– На самом деле это одно и то же, – пробурчал Лямка.
Надо сказать, что активных представителей современных радикальных оппозиционных течений и партий сотрудники питерского ОПУ, в подавляющем большинстве своем, на дух не переваривали. Но ничего личного – здесь сугубо профессиональное. Дело в том, что свои публичные акции те норовили проводить исключительно в выходные дни. Соответственно, дни эти автоматически переставали быть таковыми для сотрудников Управления. Согласно всем существующим гласным и негласным инструкциям дни народной бучи опушники были обязаны проводить на рабочих местах – одни «в поле», а другие, к примеру, такие как Лямка, в кабинете за компьютером. Ибо не должно Око Саурона дремать в тот час, когда бунтуют его гоблины и орки.
– Слушай, – заинтересовался Иван, – а «семь-три-седьмой» сейчас в движении или отстаивается?
– На складе стоят. А что?
– Да так, просто любопытно. А где именно?
– Разъезжая, 9, – сверился со своей «разблюдовкой» помдеж.
– Понял. Слышь, не в дружбу, а в службу – брякни на местный, когда Фадеев появится. Хорошо?
– Не вопрос. Лямк, у нас тут чего-то «Цивилизация» на компе подвисает. Как начнешь дороги или просеки строить – сразу начинает глючить, а потом вообще из игры выбрасывает. Глянешь при случае?
– А у вас какая версия?
– А шут ее знает, вроде третья.
– Ладно, вечером, когда начальство разъедется, гляну. Все равно я сегодня до девяти зависаю.
Лямин вернулся в кабинет и набрал по мобильному Пашу Козырева.
– Здорово!
– Пламенный привет отцу семейства! Сколько Лен, сколько Зин!..
– Ага, как же… Это у тебя, у холостяка, сплошь «лены-зины». А у меня, сам знаешь, – зимой и летом одним цветом.
|
|
– Что, проблемы? Подсобить с юными маляршами? – съерничал Козырев. Причем произнесено это было тоном записного Казановы. – Фотоаппараты «Аякс»: наполни свою жизнь цветом!
– Сам справлюсь, – заносчиво отреагировал на его предложение Лямка. – А проблемы в данную минуту как раз у вас.
– Не понял?
– К вам на пост мой дядюшка персонально выехал. Типа, с проверкой.
– Оп-паньки! И давно?…
– Минут семь-десять назад.
– Понял тебя, Вано. Большое человеческое спасибо. Слушай, в таком разе мы тут сейчас скоренько проведем ряд организационных мероприятий, а потом я тебе перезвоню. Ага? Тем более что я и сам сегодня хотел тебя найти. По одному дельцу.
– А что за дельце?
– Лямка, давай не сейчас. Я перезвоню, лады?
– Лады, – согласился Иван и отключился.
Вот чем хороша постоянная работа на Центре? А вот, к примеру, тем, что поделился со знакомыми людьми вроде бы ничего не стоящей информацией, но тем самым сделал им приятное. Причем особо не напрягаясь. А все потому, что мало в жизни «грузчиков» радостей. Посему им любое лыко – в строку.
Пока не случился предупредительный звонок Лямина, экипаж «семь-три-седьмого» полным боекомплектом благополучно пересиживал непогоду в салоне оперативной машины. Козырев удачно приткнулся в «карман» у самого перекрестка Разъезжей и Правды, откуда интересующий их подъезд просматривался как на ладони. Тонированные стекла вкупе с плотнейшей ливневой завесой, окрасившей зримое глазу окружающее пространство в мрачно-серые тона, делали сидящий в машине народ практически невидимым. Разве что легкий сигаретный дымок, сочащийся сквозь опущенное на полпальца стекло, сигнализировал о том, что в салоне теплится какая-то жизнь. Впрочем, спасающимся от дождя редким прохожим всматриваться в подобные вещи было недосуг.
