https://ficbook.net/readfic/3170335
Автор: ZittenDove (https://ficbook.net/authors/435772)
Пейринг или персонажи: Сехун, Кай, Сухо, Лэй, Бэкхён, Чанёль, ДиО
Рейтинг: PG-13
Жанры: Юмор, Драма, Фэнтези, Фантастика, Психология, Философия, Повседневность, Hurt/comfort, AU, Songfic, Мифические существа, Дружба
Предупреждения: OOC, Нецензурная лексика
Размер: Миди, 40 страниц
Описание:
Ангелы не почтальоны, чтобы звонить дважды. Они вообще не звонят. Они бесстыже вторгаются.
осторожно: ангел!
One Republic - Mercy
Когда Чонин грохается на балкон Кёнсу с самих Небес, в городе шалит поздний апрель и окунает все в солнечный, заигрывающий с зеленью, свет и пыль, взметываемую в воздух шумными драндулетами и спешным людским топотом. Разнеся вдребезги звенящее окно, шкаф со стеклянными дверцами и погнув позвякивающий велосипед, Чонин кряхтит и едва шевелится, потому что голова саднит от оглушительного падения, а в глазах мерцает темнота. Все под ним хрустит, а свет забирается меж пальцев, когда, почти ослепнув, Чонин закрывает лицо ладонью.
Чонин мычит и жмурится, и тогда от виска до подбородка стягивает и долбится в лоб. Он пару раз усердно вздыхает, и легкие мнутся о рёбра, саднящие от твердых щепок и осколков, поперек врезающихся острыми концами.
Назвать Чонина Падшим ангелом будет дикой дерзостью, ибо так зовут только предателей и последних негодяев, а Чонин слишком ответственный и прямой - ну никак не обманщик. Да будет вам известно, у него есть официальное разрешение из Небесной канцелярии, но там, кажется, опять что-то напутали. Впрочем, ничего удивительного. Что тут зевак, что там - хоть отбавляй.
Колотится в голове и дрожит комком боли в спине; Чонин даже перевернуться не может, потому что все тело мгновенно схватывает неунимающейся мукой.
Пару хрустящих шагов где-то слева, и в грудь, как пика, упирается верх швабры:
- Ты кто такой, придурок?!
Чонин шуршит щепками и стеклянной крошкой, упираясь ладонью в колючий пол, и, поурчав, мямлит:
- Я Чонин.
- Приятно-расприятно познакомиться, а теперь уматывай отсюда!
В чониновых глазах все расслаивается в пятнышках и образах, поэтому ему не сразу удается узреть этого мелкого и испуганного человечка, который хоть и пытается внушать страх, но все равно веселит. Чонин хмыкает и хочет подняться, но глазастый втыкает в его грудь шваброй, вскакивает (внутри него всплеснулся страх), покрываясь холодной испариной, и орёт что есть мочи:
- Куда собрался?! Жбан проломлю!
- Ты чего кричишь?! Определись уже - уходить или нет...
Чонин сипит и вжимается пальцами в свои виски, всё снова трещит и поет, раскатываясь в голове гадкой пульсацией. Его самого аж затрясло, и все скомкалось, сжалось от резкого вопля.
И у того глаза намокают, а плечи медленно опускаются вместе со шваброй, и губы его начинают подрагивать:
- Т-ты кто?
- Сказал же, меня зовут Чонин.
И он, наконец, поднимается на трясущиеся ноги, что вот-вот да треснут после всех этих падений. Визжащий трус оказывается немного низковатым и хилым, и Чонину как-то в новинку, ведь до этого он не особо много людей видал так близко.
Чонин приближается к его лицу так близко, что дыхания сплетаются и шипят единым. Крикун колеблется туда-сюда, а грудь его вздымается от глубоких вдохов и трусливого сердечка. Чонину не по себе - чернющие глаза напротив такие отчаянные и ошалелые.
- А тебя как зовут?
