– Сало, мэм.
– Какое сало? «Пушечное мясо» – это выражение, которое означает…
– Я знаю, что оно означает, но в данном случае лучше говорить о сале. Я прочитал, что сало – это главный национальный украинский продукт.
– Хорошо, пусть будет «пушечное сало». Я думаю, нам так и надо в будущем назвать нашу операцию «Пушечное сало»… А сейчас твоя задача – через год привести там к власти человека, подобного грузинскому бультерьеру Саакашвили. Когда разберешься с обстановкой, мы вызовем тебя в Вашингтон, надо, чтобы грузинские коллеги передали тебе кое-какой опыт работы.
* * *
Увага, гра! Хто збере десять блискучих кришечок вiд нашого лимонаду, той може одержати попздку в Туреччину на лiтнi канiкули!.
– Министр экономики Украины В. Хорошковский заявил об отставке, – сообщает информационное агентство «Интерфакт».
– Николай, вы просто волшебник какой-то, – не в силах сдержать счастливого смеха, сказала Алла, – прямо как в песенке в детской: прилетит к нам волшебник в голубом вертолете, это точно про вас.
Козак во всем по жизни был аналитик и стратег. И даже в том, как покорять женские сердца, пусть и таких столичных московских штучек, как эта Аллочка Лисовская.
Поэтому, чтобы действовать наверняка и чтобы сразу произвести убийственно неповторимое и неизгладимое впечатление, Николай решил устроить обзорную экскурсию по родному Киеву не на машине и даже не на открытой палубе второго этажа английского дабблдеккера, а сразу показать Алле город, как он выглядит с птичьего полета. Ну, естественно, слегка злоупотребил служебным положением, позвонил ребятам из президентского авиаотряда, они все равно летают над Днепром каждый день, возят то экологов, то киношников, так пусть покатают и его с девушкой!
В большом салоне «Ми-8» были только Алла и Николай. Командир, второй пилот и бортинженер понимающе прикрыли дверь в кабину, чтобы не мешать господину Козаку ухаживать за дамой. Ну, он и ухаживал.
– А это там что? – спрашивала Алла.
– Это метромост, а там острова, любимая зона отдыха киевлян.
– А это там?
– Это Киево-Печерская лавра.
– Откуда христианство по Руси пошло?
– Ну, типа того, я в религии не очень разбираюсь.
– А эта высокая дама со щитом и мечом – это Родина-мать, что ли?
– Ну да, это поставили еще при Брежневе к тридцатилетию Победы, когда Украина входила в СССР.
– Ну, понятно, а теперь сносить не собираетесь? Как болгары солдата Алешу или как эстонцы памятник на Тынисмяги?
– Да нет, не собираемся, мы же вместе ту победу одержали.
– А это что там?
– Где?
– Ну это, красно-коричневое!
– А! Так это университет киевский, где, кстати, Булгаков учился, тот, что «Мастера и Маргариту» написал.
– А почему такого цвета?
– Кто?
– Ну, университет.
– Потому что так покрасили.
Алла звонко рассмеялась.
Она и пленила Козака этим смехом. И ему хотелось, чтобы она смеялась еще и еще, и он был готов сделать для этого что угодно.
– Вот про университет, ты говоришь…
Они уже незаметно перешли «на ты».
– Вот ты говоришь про университет, мол, покрасили, а у нас, когда я учился в военном училище, ходил такой анекдот, тогда вообще была мода на абстрактные анекдоты…
– А в каком военном училище ты учился?
– Это сейчас неважно.
– Не хочешь сказать?
– Скажу, ты слушай пока анекдот.
– Нет, ты сперва скажи, какое училище заканчивал? Это что? Тайна?
– Омское высшее училище КГБ СССР, устраивает?
– Вполне.
– Теперь можно анекдот?
– Давай.
– В общем, курсанта спрашивают, что такое: зеленое, соленое, висит на стенке и пищит?
– Ну?
– Ответ – селедка!
– А почему зеленое?
– Потому что покрасили.
– А! Поняла! – снова расхохоталась Алла. – Вот уж и правда, кстати анекдот!