|
|
Между тем, в данный момент в салоне автомобиля имела место быть довольно шумная перепалка, спровоцированная тематикой полученных на утреннем инструктаже вводных. Молодняк, в лице Юры и Балтики, твердо стоял на «пацифистской платформе» и пытался убедить «ястреба» Каргина в том, что совершаемые ими действия суть незаконны, а главное – аморальны. Бригадир в силу своего возраста и внутренних убеждений считал перпендикулярно. Козырев же, который в принципе разделял точку зрения Эдика, предпочел не ввязываться в этот эмоциональный диспут по весьма уважительной причине – ему было лень.
– …да потому что 99,99 процента гражданских мужичков делают все возможное и невозможное, чтобы отмазать своих сыновей от армии! – горячился бригадир. – И сами, по доброй воле, хрен пойдут на военные сборы. Только под конвоем. В результате над такой армией смеются. И себя, кстати сказать, я зачисляю туда же. В общем, «адмирал, горит твоя эскадра – адмирал и бровью не ведет…».
– Вот видите, Эдуард Васильевич, сами себя сейчас и выдали, – рассудительно заметил Хыжняк.
– Чем же это?
– А тем, что сами смеетесь над армией. И почему тогда молодежь, та, которая нормальная и с мозгами, должна гробить два года на службу в цирке? Вот если война начнется, тогда – да. Тогда совсем другое дело…
– Да? И много среди твоих знакомых нормальных и с мозгами? Сделай одолжение, назови хоть одного, черкани адресочек. Я как-нибудь на досуге прокачусь, посмотрю на это лохнесское диво-дивное. А вообще – нормальная уловка. Этот, – Каргин кивнул в сторону Балтики, – дескать, больной. Поэтому ему в армию нельзя, но в ментовку почему-то можно. И пиво галлонами тянуть можно. С таким вот хроническим недугом.
|
|
– Так у меня ж обмен веществ! – обиделся Стрепетов. – Мне даже рекомендовано пиво-то… Особенно «Балтику-три».
– Ага, в пропорциях: одна аскорбинка на два бокала пенной жидкости. Гарантированно выводим шлаки из организма, а окружающих коллег – из себя. В общем, один хроник, другой… допустим, ладно, типа с военной кафедрой. Но тоже не дурак – служить не пошел. Лучше уж так: за зарплату да за выслугу год за полтора. Не бог весть что, но все-таки не за голое спасибо. Но если придет война, то якобы все как один… ВРАНЬЕ!
– Это почему? – хором обиделась молодежь.
– Да по стакан у. Потому что сила России держится не на штыках и экономике, а на тех, кто держит эти штыки. И абсолютное вранье, когда говорят о том, что если бы… БЫ! Не сможешь заехать в рыло хаму в трамвае – не сможешь и в бою. Это таблица умножения. Кстати, вот ты, Юрец, 22 февраля на банкет, который наши бабы собирали, ходил? Носки в подарок получил? Водку халявную от спонсоров трескал?
– Ну ходил, – буркнул Хыжняк, не понимая, куда клонит бригадир.
– А что за праздник-то тогда был?
– День защитника Отечества. Только чего вы сразу на меня наезжаете? Я что, один там был? Все ходили.
– Знаю, что не один. И наезжаю я, как ты выражаешься, не персонально на тебя, а на всех, кто вместе с тобой в тот день выпивал-закусывал и принимал банальности от женщин. А тебе никогда не приходило в голову: это ж как настоящие офицеры должны смотреть на это шоу пиджаков! И какие чувства при этом испытывать? Ты не задумывался, что в то самое время, когда вы за столами пьянели и флиртовали с дамами, десятки тысяч истинных защитников Отечества выполняли поставленную перед ними боевую задачу где-нибудь в Баренцевом море или на границе с Грузией? И при этом не им, не их семьям никто из нас пирожное не подарил.