И Чонин корчит дружелюбную улыбку, потому что всех ангелов учили, точно во время знакомства нужно оставаться наимилейшим и наидобрейшим. Его ладонь, протянутая для спланированного каноном пожатия, вспотела от ожидания, а самому ему неловко, потому что когда пискун открывает свой рот, оттуда полуживым, тихим и устрашенным голосом рвется "До Кёнсу". И этот самый До Кёнсу, завертевшись перед Чонином, весь потерянный и взмокший от стресса, сползает бессознательно на пол, звучно приложившись к нему.
Чонин тычет пальцем ему в плечо и, округлив глаза, заинтересованно пялится, приставив своё лицо близко-близко к лицу Кёнсу, дабы хорошенько все рассмотреть и изучить. Чонину ранее не приходилось глазеть на испуганных до полусмерти людишек, не приходилось стоять на холодном балконе с дырой в несущей стене, вместо окна. Ему вообще не приходилось бывать здесь. Каждая вещица или событие, застрявшее здесь, для Чонина - нелепость. На Небесах совсем по-другому обучали и объясняли. К примеру, ему говорили, что люди очень гостеприимны и любят, когда к ним кто-нибудь забегает на огонёк. Но никто не предостерегал его, что на сломанные исключительно случайно шкаф и балконные окна они реагируют крайне отрицательно. Подумаешь, кто-то завалился на балкон, отруинив его. Всего-то ангел в гости заглянул.
Нет, Чонин ни разу не Падший, но ангел. Хотя крыльев у него не заметишь, а сам он смахивает на хулигана, намерения его кристально чисты. Как подобает настоящему ангелу, Чонин весьма учтив и добр, достаточно воспитан и элегантен, но бестормозной - полнейший мрак.
Кёнсу очухивается на диване примерно в семь вечера, когда солнце уже лежит где-то на пыльном горизонте и готовится к прохладному ночному сну. Чонин сидит на полу рядом с ним, и, если честно, у него уже болит пятая точка от этого паркета. В доме сквозит, и ветер морозит по-колючему.
- К тебе приходили какие-то люди и говорили, что у тебя в балконе дыра.
- Ты кто такой?!
- Ну я же уже говорил! Меня зовут Чонин. Я Чонин. Запомни моё имя, наконец. Чо-нин. Это не так уж и сложно, я же твоё помню, До Кёнсу. У всех людей такая плохая память?
Кёнсу, который по-мужски хочет быть устрашающим и сильным, на деле выходит хиленьким трусом. У него такие огромные глаза, которые отзеркаливают все его переживания. И когда Чонин, поднявшись с пола, глядит возмущенно и обиженно ему прямо в глаза, то они оказываются залитыми сверкающими слезинками. Внутри Кёнсу всё кувыркается и переворачивается от страха. Ему мерещится, будто от Чонина веет ужасом и опасностью, словно лед касается острыми коготками кожи. Через всю комнату проносится надрывный писк, и Кёнсу, зажмурившись, прячется в подушках:
- Забирай всё, что хочешь, только не трогай меня.
- Что с тобой?
Чонин, растерянный, тормошит Кёнсу, а тот отбивается, расплескивая туда-сюда руками. Чонин пыхтит и изворачивается, чтобы и ему не досталось.
- Эй, я же ничего плохого не сделаю. Правда. Я даже охранял тебя, пока ты был в отключке.
И Кёнсу визжит в подушку так самоотверженно и громко, что аж внутри все рвется, но звук выходит сдавленным и вместо него прорезается хрип:
- Ты упал с неба и пробил мой балкон! Должен ли я тебя бояться?!
- Ну, это же случайно вышло. Я траекторию не подрассчитал. Честно.
Чонин и дальше может разглагольствовать, что у него всегда было плохо и с физикой, и с математикой, и что на Небесах он не был шибко одарённым в плане учебы, но в миг по всему дому раскатывается противный писк - кто-то снова звонит в дверь. И Чонин, так тяжко вздохнув и в бешенстве закатив глаза, подрывается отворять её:
- Здравствуй, Исин. Давно не виделись.
- А Кёнсу пришёл в себя?
Исин, к слову, недалёкий, но очень нежный и уютный, уже весь день порывается попасть в квартиру Кёнсу, чтобы побеседовать с ним по поводу весьма привлекательной для зевак дыры вместо окон на его балконе. Чонин успел с ним познакомиться через порог и пару раз поболтать по-житейски, когда открывал дверь (а то трезвон надоедает).
