— Пошли! Нужно найти Агнессу и всё ей рассказать!
— Нет, — твёрдо отвечает Люций и резко останавливается.
Запыхавшийся Руф тоже тормозит, переводя ошеломлённый взгляд на друга. До этого момента Руф знал спокойного, уравновешенного и рассудительного мальчика, который всегда предельно сдержан и вежлив, а сейчас перед ним будто бы предстал кто-то совершенно иной. Бледное лицо Люция преобразилось, оно стало суровым и грозным:
— Ты не должен никому об этом говорить.
Люций смотрит другу в глаза, и от этого взгляда Руфу становится жутко:
— Люц, ты чего? Этот мужик просто сумасшедший. Мы должны рассказать Агнессе. Ты вообще хоть что-нибудь понял из того, что он говорил? Это же бред!
— Не совсем.
Руф не находит, что сказать. Он лишь обескураженно таращится на друга в ожидании объяснений:
— Помнишь историю о старушке, которую я видел в лесу?
Руф осторожно кивает, затаив дыхание, потому как предчувствует, что Люций скажет дальше:
— Я не выдумал её.
— То есть как это… не выдумал? — сознание Руфа отказывается примиряться с закравшимися в него пугающими догадками, мальчик чувствует, как его коленки начинают предательски дрожать.
— Многое, что говорят о моей маме — правда. Мы не совсем обычные люди. Я и сам не могу всего объяснить.
Руф нервно усмехается, пытаясь казаться непринуждённым и расслабленным, но выходит крайне неправдоподобно:
— Завязывай со своими шуточками. Если пытаешься меня напугать, то у тебя получилось.
— Я не шучу.
— Руф! Люц! А ну живо обедать! — на пороге столовой в десяти метрах от того места, где остановились мальчики, появляется Агнесса и машет им рукой. — Вы опаздываете, все уже расселись! Шевелитесь!
— Уже идём! — бодро отвечает ей Руф, а затем настороженно оборачивается к другу, который не двигается с места.
Пауза затягивается, тогда Руф молча берёт Люция за рукав и вновь ведёт за собой. Тот не выказывает явного сопротивления, но, тем не менее, следует за другом неохотно.
На протяжении трапезы, да и после неё до самого отбоя Люций всё время молчит, вопреки попыткам Руфа разговорить его. Он подбирает разные, лёгкие темы, иногда шутит, надеясь на ответную реакцию, но Люций упорно игнорирует его.
Это повторяется и на следующий день. Во время уроков Люций предельно сконцентрирован и безупречно справляется со всеми заданиями, никто, кроме Руфа, не замечает в нём изменений.
А следующей ночью Люций, дождавшись, пока все уснут, совершает побег. Так вышло, что сон не шёл и к Руфу. Он был слишком обеспокоен поведением друга и думал лишь о том, как бы вернуть его доверие к себе, но то, как казалось, внезапно и беспричинно исчезло уже навсегда. Руф никак не мог понять, в чём заключалась его провинность, из-за которой Люций вдруг охладел к нему. Он пытался утешить себя, сменив огорчение на злобу, внушал, что ему и не стоит вовсе тревожиться об этом чудике, пусть сидит себе один в своё удовольствие, правы были остальные ребята, говоря, что он странный и жуткий. Но это убеждение не прижилось, Руф по какой-то необъяснимой причине не мог заставить себя так просто выкинуть Люция из головы. Когда он ночью встал с кровати и начал бесшумно переодеваться в уличную одежду — Руф притворился спящим. Мальчик дождался, пока Люций покинет спальный корпус, затем поспешно вскочил с кровати. Переодеваться самому было некогда, Руф успел лишь обуться и накинуть поверх спальной пижамы куртку, после чего ринулся к выходу. Осторожно высунувшись в коридор, он увидел удаляющуюся за поворотом тень и засеменил за ней. Никогда прежде он не чувствовал такого скачка адреналина в крови, даже когда пробовал курить сигареты со старшими мальчишками на переменах за углом, или в моменты проникновения в чужие огороды с целью кражи спелой клубники с грядок. Руф даже не представлял, как отреагирует Люций в случае раскрытия слежки. Но в то, что он может каким-либо образом навредить своему единственному другу — Руф не верил.