– Ты недослушала, почему висит на стенке и пищит.
– Ну, почему?
– Потому что прибили гвоздиками к стенке.
– А почему пищит?
– А потому что ее крепко обнимают. – Козак крепко обнял Аллу.
Когда вертолет садился на площадке в Борисполе, Николай и Алла уже целовались, словно студенты, что по весне слиняли с занятий.
– Хочу с тобой видеться, – не отпуская ее руку, попросил Николай.
– Звони, – сказала Алла.
Сидя на заднем сиденье вызванной Николаем машины, Алла ехала к себе в гостиницу и впервые за последние три года думала не как думает журналистка Лисовская, а как думают сотни тысяч слегка влюбленных молодых женщин: «А он женат?», «А с ним получится всерьез?», «А как я ему, понравилась или нет?», «А у него много женщин?»
Но и Николай впервые с тех пор, как его Лена, с которой он жил со времен переезда в Киев и которая разбилась на тренировке в горах, впервые он думал не как положено думать старшему офицеру службы безопасности, а как думают слегка влюбленные мужчины: «У нее в Москве есть мужик?», «Она со мной ради работы, чтобы получить доступ к информации, или я ей нравлюсь как мужчина?»
Глава пятая
Январь 2004 г.
Сигари «Пуерто Рiко» i справжня «Гавана» в магазинах «Домiникана». Будь чоловiком – пали сигару.
– МИД Украины сообщил, что в августе 2004 года планируется официальный визит министра обороны США Д. Рамсфельда в Украину.
– Ваш паспорт, пожалуйста.
– Вот, Дружинин, Евгений Васильевич.
– С какой целью следуете в Украину?
– Бизнес.
– Счастливого пути!
Дружинин прошагал в большой накопитель и уже хотел было присесть и полистать свежий номер «Коммерсанта», как увидал знакомую и аж до дрожи в затылке родную спину. Эту спину ни с какой другой спиной Евгений спутать не мог. Два года в строю за нею вышагивал.
– Павло!
Да, это был Павло Ксендзюк.
И вот объятия, похлопывания по спинам и по плечам, поцелуи, снова похлопывания.
– Ты хде? – с мягким хохляцким «г» улыбчиво поинтересовался Ксендзюк и, не дожидаясь ответа, стал излагать свою биографию: – А я теперь в Торонто, у в Канаде, маю хату, три кары, пять чылдренят.
– Давно не видались, – слегка отстраняясь, сказал Дружинин.
– Ага, с самого Душанбе, как нас расформировали после вывода, – уже почти перейдя на русский, согласился Павло.
Павло. Его командир взвода. Командир взвода прапорщик Ксендзюк. Афганский хохол, как все звали его тогда в Баграме и в Кандагаре.
– Я ж при Горбаче запаковался-упаковался весь, – блеснув дентальной жемчужностью американской стоматологии, добродушно пояснил Павло, – кому война, а кому мать родна! Ты ж понимаешь!
– Я понимаю, – улыбнулся в ответ Дружинин, – а что теперь там?
Сказав это слово «там», Евгений махнул в сторону воображаемого Запада.
– Там? – вздохнув, переспросил Ксендзюк. – А там бизнес у меня, жрачка, сальце-шмальце, ты ж понимаешь, хохол без склада, где тушенка, – не хохол!
Добродушно поржав, прошли в буфет.
– Виски, водку? – участливо поинтересовался Дружинин.
– Не, я у в Канаде на бурбон перешел, – покачал головой Ксендзюк, – та же наша украиньска горилка, только з кукурузы!
– Два «Джим Бима», – сказал бармену Евгений.
– Ага, – согласно кивнул Ксендзюк и, буркнув что-то насчет нигде не принимаемых канадских долларов и золотой «визы» Чейз-Манхэттен банка, которую тоже не везде принимают «тут в Крыму», предложил пить «за счет старого афганского дружбана Дружинина».
– Я года три назад кого-то из наших встречал, мне сказали, у тебя сын есть, Василек, как он? – после второго «Джим Бима» поинтересовался Ксендзюк.