Чонин, заглянув в комнату, где в муках истерзывает себя Кёнсу, уткнувшись лицом в диван, отвечает:
- Очнуться - очнулся, а в себя пока не пришёл. Загляни завтра, Исин. Думаю, Кёнсу станет лучше.
- Угу.
И Чонин захлопывает дверь, сразу же упираясь в неё спиной. Сделав пару-тройку вдохов-выдохов для успокоения, он, наконец, ступает к Кёнсу. Тот уже сидит, а не лежит, и взгляд его не такой пугающий. А то раньше кровь стыла в жилах. Чонин плюхается рядом и по-хозяйски размещается, закинув ногу на ногу и разложив по спинке руки. Кёнсу, точнее его сгорбленная спина, подскакивает, а потом Чонин слышит осторожное, но довольно наглое:
- Ты кто такой?
- Придушу, ей-богу. Не побоюсь и придушу.
- Да я не в этом смысле, Чонин. Знаешь ли, люди с неба не падают, а уж тем более не сносят окна с корнем. Это ж сколько денег надо отвалить на ремонт, божечки...
- Ах, ты про это, - Чонин запрокидывает голову. - Ну. Я ангел, знаешь ли. По делам сюда пришёл.
- А разнос моего балкона был включен в список твоих дел?
- Ну, прости. Я случайно, честно.
- "Прости" в карман не положишь...
- Я честно-честно все исправлю.
- Слушай, ты в любом случае исправишь, а то я в суд на тебя подам. Представляешь, судят ангела Чонина за разбитый вдребезги балкон? Все газеты будут пестрить заголовками о тебе, и по новостям покажут.
- Кёнсу, ты точно пришёл в себя?
- Не уверен.
- Полежи ещё немного.
А вы только вообразите. У вас на балконе валяется непонятно кто, а у вас в арсенале только швабра. И хотя вы - последний жалкий трусишка в этом городе, вы все равно героически наступаете на полуживого нарушителя. Достойно рыцарских романов. Я признаюсь сразу: я бы умерла от одного взгляда на ангела-пришельца, а Кёнсу даже поддержал с ним разговор, пускай и не информативный. Да Кёнсу - храбрец!
Ну а если начистоту, то Чонин просто по-свински перепутал координаты, поэтому сейчас спит на полу, как верный пёс у ног хозяина, только у дивана Кёнсу. Он долго вымаливал у него хотя бы одну ночку с кровом над головой, а то на Небесах его понапугали, будто внизу по ночам на улицах шатается одна пьянь, хотя зачастую так оно и есть. Кёнсу, уже придумав чудесный план по вызову полиции на следующее утро, если его не придушат за ночь, кутается в пуховое одеяло, под которое он помещается с головой. Мог бы и сегодня вызвать, да как-то даже жаль этого неизвестного ангела. Какой-то Чонин теплый и слишком домашний, точно это именно его не хватало его дому для мягкости и уюта. Странно, но рядом с Чонином совсем не страшно, как считал до ночи Кёнсу, с ним по-особенному хорошо и спокойно.
Небо, в грязно-фиолетовых кляксах, заполонилось пыльными тучами, а луна в нём переливается слабо, но звонко. В балконную дыру влетает собачий лай, отдалённый и глухой, вместе с царапающимся душистым ветром. Чонин сворачивается калачиком на жестком полу, Кёнсу скрипит диваном, пока ворочается. И все замирает, утонув во сне...
Наутро Кёнсу проснется, и ему будет светло и удобно. Запахнет свежими булочками, которые Чонин, скорей всего, заберёт у наивного до трясучки Исина (ведь он обязательно зайдет с ними с утра пораньше, чтобы застать Кёнсу для важной беседы тет-а-тет). И тогда, возможно, Кёнсу задумается - а стоит ли вызывать полицию?
Но это всё утром. А пока - пусть отдохнет, потому что потом ему вряд ли удастся...