Спальный корпус на ночь закрывается изнутри на ключ старшей воспитательницей, чья спальня расположена в этом же здании. Он имеется только у неё, потому, чтобы выйти, потребовалось бы его выкрасть. Руф останавливается и высовывается из-за угла, наблюдая, как невозмутимый Люций стучит в дверь воспитательницы. У Руфа буквально глаза на лоб лезут от изумления, потому как он знает, чем чревато нарушение её покоя в ночное время суток. Пару лет назад он твёрдо решил стать бродячим фокусником и усердно трудился над отработкой номеров, которые показывал бы публике. Одним из них было жонглирование ножами, парочку он стащил из столовой ещё днём, вызвавшись добровольцем помыть посуду после обеда, а ночью, когда все легли спать, приступил к репетиции, но при первой же попытке схватить на лету нож — сильно порезал ладонь. Перепугавшись, он побежал к старшей воспитательнице и, крича, что сейчас истечёт кровью, принялся барабанить в дверь. Тогда, впрочем, он разбудил не только её, но и весь корпус включительно. Первую помощь ему, соответственно, оказали, но в лазарет воспитательница тащила его через весь двор за ухо, всячески браня и проклиная. Таких ругательств в свой адрес Руф никогда прежде не слышал.
Вот петли на её двери тихонько скрипят, и на пороге появляется женщина в длинной ночной сорочке и с чепчиком на голове. Она не говорит Люцию ни единого слова, кажется, воспитательница совершенно не удивлена его появлением. Мальчик смотрит на неё снизу вверх и требовательно произносит:
— Дайте мне ключ.
Воспитательница возвращается в свою комнату, её не видно несколько мгновений, затем она вновь выходит и всё так же молча протягивает Люцию крупный ключ на длинной цепочке. После этого женщина удаляется и закрывает за собой дверь, а Люций спокойно направляется к главному входу. Руф не может поверить увиденному, произошедшее никак не укладывается в его голове. Вероятно, он стал свидетелем гипноза, проявление которого прежде видел лишь в фильмах. Люций беспрепятственно покидает спальный корпус. Повезло, что он не стал запирать дверь снаружи, а лишь плотно прикрыл её. Это позволило Руфу продолжить преследование. Ключ Люций повесил на ручку двери с уличной стороны. Он миновал двор приюта, обернулся по сторонам, дабы убедиться, что вокруг нет случайных свидетелей, и ловко преодолел огораживающий территорию забор. Собственно, это же с успехом удалось повторить и Руфу.
