— Ты ведь не один туда ходишь?
— Нет, Люц меня водит, он там всё как свои пять пальцев знает.
— И не страшно тебе…
— А чего бояться? Говорю же, с ним не заблудишься.
— Да я и не об этом.
Теперь мальчишки переглядываются между собой, в спальном корпусе воцаряется гнетущая, таинственная тишина, а затем один из сидящих рядом с Руфом наклоняется к нему и шепчет:
— Неужто ты вообще ничего не слышал об этом пацане? — говорящий с опаской оборачивается на спящего лицом к стене Люция. — Мамаша его ведьмой была.
— Меня до сих пор в дрожь бросает, если он рядом со мной оказывается, — так же шёпотом подхватывает другой мальчик.
— Почему, как ты думаешь, они в лесу жили, а?
— А про папку его ты тоже не слышал?
— Нет, — честно признаётся Руф.
— Его ведьма за неверность со свету сжила. Мне моя тётка покойная рассказывала, она семью того мужика знала. Он охотником был хорошим, в лесу ведьму и встретил. Говорят, она его приворожила, потому что ребёнка хотела. Он каждый день повадился к ней ходить, всё реже дома появлялся, люблю, говорил, жить без неё не могу. Привёл с семьёй познакомить, с виду, вроде, обычная девка была, но всем как-то неспокойно в её присутствии становилось. Из леса она уходить отказалась, в итоге мужик сам у неё поселился. Через год родился сын. А потом мужик загулял. Ослабло, видно, колдовство. Новую бабу завёл из соседских. Но пить сильно начал. Какие-то проблемы у него ниже пояса начались…
— А я слышал, что у него там всё отсохло и отвалилось! — нетерпеливо встревает другой мальчишка.
— Заткнись, не перебивай! Ну так вот, бабам он и правда скоро стал не интересен, потому что не мог больше ничего. Чахнуть стал на глазах, высох, как мумия, ноги под конец отнялись — и всё это за пару лет произошло. А каждая, кто с ним хоть раз связывалась — бесплодной оставалась. Мужик пролежал ещё несколько месяцев, ослеп совсем и оглох, никого не узнавал под конец. Так и помер.
— Про неё каждый в посёлке что-то, да знает. Некоторые даже лично с этой ведьмой встречались.
— Да чушь это всё, — раздражённо подытоживает Руф. — Вы, может, ещё в русалок с болота верите? Я вам тоже парочку баек рассказать могу.
— Как знаешь, цыганёнок. Но если с тобой что случится, пока вы вдвоём где-то пропадаете — я не удивлюсь.
— Я тоже.
— Мы просто тебя предупреждаем.
— А может, он и тебе, ну это самое, приворожил? Вот ты с ним и таскаешься целыми днями?
Мальчишки хором посмеялись, но вскоре замолчали и к этой теме больше не возвращались, все в тишине играли в карты оставшиеся пятнадцать минут до отбоя. Затем пришла Агнесса, дождалась, пока все займут свои спальные места, пожелала мальчишкам хороших снов, погасила свет и удалилась. Руф ещё долго смотрел в затылок спящему Люцию. До этого момента он и не замечал, что все остальные дети по-прежнему косятся на него с опаской. Руфу казалось, что все приняли Люция, но это было лишь напускной видимостью. На самого Руфа услышанное никаким образом не повлияло, он не воспринял эти бредовые россказни всерьёз. Его отношение к Люцию никак не стало хуже. Стоит признать, что его мать явно была женщиной со странностями, раз сторонилась людей сама и своего сына полностью изолировала, но кому, как ни Руфу знать, что родители не всегда ведут себя адекватно. Мать Люция, по крайней мере, заботилась о нём, не это ли главное? А местным жителям попросту скучно, они не знают, чем занять свои умы, вот и выдумывают разные сплетни друг о друге.
***
Горбун появился на следующий же день. Он стоял на прежнем месте, за деревьями. Руф первым его заметил и незамедлительно побежал за Агнессой. Мальчик хотел пойти вместе с ней, но она настояла на том, чтобы тот оставался с Люцием. Ребята с крыльца церкви наблюдали за тем, как Агнесса подходит к решётчатому забору, увидев её, горбун начинает беспокойно топтаться на месте и, сперва, хочет уйти, но девушка, судя по всему, уговаривает его остаться. Он нерешительно приближается к забору. Их разговор длиться не дольше пяти минут, само собой, Руф и Люций не слышат ни слова. Затем горбун удаляется, а задумчивая Агнесса возвращается к ожидающим её ребятам:
— Я даже не знаю, кому теперь верить — вам, или ему.
— Что он сказал? — в унисон вопрошают мальчики.