Гости засиделись
One Republic - All This Time
Если ветер и дует, то нежно и тепло. Под окнами, которые с грехом пополам поставили заново, наконец, распускается вишня, и теперь розово-приторный запах не приятно подрагивает в воздухе, а бесстыже раздражает. Кёнсу каждое утро натягивает на лицо черную маску, отчего Чонин хихикает, а потом получает по макушке.
Чонин, в общем-то, остается. И не потому, что Кёнсу - такой гостеприимный и вежливый парень, а потому, что каждый раз возвращается к его дому. В дождь - проливной и жгуче ледяной, в град - все цветы на клумбах угнетаются и перестают цвести, в ночь - темно и тревожно до мурашек, а ангел сидит на порожках и заунывно что-то поет. Чонин возвращается, куда бы Кёнсу его яростно ни посылал. Будто его привязали мудрёными узлами к этому месту, будто мёдом намазали. Все приходит и приходит!
Кёнсу - честно - вызывает полицию раз на третий, когда Чонин ждёт его у школы, в которой он усердно трудится, но полицейский, поглядев на липовый паспорт Чонина (склепал Бэкхён из Небесной канцелярии), только хмыкает, суёт его обратно, злобно и недовольно косится на Кёнсу и садится в свою чудесную машину.
Чонин с явным ехидством посматривает на Кёнсу, пока тот чертыхается и всплескивает руками, не зная, куда деть своё недовольство по поводу вопиющей халатности нынешней полиции. Этот мужик ничего не спросил, только изучил чонинов паспорт и все. Где это видано, чтобы вот так вот спасали от преследователей?!
- И не смейся надо мной! Ясно?! И не ходи за мной! Ясно?!
- Ясно.
И Чонин хихикает, когда семенит за торопящимся домой Кёнсу, который шагает шире и быстрее, чем может себе позволить, и выходит весьма нелепо. Он ни за что не признается Кёнсу, что полицейский оказался тем самым Бэкхёном, что мастер на все руки и часто прикрывает земных ангелов.
Нет, Чонин не Падший, он спустившийся ненадолго. Люди же берут отпуск, покупают путёвки и отправляются в некачественные путешествия в популярные дыры, где пляжи битком, а в гостиницах кормят слишком вкусно и сытно, чтобы это есть. Тут, примерно, так же. Грубо говоря, Чонин в отпуске. Если всем внизу можно брать отгулы и уезжать заграницу, то и ангелы вполне могут себе позволить эдакий каприз. Правда проблем потом не оберёшься, но это побочные эффекты - про них обычно умалчивают.
Чонин не Падший, Чонин - отдыхающий. А ещё создающий гору проблем бедному мученику Кёнсу, но об этом в путёвке не сказано. По плану, Чонин должен был попасть немного восточнее и очутиться в Японии, но он косой, поэтому протаранил балкон, снеся все окна с рамами к чертям собачьим. Кстати, Кёнсу взыскал с Чонина все деньги, что у него были про запас (а их было немножко множко), и успокоился, потому что новые окна оказались лучше прежних.
Кёнсу выкаблучивается, когда визжит на Чонина и пихает его в самую грудь в приступе недовольства. Если б Кёнсу по-настоящему хотел избавиться от Чонина, то его б не было рядом на второй день. А уже прошло две недели, понимаете?
Повторюсь, Чонин по-домашнему теплый и комфортный. Он будет неподалёку, а Кёнсу учует его - как аромат свежих плюшек с корицей и сахаром, что продаются у дома. Атмосфера уюта преследует Чонина, и Кёнсу ничего не может с собой поделать. Ему категорически не хочется покидать этого прелестного душистого Чонина, хотя и приходится ёрничать и жаловаться, чтобы ангел не зазнавался.
Чонин принимает всё как должное, словно это нормально - спать на чужом диване и уплетать чужой суп чужой ложкой из чужой тарелки. У ангелов нет совести, потому что за каким хреном она им сдалась? Их по шаблону учат, и они не особо возражают. Невыносимо буйных пытаются перевоспитать, и это удаётся, поэтому ничего такого в этом нет. Они пусты и глупы, будто бы взрослые дети, которые только выглядят старше. И любое чувство, каким бы ярким оно ни было, чуждо им. Разве что самое примитивное, но сострадание, или, к примеру, милосердие, или доброта - это слова совершенно незнакомые.
