а их место заняли хазары… Византия помогала разгромить их, а Святослав расплатился с нею тысячами военнопленных, которые и развалили её. Мудрый Святослав знал способности этого троянского коня… И подарил его своим сильным недругам, натравливающим на Русь кочевников и пытающихся сделать Киев своей колонией…
— Что же нужно делать? — промолвил Егор, — что?
- Чтобы бороться с врагами Христа в русской Православной Крепости, нам дано изучить фундамент ее, ее светлые питательные родники духа, собрать колосья Веры и сеять, сеять зерна русского православия по всей нашей земле… все одно где-нибудь взойдет и даст плоды. Так наставлял нас смиренный Илий. Смерть нам не страшна в отличие от врагов… Смерть для истинного верующего — вечная жизнь. Мы находимся в духовной колыбели древнерусского старчества, этих Белых Богов — отшельников, почитающих и славящих Единого Бога — Творца и Сына его и Мать Пресвятую… Вот и весь мой сказ… А теперь пораскиньте мозгами: почему именно на Сиян-горе и былом святилище возникла Троице-Сергиева лавра, и на всех сакральных местах высятся храмы православные? Почему Христос и Богородица избрали Русь своим домом? Почему древний Русалим для каждого русского человека священен, как часть прародины? Думайте!
Они вышли на свет через один из тайников в самом монастыре, незаметно перелезли через стену и спустились по веревке. По территории монастыря уже метались какие-то люди, суетливо озираясь и кого-то ища.
На окраине Загорска их ждала машина у частного домика, посланная Лебедевым. Все свершилось по плану Окаемова. Они быстро переоделись в свежее обмундирование, сожгли фиктивные документы и просмотрели новые, выполненные умельцами русской разведки. Машина неслась по заснеженной накатанной дороге. В кузове под тентом молча сидели трое, кутаясь в полушубки. Никола Селянинов бережно прижимал к груди спасенную чудотворную икону Черниговской Богоматери, и она так грела его, такая радость окрылила сердце, что слов не хотелось говорить. И вдруг он почуял на руках влагу, ожегшую его кожу… Недоумевая, он осторожно снял холст с иконы, тоже с проступавшими мокрыми пятнами и вскрикнул:
— Смотрите! Смотрите! У нее бегут слезы! Она плачет!
Из Ее пречистых глаз вызревали жемчужные капли и сбегали вниз… Окаемов недоверчиво подставил руку и поймал капельку, крестообразно помазал лоб себе, Быкову и Николаю…
Икона обновлялась стремительно. С одного угла она все более светлела, улетучивалась древняя копоть и тьма. Очищающая сила истекала, смывая слезами невинными боль и страдания, все зло творимое на русской земле… вот она уже воссияла вся, пурпуром засветились поволоки одежд, прояснел лик Матери и Спасителя… От иконы лился свет, завораживал, и сердца всех троих бились в едином ритме и едином порыве великого чуда… Богородица радовалась своему спасению из лап вурдалаков, Она живым взором глядела на них, трепетно прижимая к себе Дитя, и Николю почудилось, что им холодно на морозе, он сорвал с себя полушубок и укутал ее, обнял руками и прижал к себе, чуя в ней трепет и дрожь живого обновления…
Машина въехала в ворота монастыря, и никто не удивился, увидев спешно идущего к ним старца Илия. Он сиял ликом и тянул к ним свои длани, наперед зная, что свершилось чудо спасения иконы.