— Он просто гуляет, — Агнесса пожимает плечами. — Приходит посмотреть, как дети играют в футбол. Сказал, что никогда прежде не слышал имя Люция и уж тем более не обращался к нему. Люц, не переживай, я не думаю, что ты врёшь, но может тебе померещилось? Ты, ведь, плохо спишь в последнее время.
— Может, и померещилось… — покорно соглашается мальчик, потупив взгляд.
Руф смотрит на друга с некоторым недоумением, но вступать в спор не решается. Когда Агнесса покидает их, Руф осторожно спрашивает Люция:
— Ты правда думаешь, что тебе могло показаться?
— Нет, — честно отвечает он.
— Я тебе верю.
Следующие несколько дней горбун не показывается. Ребята высматривают его в тени деревьев и намеренно прогуливаются вдоль забора. В субботу несколько воспитателей ведут детей в кинотеатр, по пути Руф и Люций рассчитывают встретить его в посёлке, но этого тоже не происходит. Руф ни на минуту не позволил себе сомневаться в своём друге, ведь успел довольно хорошо узнать его — Люций не стал бы говорить о том, в чём хоть немного был не до конца уверен.
Проходит неделя, и Люций впервые за долгое время соглашается на вылазку в лес, немного позабыв о своих страхах. Настало время сбора орехов:
— Я не спал, когда вы говорили о моей маме, — вдруг произносит Люций, понуро глядя себе под ноги. — И всё слышал.
На протяжении всей прогулки он был не многословен и печален, но Руф списывал это на последствия недосыпа и навязчивой тревоги, связанной с преследованием жуткого незнакомца. Признаться Люций решил уже на обратном пути, когда мальчишки возвращались в приют с целой корзинкой орехов. Руф сперва опешил и не знал, что ответить, но после сообразил, что лично он ничего обидного о семье Люция не говорил и стыдиться ему не за что.
— Да не забивай голову. Они все придурки.
— Нет, ты в самом деле многого не знаешь.
— Чего, например?
Люций проигнорировал вопрос, он вновь углубился в сугубо личные размышления и, возможно, даже не услышал его:
— Когда я был совсем маленький — я и не подозревал, что у ребёнка должен быть папа. Только после того, как мама разрешила мне читать учебники по физиологии — я понял, что для моего рождения потребовалось два человека, и стал спрашивать об отце. Мама говорила, что они любили друг друга, но не долго. Сказала, что он бросил нас и ушёл. Мне приходилось верить ей на слово. Я и сам знаю далеко не всё.
— А о своей родне твоя мама тебе ничего не рассказывала?
— Я слышал от неё только о своей бабушке, но оно умерла задолго до того, как я родился. Они с мамой так же жили вдвоём, бабушка всему её научила и тоже велела остерегаться людей.
— Ну и что с того? У нас есть одна девчонка, которая вместе со свихнувшимся батей жила в вымершей деревеньке, о которой никто вообще не знал. Да и не деревенька это была, а три полусгнивших хибары и два сарая. Батя только самогон гнать и умел, мамка померла от хвори какой-то, а других людей девчонка ни разу в жизни и не видела, пока батя тоже концы не отдал. Зимой дело было, есть ничего вообще, снег кругом, два дня с трупом просидела, а потом пошла, куда глаза глядят. Добралась как-то до дороги, где её и подобрали замёрзшую и умирающую от голода. Она ни читать, ни писать не умела, только тут научилась. Я тебе её покажу сегодня.
— Спасибо тебе.
— За что? — переспрашивает удивлённый Руф.
— За то, что не сторонишься меня.
Руф хочет ответить своему другу, что тот вовсе не производит угрожающее впечатление, просто все вокруг слишком много болтают, вот и сделали из него героя местной фольклорной страшилки, но вдруг замечает впереди чью-то фигуру, скрывающуюся за ветвями кустарника у тропинки вдоль поля. Мальчики идут по ней навстречу затаившемуся незнакомцу, их разделяют лишь несколько метров. Руф резко тормозит и хватает Люция за рукав:
— Смотри! Это горбун!
Поняв, что дети заметили его, незнакомец выходит на тропинку и начинает стремительно приближаться к ним. Он сильно хромает на правую ногу, все его движения в целом неловки и, по всей видимости, даются мужчине с трудом, мальчики легко могли бы убежать от него, но Люций, будто вкопанный, стоит на месте. Руф настойчиво тянет оцепеневшего друга за рукав.
— Люц, бежим отсюда!
