Отчуждение как критическая концепция

Отчуждение – один из самых широко известных терминов марксистской философии. Это один из тех немногих терминов марксизма, которые вошли в повседневную речь. Он широко используется в социальных науках; есть обширная академическая литература, посвященная отчуждению. И в то же время это один из тех терминов марксизма в целом, которые наиболее неправильно интерпретируются и которыми больше всего злоупотребляют. В повседневной речи и даже в социальных науках он обычно применяется для описания неясных чувств неудовлетворенности или бессмысленности, в частности – по отношению к работе. Похожее расплывчатое понимание также иногда приписывается самому Марксу. Согласно Леопольду [Leopold (2007, 68)], для Маркса отчуждение – это «вид разобщенных отношений между субъектами (например, неестественное расслоение общества или классовый антагонизм)». Элстер и Вуд [Elster (1985, 74) and Wood (1981, 50)], следуя Пламентацу [Plamentatz (1975, 140)], пытаются определить как социальную, так и духовную сущность отчуждения; последнюю Элстер [Elster (1985, 74)] определяет, с сомнительной точностью, как «либо отсутствие ощущения смысла, либо ощущение отсутствия смысла».

Практически повсюду «отчуждение» употребляется как моральная и критическая категория. Однако, что бы другие ни подразумевали под данным термином, его использование Марксом не может трактоваться подобным образом. Маркс придавал данному понятию четкое и конкретное значение, происходившее из гегелевской философской традиции, в рамках которой Маркс и формулировал свои идеи. Именно это я и собираюсь доказывать в настоящей работе.

«Отчуждение» – один из традиционных переводов термина Маркса «Entfremdung» или «Entäusserung». Также распространены переводы «отчужденность» для первого термина и «экстернализация» для последнего^[1]. Согласно Лукачу [Lukács (1975, 538)], слова «Entfremdung» и «Entäusserung» изначально были немецким переводом английского термина «alienation», использовавшегося в восемнадцатом веке в экономическом или юридическом смысле для обозначения продажи товара или отказа от свободы. Мы не знаем ни одного убедительного доказательства того, что Маркс использовал эти два термина для обозначения различающихся теоретических категорий; судя по всему, он применяет их как взаимозаменяемые понятия [см. Боттомор о Марксе (Bottomore in Marx (1961b, xix))]^[2]. Я не буду пытаться их обособить и буду оба эти слова переводить как «отчуждение» (по-английски «alienation»).

Маркс говорит об отчуждении применительно ко множеству сфер жизни – религии, политике, социальным и экономическим отношениям, – но особое место в его рассуждениях занимает труд, поэтому в данной работе основное внимание будет уделено сфере труда^[3]. В понимании Маркса, человек испытывает отчуждение, когда что-либо, продукт его труда или деятельность, принимает форму, которая не зависит от него и работает против него. Таким образом, для Маркса отчуждение не является исключительно субъективным явлением, оно есть объективное социальное состояние, которое может быть преодолено только путем исторических изменений [см. Хардимон (Hardimon 1994, 119-22)].

Маркс использует категорию отчуждения в критическом смысле, но какая именно разновидность критицизма подразумевается? Практически всегда подразумевается, что речь идет о моральном и гуманистическом критицизме, основанном на понятии универсальной человеческой природы – оно, как предполагается, дает ту мерку, исходя из которой Маркс критикует отчуждающие социальные условия. Хорошее изложение такого подхода дает Хоннет [Honneth (2007, 14)]:

«Согласно Марксу, главная характеристика людей – их способность к воплощению (опредмечиванию) и реализации самих себя в продукте их труда; только посредством этого акта опредмечивания индивидуумы оказываются способны уверенно осознать свои собственные силы и тем самым обрести самосознание. Таким образом, возможность свободно и добровольно испытывать свой собственный труд как процесс самореализации образует решающую предпосылку для хорошей жизни. Но эта предпосылка разрушается установлением капиталистического способа производства, т. к. наемный труд лишает субъектов возможности контролировать свою деятельность. Капитализм, таким образом, представляет социальную форму жизни, которая противопоставляет человека его сущности, тем самым лишая его надежды на хорошую жизнь».

Хотя о месте категории отчуждения в работах Маркса спорили очень много, изложение наподобие приведенного оспаривается редко. Оно лежит в основе «гуманистического» марксизма, в котором концепция отчуждения (вместе с ранними сочинениями Маркса, где об отчуждении много говорится) высоко ценится за включение этического измерения в марксистскую мысль – измерения, которое, как утверждается, отсутствует в поздних работах Маркса [Фромм (Fromm 1963)]. Аналогичное толкование категории отчуждения дают и представители структуралистской «антигуманистической» трактовки марксизма, приводящие доводы в пользу того, что Маркс в своих поздних работах отказался и от идеи универсальной человеческой природы, и от концепции отчуждения [Альтюссер, (Althusser 1969)]. Другие ставят под сомнение обе эти точки зрения и доказывают, что Маркс сохранил концепцию отчуждения во всех работах, – но многие из них также рассматривают отчуждение как гуманистическую моральную категорию^[4].

