Контрреволюционная печать.

Сначала королевский двор спокойно реагировал на возникавшие газеты, казалось, не понимая всей опасности происходящего. И это относилось не только к появлению массовок политической печати. Подобное непонимание касалось и других событий Великой французской революции. Большому количеству эмоциональ­ных газет двор противопоставил холодную невозмутимость официаль­ного органа, старую «Газетт де Франс», которая ограничивалась публика­цией правительственныхактов, храня глубокое молчание о совершающейся на ее глазах резолюции. Так, она ни словом не обмолвилась о па­дении Бастилии, слепо следуя записи Людовика XVI в его дневнике, где монаршей рукой дни 12 - 14 июля 1789 г. были помечены коротким сло­вом: «Ничего».

Однако вскоре королевский двор забил тревогу и начал поход против революции. Тогда-то и обратили внимание на печать. Первой защит­ницей трона стала «Газета двора и города» (более известная под названием «Маленький Готье»), сразу же обрушившаяся на революцию и демократическую печать. Позже к ней присоединились «Друг народа» и «Деяния апостолов», другие газеты антидемократического направления. Дни 5 - 6 октября подтолкнули аристократические круги к созданию но­вых газет для борьбы с революцией[15].

Методы борьбы с демократическойпечатью были различными. Эво­люция взглядов на революционную прессу хорошо прослеживается по поведению одного из ярких представителей роялистско-аристократического направленияА. Ривароля, сотрудничавшего в газете «Деяния апостолов». Он сразу же встал на службу контрреволюции, мечтая восстановить старые феодально-патриархальные порядки. Правда, в Людо­вике XVI он не видел истинного монарха, способного крепко держать власть в своих руках и стоящего выше придворных интриг. Долг короля, по его мнению, стать во главе армии и жестоко подавить революцию. Ризароль высмеивал мероприятия Национального собрания, не очень-то вдаваясь в теоретические рассуждения и не давая втянуть в них себя. Он презирал патетические речи лидеров демократии. Их призывам к добродетели Ривароль противопоставлял частную жизнь ораторов и от­кровенно смеялся над политическим пылом деловой буржуазии.

Скачала Ривароль и ему подобные пытались бороться против рево­люции и демократической печати политическими и философскими рас­суждениями, но после октябрьских дней 1789 г. они полностью изменили свою тактику, стремясь повлиять на революционный процесс путем «ра­зоблачения» вожаков революции и их дела. Как говорит Пелетье, один из самых враждебных революции журналистов, «смех, вышучивание - вот единственное оружие, к которому мы должны прибегать в навязанной нам борьбе»[16].

Следуя этому «рецепту», аристократические газеты повели борьбу с патриотами. Карикатурное изображение революции, непристойная язвительность по отношению к некоторым депутатам Национального собрания, сплетни о частной жизни депутатов третьего сословия и де­мократических журналистов, всевозможные пародии на революционные произведения, высмеивание постановлений клубов, эпиграммы, злост­ные панегирики «добродетелям» народных вождей, далеко не аристокра­тическая ругань по поводу распущенности плебса - все это пестрой вере­ницей следовало одно за другим до свержения монархии 10 августа 1792 г. Население предместий столицы было окрещено усилиями газе­ты «Деяния апостолов» как «парижская уличная грязь», «свиньи», «дети проституток». А в промежутках между этими перлами, чтобы заполнить вакуум, печатались требования к генералам и армии поло­жить конец «революционному безумию» в таком, например, духе: «Необходимо устроить охоту на всех демагогов и поступить с ними по всей строгости законов, чтобы мы испытали удовольствие видеть их постигшими ту же участь, которую мы готовим кротам в поле. Мы по­садим их на колья и заставим на развалинах Бастилии испытывать смер­тельные муки...»[17].

Со страниц газет «Деяния апостолов» и «Друга короля» впервые прозвучали угрозы «обновить Францию в кровавой купели», отправить на эшафот «мятежников». Мятежниками считались все противники фео­дально-абсолютистского строя. Один из активных сотрудников «Деяний апостолов» (эту газету читала королевская семья) Сюлло открыто хвас­тался своими связями с Кобленцем (город в Германии, где формирова­лась контрреволюционная армия принца Конде).