Корзинка с орехами падает из рук Люция, он с изумлением, не моргая смотрит в глаза приближающегося горбуна, и тело мальчика охватывает дрожь. Правая сторона лица этого человека расположена противоестественно ниже левой, она словно оплавилась и стекла. Правого глаза практически не видно из-под отёкшего века. Мужчина сильно запыхался, преодолев столь незначительное расстояние, приоткрытый род обнажает редкие гниющие зубы, большая часть которых и вовсе отсутствует. На правой лопатке выступает крупный горб, чудовищным образом перекосивший осанку. Правая рука безвольно болтается, в левой -мужчина держит корягу, опираясь на неё, как на трость. Вот он уже в метре от Люция, мальчика обдаёт его зловонным дыханием. Всё существо горбуна источает ужасный смрад, в нём слились воедино все самые скверные запахи, которые способно выделять человеческое тело, как живое, так и мёртвое. Руф невольно зажмуривается, у него буквально начинают слезиться глаза, но от друга он ни на шаг не отступает, вцепившись в его руку уже обеими ладонями. Коряга падает, горбун единственной рабочей рукой хватает Люция за плечо и склоняет к нему своё лицо:
— Не убегай, молю тебя! — в отчаянье вскрикивает горбун.
Это обращение обескураживает мальчиков ещё больше. Люций так и стоит, не шевелясь, широко раскрытыми глазами взирая на уродливое лицо мужчины, но отвращения не ощущает. Этот человек не кажется ему опасным, от него не исходит угрозы. Видно, что он сильно напуган, гораздо сильнее Люция и Руфа:
— Выслушай меня, я хочу лишь поговорить с тобой, от этого зависит жизнь моей дочери, она — всё, что у меня осталось. Я уже лишился жены, а теперь и её хотят забрать у меня.
— Кто? — полушёпотом спрашивает Люций.
— Ирида, твоя мать. Она мстит мне, я не…
— Его мама умерла! — гневно выкрикивает Руф и выступает вперёд, по-прежнему крепко сжимая руку Люция.
— Я знаю! Знаю! — нервно перебивает горбун и трясёт головой. — Но… я… я связан с ней, она мстит за то, что я передал её, я не заступился… струсил… Я боялся за свою семью, люди не поняли бы… они стали бы считать нас… сказали бы, что мы прокляты…
Мужчина говорит очень быстро и сбивчиво, его мысли явно путаются, наскакивают друг на друга, постановка вразумительных, целостных предложений даётся с трудом. Его руку, лежащую на плече Люция, бьёт крупная дрожь:
— Ирида была совсем девочкой и жила тогда со своей матерью, и я… у моей жены раньше положенного срока н-начались схватки… больница… больница тогда только строилась, ближайшая была за двадцать километров, ночью, зимой, н-никто не смог бы к нам доехать… с ней были две старые повитухи, но ребёнок… они сказали, что не смогут спасти мою девочку, она запуталась в пуповине, сказали, что жена не доживёт до утра… я молился! Я был готов н-на что угодно! Эти старухи даже не пытались нам помочь! — горбун мучительно застонал, будто ему стало от чего-то больно, и зажмурил глаза. — Тогда я пошёл к ней, к матери Ириды. Я знал, на что она способна, я упал перед ней на колени и просил о помощи, и… она сжалилась надо мной, велела Ириде пойти со мной. Я был в отчаянье, умолял спасти хотя бы одну… но Ирида спасла обоих. Моя доченька… когда она передала мне её на руки… я н-никогда не был так счастлив, я поклялся, что сделаю для Ириды всё, чего бы она не пожелала, но она ни о чём не попросила. Велела лишь помнить о своем долге перед ней. И я помнил! Я в любой момент был готов сделать всё, что от меня потребуется! Жена скоро поправилась. Все говорили, что произошло чудо, что это Божья благодать… Моя доченька… она выросла такой красавицей… такой умницей… А потом… потом произошло это… Я знал обо всём с самого начала, я мог бы предупредить Ириду! Но я… но я…
— О чём предупредить? — настороженно уточняет Люций.
— О том, что они собираются сделать с ней, н-но я испугался! Если бы они узнали — убили бы и меня тоже! И мою семью! Я н-не мог рисковать ими, ты должен понять!
— Вы знаете тех, кто убил мою маму?!
— Да, да! И она знает! Она воздаст им за их согрешение! Н-но н-нужно вернуть её! Ты можешь это сделать! Ты же кровь от крови её! Я уже поплатился за свою трусость, взгляни на меня… моя жена… её жизнь, с той ночи, принадлежала Ириде, и она забрала её вместе с собой. Моя доченька будет следующей, н-не допусти этого! Спаси её! Верни Ириду, и тогда моя дочь сможет остаться в мире живых! — горбун склоняется ещё ближе к лицу Люция, его хриплый голос срывается, переходя на крик, изо рта брызжет слюна. — мне всё равно, что станет со мной, н-но спаси её, умоляю тебя, она ни в чём перед вами не виновата!