Ночью посёлок будто вымирал. На улицах нельзя было встретить незнакомых прохожих, все местные словно следовали соблюдению негласного комендантского часа, согласно которому свет во всех окнах должен был быть погашен до одиннадцати часов вечера. Развлекательных площадок здесь не было, единственным достоянием являлся совсем недавно отстроенный кинотеатр. В начале посёлка располагались торговая площадь и несколько частных магазинов, имелась больница, библиотека, крупная ферма, на которой работала преимущественная часть населения, небольшая школа, два пивных паба и один-единственный ресторанчик, в котором все местные жители отмечали свадьбы и поминки. За час можно было дважды обойти весь посёлок, Руф знал наизусть каждую улочку, потому сразу же угадал, куда Люций держит путь. Он шёл на кладбище за посёлком. В тот момент суеверный страх не овладел Руфом, он вовсе не видел в этой ситуации чего-либо пугающего, мальчик знает наверняка, что его друг направляется к могиле своей матери. Время для посещения он выбрал не самое подходящее, Руф начинает думать о худшем — вдруг Люций решил сбежать из посёлка, а перед этим пришёл в последний раз проститься с покойной. Если так — то надо его остановить, один он пропадёт. В приюте не очень-то и плохо, условия вполне терпимые, хоть и приходится соблюдать массу скучных правил, но всяко лучше, чем скитаться и голодать. Руф внезапно ощутил себя ответственным за судьбу Люция, теперь он уж точно никак не мог просто вернуться в свою кровать, не зная, что станет с его другом. Но как бы подойти к нему, не спугнув, и подобрать нужные слова… Ораторским даром Руф, увы, не обладал, и даже в самой простой ситуации не всегда умел правильно выразиться, а тут дело куда серьёзнее бытовых неурядиц. Перебегая от одной могильной плиты к другой, Руф не упускает медленно бредущего средь надгробий Люция из вида. Он преодолевает всё кладбище и, наконец, останавливается у захоронения, расположенного на незначительном отдалении от прочих. Там и покоится его мать. Нет ни памятника, ни даже креста — лишь небольшое возвышение земляной насыпи и несколько уложенных сверху крупных булыжников. Люций неподвижно стоит рядом пару минут, а затем вдруг падает на колени, будто сокрушённый от внезапного удара в спину, закрывает лицо ладонями и начинает беззвучно плакать. Руф видит, как содрогаются его плечи, и ему самому становится почти физически больно от созерцания данной сцены. Мальчик сурово хмурится, пытаясь сдержать собственные подступившие слёзы, шмыгает носом и небрежно утирает его рукавом. Оставаться в стороне и дальше становится невыносимо, Руф выходит из своего укрытия и осторожно приближается к Люцию. На кладбище темно, лишь бледная луна слабо освещает надгробия, но Люций сразу замечает присутствие постороннего и встревожено оборачивается. Встретившись с ним взглядом, Руф останавливается и ждёт, как тот поведёт себя, не попытается ли убежать, станет ли возмущаться, но ничего этого не происходит, Люций лишь в некотором недоумении смотрит на друга и тихо всхлипывает, тогда Руф набирается смелости и подходит ближе.
— Я… — неуверенно начинает Руф, но запинается, потому как не удосужился основательно продумать речь, приходится говорить первое, что приходит на ум. — Хочу тебе помочь.
Выражение мертвенно-белого лица Люция смягчается, он тоскливо усмехается и тыльной стороной ладони вытирает слёзы с щёк:
— Ты мне никак не поможешь, но всё равно спасибо тебе большое за всё.
— Как ты это сделал… ну, с воспитательницей? Я всё видел.
— Я же говорил тебе, — Люций с обречённым видом покачивает головой и поднимается с колен. — Я не совсем обычный человек. Как и все мои предки. Мы не поклоняемся Сатане, и назван я вовсе не в его честь, это всего-навсего имя. Мы просто рождаемся с этим, и всё. Я многое не успел узнать, потому и сам не на все вопросы могу ответить.
— А ты с другими раньше так делал? — осторожно уточняет Руф.
— Нет, мне кажется, что это неправильно. К тому же, этим я могу нечаянно навредить рассудку людей. Это очень серьёзно, каждое действие влечёт за собой последствия. Я бы так и не поступил, но я больше не могу там находиться.
— Ты не вернёшься? — в некотором ужасе переспрашивает Руф, тщетно стараясь обуять свои эмоции.
— В этом нет никакого смысла, я там никому не нужен, все боятся меня. И правильно делают.
— Я тебя не боюсь.
— Я знаю, — улыбается Люций. — Я был очень рад познакомиться с тобой. Не думал, что кто-то сможет отнестись ко мне так, как ты. Но лучше бы этого не происходило, мне жаль, что тебе приходится тревожиться. Мне лучше уйти как можно дальше отсюда, иначе случится беда, я это чувствую.
— И куда же ты теперь пойдёшь?
— Ты сказал, что тот человек — сумасшедший, а я думаю, что он говорит правду. Мне нужно снова встретиться с ним. Мне бы хотелось помочь его дочери. Но я не знаю, как это сделать.