– Да вот вырос уже, – вздохнул Дружинин, – тоже вот бизнесом занимается.
– Каким бизнесом? – почти с профессиональным американским интересом спросил Ксендзюк.
– Рок– и поп-группы украинские в Москву возит вроде промоутера и пиар-менеджера у них там, – невесело ответил Дружинин.
– Что? Дела не очень чтобы очень? – хмыкнул Ксендзюк.
– Да, чем бы дитятко ни маялось, лишь бы не плакало, – ответил Евгений и, приказав бармену по третьему «Джим Биму», предложил выпить за Афган и за пацанов, что прилетели оттуда в Союз «черными тюльпанами».
Выпили не чокаясь.
– Слышь, братан, – обратился вдруг к бармену Ксендзюк, – сделай-ка телевизор погромче, что-то там интересное и кстати кажут.
По телевизору и вправду как по заказу для разговора двух афганцев шел какой-то безмолвный репортаж, показывали транспортные самолеты, какие-то гробы, потом военных, которые отталкивали гражданских с фото– и телекамерами.
Бармен прибавил звук.
– Вчора в аеропорту Жулянi не вiйськова далечiнь журналiстам украïнського телебачення зняти репортаж про прибуття «вантажу– 200» за нашими неперевiреними даними в аеропорту вивантажували труни з тiлами десантникiв, загиблих на маневрах поблизу Полтави, коли два бронетранспортери з солдатами пiдiрвалися на учбових мiнах….
– Что за фигня такая? – возмутился Ксендзюк. – Ты послушай, что они брешут! Как могут два бронетранспортера с солдатами подорваться на учебных минах? Это что за лажа такая?
– Ясное дило, з Афгану десантников привезли, – встрял бармен, продолжая методично протирать и без того идеально чистые стаканы, – об этом все гутарят, потому и журналиста Гагаладзе вбыли, что много знал.
– Мля, друг ты мой, Жека, – не удержал пьяных слез Ксендзюк, – мы вот з Афгану живыми приихалы, а братанов вот выгружают мертвяками…
Бармен, повинуясь жесту Ксендзюка, налил снова.
Выпили, а потом соткнулись лбами.
Соткнулись и затянули любимую:
Дембель будет, друг, и у нас с тобой,
Домой, домой, домой, домой,
Понесет нас самолет!
В самолет они грузились уже здорово датые. Недаром нос у Дружинина с утра чесался. Недаром!
– А знаешь, давай мы с тобой бизнес замутим, – уже на подлете к Симферополю и вполне уже протрезвев, сказал Ксендзюк, – мы с тобой, братан, здорово можем приподняться.
– Что за бизнес? – вскинул брови Дружинин.
– Який еще бизнес може быть у бывшего советского прапорщика, и тем более – у куска? – ухмыльнулся Ксендзюк. – Тушенка, разумеется, что же еще?
– А поконкретней? – проявив явный интерес, спросил Дружинин.
Он еще по Афгану помнил, что Павло, этот прапорщик-хохол, мог из топора кашу в пустыне сварить. Где такой прошел, в народе говорят, там уже еврею делать нечего.
– У меня в Канаде консервированного сала по десять центов за банку сколько хошь, можно всю Западненьску Украину три года кормить, а здесь, если ты мне тут поможешь с реализацией, сало это по доллару за банку запросто пойдет. Местная-то тушенка в полтора-два раза дороже стоит! Транспорт, карго-расходы мои, твоя таможня и реализация, лады?
Дружинин колебался недолго.
Деньги были очень нужны. А тут дело светилось верное. С Ксендзюком не пропадешь.
Встречи со старыми друзьями волей-неволей наводят на воспоминания и философские размышления. Вот прошла часть жизни, кто чего добился? Кто кем стал? И почему так вышло? Почему из этого человека получилось то, что получилось, а из другого наоборот?