Зная о том, что клевета есть наиболее эффективное оружие контр­революционной печати, Робеспьер в одной из своих речей заметил: «Имен­но она послужила причиной многих несчастных событий... Именно она возвела барьер между нашей революцией и другими народами Европы, показывая им постоянно французскую нацию как шайку людоедов... Интриганы хорошо знали, что толпа невежд склонна связывать с политическими принципами тех, кто их защищает. Они особенно старались очернить наиболее ревностных защитников народного дела»[18].

Так и следовало рассматривать кампанию клеветы, которую систе­матически вели контрреволюционные издания против патриотов. Эти газеты были более многочисленными, чем патриотические, и находились несравненно в лучшем финансовом положении. Рост их продолжался почти до самого падения монархии. Если в июле 1789 г. было всего три газеты подобного направления, то в конце года - 24 газеты. В следую­щем году прибавилось еще 40. В 1791 г. возникло 16 новых изданий. Это только те газеты, которые хранятся в Национальной библиотеке[19]. Круг их читателей был значительно шире, чем можно было бы предполо­жить, особенно в первый год революции. Робеспьер справедливо заметил, что «повсюду, где имеются глупцы, люди слабые или порочные, клевета и интриги без риска для себя находят простофиль и сторонников»[20].

«Истина и справедливость - вот единственно, чему я поклоняюсь на земле»[21], - писал Марат в одном из номеров своей газеты. Решитель­но выступал против распространения непроверенных слухов в газете Лустало, отмечавший, что «многие журналисты усиленно распространяют среди читателей ужасные слухи об опасностях, которым мы будто бы подвергаемся. Мы считаем, что, прежде чем говорить об этом с уверен­ностью, необходимо, чтобы собранные факты давали достаточно доказа­тельств»[22].

«Первая обязанность политического писателя - это защищать свобо­ду и права граждан. Если же он продает свое перо ради частной мести, ес­ли он его заставляет служить личным интересам... то такая свобода печа­ти лишь способна породить страх у каждого человека». Эта отповедь была дана Лустало клеветникам-журналистам, не заботящимся о чести газеты и редактора.

Близка к словам Лустало и характеристика Марата роли редактора газеты: «Я различаю людей исключительно по их личным качествам... Я всегда презирал кумиров удачи и не стану никогда льстить идолам власти... Какой бы строгостью ни отличалось мое перо, оно будет опасно лишь для одних пороков, и даже по отношению к отъявленным мерзав­цам оно будет уважать истину; если же оно, хотя бы на мгновение, от­клонится от нее, чтобы оскорбить невинность, пусть дерзкий понесет наказание, ведь он в распоряжении закона»[23].

Ведя борьбу против крупной буржуазии, изменившей делу револю­ции, демократическая печать клеймила каждый шаг ее реакционной политики. Каким надо было обладать мужеством, бесстрашием, убеж­денностью в своей правоте, чтобы с поднятым забралом вступить в бой с противниками, вознесенными не только своим общественным или политическим положением, но и людской молвой, поклонением толпы на вершины славы и власти!

Ф.Энгельс, вскрывая мотивы крайней ненависти к Марату, писал, что все яростные вопли и клевета против Марата «...объясняются только тем, что он безжалостно срывал маску с тогдашних кумиров - Лафайета, Байи и других, разоблачая в их лице уже законченных изменников рево­люции...»[24]. Эти слова справедливы и по отношению к другим журналис­там-демократам.

Одним из важных вопросов, по которому развернулась дискуссия буквально с первых дней революции, был вопрос о свободе печати, что нашло отражение при обсуждении «Декларации прав человека и гражда­нина». Отметим, что эта задача не была простой, так как в прошлом не было подобного прецедента. После нескольких замечаний и дополнений Учредительное собрание 26 августа 1789 г. проголосовало за статью о печати, органически вошедшую в «Декларацию прав человека и гражда­нина»: «Право сообщать свои мысли и свои мнения - одно из драгоцен­нейших прав человека: каждый человек может, следовательно, свободно говорить, писать и печатать, отвечая за злоупотребления этой свободой в случаях, предусмотренных законом»[25].