— Отстань от него, псих! — не сдерживается Руф и яростно отталкивает горбуна.
Мужчина оступается, его ладонь выпускает плечо Люция, которое служило ему единственной опорой, и горбун, не удержав равновесие, падает. Руф подхватывает друга под руку и силой увлекает его за собой:
— Верни её! Ты должен знать — как! Верни, прошу! — кричит им в след горбун, безуспешно пытаясь подняться с земли.
Дети бегут сломя голову и не разбирая перед собой дороги, они не останавливаются, пока не оказываются на территории приюта святой Магдалины:
— Пошли! Нужно найти Агнессу и всё ей рассказать!
— Нет, — твёрдо отвечает Люций и резко останавливается.
Запыхавшийся Руф тоже тормозит, переводя ошеломлённый взгляд на друга. До этого момента Руф знал спокойного, уравновешенного и рассудительного мальчика, который всегда предельно сдержан и вежлив, а сейчас перед ним будто бы предстал кто-то совершенно иной. Бледное лицо Люция преобразилось, оно стало суровым и грозным:
— Ты не должен никому об этом говорить.
Люций смотрит другу в глаза, и от этого взгляда Руфу становится жутко:
— Люц, ты чего? Этот мужик просто сумасшедший. Мы должны рассказать Агнессе. Ты вообще хоть что-нибудь понял из того, что он говорил? Это же бред!
— Не совсем.
Руф не находит, что сказать. Он лишь обескураженно таращится на друга в ожидании объяснений:
— Помнишь историю о старушке, которую я видел в лесу?
Руф осторожно кивает, затаив дыхание, потому как предчувствует, что Люций скажет дальше:
— Я не выдумал её.
— То есть как это… не выдумал? — сознание Руфа отказывается примиряться с закравшимися в него пугающими догадками, мальчик чувствует, как его коленки начинают предательски дрожать.
— Многое, что говорят о моей маме — правда. Мы не совсем обычные люди. Я и сам не могу всего объяснить.
Руф нервно усмехается, пытаясь казаться непринуждённым и расслабленным, но выходит крайне неправдоподобно:
— Завязывай со своими шуточками. Если пытаешься меня напугать, то у тебя получилось.
— Я не шучу.
— Руф! Люц! А ну живо обедать! — на пороге столовой в десяти метрах от того места, где остановились мальчики, появляется Агнесса и машет им рукой. — вы опаздываете, все уже расселись! Шевелитесь!
— Уже идём! — бодро отвечает ей Руф, а затем настороженно оборачивается к другу, который не двигается с места.
Пауза затягивается, тогда Руф молча берёт Люция за рукав и вновь ведёт за собой. Тот не выказывает явного сопротивления, но, тем не менее, следует за другом неохотно.
На протяжении трапезы, да и после неё до самого отбоя Люций всё время молчит, вопреки попыткам Руфа разговорить его. Он подбирает разные, лёгкие темы, иногда шутит, надеясь на ответную реакцию, но Люций упорно игнорирует его.
Это повторяется и на следующий день. Во время уроков Люций предельно сконцентрирован и безупречно справляется со всеми заданиями, никто, кроме Руфа, не замечает в нём изменений.
А следующей ночью Люций, дождавшись, пока все уснут, совершает побег. Так вышло, что сон не шёл и к Руфу. Он был слишком обеспокоен поведением друга и думал лишь о том, как бы вернуть его доверие к себе, но то, как казалось, внезапно и беспричинно исчезло уже навсегда. Руф никак не мог понять, в чём заключалась его провинность, из-за которой Люций вдруг охладел к нему. Он пытался утешить себя, сменив огорчение на злобу, внушал, что ему и не стоит вовсе тревожится об этом чудике, пусть сидит себе один в своё удовольствие, правы били остальные ребята, говоря, что он странный и жуткий. Но это убеждение не прижилось, Руф по какой-то необъяснимой причине не мог заставить себя так просто выкинуть Люция из головы. Когда он ночью встал с кровати и начал бесшумно переодеваться в уличную одежду — Руф притворился спящим. Мальчик дождался, пока Люций покинет спальный корпус, затем поспешно вскочил с кровати. Переодеваться самому было некогда, Руф успел лишь обуться и накинуть поверх спальной пижамы куртку, после чего ринулся к выходу. Осторожно высунувшись в коридор, он увидел удаляющуюся за поворотом тень, и засеменил за ней. Никогда прежде он не чувствовал такого скачка адреналина в крови, даже когда пробовал курить сигареты со старшими мальчишками на переменах за углом, или в моменты проникновения в чужие огороды с целью кражи спелой клубники с грядок. Руф даже не представлял, как отреагирует Люций в случае раскрытия слежки. Но в то, что он может каким-либо образом навредить своему единственному другу — Руф не верил.