Сам Женя Дружинин родился в поселке Селятино Наро-Фоминского района Московской области, родился, естественно, еще в те времена, когда «Большая Москва» еще не приблизилась вплотную к Апрелевке, но когда его родное Селятино еще было девственно деревенским, без этих нынешних многоэтажек, по которым Селятино и Апрелевку теперь не отличить от какого-нибудь Бутова или Ясенева. В те годы, когда Женя подрастал и ходил в Селятинскую среднюю школу, их поселок считался этакой «недалекой близкой к столице областью». Но все же областью, а не городом и не столицей, со всеми вытекающими отсюда комплексами. Поэтому и ходили селятинские в дачные поселки москвичей – бить дачников. Ходили и порою садились на скамью подсудимых. Так было и с Толяном, с которым Женя до восьмого класса сидел за одной партой, так было и с Колькой Степановым, с которым Женя часто глушил на реке Пахре рыбу самодельными бомбами из негашеной извести. Толяна посадили в колонию для малолеток за драку на танцах в дачном поселке Кузнецово, когда Толян двинул одного очень «выепистого» и шибко модного москвича бутылкой, чтоб не модничал своими джинсами. Ну, у того московского папа каким-то важным чиновником оказался, Толяна и загребли по полной. На всю катушку – два года в малолетке, а потом еще четыре года во взрослой досиживать.
– И тебя туда же дорожка приведет, – приговаривала мама, когда Женька приходил домой с побитыми в драке и распухшими губами, – попадешь в тюрьму, туда тебе и дорога, если со своими дружками водиться не прекратишь.
А с кем ему – Женьке – было еще водиться? Не с девчонками же! Дачные москвичи из поселков Кузнецово и Рассудово держались обособленно, да и бывали в их краях только летом. А что было делать осенью и зимой? Разве что только качаться и боксом заниматься. Вот когда мода на качков пошла, когда люберецкие и долгопрудненские себя на Москве показали да поставили, Жека тоже пошел качаться. Кидал железо вверх-вниз в самопальном спортзале, что пацаны организовали в подвале Дома быта напротив универмага. Хотел после десятого класса, тогда одиннадцатого еще не было, поступать в Московский строительный. Да где там! Их сельской школьной подготовки по математике едва хватило на две тройки по письменной и по устной. А там ведь абитура вся шла натасканная репетиторами, а Женьке мать репетитора нанять не смогла – денег не было. До армии полгода работал в автомастерских – мать только богу молилась, скорее бы забрали в армию, а не то посадят парня. Каждый вечер пьяный, каждый вечер с ободранной рожей или кулаками приходит. В основном дрался из-за девчонки своей, Катьки-красавицы. В которую влюблен был с первого класса и которую сейчас ко всем ревновал. И хотя они уже с Катькой «встречались», как это теперь говорят, Женька не рассчитывал, что поженятся. За себя-то он был уверен, а вот что она его два года будет ждать… нет. Наро-Фоминский военкомат не оплошал. Женю по весне пригребли в армию. И по состоянию отличного крепкого здоровья – в десантные войска. А на дворе был одна тысяча девятьсот восемьдесят третий. С самой Москвы в Афган правительство предпочитало не брать – зачем волновать столицу похоронками? А вот с области брали. Взяли и Женьку. Попал он сперва в Душанбе – в учебку. Там получил сержантские нашивки на погон и «АНом-12» вместе с еще пятьюдесятью своими товарищами в декабре прибыл на авиабазу Баграм. Тогда, в конце восемьдесят пятого, сильные бои под Кандагаром шли. Женька и попал в самое молотилово. Многих товарищей тогда они в Союз «черными тюльпанами» отправили. Особенно жалко было их ротного. Старшего лейтенанта Матюшкина. Он почти полным земляком Евгению приходился, потому как до Афгана служил в Таманской дивизии, а она, как известно, рядом с Селятином базируется… Ротный сразу молодого сержанта приметил и частенько разговаривал с ним. «То да се, чем после армии заниматься? Куда с войны потом пойти? Куда прибиться?» Ротный как раз и говорил, что, мол, настоящий десантник, настоящий пацан, он и на гражданке должен характер показать и ни в коем случае не спиться и не пропасть – не сесть в тюрягу, как некоторые, не опуститься на дно. «Десантник, он всегда по жизни победитель», – назидал ротный. Жалко, убили его под Кандагаром: снайпер духов прямо в шею над бронежилетом ему угодил.