Никола передал ее, и старец торжественно понес драгоценное достояние в собор, плача и вознося молитвы…
- Вот оно, самое могучее русское оружие… обережное, — промолвил умиротворенно Окаемов, — иконы Казанской БожиеЙ Матери и Владимирской, Смоленской и Новгородской… Феодоровская-Костромская, Курско-Коренная, Тихвинская, Донская и Черниговская, много чудотворных икон на Руси, и враг знает их силу, любыми средствами старается отнять их у народа, увезти за пределы России, спрятать в бронированные сейфы или просто уничтожить… Нет уже у нас Курско-Коренной. Тихвинская в Чикаго, многие святыни утеряны навсегда; с ними уходит часть духовной силы нации… Девятнадцать веков минуло с той поры, когда Пречистая Мария любовию своего Сына была вознесена к Великому Престолу и после жизни полной скорбных мук, унижений и страданий была коронована на Царство Небесное… Долгие века русские люди возносили благодарственные молитвы к Богу, и Она не отнимала заступнические покрова от нашей земли. Столько чудотворного обережения России от врага сотворили иконы Божией Матери, сколько не сделало ни одно войско… ни один легендарный полководец не выиграл столько битв и не спас столько народа от гибели…
* * *
Все чаще возле монастыря стали появляться засланные люди. Они пытались проникнуть внутрь, крутились на ближайшей железнодорожной станции, останавливали машины, идущие в монастырь, далеко за его пределами и настырно силились вызнать, что за воинская часть в нем расквартирована. Охрана разведшколы повысила бдительность, но незваные гости все назойливее лезли к воротам, все увесистее предъявляли документы. Лебедев приметил за собой уже открытую слежку и тайно предупредил Скарабеева, чтобы не ездил пока к Илию, ибо могут быть неприятности. Но тот поступил совершенно неожиданно и дерзко. При встрече со Сталиным напрямую заявил:
- Люди Берия суют нос в дела военной разведки и мешают осуществлять выполнение Определения.
— Я поговорю с товарищем Берия, — ответил Сталин после некоторого колебания, — ваш старец еще жив?
— Жив и молится за победу!
- Я непременно поговорю с Лаврентием, и если заметите нежелательную опеку, доложите мне… Ваш старец важнее его любопытства. Работайте спокойно и все согласуйте с патриархом, все действия Определения неуклонно выполняйте.
- Спасибо, товарищ Сталин, — Скарабеев развернулся, чтобы уйти и вдруг услышал за спиной тихий распев на грузинском языке…
Но враг не унимался. Было состряпано дело и арестован Лебедев. Фальшивые документы обвинения делались наспех, и при допросах Лебедев разбивал все доводы следователей четкими ответами, иной раз и самих загонял в угол, уличив в клевете. Трое суток они мучились с ним, но так и не смогли ничего путного состряпать. Только их это особо не смущало. Набитой рукой за тридцатые страшные годы было сфабриковано столько обвинений в шпионаже в пользу Германии и Японии, что Лебедев понял: его в любой миг могут просто убить в камере — живым не выпустят.
С большим трудом и риском удалось подать весточку Скарабееву с координатами, где он находится. И тот снова обратился к Сталину.
В камеру к Лебедеву явился сам Берия, напыщенный карлик с амбициями великана, гадкий в своей животной ярости. Он бесился и орал, требовал подписать какой-то документ, но Лебедев только усмехался, глядя на этого бешеного вонючего хорька. Наконец Берия угомонился и зловеще заключил:
- Я доложил наверх, что ты сознался во всем и уже расстрелян, так что не обольщайся… Я здесь командую парадом и смогу помиловать только при одном условии… Если назовешь имена своих людей, побывавших недавно в Черниговском монастыре. Там были убиты мой заместитель и десяток офицеров НКВД, убиты голыми руками. Это твои волкодавы поработали?
— А может быть, это немецкая разведка…
- Немцам русские иконы не нужны… Быстро имена — и ты свободен.
— У меня нет сведений.
— Тогда сдохнешь тут!
— Вы срываете важное государственное дело…
- Какое? Игры с иконами? Ха-ха… За такие делишки к стенке ставили. Да и сейчас не поздно…
— Я ничего не знаю и не скажу.
- Ладно… временно освободим тебя, а что морда побита, так это ты в машине соскочил в кювет и ударился, понял?
Лебедев молчал. Спокойно смотрел на изгаляющегося зверя, и его мутило до тошноты от его вида, от внутренней вони, исходящей из этой пасти, сожравшей тысячи невинных людей, от хищного взгляда за стеклами пенсне, противило от маленьких ручек и вихлявых ножек, от высоких каблуков карлика-кровопийцы. Но он сдерживал себя невероятными усилиями, мозг работал четко и все запоминал, профессионально откладывал в памяти лица подручных этого палача, имена следователей и конвоиров, авось доведется встретиться ему или его ребятам с исчадием ада. И он ликовал в душе, что сумел организовать и подготовить людей для тайной борьбы с ними; они уже действовали, действовали дерзко, если сумели обезвредить такие чины и так много… В мыслях его отодвинулась война с немцами, на родной земле шла священная война с этими выродками, она была важнее и изощреннее, не менее жертвенна и опустошительна для народа, чем потери на явной передовой… Лебедев не сдержался и улыбнулся, весело обронил:
— Согласен, что побился в машине.