Спальный корпус на ночь закрывается изнутри на ключ старшей воспитательницей, чья спальня расположена в этом же здании. Он имеется только у неё, потому, чтобы выйти, потребовалось бы его выкрасть. Руф останавливается и высовывается из-за угла, наблюдая, как невозмутимый Люций стучит в дверь воспитательницы. У Руфа буквально глаза на лоб лезут от изумления, потому как он знает, чем чревато нарушение её покоя в ночное время суток. Пару лет назад он твёрдо решил стать бродячим фокусником и усердно трудился над отработкой номеров, которые показывал бы публике. Одним из них было жонглирование ножами, парочку он стащил из столовой ещё днём, вызвавшись добровольцем помыть посуду после обеда, а ночью, когда все легли спать, приступил к репетиции, но при первой же попытке схватить на лету нож — сильно порезал ладонь. Перепугавшись, он побежал к старшей воспитательнице и, крича, что сейчас истечёт кровью, принялся барабанить в дверь. Тогда, впрочем, он разбудил не только её, но и весь корпус включительно. Первую помощь ему, соответственно оказали, но в лазарет воспитательница тащила его через весь двор за ухо, всячески браня и проклиная. Таких ругательств в свой адрес Руф никогда прежде не слышал.
Вот петли на её двери тихонько скрипят, и на пороге появляется женщина в длинной ночной сорочке и с чепчиком на голове. Она не говорит Люцию ни единого слова, кажется, воспитательница совершенно не удивлена его появлением. Мальчик смотрит на неё снизу вверх и требовательно произносит:
— Дайте мне ключ.
Воспитательница возвращается в свою комнату, её не видно несколько мгновений, затем она вновь выходит и всё так же молча протягивает Люцию крупный ключ на длинной цепочке. После этого женщина удаляется и закрывает за собой дверь, а Люций спокойно направляется к главному входу. Руф не может поверить увиденному, произошедшее никак не укладывается в его голове. Вероятно, он стал свидетелем гипноза, проявление которого прежде видел лишь в фильмах. Люций беспрепятственно покидает спальный корпус. Повезло, что он не стал запирать дверь снаружи, а лишь плотно прикрыл её. Это позволило Руфу продолжить преследование. Ключ Люций повесил на ручку двери с уличной стороны. Он миновал двор приюта, обернулся по сторонам, дабы убедиться, что вокруг нет случайных свидетелей, и ловко преодолел огораживающий территорию забор. Собственно, это же с успехом удалось повторить и Руфу.
Ночью посёлок будто вымирал. На улицах нельзя было встретить незнакомых прохожих, все местные словно следовали соблюдению негласного комендантского часа, согласно которому свет во всех окнах должен был быть погашен до одиннадцати часов вечера. Развлекательных площадок здесь не было, единственным достоянием являлся совсем недавно отстроенный кинотеатр. В начале посёлка располагалась торговая площадь и несколько частных магазинов, имелась больница, библиотека, крупная ферма, на которой работала преимущественная часть населения, небольшая школа, два пивных паба и один единственный ресторанчик, в котором все местные жители отмечали свадьбы и поминки. За час можно было дважды обойти весь посёлок, Руф знал наизусть каждую улочку, потому сразу же угадал, куда Люций держит путь. Он шёл на кладбище за посёлком. В тот момент суеверный страх не овладел Руфом, он вовсе не увидел в этой ситуации чего-либо пугающего, мальчик знает наверняка, что его друг направляется к могиле своей матери. Время для посещения он выбрал не самое подходящее, Руф начинает думать о худшем — вдруг Люций решил сбежать из посёлка, а перед этим пришёл в последний раз проститься с покойной. Если так — то надо его остановить, один он пропадёт. В приюте не очень-то и плохо, условия вполне терпимые, хоть и приходится соблюдать массу скучных правил, но всяко лучше, чем скитаться и голодать. Руф внезапно ощутил себя ответственным за судьбу Люция, теперь он уж точно никак не мог просто вернуться в свою кровать, не зная, что станет с его другом. Но как бы подойти к нему, не спугнув, и подобрать нужные слова… Ораторским даром Руф, увы, не обладал, и даже в самой простой ситуации не всегда умел правильно выразиться, а тут дело куда серьёзнее бытовых неурядиц. Перебегая от одной могильной плиты к другой, Руф не упускает медленно бредущего средь надгробий Люция из вида. Он преодолевает всё кладбище и, наконец, останавливается у захоронения, расположенного на незначительном отдалении от прочих. Там и покоится его мать. Нет ни памятника, ни даже креста — лишь небольшое возвышение земляной насыпи и несколько уложенных сверху крупных булыжников. Люций неподвижно стоит рядом пару минут, а затем вдруг падает на колени, будто сокрушённый от внезапного удара в спину, закрывает лицо ладонями и начинает беззвучно плакать. Руф видит, как содрогаются его плечи, и ему самому становится почти физически больно от созерцания данной сцены. Мальчик сурово хмурится, пытаясь сдержать собственные подступившие слёзы, шмыгает носом и небрежно утирает его рукавом. Оставаться в стороне и дальше становится невыносимо, Руф выходит из своего укрытия и осторожно приближается к Люцию. На кладбище темно, лишь бледная луна слабо освещает надгробия, но Люций сразу замечает присутствие постороннего и встревожено оборачивается. Встретившись с ним взглядом, Руф останавливается и ждёт, как тот поведёт себя, не попытается ли убежать, станет ли возмущаться, но ничего этого не происходит, Люций лишь в некотором недоумении смотрит на друга и тихо всхлипывает, тогда Руф набирается смелости и подходит ближе.