Вернулся Женька из армии, а тут сюрприз – девчонка его прежняя, Катюшка, которой он из принципа не писал, чтобы не узнать ужасные новости, что она его не ждет или замуж выходит, – ждала его все время! Да не одна ждала, а с его же сыном, которого, пока он в армии был, родила. И ведь молчала, дуреха! Родителям даже не говорила, от кого! Ну, что ж, парень он теперь стал серьезный. Такому повороту обрадовался. На Катьке женился, как с первого класса мечтал, и решил за ум взяться. Жека поступил-таки в Московский строительный. Родина хоть и не особо была ласкова к ветеранам, но внеконкурсное поступление в вузы все же обеспечивала. Женька поступил на дневное, но через два года, когда с деньгами стало совсем туго, перевелся на вечернее, а сам пошел на стройку, где ему, с уважением отметив и его орден Красной Звезды, и медаль «За отвагу», сразу предложили бригадиром. Женька не стал отказываться. Что труднее? Отделением разведчиков командовать или двумя десятками не прописанных на Москве строителей? А там перестройка подоспела, кооперативы, дележка стройтрестов между своими и несвоими. Пришлось даже пострелять пару раз на стрелках с бандитами, когда руководство их стройтреста отбивалось от долгопрудненских, что рвались их крышевать. Зато в результате всей эпопеи с приватизациями, закончив вечернее по специальности «экономика строительства», Женя Дружинин уже был не простым бригадиром строителей, а пайщиком и акционером одного из бывших СМУ их стройтреста, где занимал новую тогда для подобного рода подразделений должность – финансового директора.
С первых «больших распилов» купил матери дом. Хотел квартиру в Апрелевке, но мать по-старому пожелала, чтобы непременно с огородом и с курами на двору. Купил… Себя и семью тоже не обижал – огромный загородный дом поставил. Все было потом, как у счастливых богатых людей, будто из сериала про Санта-Барбару. Своя строительная компания, большие заказы, большие деньги, учеба в Америке, диплом топ-менеджера, звание «Бизнесмен года», большие знакомства с большими людьми, большой «Хаммер» и мечта детства – полугоночный «Родстар-кабриолет». Из-за него-то Катюша и погибла. А вернее, из-за барсеточников, что к ней в машину полезли, а она – неугомонная, ей бы нет бы да промолчать, да сделать вид, что не заметила, как у ней с сиденья сумочку увели – и всего-то в той сумочке было – пятьсот долларов – не больше. А она полезла разбираться… Ну, и полоснули ей ножом по шее. Прямо по сонной. С уходом Катюши ушла и мечта о счастье. Ну… и кабы не памятные слова ротного, что «десантник никогда не позволит себе опуститься», да кабы не подраставший Васька-Василек, неизвестно, как бы перенес однолюб Евгений такую потерю. В общем… перенес. Только с головой в дело ушел. И не ездил теперь каждые три месяца на модные курорты, как бывало при жизни Катюши. Потому что смысла более в этих поездках не видел.
* * *
Крем «Невея» – кращий засiб для вашоп шкiри! Крем «Невея» зробить вас непереборноп!
– Активисты националистической организации «УНА-УНСО» провели на Майдане Незалежности митинг в знак протеста против использования русского языка в рекламе на территории Автономной Республики Крым, – сообщает агентство «Новый регион».
– Владимир Семенович, можно?
Николай чуть приоткрыл дверь приемной генерала СБУ.
– Входи, Мыкола, сядай.
Генерал стоял у книжного шкафа спиной к двери и что-то перебирал на полках.
Николай Козак прошел к длинному столу, за которым проходили обычно совещания, отодвинул кожаное кресло и сел.