Учредительное собрание не изменило режима политической печати, но оно торжественно подтвердило, что рассматривает свободу печати как естественное право человека, и законодательно это право гаранти­ровало.

Основную тяжесть борьбы с монархией и контрреволюцией несли демократические издания, газеты, редактировавшиеся Маратом, Лустало, Марешалем, Демуленом, Эбером и др. На них-то в первую очередь и обрушивались репрессивные меры властей. Например, 26 июля 1790 г. Марат опубликовал памфлет «С нами покончено!», в котором разобла­чал план контрреволюции, преступную апатию муниципального совета к делам и выступал за вооруженное восстание. Памфлет был издан в ка­честве приложения к газете и расклеен по всему Парижу. Появление его настолько было неожиданным, что произвело эффект внезапно разор­вавшейся бомбы. То, о чем шептались, что скрывалось под покровом тайны, лжи и предательства, Марат обнажил со свойственной ему сме­лостью и поразительным чутьем. О впечатлении, произведенном памфле­том, можно судить по тому факту, что русский посол Симолин переслал его вместе с донесением русской императрице.

Даже в лагере патриотов произведение Марата вызвало разногласия. Демулен был напуган требованием Марата установить диктатуру, ввести террор и считал, что этим вносится раскол в ряды демократии. Он писал в те дни: «Г-н Марат, вы сочиняете красивые истории. Пять или шесть сотен отрубленных голов?.. Вы - драматург среди журналистов... Вы кончаете со всеми липами, принимающими участие в пьесе, за исключе­нием только одного суфлера. Вы совершенно забыли, что непомерно пре­увеличенный трагизм оставляет нас холодными... вы отрываетесь от своих друзей и заставляете их рвать с вами!»[26].

«Я знаю, что за мою голову негодяи, стоящие у кормила правле­ния, - писал Марат, - дают определенную цену. Пятьсот шпионов разыс­кивают меня и днем и ночью. Ну что ж! Если они меня найдут и если они меня захватят, они меня растерзают, и я умру как мученик свободы. Сказать, что отечество погибло, а Друг народа хранил трусливое молча­ние, тогда будет невозможно... Граждане! - обращается он к патрио­там, - враги у наших ворот, министры открыли им каши границы под предлогом разрешения свободного прохода по нашей территории, возможно, что в настоящее время они уже быстрыми шагами двигаются против нас... Граждане всех возрастов и всякого положения, меры, принятые Национальным собранием, не способны предотвратить вашей ги­бели: с вами будет покончено навсегда, если вы не возьметесь за оружие и если вы не найдете в себе тех героических качеств, которые в дни 14 июля и 5 октября дважды спасали Фракцию»[27]. Марат призывает взять под стражу королевскую семью, арестовать министров и их сооб­щников, во имя спасения своих жизней заключить в тюрьму городские власти, захватить артиллерию и склад оружия. По существу, он призывает к плебейской революции, к захвату власти самим народом.

Ознакомившись с этим памфлетом, Национальное собрание декре­тировало положение, согласно которому королевский прокурор мог санкционироватьприказ о преследовании авторов, издателей и разносчиков таких газет, которые провоцируют народ к выступлению против законных властей и призывают к пролитию крови и неподчинению Конституции.

Чтобы уменьшить влияние газет, был принят ряд мер против печати, в первую очередь затрагивавших интересы демократических изданий. Например, были повышены цены на газеты, издан закон, запрещавшийрасклеивать газеты на улицах. Вслед за этим появилось постановление гласившее, что впредь на белой бумаге будут печататься только прави­тельственные акты.

После восстания 10 августа 1792 г. в течение почти трех лет револю­ции роялистская пресса, используя лозунг о полной свободе печати, кле­ветала на революционные газеты и на демократических деятелей, откры­то призывая к уничтожению завоеваний революции. Здесь уместно привести слова В. И. Ленина, сказанные им о контрреволюционных газетах: они «...могучее орудие безнаказанной лжи и клеветы, обмана народа, введения в заблуждениекрестьянства, подготовки контррево­люции»[28].

Борьба между жирондистами и якобинцами. Второй этап - с10 ав­густа 1792 г. по 2 июня 1793 г. - отличался тем, что в это время пере­стала существовать роялистская печать, но зато развернулась напряжен­ная борьба между жирондистами и якобинцами. И здесь важно отметить роль газет Марата, Эбера, Робеспьера и Прюдома. Большое значение имели и брошюры К. Демулена.