– А я не виноват, что государство вовремя с пирожными не подсуетилось. К тому же мы, между прочим, тоже не на продуктовой базе подъедаемся. И каждый день, между прочим, тоже…, – здесь Юра немного запнулся, подыскивая нужное слово, – …исполняем свой долг перед Родиной.
– Ни фига себе! Сильно! – загоготал Каргин. – Слышь, Пашка, а ведь я сколько раз его предупреждал: не ходи на квартальные совещания, тебя там дурному научат. Хорошо, он еще не сказал, что мы тут ежечасно ходим по лезвию бритвы и стоим на линии огня… Ты, Юрка, на меня не обижайся. Ты парень грамотный, перспективный, опять же фильмы правильные цитируешь. В общем, толк из тебя безусловно выйдет. Но вот бестолочь, возможно, так и останется. Пойми, не в пирожных дело, эти парни без них как-нибудь переживут, хотя иногда и хочется себя побаловать. Но вот без уважения к их профессии… Понимаешь, пока мы не будем уважать их, они не будут любить нас. А придет война, они нам скажут: «Странно, добровольцев должно было быть на пять десятков миллионов больше!» И сплюнут. И пойдут воевать. Дай Бог. А вот недостающие пять миллионов со всех ног ломанутся сюда, в этот вот, будь он неладен, подъезд, на который мы второй час пялимся. И вот тогда это будет шоу. Прикинь, какая ходынка начнется.
– И все равно это неправильно, – пришел на помощь заметно сдувшемуся Юрке настырный Балтика. – Мы не имеем права работать по таким темам. Во-первых, это подведомственность военной прокуратуры, а, во-вторых, само задание явно «левое». Я сам видел, в бланке половина граф не заполнена. И я, кажется, догадываюсь, почему.
– А не засунул бы ты свои догадки в межъягодичное пространство, а? – всерьез разозлился бригадир. – Вздумало, понимаешь, яйцо курице нотации читать. Притом что ты, Балтика, со своим цыплячьим сроком службы даже не яйцо – эмбрион. Сгусток спермы с не вполне ясным будущим. Ты, когда клювик свой в бланк задания засунул, резолюцию Нечаева разборчиво прочитал? Так вот непосредственно к нему со своими догадками и предположениями и обращайся. Во внерабочее время, разумеется. И там тебе доступно объяснят: в каких случаях наше дело правое, а в каких – левое. И вот тогда…
– Ша, народ! Будьте так любезны – пожуйте «Твикс». У меня мобильный, – обратился к спорщикам Козырев.
Он кинул взгляд на подсветившийся дисплей и подумал, что в последнее время Лямка объявляется хотя и редко, но метко. На его практике уже бывали случаи, когда такие вот жаркие дискуссии в конечном итоге заканчивались несчастным случаем на производстве. «Грузчик» на посту, он ведь как собака во дворе: сама по себе не злая, вот только нервы слабые…
– Господа, пренеприятнейшее известие: к нам едет ревизор! – почти торжественно объявил Паша, закончив свой разговор с Лямкой.
– Фамилия?
– Фадеев.
– Блин, почетно. А как узнал?
– Донесли персональные хорошо информированные источники.
– Ты, наверное, хотел сказать: хорошо декольтированные? – хмыкнул Каргин, недвусмысленно намекая на Светку Лебедеву.
– Это Лямка звонил. Так что попрошу без этих ваших грязных намеков.
– А, звездный мальчик! И сколько у нас времени?
– Если не застрянет в пробках на Литейном, то фактически нет.
– Понял. Значит, так: Балтика-три берет ноги в руки, дует в парадную восьмого дома (в смысле бежит, а не отливает пиво) и там старательно работает легенду «укрывшийся от дождя прохожий».
– Там кодовый замок на двери, мы с Юркой так и не смогли подобрать.
– А мне это, знаешь ли, по барабану. Не можешь открыть, входи на плечах. Ну а мы с Хыжняком выдвигаемся на Разъезжую, 6, в эту… как, бишь, ее?