Владимир Семенович Колея, «крестный отец» Николая, когда-то взявший его после армии в органы, отмазавший от пары-тройки косяков, относился к Николаю как к сыну. А Николай к нему как к отцу. Об их человеческих отношениях, которые давно вышли за рамки служебных, знали немногие. А кто знал – помалкивал. Слишком уж силен был авторитет и аппаратный вес Владимира Семеновича в органах безпеки. Профессионал, отдавший службе более сорока лет, славился не только спланированными и проведенными спецоперациями, которые вошли в учебники и о которых рассказывали легенды новичкам, но и редкой по нынешним временам порядочностью. Нет ни одного украинского олигарха, который бы не пытался склонить его на свою сторону, обещая золотые горы, но все неизменно получали отказ. А получив отказ, даже не пытались обиженно мстить, потому что знали – нет в этой стране хоть мало-мальски заметного человека, на которого у Владимира Семеновича не была бы припасена «папочка». А на особо отличившихся – и целый чемоданчик. Владимира Семеновича уважали или боялись, а Николай его просто любил. Любил как своего первого учителя, как своего ангела-хранителя, лучшего друга, если, конечно, можно назвать дружбой взаимные симпатии людей разных поколений.
– Ну, что, Коля, пришел? На Виктора Федоровича жаловаться? Гоняет он тебя? Поручениями мучает? – усмехаясь, спросил генерал.
– Да нет, все нормально. Виктор Федорович – наш мужик. Простой, без барства. Не то что президент. Данила Леонидович тоже вроде из народа вышел, но быстро научился нос кверху задирать. Ездили вчера президент вместе с премьером в детский дом, детишки там концерты устраивали, так Виктор Федорович не смог сидеть. Как почувствовал, что заплачет, тихонечко вышел. А Кушма ничего. Сидит. Хоть бы что. Сердце у него каменное, разве что когда выпьет своего вискаря любимого, что-то человеческое в нем появляется. А воспитательницы на Виктора Федоровича обиделись, что он ушел. Вот, говорят, Янушевич какой деловой, не смог даже до конца досидеть… и не скажешь им, что этот донецкий мужик не хотел слезы на публику выставлять. Вот этот будет настоящий президент! Вот этот действительно будет…
– Не будет, – тихо, но твердо сказал генерал.
– Как не будет? Вроде с Данилой Леонидычем все решено, я сам видел. И слышал тоже. Объявят это дело в марте. Но договорились твердо. И Пенчук с Ахматовым тоже там были. И Медвешук тоже. А кто такую силищу переможет? Ищенко? Смешно.
– Смеяться через год будешь. А Данил Леонидович Кушма – это тебе не горилку кушать. Власть он отдавать не хочет и не отдаст, – генерал тихонько хлопнул по столу ладошкой.
– Как это не отдаст? Уже почти отдал… Что он может? Все правительство, вся власть у Виктора Федоровича. Верховная рада куплена донецкими на корню. Выборы осенью будут железно. А как их выиграть – это детали.
Генерал откинулся в кресле:
– А представь себе, Коля, такую ситуацию: что выборы будут не осенью, а вот уже через пару-тройку месяцев. Завтра президент тяжело заболеет, не сможет исполнять обязанности. Вот-вот помрет. У кого в этой ситуации преимущество? У твоего Янушевича, у которого рейтинг пять процентов, или у Ищенко, у которого – двадцать пять? А Янушевичу двадцать пять еще набрать нужно. А времени мало.
– Ну, так вся власть тем более будет тогда у Виктора Федоровича, раз президент в больнице. Включат все каналы, бросят любые деньги – и за три месяца можно выборы выиграть. Любыми путями.
– А ты учел, что половина администрации президентской у Медвешука за Янушевича никак не болеют? Журналисты на телеканалах куплены Ищенко или получают американские и европейские гранты. Не так-то все просто в этой заварухе будет сделать… Да и выборов никаких не будет.
– Как не будет? Если президент не в состоянии, по закону…
– А для чего весь этот спектакль с болезнью нужен? Если устраивать выборы, чтобы на них Янушевич или Ищенко победил? Я ж тебе сказал – президент хочет остаться у власти. Соображай, Коля! Столкнутся Янушевич и Ищенко, пойдет страна вразнос. И тут Данила Леонидович внезапно выздоравливает, выезжает на белом коне и заявляет: «Ну, как вам Украина без Кушмы?» И тут же снижает цены, разнимает дерущихся петухов, восстанавливает власть. И получает доверие населения, с которым можно и самому на выборы пойти, и конституционную реформу провести. Классическая схема – сам кризис создал, сам его разрешил.