- Отпустите его, мы еще встретимся, — люто ухмыльнулся Берия и ушел со своей охраной в подвалы, откуда вскоре доплыл душераздирающий вопль и хохот…
Лебедеву вернули личные вещи и оружие и посадили между двоих конвоиров в машину, которая понеслась улицами Москвы все дальше от центра. Лебедев понял, что зловещий план Берии еще не завершен… сейчас его вывезут за город и шлепнут в спину при попытке к бегству… Он осторожно нащупал оружие и опомнился вовремя… ему вернули пистолет, как часть этого плана, чтобы он первым начал свалку…
Положение становилось безвыходным, Лебедев нутром чуял, что сейчас будет конец. И тут пришел на память единственный урок, который успел дать ему неустрашимый казак Быков… Именно для такой, тесной драки, когда противник наваливается. Он успокоил бешеные толчки сердца и расслабился, как учил Егор. Горячие токи побежали по членам, прояснело сознание и только запела в голове заветная молитва Казачьего Спаса, как его охватило такое ликующее состояние простора, такая русская необузданность и вера, такое желание жить и творить, любить, видеть солнце и своих ребятишек, свою любимую, родимые кресты дедов и свое кержацкое село на Алтае, что он только краешком сознания ощущал, что машина остановилась и провожатые сунули руки в карманы за оружием… он услышал в себе все нарастающий свист, словно сокол падал с небес, словно огненная стрела святого Георгия исторглась из самого его сердца, и он не мог уже сдержать в себе стихию действия… пальцы его рук превратились в трехгранные русские штыки, а кулаки в пушечные ядра…
Внутри машины словно кружился железный смерч, натасканные убийцы яростно сопротивлялись, с лязгом ломались сиденья, хрястнула баранка и шофер поник на ней, а следом стихли и обмякли двое конвоиров. А Лебедев своим новым сознанием вдруг ощутил смертельную опасность, нависшую над ним, он страшно испугался самой машины и, рванув дверцу, выскочил из нее, побежал назад по дороге к Москве, его догнал удар мощного взрыва, сбил с ног и катанул в снег. Он протер запорошенные глаза и не увидел машины, на месте ее дымилась гарь. Он понял, что его ликвидация продублирована, подлежали уничтожению и свидетели, исполнители… Он вскочил и быстро пошел назад, к шоссе, где виднелись далекие военные грузовики.
Он шел и осознавал, что возвращаться ему нельзя, что снова схватят и опять начнутся изнурительные пытки, но долг был превыше всего. Он был нужнее сейчас именно там, пусть еще сутки, пусть несколько часов, но за это короткое время сумеет наворотить столько, сколь не сделать за годы в бегах.
Добравшись в Москву на попутке, Лебедев пешком отправился домой. Там его заждались, там был его светлый мир любви, его семья… И за миг видеть их он готов был идти на любую дыбу, на пули врагов… Осторожно подкрался к дому, слежки не было, видимо, никто не просчитал план срыва двойной ликвидации.