– Legoga, – подсказал Паша.
– Точно, в «Легугу», где за чашечкой кофе продолжим нашу дискуссию о первоочередных задачах российских вооруженных сил. Всё, разбежались по одному.
– Конечно, как кофе пить – так это всегда Юрка, а как в обоссанных подъездах тусоваться… – проворчал Балтика-три, открывая дверцу. Дождь стоял стеной, и вылезать на улицу ой как не хотелось.
– А не фиг было начальство злить, – рассудительно ответствовал Эдик и достал из-под сиденья складной зонт. В отличие от ленивой молодежи, он постоянно таскал «на линию» зонтик, дабы использовать его либо по прямому назначению, либо в качестве предмета дополнительной маскировки. В общем, старой школы был человек – не чета нынешним.
Буквально через несколько минут персональный водитель Фадеева запросил точную настроечку «семь-три-седьмого». И едва Паша успел продублировать свои координаты, как в водительское окошко настойчиво постучали начальственные персты. Матерый волк Фадеев, который за время службы сам отходил ногами не менее десятка лет, а посему прекрасно знал все уловки и приемчики «грузчиков», решил проявить стратегическую хитрость, обойдя оперативную машину с тыла. Ну да не прокатило: предупрежденная, а следовательно, вооруженная смена успела рассредоточиться и занять соответствующие оперативной обстановке позиции. Как говорят французские полицейские: «Nous arrivons toujours trop tard».[4]
Желание самолично проверить расстановку сил и средств именно на этой точке возникло у Константина Евгеньевича отнюдь не на пустом месте. И дело было вовсе не в пресловутых вожжах и мантии. Как ни странно, но начинающий «грузчик» Стрепетов догадался абсолютно правильно: нынешнее задание на наружку было если не откровенно левым, то со смещенным центром. Так что при неправильном подходе к снаряду серьезную головную боль мог обрести не только персонально Фадеев, но и еще несколько высокопоставленных милицейских и армейских чинов, в данном случае бывших в теме. А все потому, что объектом задания являлась далеко не рядовая сотрудница общественной организации «Комитет солдатских матерей». А фирма эта, как известно, обладает феноменальной способностью поднимать вселенский хай, переходящий в неменьших масштабов «лехаим». Причем со всеми вытекающими отсюда… подследственными.
Со столь деликатной темой к начальнику питерского Главка обратился замполит Н-ской части, расквартированной в самом центре Петербурга, а потому достаточно элитной. Обратился исключительно в приватном порядке, но обстоятельства того требовали.
А все началось с того, что городские правозащитные конторы всех мастей и толков, которые, казалось бы, окончательно и бесповоротно вступили в климактериальный период, с некоторых пор вдруг дружно воспылали страстью к Вооруженным силам. Естественно, то была любовь без взаимности. И возникла она, как нетрудно догадаться, с подачи пресловутых «солдатских матерей». Как результат – вокруг руководства Ленинградского военного округа сложилось густое и дурно пахнущее информационное поле. В последние месяцы отцы-командиры, окончательно позабыв о своих непосредственных служебных обязанностях, только и делали, что отбивались от свор журналистов, науськиваемых профессиональными борцами за справедливость и мир во всем мире. В свою очередь последних на бой со своей армией вели материнский инстинкт и, как утверждали злые языки, щедрые гранты западных коллег.
Расклад сил и средств оказался явно не на стороне звездопогонных, и армия была вынуждена временно отступить. Однако не сдавалась, готовясь отыграться на предстоящем осеннем призыве. Тем временем руководство той самой энской части получило инсайдерскую информацию о том, что в штабе противника царит небывалое оживление: по донесению агентуры, со дня на день «матери» готовят в отношении них некий шкандаль.