— Вы только гляньте! — неожиданно раздаётся восклицание за спиной Руфа.
Он резко оборачивается и видит троих парней лет семнадцати из посёлка. Руф встречал их и раньше, но в беседу никогда не вступал. На детей из приюта эти ребята смотрели с пренебрежением, потому как сами являлись отпрысками довольно влиятельных людей. Один из них — племянник главы административного совета, а другой — крупный, статный юноша по имени Карэл — сын казначея. В руке он держит стеклянную бутылку коньяка, такой в местном продовольственном магазине в наличии не имеется, потому становится ясно, что он украл её из отцовских припасов. Увидев их, Руфу непроизвольно захотелось убежать, но никак нельзя показывать свой страх, это лишь раззадорило бы старших ребят, которые, ко всему прочему, изрядно пьяны. Люций тоже не двинулся с места, Руф не увидел на его лице даже тени удивления, тот будто бы ожидал их появления. Сын казначея проходит вперёд, мимо Руфа, не замечая его присутствия, и останавливается в метре от Люция, который ниже его на три головы. Сделав несколько глотков и сильно морщась при этом от горечи напитка, он с вызовом и напыщенной грубостью обращается к Люцию:
— Эй ты, сопляк, ты знаешь меня?
— Знаю, — совершенно спокойно отвечает Люций, пристально глядя на юношу снизу вверх.
— Папку-то моего схоронили сегодня.
— Соболезную.
Карэл с ненавистью смотрит на неуместно отважного мальчика перед собой, после звучно собирает во рту скопившуюся мокроту, перекатывает её за щекой и смачно сплёвывает на безымянную могилу мамы Люция. Руф видит, как на мгновение в глазах его друга вспыхивает ярость, но почти сразу же затухает, и его лицо вновь становится невозмутимым и смиренным.
— А всё из-за неё, — сквозь зубы цедит Карэл, кивая головой в сторону могилы. — Чёртова ведьма, гори она в аду, и ты вместе с ней, мелкий ублюдок.
— Она не причинила бы вам вреда, если бы вы сами не пришли к нам со злыми намерениями.
После этих слов Карэл внезапно, без каких-либо предупреждений бьёт Люция кулаком по скуле, вкладывая в удар, как показалось Руфу со стороны, всю свою силу:
— Люц! — в ужасе вскрикивает он и хочет ринуться на выручку, но двое товарищей Карэла, так удачно оказавшиеся за спиной Руфа, подхватывают его под руки, не давая двинуться с места.
Люций падает после первого же удара. Осторожно касаясь воспалившейся щеки, мальчик испуганно смотрит на капли своей крови, падающие на землю с его разбитой губы. Пугает его вовсе не боль. В эту секунду, наблюдая за тем, как кровь впитывается в землю, Люций чувствует, что у него внутри будто что-то оборвалось. Тонкая нить дурного предчувствия, которая натягивалась изо дня в день всё туже и туже, наконец, достигла своего предела и лопнула. На место страха перед неизвестным пришло обречённое чувство принятия неизбежного. Если до этого момента вероятность происшествия чего-то ужасного существовала лишь гипотетически, то теперь всё случится непременно. Раздумья были прерваны сильным ударом под дых с ноги. Дыхание перехватило, Люций, согнувшись пополам, беспомощно захрипел, пытаясь сделать вдох, но получилось это с великим трудом. Незамедлительно последовал ещё один удар, и ещё. Казалось, Карэл вымещает весь скопившийся в нём за семнадцать лет гнев на беззащитном ребёнке, который, даже не пытаясь защищаться и не издавая ни звука, свернулся перед ним на земле. Руф орал, как сумасшедший, нарекая подростков последними ругательствами, вспомнил и об отце цыганском бароне, который непременно убьёт всех обидчиков своего сына, как только выйдет на свободу, даже полицейскими пригрозил, но ребята лишь смеялись над ним. Он отчаянно сопротивлялся, пытаясь вырваться, но все попытки были тщетны, его руки лишь сильнее заламывали. Руф оказался совершенно бессилен, ему оставалось лишь наблюдать, как избивают его друга.