Жена стояла в темном окне, перекрещенном по стеклу бумажными лентами, и ему почудилось, что она несет в руках этот белый крест, молясь во его спасение… И он не сдержался, бесшабашно свистнул с улицы, свистнул так же, как вызывал ее девушкой из домашней опеки… и тут же увидел, как она тихо опустилась на подкосившихся ногах…
Лебедев прислал вестового бельца в монастырь с предупреждением о возможных решительных действиях врагов — и все было приведено в повышенную боевую готовность. На башнях и стенах установили дополнительные пулеметы, а тем временем имущество разведшколы было упаковано и частью тайно вывезено на запасной участок и развернуто там, на случай передислокации. Ожидать можно было всего, но когда на рассвете низко прошли немецкие самолеты и из них стали сыпаться парашютисты на замерзшее озеро и ближайшее поле, поднятый по тревоге Окаемов уверенно сказал Быкову:
- Помнишь, я тебе говорил, что черные клобуки НКВД и гестапо имеют прямую связь. Наши враги навели немцев… Немедленно Ирину, Васеньку, Марью и Илия отправь подземным ходом с надежной охраной за пределы боя…
Пули уже визжали над головами, бились о твердынь стен и церквей. До двух рот парашютистов в маскхалатах тренированно наступали широким охватом. По ранее разработанному плану, командование обороной принял на себя Мошняков, имеющий боевой опыт и талант организатора в подобных схлестках. Приказ стрелять он пока не отдавал, напряженно вглядываясь в цепи врага и прильнув к ручному пулемету. Снег мешал немцам, за ними оставались глубокие борозды в розовом мареве рассвета и демаскировали их, хоть самих почти не было видно, даже оружие зачехлено в белое. Как алчные змеи со всех сторон ползли к монастырю, все ближе подвигались к стенам, и Мошняков прищурил правый глаз, уверенно нажал спуск с малым опережением этих вражеских гадов на белом полотне его земли…
Такого шквального огня немцы не ожидали, но отступать под его губительной мощью было просто глупо, и они это поняли: со всех сил неслись в мёртвую зону стен, на бегу выхватывая веревки со стальными кошками и забрасывая их наверх. Над всей стеною монастыря, от башни к башне, был старый навес из теса на столбах, укрывающий широкую дорожку наверху, где стояли бельцы и стреляли. Чужая сталь хищно грызла дощатую кровлю над головами защитников.
— Гранаты! — зычно приказал Мошняков, сам срывая кольца и выкидывая в проемы лимонки.
Первая волна, сметенная осколками, опала в снег с воплями и проклятьями, но все новые крючья летели и звенели о камень и глухо цапали дерево.
— Горные егеря, — уверенно проговорил Мошняков рядом стоящему Окаемову и вернувшемуся Быкову, — их очень много… хоть треть и выкосили, — убирайтесь в подвалы и уходите, без вас справимся!
- Ну уж нет, — усмехнулся Егор, срывая чеку с очередной гранаты.
Вдруг застучали выстрелы на противоположной стене монастыря, и Мошняков крикнул бельцам:
- Круговая оборона! Возможен прорыв через ворота и с тыла.
В это же время ахнул мощный взрыв и дубовые ворота разлетелись в щепы, забросав древним деревом площадь перед собором. В пролом хлынули немцы, но такой исход предугадал Мошняков. По ним в упор ударили два станковых пулемета с колокольни и крыши трапезной. Основную часть ворвавшихся они скосили, но иные успели нырнуть за ближайшие постройки, растеклись в тылу. Приходилось обороняться вкруговую. Приступ на стены егеря возобновили с новой силой, чтобы отвлечь внимание от проникших в монастырь.
Враги перескакивали через стены, и началась рукопашная свалка. Русские и немецкие крики слились в единый вой, бельцы дрались неистово, и Егору на мгновение показалось, что осаждающие одеты в татарские кафтаны, а в руках кривые сабли. Его же дружина была облачена в охранительные кольчуги, а руки их превратились в карающие булатные мечи… Он успевал замечать все, увертываясь сам от пуль и разя врага. Он радовался, что Мошняков сумел отправить Окаемова в собор, якобы руководить его обороной, тем самым спасая его. Сердце Быкова ликовало боем, ликовало от умения своих учеников держать натиск и побеждать. Рослые немцы ничего не могли с ними поделать, их обоюдоострые кинжалы из золингеновскрй стали, с готической вязью по лезвию «Все для Германии» вылетали из рук или терзали их же самих… Неуязвимые русские даже при стрельбе в упор умудрялись каким-то образом увернуться от пуль и бились сразу с несколькими врагами, убивая их голыми руками, единым прикосновением кулаков… Бой шел уже на всех стенах, он все усиливался, кровавая мясорубка войны перемалывала человеческие тела, и души убиенных возлетали над древними крестами, пули отпевали их и отзванивали о камень… Через разбитые. ворота еще хлынул поток орущих врагов и захлебнулся своим криком, нарвавшись на густо установленные в снегу мины и пулеметный шквал.