Информация эта свалилась на фуражки с кокардами, как снежный ком, и стала неприятным дополнением к уже имевшемуся ЧП, которое произошло буквально накануне, – из части сбежал солдат-срочник. Ну да не зря говорят, что омут потому и кажется тих, что в нем никто глубоко не копал. Каково же было удивление замполита, назначенного ответственным за организацию поисков беглеца, когда выяснилось, что обе неприятности суть звенья одной цепи. Оказалось, что в родной части процветает самое натуральное, извините, блядство. И сбежавший солдат-первогодок стал одной из жертв старослужащих, цинично сдававших «духов» в почасовую аренду штатским ценителям однополой любви.
Не трудно догадаться, что доведенный до отчаяния дезертир, вырвавшись на волю, ломанулся прямиком на Разъезжую. Там его приняли с распростертыми объятиями и, выслушав исповедь, изобилующую фактурой самого скабрезного содержания, смекнули: тема тянет на правозащитный «Тэффи». Посему «солдатские матери» спешно принялись за подготовку релизов и брифинга, а пока, от греха подальше, спрятали солдатика в собственной «комнате матери и ребенка». В качестве таковой использовалась небольшая комнатушка в коммунальной квартире, которую на благо общего дела пожертвовала «матерям» сердобольная вдовушка с активной жизненной позицией. С приснопамятных лет она возглавляла попечительский совет организации. Сиречь работала мытарем на общественных началах.
О существовании засекреченного пристанища беглых рекрутов в штабе ЛенВО, скорее всего, знали. Не могли не знать, так как в структуре Минобороны есть свое особое спецподразделение, заточенное на сыск. И работает оно не менее профессионально, нежели та же комитетская наружка, не говоря о милицейской. Но… тссс! Ее существование – тайна с тремя нулями, так что не будем. Иное дело, что руководство энской части в данный момент не горело желанием обращаться за помощью в генералитет, поскольку о неожиданно выросшей на их территории «горбатой горе» в штаб округа на Дворцовую площадь еще не докладывали. А вот что именно, как и под каким соусом докладывать наверх, теперь во многом зависело от того, успеет ли беглый солдатик открыть свой рот перед телекамерами или же нет. Такой вот замкнутый круг. Выражаясь армейским языком – загогулина.
Поскольку второй вариант во всех отношениях смотрелся предпочтительнее, замполит (назовем его «по-семейному» полковник Энский) вызвался полюбовно порешать вопрос с начальником питерского ГУВД, с которым случайно познакомился в Таиланде во время очередного отпуска. Тактический ход, конечно, небесспорный, но в данной ситуации допустимый. В конце концов, менты армейским – практически братья. Если и не по оружию, то по нападкам общественности точно.
– …Нет, ну вот ты скажи мне, Владислав Юрьевич, я похож на садиста? Я, отец двоих сыновей, у меня внуку третий год пошел, так вот – я похож на человека, который будет поощрять зверства? Или, скажем, прикрывать их?
Начальник криминальной милиции питерского ГУВД в ответ лишь неопределенно пожал плечами. Этот его жест можно было трактовать двояко. То ли: «Да нет, вроде не похож». То ли: «А шут тебя знает, мы с тобой детей не крестили». Что же до «прикрывать», то, к примеру, сам Владислав Юрьевич не видел в подобном телодвижении ничего ужасающего. За годы службы, находясь на самых разных должностях, ему регулярно доводилось и прикрывать, и покрывать свое подчиненное зверье. И, между прочим, это еще большой вопрос – чье зверье зверее. Их армейское или родное милицейское.
Впрочем, распаленного животрепещущей темой и первой, оприходованной влет, бутылкой «Наири» армейского полковника красноречивое молчание «главного по криминалу» вполне устроило. Жестом заправского фокусника он выудил из рыжего пузатого портфеля вторую бутыль, профессионально сковырнул пробку и, разлив по стаканам светло-коричневую влагу, лаконично изрек: «За службу!»