Карэл улыбался. Рассудок временно покинул его, учитывая его крупное телосложение и не рассчитанную силу ударов — он запросто мог бы и убить Люция, если бы один из его товарищей вовремя не вступился за мальчика и не начал оттаскивать потерявшего над собой контроль агрессора:
— С него хватит, уймись, — смеялся парень. — Ты ж его сейчас прикончишь.
— Ну и что?! Тебе какая разница?!
— Тогда я пошёл домой. Я не хочу быть к этому причастным.
— Я тоже, — встревоженно выкрикивает один из тех, кто держит Руфа.
Карэл не смог сдержаться от того, чтобы не пнуть Люция напоследок, но уже не так сильно, а скорее с целью проверить — подаёт ли тот признаки жизни:
— Ладно, валим нахрен отсюда.
Руфа резко оттолкнули вперёд, от чего тот не смог устоять на ногах и рухнул на колени, но тут же поднялся и, спотыкаясь, рванул к Люцию:
— Эй, Люц! Люц, ты живой? Слышишь меня?
Руф почти плачет от злости на самого себя и свою беспомощность. Всё лицо Люция перемазано кровью, одежда порвана в нескольких местах и запачкана в земле. Люций прищуривает один глаз и равнодушно смотрит на Руфа, который взгромоздил его голову на свои коленки, но будто бы и не узнает его:
— Ты видишь меня? — голос Руфа предательски дрожит, одна единственная слезинка, которую вопреки всем приложенным усилиям не удалось сдержать, срывается с подбородка и падает на щеку Люция. — Тебе очень больно? Сможешь идти?
С помощью Руфа Люций кое-как принимает сидячее положение. Голова сильно кружится, с трудом удаётся сфокусировать на чём-либо взгляд, всё тело пылает от многочисленных ушибов, а малейшее движение многократно усиливает боль.
— Случится что-то невероятно ужасное… — словно в бреду произносит Люций едва слышно.
— Нет! Всё будет хорошо. Вставай, я отведу тебя к Агнессе, она нам поможет.
— Кажется, я не могу встать… — не без сожаления признаёт Люций.
До Агнессы Руф буквально тащит его на закорках, потому что даже встать самостоятельно у Люция не получилось. Масса тела у них приблизительно одинаковая, но на полпути у Руфа открывается второе дыхание, и он вовсе перестаёт чувствовать тяжесть на своих плечах. В приют им точно нельзя возвращаться в таком виде, к тому же — до него пришлось бы преодолеть гораздо большее расстояние.
Растрёпанная, взволнованная стуком в окно среди ночи и сонная Агнесса, увидев на пороге детей, сперва не верит своим глазам. Ей требуется несколько минут, чтобы прийти в себя и начать суетиться. Люция она сразу же провела в дом и уложила в свою расстеленную кровать, затем принесла таз с тёплой водой и умыла его лицо. В это время Руф, тараторя, поведал ей обо всех событиях, произошедших за минувшие пару дней. Начал он со встречи с горбуном, которая вывела Люция из душевного равновесия. Далее, по порядку, рассказал о том, как тот решил сбежать, но Руф проследил за ним до самого кладбища, где и было совершено нападение. Мальчик умолчал лишь о странных обстоятельствах, при которых ключ от спального корпуса попал в руки Люция, заменив их выдумкой о краже, что, по большому счёту, сути дела не меняло. Агнесса, не перебивая, выслушала всю историю, помолчала некоторое время, а затем пообещала, что все получат по заслугам — Руф и Люций ответят перед директором за свой побег, а со старшими мальчишками из посёлка будут разбираться органы защиты правопорядка. Но всё это чуть позже, прежде всего - необходимо убедиться, что с Люцием всё в порядке.