— Я… — неуверенно начинает Руф, но запинается, потому как не удосужился основательно продумать речь, приходится говорить первое, что приходит на ум. — Хочу тебе помочь.
Выражение мертвенно-белого лица Люция смягчается, он тоскливо усмехается и тыльной стороной ладони вытирает слёзы с щёк:
— Ты мне никак не поможешь, но всё равно спасибо тебе большое за всё.
— Как ты это сделал… ну, с воспитательницей? Я всё видел.
— Я же говорил тебе, — Люций с обречённым видом покачивает головой и поднимается с колен. — Я не совсем обычный человек. Как и все мои предки. Мы не поклоняемся Сатане, и назван я вовсе не в его честь, это всего-навсего имя. Мы просто рождаемся с этим и всё. Я многое не успел узнать, потому и сам не на все вопросы могу ответить.
— А ты с другими раньше так делал? — осторожно уточняет Руф.
— Нет, мне кажется, что это неправильно. К тому же, этим я могу нечаянно навредить рассудку людей. Это очень серьёзно, каждое действие влечёт за собой последствия. Я бы так и не поступил, но я больше не могу там находиться.
— Ты не вернёшься? — в некотором ужасе переспрашивает Руф, тщетно стараясь обуять свои эмоции.
— В этом нет никакого смысла, я там никому не нужен, все боятся меня. И правильно делают.
— Я тебя не боюсь.
— Я знаю, — улыбается Люций. — Я был очень рад познакомиться с тобой. Не думал, что кто-то сможет отнестись ко мне так, как ты. Но лучше бы этого не происходило, мне жаль, что тебе приходится тревожиться. Мне лучше уйти как можно дальше отсюда, иначе случится беда, я это чувствую.
— И куда же ты теперь пойдёшь?
— Ты сказал, что тот человек — сумасшедший, а я думаю, что он говорит правду. Мне нужно снова встретиться с ним. Мне бы хотелось помочь его дочери. Но я не знаю, как это сделать.
— Вы только гляньте! — неожиданно раздаётся восклицание за спиной Руфа.
Он резко оборачивается и видит троих парней лет семнадцати из посёлка. Руф встречал их и раньше, но в беседу никогда не вступал. На детей из приюта эти ребята смотрели с пренебрежением, потому как сами являлись отпрысками довольно влиятельных людей. Один из них — племянник главы административного совета, а другой — крупный, статный юноша по имени Карэл — сын казначея. В руке он держит стеклянную бутылку коньяка, такой в местном продовольственном магазине в наличии не имеется, потому становится ясно, что он украл её из отцовских припасов. Увидев их, Руфу непроизвольно захотелось убежать, но никак нельзя показывать свой страх, это лишь раззадорило бы старших ребят, которые, ко всему прочему, изрядно пьяны. Люций тоже не двинулся с места, Руф не увидел на его лице даже тени удивления, тот будто бы ожидал их появления. Сын казначея проходит вперёд, мимо Руфа, не замечая его присутствия, и останавливается в метре от Люция, который ниже его на три головы. Сделав несколько глотков и сильно морщась при этом от горечи напитка, он с вызовом и напыщенной грубостью обращается к Люцию:
— Эй ты, сопляк, ты знаешь меня?
— Знаю, — совершенно спокойно отвечает Люций, пристально глядя на юношу снизу вверх.
— Папку-то моего схоронили сегодня.
— Соболезную.