Закусив миниатюрным кусочком шоколадки, он продолжил:
– Это я тебя к чему спрашиваю? – На «ты» полковник перешел давно, не дожидаясь брудершафта. – Да к тому, что мы с тобой с трудом найдем человека, который будет поощрять зверства. Это вещь абсолютно бесспорная и понятная: садизм и тупая жестокость никогда и никем, кто хоть немного соображает, не приветствуются, и говорить на эту тему дальше вроде бы бессмысленно. Но!.. Объясни мне, почему к обсуждению и решению наших проблем (а они есть, я не отрицаю) у нас постоянно пытаются подключиться и подключаются те, кто армию не знают и не хотят знать? Эти деятели просто не в курсе, на каких принципах армия основана и зачем такие принципы вообще нужны. Да, и в обозах всегда есть передовики. Но почему их становится все больше и больше? И почему мнение обозных превалирует, а тех, кто на передовой, не учитывается вовсе?… Ну да что я тебе прописные истины толкаю! У вас в ментуре наверняка точно такой же геморрой. Если не хуже.
Здесь Владислав Юрьевич вежливо кивнул, ибо с последним постулатом трудно было не согласиться.
– Понимаешь, Юрьич, мы все почему-то боимся сказать, что армия – это прежде всего машина для убийств. Она в первую очередь предназначена для того, чтобы успешно воевать с противником, нанося ему максимальный урон. То бишь уничтожать живую силу и технику противника. И каждый, создавая для себя образ защитника, представляет этакого абстрактного «Рэмбо» – крутого парня с решительным взглядом, готового «порвать всех плохих» ради спасения «хорошего». Так?
– Ну, где-то так, – вынужден был согласиться Владислав Юрьевич, хотя на самом деле он не слишком жаловал боевики, предпочитая им гангстерские саги Копполы, Скорсезе и Серджио Леоне. Начальник КМ сделал вид, что потянулся за лимончиком, и ненароком бросил взгляд на часы: распитие спиртных напитков с армейским полковником в планы его выходного дня ну никак не входило. Однако приказ принять, выслушать и по возможности оказать содействие был отдан непосредственно начальником Главка. Так что волей-неволей приходилось соответствовать.
– Но почему-то никто не думает о том, что, качая мускулы и тренируясь в рукопашном бою, можно вырастить максимум неплохого спортсмена. Потому что для того, чтобы солдат мог воевать – то есть убивать, он должен аккумулировать агрессию, злость. Это и есть боевой дух – способность совершить насилие. Это дух, который солдату нужно долго и методично прививать, который следует беспрерывно в нем культивировать. А добиться этого, не обижая солдата во время его подготовки, практически невозможно – не обижая, даже хорошего спортсмена воспитать очень тяжело. Офицер же обязан за два года перевоспитать восемнадцатилетнего лентяя или хама, который пришел в армию, и, чаще всего, не по своей воле. Сделать это путем взывания к совести или поиска отзывчивых струн в душе, как ты догадываешься, просто нереально. Это все равно, что пытаться говорить о любви с пьяной в хлам проституткой. Есть такое дело?
– Есть, – рассеянно согласился начальник КМ, среагировав на вопросительную интонацию собеседника. При желании он и сам мог бы по полной загрузить полковника не менее наболевшей и даже более эмоциональной софистикой, однако не видел в этом никакого практического смысла. Не говоря уже о здравом. Да и не каждый философ пристрастен к цикуте. Так что Владислав Юрьевич предпочитал отмалчиваться и с профессиональным терпением ждал, когда же армейский чин заговорит о главненьком. Ведь не просто поплакаться он сюда пришел.