Руф впервые оказался в гостях у субъекта своего обожания и, не взирая на суматоху, не мог удержаться от изучения скромной обстановки. Первым делом он обратил внимание на портрет, нарисованный Люцием, который и в самом деле висел в застеклённой рамке на стене рядом с книжным стеллажом. Агнесса была очень сосредоточена и не давала волю чувствам, будто ей довольно часто доводилось выхаживать избитых до полусмерти детей. После умывания она принесла Люцию стакан воды, но пить он отказался:
— Я должна сходить за врачом, он живёт на соседней улице, придётся разбудить. Вдруг рёбра сломаны. Оставайся с ним, ни на шаг не отходи, — строго обращается она к Руфу.
Наспех накинув поверх спальной сорочки пальто с искусственным мехом на воротнике, прихватив фонарик и обув на босые ноги сапоги, Агнесса в спешке покинула дом. Руф проводил взглядом её удаляющийся силуэт за окном и вернулся к кровати Люция, который, как казалось, лежал без чувств:
— Его отец и несколько других мужчин из посёлка однажды пришли в наш дом и сказали, что мы должны платить им налог за землю, на которой живём, — очень слабым, тихим голосом вдруг начинает повествование Люций, не открывая глаз. — Мама ответила им, что эта земля принадлежит нашим предкам, которые жили здесь ещё до того, как посёлок был основан. Да и денег у нас никогда не было, чтобы заплатить. Это очень рассердило пришедших. Тогда они вломились в дом и перевернули всё вверх дном. Видимо, искали ценности, но ничего такого, что могло бы их заинтересовать, у нас не было. Они нашли только кое-какие съестные припасы и забрали их. Мама не препятствовала им, а когда те собрались уходить — пожелала тому, кто их возглавлял, чтобы его жадные руки отвалились. Больше они не появлялись. А через пару недель пришла женщина, жена того человека, с ней были ещё двое, но я не видел их. Она проклинала нас, кричала, что у её мужа, на которого мама наслала порчу, неизвестно с чего началась гангрена на обеих руках, пальцы почернели и перестали слушаться. Они перебили нам все окна камнями, потому что мама отказалась выйти поговорить с ними. Потом они ушли и тоже больше не возвращались. Я надеялся, что тот мужчина поправился, но, видимо, руки пришлось отрезать. Не думаю, что мама желала ему смерти. Скорее всего, врачи в чём-то ошиблись, занесли инфекцию, и она его убила. Я не могу точно сказать, отчего это произошло. А потом мама пошла на реку стирать бельё после завтрака, а мне велела прибраться в доме. Она должна была вернуться через пару часов. Но не вернулась. Я ходил её искать, но нашёл только перевёрнутую корзину с бельём. А вечером пришёл директор Войнич и сказал мне, что мама умерла. Её тело нашли рыбаки. Думаю, те люди вернулись и убили её. А потом сожгли наш дом.
Люций затихает. Руф понятия не имеет, как отнестись к услышанному. Всё это кажется слишком невероятным. За всю свою короткую жизнь он, должно быть, узнал не меньше сотни будоражащих воображение и леденящих кровь жутких историй о призраках, могучих колдунах и злых духах. Но всегда существовала чётко обозначенная граница между миром реальным и вымышленным, а теперь она стёрлась, будто её и вовсе никогда не существовало.
— Ты мне веришь?
— Да, — не задумываясь отвечает Руф. — Почему ты ничего не сделал этим уродам? Ведь ты мог бы…
— Нет, — перебивает Люций, не дав другу договорить, и открывает один только правый глаз, потому что левый отёк от синяка. — Я не хочу никому причинять вреда.
— Это же неправильно не защищаться, если можешь!
— Нет, неправильно вредить тем, кто гораздо слабее. Если бы такие, как я, не соблюдали определённые правила, то мир погрузился бы в хаос.