Карэл с ненавистью смотрит на неуместно отважного мальчика перед собой, после звучно собирает во рту скопившуюся мокроту, перекатывает её за щекой и смачно сплёвывает на безымянную могилу мамы Люция. Руф видит, как на мгновение в глазах его друга вспыхивает ярость, но почти сразу же затухает, и его лицо вновь становится невозмутимым и смиренным:
— А всё из-за неё, — сквозь зубы цедит Карэл, кивая головой в сторону могилы. — Чёртова ведьма, гори она в аду, и ты вместе с ней, мелкий ублюдок.
— Она не причинила бы вам вреда, если бы вы сами не пришли к нам со злыми намерениями.
После этих слов Карэл внезапно, без каких-либо предупреждений бьёт Люция кулаком по скуле, вкладывая в удар, как показалось Руфу со стороны, всю свою силу:
— Люц! — в ужасе вскрикивает он и хочет ринуться на выручку, но двое товарищей Карэла, так удачно оказавшиеся за спиной Руфа, подхватывают его под руки, не давая двинуться с места.
Люций падает после первого же удара. Осторожно касаясь воспалившейся щеки, мальчик испуганно смотрит на капли своей крови, падающие на землю с его разбитой губы. Пугает его вовсе не боль. В эту секунду, наблюдая за тем, как кровь впитывается в землю, Люций чувствует, что у него внутри будто что-то оборвалось. Тонкая нить дурного предчувствия, которая натягивалась изо дня в день всё туже и туже, наконец, достигла своего предела и лопнула. На место страха перед неизвестным пришло обречённое чувство принятия неизбежного. Если до этого момента вероятность происшествия чего-то ужасного существовала лишь гипотетически, то теперь всё случится непременно. Раздумья были прерваны сильным ударом под дых с ноги. Дыхание перехватило, Люций, согнувшись пополам, беспомощно захрипел, пытаясь сделать вдох, но получилось это с великим трудом. Незамедлительно последовал ещё один удар, и ещё. Казалось, Карэл вымещает весь, скопившийся в нём за семнадцать лет гнев на беззащитном ребёнке, который, даже не пытаясь защищаться и не издавая ни звука, свернулся перед ним на земле. Руф орал, как сумасшедший, нарекая подростков последними ругательствами, вспомнил и об отце цыганском-бароне, который непременно убьёт всех обидчиков своего сына, как только выйдет на свободу, даже полицейскими пригрозил, но ребята лишь смеялись над ним. Он отчаянно сопротивлялся, пытаясь вырваться, но все попытки были тщетны, его руки лишь сильнее заламывали. Руф оказался совершенно бессилен, ему оставалось лишь наблюдать, как избивают его друга.
Карэл улыбался. Рассудок временно покинул его, учитывая его крупное телосложение и не рассчитанную силу ударов — он запросто мог бы и убить Люция, если бы один из его товарищей вовремя не вступился за мальчика и не начал оттаскивать потерявшего над собой контроль агрессора:
— С него хватит, уймись, — смеялся парень. — Ты ж его сейчас прикончишь.
— Ну и что?! Тебе какая разница?!
— Тогда я пошёл домой. Я не хочу быть к этому причастным.
— Я тоже, — встревоженно выкрикивает один из тех, кто держит Руфа.
Карэл не смог сдержаться от того, чтобы не пнуть Люция напоследок, но уже не так сильно, а скорее с целью проверить — подаёт ли тот признаки жизни:
— Ладно, валим нахрен отсюда.
Руфа резко оттолкнули вперёд, от чего тот не смог устоять на ногах и рухнул на колени, но тут же поднялся и, спотыкаясь, рванул к Люцию:
— Эй, Люц! Люц, ты живой? Слышишь меня?
Руф почти плачет от злости на самого себя и свою беспомощность. Всё лицо Люция перемазано кровью, одежда порвана в нескольких местах и запачкана в земле. Люций прищуривает один глаз и равнодушно смотрит на Руфа, который взгромоздил его голову на свои коленки, но будто бы и не узнает его:
— Ты видишь меня? — голос Руфа предательски дрожит, одна единственная слезинка, которую вопреки всем приложенным усилиям не удалось сдержать, срывается с подбородка и падает на щеку Люция. — Тебе очень больно? Сможешь идти?
С помощью Руфа Люций кое-как принимает сидячее положение. Голова сильно кружится, с трудом удаётся сфокусировать на чём-либо взгляд, всё тело пылает от многочисленных ушибов, а малейшее движение многократно усиливает боль.
— Случится что-то невероятно ужасное… — словно в бреду произносит Люций едва слышно.