– Для аналогии приведу тебе простой пример: если уважаемые, интеллигентные, милые люди хотят завести друга семьи, они заводят мопса. Но как только возникает необходимость охраны, самые разумные возьмут кавказскую овчарку, у которой, кроме мощного экстерьера, высокая агрессивность. Из-за которой, если она сорвется с поводка, будут неприятности с соседями – если она загрызет их собаку или покусает кого-то. Но зато это защитник. И если в дом ворвутся какие-то злые люди, то он успеет одного-двух загрызть, прежде чем его зарежут. Так вот все эти приверженцы полной демократии, все эти солдатские мамочки и бабушки, в охапку с газетными пустобрехами, хотят невозможного – чтобы одна и та же собака в разных ситуациях вела себя по-разному: в боевой обстановке – как охранник, а в мирной – как мопс. Но ведь это химера!
– Ну и пошлите их к чертям собачьим, – миролюбиво посоветовал Владислав Юрьевич. – На всех угождать – самому в дураках сидеть.
Лукавил, ой как лукавил господин начальник криминальной милиции. Или в данную минуту просто запамятовал о том, сколь раздражительно и нервно всякий раз реагировал на любую, даже самую пустячную газетную заметочку, в коей усматривал малейший оттенок иронии по отношению к его ведомству.
– Раньше и посылали, а теперь… Дерьмократы так засрали мозги народу, что у большинства населения в головах уже не каша, а именно что дерьмо. И как мне прикажешь после этого добиться понимания от тех мальчиков, которые все-таки принимают присягу? Что мне, тоже лекции им читать?! Я сейчас скажу тебе, Владислав Юрьевич, такую вещь, которую публично, на людях, стараюсь не произносить. Потому что если эти мои слова попадут в печать, то толпа меня, как минимум, колесует. Так вот: в неуставных отношениях, которые возникают сразу, как только человек приходит служить, есть польза.
– Н-да, довольно неожиданная версия. И какая, по-вашему, здесь польза? – заинтересовался начальник КМ. Проблемы армейской дедовщины занимали его разве что в сугубо этнографическом плане. Поскольку сам он в армии не служил (после института с военной кафедрой сразу пошел по милицейской стезе), а дети его, по счастью, были женского пола.
– Объясняю. Дедовщина – это очень сложный комплекс, который включает в себя отнюдь не только зверства старослужащих по отношению к молодым. Это еще и принятая обществом со времен первобытного строя методика, с помощью которой добиваются эффективной исполнительности. Если говорить кратко – это методика силы. И внутренний смысл лишений при подготовке бойцов – он из глубины веков. Но, заметь, здесь опять-таки не идет речь о тех проявлениях садизма и жестокости, которые доводят до крайности, – уголовщина к тому, о чем я говорю, не имеет никакого отношения.
– А мне казалось, что насильственная ломка и жесткое подавление индивидуальности приводят к совершенно противоположному результату. Озлобленность еще не означает силы. Скорее, наоборот. И даже если с некоторой натяжкой принять ее за таковую, то все равно сила эта непредсказуемая и плохо управляемая.
– Я понимаю, о чем ты хочешь сказать. Да, в становлении новобранца как бойца и защитника в немалой степени играет и то психологическое давление, которое обрушивается на человека в армии. Потому что для того, чтобы быть боеспособной, армия должна быть, помимо многого другого, и четко дисциплинированной. И в подразделениях утверждение и завоевание авторитета командира происходит с позиции силы. От этого отнекиваются многие военные, чтобы их не записали в какие-то «ястребы», «бурбоны». Но иного пути нет.
– По-вашему, не пройдя школу армии, мужчиной стать нельзя в принципе?
– Можно! Можно стать мужчиной и на гражданке. Но только не бойцом, не защитником. Понимаешь, Юрьич, ты пытаешься рассуждать логически. Причем рассуждаешь с позиций гражданского человека, хотя и сам носишь погоны. При этом все норовишь соскочить в плоскость перехлестов, но, уверяю тебя, они, перехлесты эти, идут не от системы… Да-да, не усмехайся, я вовсе не оголтелый радетель чистоты мундира… Я толкую о том, что не стоит делать из пришедших по призыву агнцев. Традиции дурной дедовщины пришли в армию прежде всего из зон – о тамошних нравах ты знаешь гораздо лучше меня. И вот когда в одной казарме сходятся тупые садисты и имевшие опыт общения на уровне уголовников, там и происходят так называемые зверства дедовщины.