Ангелы - они ну совсем спокойные. Ни колыхнутся, ни пискнут, ничего. Они даже кричать не умеют. Могут, конечно, голос поднять или повозмущаться, бросить в ответ какую-нибудь колкую остроту, подхваченную у самих же людей, но не больше. Они, скорей всего, делают это чисто инстинктивно, стараясь скопировать людское поведение. Вот и Чонин нагляделся на суету со своих высоких и пушистых Небес и теперь ломает все устои, заваливаясь в квартиру Кёнсу пьяным и без куртки (между прочим, исиновой).
Кёнсу, который в это время забивает в ноутбук характеристики учеников, заедает на пробеле. Чонин шатается, точно его уносит в море мощными волнами, опирается о воздух и расчесывает себе щёку, шмякнувшись на жёсткий ковер. Кёнсу даже не успевает поднять свою пятую точку со стула, как в прикрытую дверь тихонько стучит Исин. Он отворяет её и мило улыбается, глядя прямо на Кёнсу:
- Я за курткой пришёл.
А потом он опускает взгляд на пьяного ангела, развалившегося в непотребной позе, и охает:
- Что это с ним?!
Кёнсу, в чьей голове полнейший погром, притопывает из кухни и поглаживает Исина по плечу, выпроваживая его домой, и нервно клянётся занести куртку завтра, как только Чонин огребёт от него по полной программе. Ничего не понимая (как и всегда), Исин хочет спросить о чем-то важном, но не успевает, и его вопрос загадочно рассеивается за тяжело хлопающей дверью...
Птички поутру любят легонько почирикать. У них достаточно приятное журчание, милое и светлое, но с большого бодуна всё переворачивается с ног на голову и мнится омерзительным. Особенно пощечины, которые освобождают от пьяного сна на жёстком ковре. Кёнсу пинает Чонина пару раз в бок, потом в ногу и собирается в голову, но тот наконец поднимает свои тяжеленные веки и мутно глазеет на жутчайше невозмутимого Кёнсу. Он осматривает себя в зеркало и повязывает себе полосатый галстук:
- Если к вечеру ты не найдешь потерянную куртку и не вернёшь её Исину, я тебя выпорю и выброшу из того же окна, в которое ты сюда залетел. Всё ясно?
- Ясно...
Кёнсу громыхает дверью, и Чонин извивается на полу, ибо звук будто острой болью расползается по телу спазмами.
Где-то до трёх дня Чонин носится по дому, не понимая, отчего его так сушит и болтает туда-сюда. Он принимает чуть тёплый душ и скудно обедает почерневшим бананом и стаканом молока, натягивает на задницу исиновы джинсы (очень добрый парень, ну очень) и обувается в кроссовки Кёнсу, за которые ему потом, стопроцентно, прибудет здоровый нагоняй, но исиновы туфли натирают (феноменальной доброты малый).
Свет, эдакий мудак, яркостью и настойчивостью разъедает глаза, когда Чонин выкатывается из подъезда, дабы начать почти что заранее безуспешные поиски исиновой куртки. Нужно хотя бы попытаться, а то Кёнсу взаправду скинет с балкона.
Днём, после обеденного перерыва, как-то пустынно и скучновато, не то что вчера вечером, да, Чонин? Уф... Такое ощущение, что в голове, прямо под черепом, шевелятся мозги, пока Чонин старательно что-то вспоминает, по-немому двигая губами.
Намерения Чонина в тот вечер были невинны как разум Исина (он не глупый, он ребёнок). Он, как и в любой другой пыльный и спокойный вечер, окутанный холодным песочным светом пасмурного мая, шёл по набережной. Плиты у реки были поколочены, и Чонин считал трещинки и разломы, взмётывая гадкую пыль воздух исиновыми туфлями. Чонин поправил ту злополучную куртку, бросил пару прищуренных взглядов на беловатое солнце, лежащее на земле и запорошённое облаками и невесомым туманом, точь-в-точь кто-то накурил.