Восстание 10 августа 1792 г. покончило с монархией и подвело на­родный фундамент под Республику. Национальный Конвент единоглас­но постановил, что королевская власть во Франции упраздняется, и объя­вил 20 сентября 1792 г. первым годом Республики. Долго не смолкаю­щими аплодисментами и радостными криками «Да здравствует нация!» приветствовали депутаты это решение.

События 10 августа 1792 г. самым решительным образом повлияли на печать. В течение почти трех лет революции контрреволюционная прес­са, используя лозунг о полной свободе печати, клеветала на революцион­ные газеты и на демократических деятелей, обрушивая море лжи и от­крыто призывая к уничтожению завоеваний революции. Свержение мо­нархии привело к исчезновению роялистской печати. Уже 11 августа 1792 г. не появились многие монархистские издания. 12 августа Париж­ская Коммуна (орган городского самоуправления) назначила трех ко­миссаров для того, чтобы они положили конец выходу контрреволюци­онных газет. Имущество враждебных революции типографий было кон­фисковано и передано демократическим изданиям для укрепления их материальной части.

Теоретически роялистские газеты могли выходить до 4 декабря 1792 г., когда Конвент принял декрет, запрещавший издание контррево­люционных газет и их распространение на территории Франции.

После свержения монархии главную роль играла жирондистская пе­чать. Влиянию жирондистов была подвергнута даже официальная газета «Монитор».Так, эта газета сознательно исказила два весьма важных до­кумента: речь М. Робеспьера, направленную против Жиронды и являв­шуюся одним из главных актов в борьбе между Горой и Жирондой, и текст адреса, представленного в Конвент Русселеном.Чтобы обеспечить нужное ему направление, жирондистское правительство через различные источники выплачивало тайком деньги сотрудникам газеты. Это стало возможным потому, что жирондисты, которые не участвовали в народ­ном восстании и даже тайком противились ему, прокрались к власти.

Единство в Конвенте было недолгим. Столкновение между Горой и Жирондой было неизбежным. Уже 25 сентября 1792 г. жирондисты выд­винули обвинение против Марата в стремлении к диктатуре. Через месяц в стремлении к диктатуре был обвинен М. Робеспьер. Неудачные военные действия французской армии в войне, которую спровоцировали именно жирондисты, а также трудности экономического порядка подорвали доверие народа кжирондистскому правительству. Чтобы вернуть себе влияние па общественное мнение, Жиронданапрягла все силы и в поисках спасения стала играть на руку аристократам и контрреволюционерам, поддерживая секционное движение, которое нередко возглавляли роялисты. Жиронда решила нанести удар и по демок­ратической печати.

Основные свои усилия жирондисты сосредоточили против Марата, обвиняя его в призывах к грабежам и убийствам, в клевете на Конвент и в покушении на суверенитет народа. Против этого лживого обвинения выступали Робеспьер, Дантон, Демулен и др. Попытка предать Марата суду Чрезвычайного трибунала окончилась поражением жирондистов и триумфом Марата.

От Марата жирондисты перешли к Демулену. Они в Конвенте резкокритиковали работу Демулена «История бриссотинцев, или Фрагмент тайной истории революции». Так как в это время борьба между жирондистами и монтаньярами достигла крайних пределов, то брошюра К. Демулена произвела сильное впечатление. Жирондистский Конвент осудил эту работу, но против самого Демулена никаких мер не было принято.

В мае 1793 г. следственная комиссия Конвента, состоявшая исклю­чительно из жирондистов, распорядилась арестовать Эбера за материалыв газете «Папаша Дюшен», направленные против бриссотинцев, жирондистов, роландистов и др. Парижская Коммуна потребовала освобож­дения Эбера, являвшегося заместителем прокурора Коммуны. 28 мая s Эбер был выпущен на свободу.

События 31 мая — 2 июня 1793 г. привели к тому, что Конвент под давлением народных масс постановил арестовать 29 жирондистских депутатов, что означало конец Жиронде, конец дуэли между Горой и Жирондой, длившейся со времен Законодательного собрания.