В настоящей работе доказывается, что у подобной трактовки есть серьезные изъяны. Концепция отчуждения сложнее и хуже укладывается в знакомые шаблоны универсалистской моральной мысли, чем предполагает эта трактовка.

Еще один предварительный пункт: я разделяю взгляд, согласно которому категория отчуждения присутствовала в мысли Маркса на протяжении всей его научной деятельности, но здесь я не буду пытаться это доказывать. Но самое развернутое изложение этой концепции в явном виде содержится в «Экономическо-философских рукописях» 1844 года (далее – Рукописи 1844 года). В настоящей статье я сосредоточусь главным образом (хотя и не исключительно) на этой работе Маркса.

Гегель о труде

Как отмечает Хоннет, концепция Маркса об отчужденном труде основана на особой теории о месте трудовой деятельности в жизни человека. Эта теория происходит от Гегеля, в философии которого труд является фундаментальной концепцией. Вместе с тем понятие труда является базовой категорией в классической экономической теории, также принадлежащей к числу основных источников идей Маркса в данной области. В экономической науке под трудом, как правило, понимается тягостная и неприятная деятельность, которой мы вынуждены заниматься, поскольку у нас есть материальные нужды, которые мы не можем удовлетворить более легким способом. Труд рассматривается как чисто «инструментальная» деятельность, то есть всего лишь средство для получения желаемого.

Напротив, согласно Гегелю, труд – не только инструментальная деятельность, служащая удовлетворению естественных нужд, но и деятельность духовная, отличающая человека от других животных – исключительно природных существ, находящихся в прямом и непосредственном отношении к природе: как к своей собственной натуре (их аппетитам и инстинктам), так и к окружающей среде. Животные движимы своими природными инстинктами и желаниями и непосредственно потребляют то, к чему имеют беспрепятственный доступ в окружающей среде^[5].

Труд включает в себя разрыв с естественной и прямой связью с природой. В процессе трудовой деятельности удовлетворение откладывается, объект не потребляется немедленно, а подвергается воздействию и трансформируется для последующего использования, в связи с чем устанавливается опосредованное человеческое отношение к природе. Этим разрывом с природой, однако, дело не заканчивается, ибо именно через труд мы также и преодолеваем это отчуждение. С помощью трудовой деятельности мы воплощаем («опредмечиваем», «объективируем») себя в продукте своего труда, придаем человеческую форму миру вокруг нас. Мы приходим к пониманию того, что наши силы и возможности реальны и объективны, и таким образом – развиваемся как агенты, обладающие самосознанием. Согласно Гегелю, любой труд, – в действительности, любая деятельность, целенаправленно ведущая к некоторому материальному эффекту, – включает в себя опредмечивание и таким способом приводит к саморазвитию.

Преобразуя нашу окружающую среду и наше отношение к ней, мы также преобразуем самих себя. Человеческая натура не является неизменной универсалией, она развивается и меняется как в отдельной личности, так и в обществе в ходе истории. Труд и отчуждение играют существенную роль в данном процессе. Несмотря на то, что трудовая деятельность содержит в себе разрыв с природной непосредственностью и ведет к состоянию отчуждения, она же является средством, с помощью которого этот разрыв можно устранить. Через труд мы очеловечиваем мир и изменяем самих себя, мы начинаем чувствовать себя «дома» в мире и преодолеваем наше отчуждение.

Рассматриваемый процесс развития происходит по характерной схеме. Исходя из первоначального состояния непосредственности и простого единства, он проходит через стадию разделения и отчуждения и достигает конечной кульминации в виде перехода на более высокую ступень единства – опосредованного и конкретного, которое имманентно содержит различия внутри себя. По Гегелю, все человеческие (духовные) явления следуют в своем развитии по такому пути. Индивидуальное человеческое развитие протекает от начального состояния младенческой чистоты и невинности через стадии разделения и отчуждения к зрелости и «принятию себя». Аналогичную картину представляет собой ход общественного развития. Первые общества были простыми едиными сообществами. Например, в такой форме существовали родоплеменные группы и древнегреческое общество на ранних стадиях. В ходе исторического развития происходит разделение и отчуждение и все более проявляются индивидуальность и отличия. Согласно Гегелю [Hegel (1956)], в Европе конечной высшей точкой этого развития становится современная либеральная форма общества. По его мнению, она представляет собой наивысшую ступень социального единства, на которой индивидуальность и отличия включены в единый социальный порядок.