– Вы это предполагаете? Или точно знаете, Владимир Семенович?
Хотя в кабинете генерала СБУ говорить можно было свободно, ничего не опасаясь, хозяин кабинета, больше повинуясь старой привычке, чем чего-то страшась, ответил уклончиво:
– Какая разница. Так будет или по-другому, произойдет это сейчас или в течение полугода. Может, президенту и болеть незачем. Столкнутся Янушевич с Ищенко в любом случае, а он будет помогать попеременно то одному, то другому, то явно, то тайно. Дойдет все до открытых столкновений, потому что никто результатов выборов не признает, кто бы ни проиграл, кто бы ни выиграл. Страна будет залита кровью. А кто может возвыситься над дерущимися сторонами? Только пока еще действующий президент. А быть над всеми – это и есть власть. Так что придут к нему как к третейскому судье и Ищенко, и Янушевич твой, и русские, и поляки, и американцы, и европейцы. Поклонятся и скажут: разведи всех по сторонам, будь гарантом, поставь всех так, как ты хочешь, а мы признаем. И сделает он так, как ему надо. Вот тебе наша история на ближайший год.
Николай потрясенно молчал. Все было так очевидно и в то же время нереально. Просто не хотелось в это верить – столкновения, кровь, конец всем планам сделать карьеру при новом президенте Янушевиче.
– Ладно, Коля, не бери в голову. Чему быть, того не миновать. Давай кофейку попьем.
Генерал наклонился над селектором, нажал кнопку и сказал:
– Оксана, две кавы, будь ласка.
Николай откинулся в кресле, размышляя над сказанным. Генерал подошел к шкафу, стал перебирать бумаги. Николай несколько минут наблюдал за ним, пока взгляд его не остановился на странном портрете в рамке. Красивый кудрявый царский офицер гордо смотрел на Николая горящими глазами. Множество орденов, эполеты.
– Надо знать свою историю, – словно прочитал его мысли генерал, Николай не заметил, как начальник повернулся и наблюдал за ним, – это Иван Федорович Паскевич. Фельдмаршал! Один из самых великих украинцев в истории. О нем не пишут в учебниках, и мало кто знает, что он, как Суворов, не проиграл ни одной битвы.
Владимир Семенович оживился и продолжал дальше уже с задором мальчишки:
– Он, брат мой, уже по молодости совершил несколько подвигов, бежал из турецкого плена, пришел прямо в ставку паши и брехал, что война уже кончилась, пока его турки не отпустили. Шальной был. Потом в Болгарии воевал, Варну штурмом взял. В Отечественной войне отличился под Смоленском, а потом в Бородинском сражении – защищал батарею Раевского. Бил Наполеона под Лейпцигом, входил в Париж! Царь Николай Первый доверил ему свою гвардию. А потом в персидской войне Паскевич семью тысячами разбил тридцать пять тысяч персов, потеряв сорок шесть человек убитыми! Взял Ереван, с потерями пятьдесят два человека. Взял неприступную турецкую крепость – Карс… Да… И Варшаву взял, когда подавлял восстание… А ведь даже Богдан Хмельницкий ее не смог взять, а Паскевич взял. Поэтому и не могут ему простить…
– Ну, вы же знаете установки. Это человек уже другой, российской истории, не нашей… – начал было Николай.
– Одна у нас история! – рубанул рукой генерал. Его и так суровое лицо на миг стало даже жестоким.