– То есть ваши проблемы – это наши недоработки?
– Конечно, нет. Не помню, кто сказал: «Человеческая глупость дает представление о бесконечности». Так вот моменты, о которых ты говоришь, это проявление глупости абсолютной, поскольку большинство подобных случаев не остаются безнаказанными. А те, кто получает за них хотя бы и условные сроки, даже не понимают, что сломали себе жизнь. Так, знаешь ли, насрать – и розами засыпать. Но их реакция – это уже дело десятое. Здесь главное, что «не остаются». Вот, возьмем, к примеру, наш последний случай. Собственно, из-за него я к тебе и пришел…
Владислав Юрьевич слегка поднапрягся. До этого их разговор, хотя и не был лишен занимательности, но все же носил характер теоретической прелюдии. А начальник КМ по натуре своей был практиком.
– В общем, получили мы сигнал о том, что некоторые солдаты нашей части оказывают, скажем так, нетрадиционные сексуальные услуги. Проверили – оказалось, правда. Подобное паскудство действительно имеет место быть. Причем поставлено на широкую ногу.
– На «широкую» – это как?
– А вот так. Старослужащие регулярно требовали молодых приносить им по тысяче рублей и сами же предлагали способ заработать – встать раком. Регулярные отлучки оформлялись как увольнения – незаполненные увольнительные с печатями были на руках у «дедов», а телефоны клиентов передавались от «поколения» к «поколению». Как тебе такая «голубая луна»?
– Н-да, хреновая тема… Вам не позавидуешь, – искренне посочувствовал Владислав Юрьевич. При этом он отметил, что, пожалуй, следовало бы дать задание УСБ провести мониторинг личного состава Главка на предмет выявления скрытой гомосексуальности. Уж лучше перестраховаться, чем вляпаться в похожее дерьмо. Пронюхает пресса – замучаешься отстирываться.
– Пойми, мы вовсе не собирались замотать эту историю. Однако нужно было какое-то время, чтобы распутать клубок и установить всех причастных к этому блядству. Но тут совсем некстати сбежал начитавшийся газет солдатик, который, естественно, первым делом слил информацию «солдатским матушкам». Те, ясен пень, завизжали от восторга, солдатика схоронили и теперь готовят нам в подарок от общественности большой, трехведерный клистир.
– И чем мы можем быть полезны в этой ситуации? Прислать ОМОН и разогнать к чертям прессуху и ее организаторов? Или что они там готовят?…
– Ну зачем так радикально… От вас требуется всего лишь помочь установить квартиру, на которой люди тонкой душевной организации укрывают пацана, чудом вырвавшегося из лап солдафонов-педофилов.
– «Всего лишь», – усмехнулся Владислав Юрьевич. – Ну, допустим, установим – и что? Шваркнете в окно из «Мухи»?
– Моя б воля, Юрьич, честно тебе скажу, шваркнул бы – даже не задумался. Но, сам понимаешь… В общем, как только вы устанавливаете, мы посылаем туда военный патруль и…
– Изымаете ценного свидетеля?
– В первую очередь, мы, как ты выражаешься, изымаем дезертира. И пока «матушки» будут спешно менять тактику, нанесем упреждающий удар, собрав свою, альтернативную, пресс-конференцию. На которой честно и открыто признаемся: дескать, да, имел место столь позорный и прискорбный факт, в коем мы, заметьте, нашли мужество признаться. Мол, начато расследование, результаты которого в обязательном порядке будут сообщены широкой общественности. И прочая подобная муть… Ты же сам знаешь принципы этой игры: кто первый прокукарекал, тот и солист.