Для объяснения Гегель использует библейскую историю грехопадения человека. В его интерпретации, Райский Сад воплощает идею о том, что изначально люди вели простую жизнь, в гармонии друг с другом и природой. Социальное развитие нарушает это невинное состояние – с грехопадением приходит разделение: отчуждение от других и от природы. Согласно Библии, Адам и Ева съели запретный плод и в качестве наказания были изгнаны из Райского Сада. В соответствии с обычной интерпретацией, начальное состояние простоты является идеалом, к которому мы должны стремиться, и считается, что этот сюжет подразумевает идиллическое и романтическое видение жизни до грехопадения и страстное желание вернуться к ней. Гегелевское понимание – совершенно другое. Он не идеализирует прошлое и не отстаивает возращение к нему. Напротив, историческое развитие движется в направлении иной, более высокой формы единства в будущем:

«… человек не должен остановиться на раздвоении, в котором мы находим все человеческое. Но неправильно, что непосредственное, естественное единство есть подлинный путь. <…> Детская невинность имеет в себе, несомненно, нечто привлекательное и трогательное, но она такова, лишь поскольку она напоминает о том, что должно быть порождено самим духом. То единство, которое мы наблюдаем в детях как нечто естественное, должно быть результатом труда и культуры духа » [Гегель (Hegel 1892, 55, §24Z)]. (Русский перевод: Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Том 1. Наука логики. М.: Мысль, 1975. С. 129. – Прим. перев.)

Маркс об отчуждении

Вооружившись этими гегелевскими идеями, Маркс развивает их в радикальном и критическом русле. Подобно Гегелю, он рассматривает труд как определенно человеческую форму деятельности, как нашу «сущностную», «родовую» деятельность. Более того, он рассматривает труд – любой труд – как процесс, в котором мы воплощаем себя в нашем продукте труда. Однако Маркс делает важное различие между «опредмечиванием» (Vergegenständlichung) и «отчуждением». Трудовая деятельность не всегда приводит к самореализации – в состоянии отчуждения этого не происходит: «…предмет, производимый трудом, его продукт, противостоит труду как некое чуждое существо, как сила, не зависящая от производителя» [Маркс (Marx, 1975b, 324)]. (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 42. С. 88. – Прим. перев.)

В Рукописях 1844 года Маркс выделяет четыре признака отчужденного труда, из которых отчуждение от предмета труда является первым. Во-вторых, работники также отчуждены от трудовой деятельности – работа рассматривается как мучительный, неприятный и принудительный процесс. Именно подобным образом классическая экономическая теория представляет себе труд, и именно так зачастую трудовая деятельность ощущается на самом деле. Но, по Марксу, это характерно именно для отчужденного труда и присуще лишь конкретным социальным и историческим условиям. Ибо концепция отчуждения подразумевает, что труд не обязан носить отчужденный характер. Работа может быть деятельностью по самореализации, отчуждение может быть преодолено.

Маркс перенимает у Гегеля его (изложенную выше) трактовку человеческой природы и роли труда в жизни человека. Это выражено у Маркса в понятии «родовой сущности», то есть нашей специфически человеческой сути. Труд – это наша «родовая деятельность», которая отличает человека от движимых аппетитом и инстинктами животных, деятельность которых сводится к удовлетворению материальных потребностей. В состоянии отчуждения наш труд сводится к своему «животному» характеру – он становится просто способом удовлетворения наших чисто материальных потребностей. Таким образом, мы становимся отчужденными от нашей «родовой сущности»^[6]. Это третий признак отчуждения, выделяемый Марксом.

Для экономистов-классиков труд – это индивидуальная по своей сути деятельность, направленная на удовлетворение индивидуальных потребностей. Он может иметь место в контексте отношений с другими людьми или вне такого контекста – это лишь случайное внешнее обстоятельство. Маркс отвергает эту точку зрения. Подобно Гегелю, он рассматривает человека как социальное существо. Труд как человеческая деятельность всегда и с необходимостью имеет место в рамках социальных отношений. В Рукописях 1844 года и в дальнейших работах Маркс подчеркивает это, настаивая на том, что в процессе трудовой деятельности мы не только создаем материальный продукт, но и производим и воспроизводим наши социальные отношения: «… посредством отчужденного труда человек порождает не только свое отношение к предмету и акту производства как к чуждым и враждебным ему силам, – он порождает также и то отношение, в котором другие люди находятся к его производству и к его продукту, а равно и то отношение, в котором сам он находится к этим другим людям » [Маркс (Marx, 1975b, 331)]. Другими словами, социальные отношения в той же мере являются творением человеческого труда, что и его более осязаемые материальные продукты, а труд овеществляется в них точно так же, как в наших материальных продуктах]^[7]. Поскольку они – продукты нашего труда, мы должны уметь видеть в них доказательство наших сил и способностей. Но в условиях отчуждения они становятся независимыми от нас и противостоят нам.

Это четвертый аспект отчуждения – отчуждение «человека от человека». В Рукописях 1844 года Маркс говорит об этом аспекте кратко и бегло. При этом он имеет в виду разрушение общинных связей экономическими силами, в результате чего происходила атомизация индивидов, а экономические силы начали жить своей собственной жизнью и подчиняться своим собственным объективным законам^[8]. Именно таким образом индивиды и экономика рассматриваются в экономической науке. Но, как разъясняет Маркс, отдельные люди – не обособленные атомы; экономические законы, в отличие от законов природы, специфичны для конкретных форм общества. Таким образом, классическая экономическая теория представляет отчужденные формы конкретных обществ как якобы объективные и универсальные. Следовательно, критика Марксом политической экономии в этой области составляет параллель его критике (описанных ранее) представлений экономистов о труде, в которых отчужденный труд рассматривается как универсальная форма.