Чонин тогда взял в библиотеке на имя Кёнсу новую книженцию, потому что старую безбожно посеял. Тогда ангелу еще не было известно, что за это положен штраф или что можно спастись от пронырливой библиотекарши, поменяв номер телефона и адрес, но об этом Чонин заявит Кёнсу потом - как профукает и эту книжку.
Только вот откуда он узнал этот восхитительный секрет?
А вот и первый кусочек таинственной загадки: Пак Чанёль.
Точно.
Пак Чанёль - высоченный, белобрысый и нажравшийся в хрень мудила (он сам так себя называл). С ним-то Чонин и постигал скрытые вершины своего разума за - дайте посчитать - десятой бутылочкой соджу на двоих. Чонин отпивал от стопочки самую малость первые семнадцать тостов, а потом начал заливать в глотку по три или четыре стопки - ну, это как Чанёль подсобил.
Помнится, Чонин хотел выпить колы, которую хлебал всё время Кёнсу, и спросил её в одной из уличных забегаловок, у которых столы выставлены на свежем воздухе. Чонин заплатил сколько нужно и сел за ближний свободный столик, аккуратно раскрыл на столе книгу и чуть не облился шипящей отравой. Позже понабежала гора посетителей, и бедных столиков стало не хватать. Вокруг потемнело, и казалось, будто видно только в этом квадратном клочке света. Чонину как-то неловко было сидеть здесь и читать книгу, когда его путь домой заливался ночным мраком, но тут к нему подсадили Чанёля - и начались светские беседы.
Чонин решает не вдаваться в чудесные подробности вчерашнего умопомрачительного мероприятия, потому что Пак Чанёль, накрытый исиновой курткой, дрыхнет на лавке у той же забегаловки. Его великанские ноги свисают с лавки и лежат на земле, а лицо его, весьма приятное и милое для пьяницы, выглядывает из запрокинутых на голову нескончаемых рук.
Чонин тормошит его, не зная, что в таких ситуациях делать. О! Библиотечная книга! Чонин аккуратно выуживает её из-под чанёлевой головы и уже хочет так же нагло стырить исинову куртку, но Чанёль сжимает её в охапку и переворачивается на живот. Но Чонин не оставляет попытки привести его в себя, поэтому пихает и щиплет, потому что ну очень срочно!
И когда Чанёль бегемотом зевает и поворачивается на спину, раскинув руки в стороны, Чонин выдергивает куртку и готовится стартануть на всех парах, чтобы поскорей принести домой, а то потеряет, но:
- О! Чонин! Ты нашёл мне жильё? Ты ж обещал!
Наверное, Чонин опрометчиво зарёкся отыскать бездомному (только сейчас вспомнил) Чанёлю жильё, но все же стоит уточнить, когда это было:
- Между двадцатой третьей и двадцать четвертой, кажется... или и того позже.
Крайне опрометчиво.
Чонин неловко улыбается, засунув под мышку книжку и куртку, глядя напуганно прямо на Чанёля, который, скрипя и пыхтя, потягивается и встает с лавочки.
- Нашел, да?
- Ну, наверное.
- Наверное?
- Ну, наверное.
Чанёль удивляется и выгибается, сложив руки на груди, а Чонин жаждет незаметно смыться и уже делает мгновенный шаг назад, но видит, что Чанёль опечалился. Он помрачнел вмиг, плечи его опустились вниз, и глаза помутнели, будто что-то в нём разбилось и разлилось - может, разочарование? Он как свет затмился дурной тенью или того хуже - погас. Будто бы грохнулся с сотого этажа и разлетелся вдребезги.
Чонин этого совсем не понимает, но смотреть на такого Чанёля ему невыносимо, отчего противно, сердце мечется в груди и не даёт дышать.
- Ну, наверное. Сказал же. Наверное, нашёл. Идём, надо же проверить.
Чонин смутно, но догадывается, что Кёнсу его выдерет по полной программе, когда он приведёт домой бездомного пьяницу. Но если Кёнсу узрит Чанёля таким, каким узрел его сам Чонин, то, может, и передумает галдеть, ведь "бездомный" не значит "бессердечный", "безмозглый", "бессовестный"...