Егор в упоении боя понял, что это была последняя атака. Стальные кошки уже не гремели, стрельба заметно угасала и только короткие очереди и отдельные снайперские выстрелы добивали залегших егерей в монастырском саду и на кладбище. Бой стих внезапно, и Егор, выглянув из-за стены, увидел горстку врагов, убегающих к лесу. Летом бы они успели уйти, всего-то двести метров отделяло монастырь от спасительного укрытия в чаще, но русский проклинаемый ими снег словно ожил и хватал за ноги белыми вязкими руками, забирал силы, не отпускал из своего колдовского, смертного владения… И еще нечто непостижимое священным ужасом охватывало их души, перед невероятной легкостью победы русских над ними, их умением драться и побеждать… Трепет перед древней духовной крепостью Руси, из коей словно сам Бог помогал защитникам и разил врага карающей десницей… И эти русские страшные дальнобойные пулеметы… целыми роями пули лохматили снег, взбивая мягкую постель и укрывая застрявших в нем егерей навсегда… Ни один не добежал даже до середины пути… Вдруг с колокольни раздался громкий возглас Окаемова на немецком языке: «Немецкие солдаты! У вас один выход — сдаться! Или вы будете уничтожены! Выйти на плац Перед собором, бросить оружие и лечь вниз лицом на снег. Даем три минуты на размышление!»
С кладбища, из-за горящего сарая и даже в воротах из-за стен появились редкие фигуры с поднятыми руками. Егерей осталось в живых всего пятеро, они послушно бросили в кучу автоматы и легли лицом в белую землю, потерявшие спесь и ярость перед нею и ее солдатами…
Битва за монастырь и Белокаменную началась одновременно». Божией волей была дарована возможность Скарабееву взять в свои руки командование и наполнить сердца русские великим праздником первой оглушительной победы над хвалеными ордами вермахта… Враг был как никогда силен: стянул огромное количество техники и вооружения со всей Европы, армады танков и самолетов, вымуштрованных и упоенных непобедимостью солдат, в их штабах все отлажено и опытные стратеги нацелили смертельный удар по столице России. Все было продумано до мелочей, даже эшелоны с гранитными глыбами для памятника немецкому оружию подтянуты, даже парадная форма сшита и запасен шнапс… Но встречный удар, направленный рукою нового Георгия земли русской, сломал хребет змею…
Белой рекой возмездия хлынули на врага свежие армии лыжников в маскхалатах и теплых белых полушубках, белые танки стремительно разметывали немецкие колонны и оставляли за собой неисчислимые белые холмики снега над врагами… Белая река возмездия могучим половодьем, сокрушительным валом накрыла землю и смыла с лица ее нечисть нашествия…
Скарабеев ехал в машине через страшный хаос разгрома, сожженных танков и машин, мертвых орудий и мерзлых захватчиков. Он был спокоен, сосредоточенно вглядываясь в отбитые у врага поля и перелески, и словно винился душою перед ними в том, что позволил доползти проклятому зловонному гаду к самому сердцу русской земли. Он уже видел эту картину в ночь прозрения, когда съел первый сухарик в кабинете Сталина и мчал в снежной коловерти к монастырю, к своему духовному наставнику старцу Илию…
Машина обгоняла-идущие к фронту части, и каким-то неведомым чутьем солдаты угадывали его, с восторгом провожали глазами, силясь запечатлеть образ генерала победы, слава о котором еще с Халхин-Гола, помимо его воли, помимо козней и ненависти внутренних и внешних врагов, помимо ревности Верховного главкома, взошла и засияла ослепительной звездой народной любви…
Скарабеев только что подписал приказ о расстреле шести интендантских полковников в столице, которые в панике убежали со своих постов, а склады частью были разграблены. Он не согласовывал свой приказ со Ставкой, прекрасно сознавая, что расстрел полковников Блюменталя, Розенберга и прочих трусов отныне ставит его фамилию первой в списке Берия на ликвидацию. Но без сомнения пошел на это, чтобы безмерному влиянию тайной полиции пришел конец… Ее угнетающее, удушливое засилье страха отныне будет сметено русским патриотизмом и любовью к своей великой Родине. Солдат переполняла национальная гордость в первой победе над врагом, и Скарабеев знал, что это единое одушевление станет расти изо дня в день и его уже нельзя будет остановить диким сатанистам в малиновых околышах.
А так как на Руси слух всегда распространяется с неимоверной скоростью, то уже вся армия з