— Нет! Всё будет хорошо. Вставай, я отведу тебя к Агнессе, она нам поможет.
— Кажется, я не могу встать… — не без сожаления признаёт Люций.
До Агнессы Руф буквально тащит его на закорках, потому что даже встать самостоятельно у Люция не получилось. Масса тела у них приблизительно одинаковая, но на полпути у Руфа открывается второе дыхание, и он вовсе перестаёт чувствовать тяжесть на своих плечах. В приют им точно нельзя возвращаться в таком виде, к тому же — до него пришлось бы преодолеть гораздо большее расстояние.
Растрёпанная, взволнованная стуком в окно среди ночи и сонная Агнесса, увидев на пороге детей, сперва не верит своим глазам. Ей требуется несколько минут, чтобы прийти в себя и начать суетиться. Люция она сразу же провела в дом и уложила в свою расстеленную кровать, затем принесла таз с тёплой водой и умыла его лицо. В это время Руф, тараторя, поведал ей обо всех событиях, произошедших за минувшие пару дней. Начал он со встречи с горбуном, которая вывела Люция из душевного равновесия. Далее, по порядку, рассказал о том, как тот решил сбежать, но Руф проследил за ним до самого кладбища, где и было совершено нападение. Мальчик умолчал лишь о странных обстоятельствах, при которых ключ от спального корпуса попал в руки Люция, заменив их выдумкой о краже, что, по большому счёту, сути дела не меняло. Агнесса, не перебивая, выслушала всю историю, помолчала некоторое время, а затем пообещала, что все получат по заслугам — Руф и Люций ответят перед директором за свой побег, а со старшими мальчишками из посёлка будут разбираться органы защиты правопорядка. Но всё это чуть позже, прежде всего -необходимо убедиться, что с Люцием всё в порядке.
Руф впервые оказался в гостях у субъекта своего обожания и, не взирая на суматоху, не мог удержаться от изучения скромной обстановки. Первым делом он обратил внимания на портрет, нарисованный Люцием, который и в самом деле висел в застеклённой рамке на стене рядом с книжным стеллажом. Агнесса была очень сосредоточена и не давала волю чувствам, будто ей довольно часто доводилось выхаживать избитых до полусмерти детей. После умывания она принесла Люцию стакан воды, но пить он отказался:
— Я должна сходить за врачом, он живёт на соседней улице, придётся разбудить. Вдруг рёбра сломаны. Оставайся с ним, ни на шаг не отходи, — строго обращается она к Руфу.
Наспех накинув поверх спальной сорочки пальто с искусственным мехом на воротнике, прихватив фонарик и обув на босые ноги сапоги, Агнесса в спешке покинула дом. Руф проводил взглядом её удаляющийся силуэт за окном и вернулся к кровати Люция, который, как казалось, лежал без чувств:
— Его отец и несколько других мужчин из посёлка однажды пришли в наш дом и сказали, что мы должны платить им налог за землю, на которой живём, — очень слабым, тихим голосом вдруг начинает повествование Люций, не открывая глаз. — Мама ответила им, что эта земля принадлежит нашим предкам, которые жили здесь ещё до того, как посёлок был основан. Да и денег у нас никогда не было, чтобы заплатить. Это очень рассердило пришедших. Тогда они вломились в дом и перевернули всё вверх дном. Видимо, искали ценности, но ничего такого, что могло бы их заинтересовать, у нас не было. Они нашли только кое-какие съестные припасы и забрали их. Мама не препятствовала им, а когда те собрались уходить — пожелала тому, кто их возглавлял, чтобы его жадные руки отвалились. Больше они не появлялись. А через пару недель пришла женщина, жена того человека, с ней были ещё двое, но я не видел их. Она проклинала нас, кричала, что у её мужа, на которого мама наслала порчу, неизвестно с чего началась гангрена на обеих руках, пальцы почернели и перестали слушаться. Они перебили нам все окна камнями, потому что мама отказалась выйти поговорить с ними. Потом они ушли и тоже больше не возвращались. Я надеялся, что тот мужчина поправился, но, видимо, руки пришлось отрезать. Не думаю, что мама желала ему смерти. Скорее всего, врачи в чём-то ошиблись, занесли инфекцию, и она его убила. Я не могу точно сказать, отчего это произошло. А потом мама пошла на реку стирать бельё после завтрака, а мне велела прибраться в доме. Она должна была вернуться через пару часов. Но не вернулась. Я ходил её искать, но нашёл только перевёрнутую корзину с бельём. А вечером пришёл директор Войнич и сказал мне, что мама умерла. Её тело нашли рыбаки. Думаю, те люди вернулись и убили её. А потом сожгли наш дом.
Люций затихает. Руф понятия не