Чанёль - парень неплохой. Чонин немного разбирается в этом, потому что Исин любит посплетничать о соседях, и Чанёль ни разу не похож на - цитирую - этих общипанных петухов (это могло звучать погрязней, но вы же помните, что Исин ещё ребёнок?). Если б Чонин смотрел бы на всё это с Небес, то он бы никогда б и не задумался о том, что это такая большая проблема - поделить с кем-нибудь кров или разделить пищу, как бы примитивно это ни звучало. Ему б было наплевать - кто, что, где и как. Он бы не понимал этих людских тонкостей типа - социального статуса или места работы, возраста и связей. Хотя он и сейчас в этом не разбирается, поэтому и ведёт бездомного Чанёля, которому только губы помажь - и он выпадает из жизни на неделю, - к учителю литературы До Кёнсу, который слегка брезглив и все время чего-то боится...
А ведь действительно, такая ли это проблема - помочь друг другу?
Доброта и алкоголь
One Republic - Come Home
До Кёнсу зарекается отныне и вовек драть своих учеников как сидоровых коз, ибо те окончательно и бесповоротно потеряли рассудок и как последние свиньи накрошили в карманы его пиджака печенье, а в сменную обувь надули тягучих чернил. До Кёнсу - тихоня, серый мыш. Ему бы сидеть в глубине библиотечных стеллажей, ловить дыхание трущавых книг и безмолвно млеть, а над ним бессовестно глумятся молокососы из (даже!) невыпускного класса. Чёрт возьми, он готов собственноручно отыскать им самого дохлого ботаника в школе, дабы те извращались над ним, а о Кёнсу вообще забыли, будто бы его и не было там никогда.
Учеба стартовала только в марте, а Кёнсу вожделеет помереть или смыться куда-нибудь за тридевять земель, лишь бы глаза его этих шавок (любит он учеников - страсть как любит) не видели. (И если вы думаете, что это я их так называю - ни черта. Это Кёнсу их любовно окрестил "шавками". Я тут ни при чём.)
Начистоту, Кёнсу никогда не горел желанием быть учителем и располагаться к маловоспитанным отпрыскам ближе, чем на несколько метров, потому что те сеют везде бедлам и порой - грубые невежи, но куда ему - филологу - идти? Другой бы так не паниковал, но только не Кёнсу. У того исключительные отношения с коллективом и учениками.
Изрядные.
Сомневаюсь, верят ли они в то, что Кёнсу двадцать четыре, а не триста, ведь он выглядит пожамканным, побитым и измученным, словно прошёл через огонь, воду и медные трубы. Но ему впору копаться в песочнице, он сам еще малое дитё. Кёнсу бы привыкнуть ко всем колкостям и изворотам этого мира, но уже поздно. На Кёнсу торжественно повесили табличку "взрослый", и теперь та отяжеляет и без того сложный и загадочный путь к людям - к тому, что вокруг. И сделалось так, что Кёнсу окончательно замкнулся и забылся. Работа - дом - работа - дом. Бывает, Исин заглянет, согреет своей очаровательной улыбкой, повеселит глупой, но задушевной беседой, однако этого мало, чтобы вдохнуть жизнь в окаменелого Кёнсу - очерствел, замёрз.
А потом с Небес свалился Чонин с липовым паспортом из Небесной канцелярии, и пробил не только окна на балконе, пробил и купол, нависавший над Кёнсу.
И порой его поражает, откуда в ангеле столько добра? Он же не соображает ничего, только поверхностно что-то ощущает, но и то - потому что так учили. Но от него веет чем-то деликатным и домашним, изумительным и вдохновляющим. Но Чонин не разберет ненависти от привязанности, а апатии от воодушевления. Он не отличает плохого от хорошего - сухо вызубрил, что есть похвально, а что есть позорно, но и то - почти забыл. Ангелов ничто не тревожит: ни чувства, ни мысли. Их работа - глазеть вниз, следить за разрухой. Будто мир для них не пристанище бедных людишек, а гигантский телевизор, в котором только драмы да криминальные вести. И, может, Чонин здесь из-за чего-то более важного, чем отдых и приключения. Хотя, что может быть важней отдыха и приключений?
Кто знает...