– Да я…
– Ты еще молодой, ничего не видел, кроме учений да бандитских стрелок, а я вот давай тебе расскажу, что на настоящей войне бывает…В Афгане был у нас в спецгруппе бугай такой Миша Немцов. Кирпичи и бутылки башкой ломал, на турнике семьдесят пять раз подтягивался. А вот в деле… Возвращались мы с задания тропкой одной горной, а его отправили сторожить, коридорчик один закрыть. Там его духи и приняли. Два варианта у него было. Начать стрелять, как только он их увидел, и, конечно, погибнуть, но нас теми выстрелами предупредить… Или же… бросить автомат и сдаться. Он второе выбрал. И духи по коридорчику прошли в горах, нам в тыл. Пятерых положили, гады, пока мы успели упасть и начать отбиваться. Пять гробов домой пришло потом!!! Вместо него одного. Потом, говорят, его били, он в плену ислам принял. И повели его куда-то в горы, далеко. А поначалу били, да так сильно, что ногу сломали и идти он в горах не мог. А когда совсем обессилел, взяли духи и пристрели как собаку своего нового единоверца. И правильно, собаке – собачья смерть. Это спустя месяц нам один пленный дух рассказал. Вот так.
– Ну, это понятно, в экстремальной ситуации всегда решается, кто ты есть на самом деле. Только при чем здесь этот, как его, Паскевич? – недоуменно покосился на генерала Николай.
– А ты смекай! Насчет экстремальной ситуации – правильное направление взял… Вот посмотри, самый большой патриот Франции и человек, при котором она достигла самого большого могущества в истории, кто?
– Наполеон, что ли? – Николай почувствовал себя неуютно, давно он уже отсдавал все экзамены.
– Наполеон, да! Но кто он? Корсиканец! Провинциал! А кем был Сталин, при котором Россия за всю свою историю получила самое большое могущество, с бомбой атомной стала вровень с США – ведущей державой мира? Сталин был грузин, осетин даже. Но самый большой патриот империи. И сейчас Жириновский, парень, который провел детство в Средней Азии, – самый большой русский патриот. Почему? Потому что каждый день, каждый час, каждую секунду он, живший в непосредственном столкновении с узкоглазыми, знал, что они – это они, а он – русский. И то, что он русский, он не может забыть, это ему во сне снится, это в него вбито со всеми писдюлями, которые он получил от черножопых!!! – Генерал не на шутку разошелся. – Самые большие патриоты империи выходят из тех, кто живет на границах империи, потому что они чувствуют присутствие чужого и на фоне чужого больше берегут свое! Понял? Не понял, я бачу. Граница – это та же самая экстремальная ситуация, в которой у тебя два варианта: или стать святее папы римского, или свалиться в предательство – иного не дано. А что такое «украинец»? Это тот, кто живет у края, у границы. Мы всю историю были в экстремальной ситуации. И вариантов у нас два всегда было: либо быть самыми русскими из всех русских, русее всех русских, или свалиться в предательство! Мы, украинцы, сделали всю российскую историю и Российскую империю! Тут тебе и Поддубный, и Кожедуб, и Королев, и Сикорский, и Репин, и Пирогов, и Макаренко, и Вернадский, и Даль, и Гоголь, и Булгаков, и Хрущев. Да дело не в знаменитостях. Вся армия Российской империи держалась на простых хохлах и вся православная церковь! Наши там были прапорщики да попы. А что может быть для государства главнее армии и церкви? Россия без украинцев – не империя. Это не я сказал. Это Бжезинский! А этот лях знает толк в истории. Зато все вместе, да еще и с Белоруссией, нет силы сильнее нас в мире. Можем мы временно проиграть, но обязательно и поднимемся. У всех остальных кишка тонка. Америке этой всего как государству двести лет. Корней крепких нет, подует буря, и все там свалится… Видал я американских вояк… Перхоть… Всем миром мы можем вместе править. А по отдельности – нет. Не будет России – и нам конец – тем паче. Можно, конечно, впасть в предательство, как Мазепа и Бандера. То есть выбрать не Россию, с которой мы и кровью, и историей, и верой связаны, а Запад… Только будешь ты всегда на Западе человеком третьего сорта, будешь разменной монетой, будешь тем, кого первым в топку кинут или пристрелят, чтоб не мешал, как того Мишку Немцова духи пристрелили, хоть он и ислам принял…