Раньше у Кёнсу обитал хомяк. А обитал он, потому что не было у него ни клетки, ни кормушки, и приходилось несчастному зверьку бесхозно скитаться по непролазным джунглям однокомнатной неубранной квартиры в поисках крохи хлеба и капельки воды. Затем Исин притащил за шкирку продрогшего от октябрьского ливня котёнка, и Кёнсу по утрам, будучи сонным в стельку, шмякал в кошачью миску вчерашнюю засохшую овсянку, а сам пил чай с кошачьим паштетом, пока до него не доползало, что где-то он что-то попутал.
И сейчас, когда к нему приведут Чанёля, придурковато улыбнутся и скажут, что обещали бездомному крышу над головой и теплую кроватку по ночам вместо жёсткой лавки или помойки за углом, что он скажет?
Когда Чонин вторгается в ванную комнату, в которой Кёнсу принимает горячий душ, жужжа под нос миленькие песни, Чанёль стесняется, прячется за дверью, покрываясь румянцем. Когда Кёнсу орёт, что есть мочи, визжит, как дурная баба, на Чонина, заматываясь наспех в короткое полотенце, а потом в халат, не вывернув как надо, Чанёль ухмыляется, а в груди его затягивается что-то согревающее. Вроде должно быть не по себе, должно колоть в груди, но нет...
Парень он простой, любит, когда вокруг дружелюбно и весело, а Кёнсу вполне сойдет за клоуна - забавно неуклюжий, но у него такие печальные, затуманенные скорбью о чём-то колоссально востребованном глаза, точь-в-точь как у Пьеро. Только он страдает не из-за любви, а наоборот - от того, что ему некого любить.
Он жил не в одиночку, а с одиночеством. И это сожительство расточительное - растратишь все нервы и силы из-за вечной волшебной апатии, пожирающей дряхлое сердечко.
- Ты - идиот! Ты совсем охренел?! Какой ещё Чанёль?! Я тебе не позволил рыбку завести, так ты привёл сюда бездомного?!
- Кхм-кхм. Прошу прощения, я не бездомный.
- Видишь, Кёнсу. Он не бездомный.
- Так какого я сейчас слушаю всю эту пьяную ахинею?!
- Понимаете ли, я бесхозный.
- А разница какая?! Объясни мне, какая разница?!
- Мне бы управдома, хозяина мне. А остальное - срастется, станется как надо. Пусто на улице одному.
- Шуруй отсюда!
- Но, Кёнсу! Постой! Чанёль хороший!
- Я тебя сейчас выкину!
- Здрасьте, а Кёнсу дома?
Всё же у Исина талант разряжать обстановку и плавно втекать в любую потасовку. Он как успокоительное. Только замелькал где-то на горизонте, а уста сладостно тянутся, а на сердце всё унимается.
Исин улыбается так элегантно и пушисто, все на секунду утихают и глядят прямо на преспокойнейшего соседа, а потом Кёнсу выпинывает всех за пределы квартиры и прячется за дверью, захлопнув её со всей дури.
Чонин, взъерошенный, садится на ледяные ступени и тяжко вздыхает. У Чанёля, у Кёнсу и даже у Исина в груди что-то раздражается и горит, да так - что легкие побаливают от тревожного тепла. Но не у Чонина. Ему хоть бы хны. Он понимает, что это провал, крах, а когда крах, обычно нет предела возмущению и обиде, но на деле - просто легкий дискомфорт где-то внутри.
А вот Чанёлю стыдно. Ему вообще не нравится, когда люди вздорят из-за него, когда кто-то расстраивается или напрягается. Чанёль в позоре мнется на месте, чтобы сказать:
- Это была плохая идея. Правда. Мне стыдно, что тебе пришлось повздорить с соседом. Это опрометчиво и глупо с моей стороны - просить первого встречного о жилье. Я думал, ты воспримешь как шутку. Тем более - от бесхозного алкаша.
- Да ничего. Я же обещал.
Чонин давит улыбку, но та почему-то выходит блеклой и почти что неживой.
- Так вам нужно жильё?
Исин, ей-богу, не может не очаровывать. У него особая магия. Ему невозможно отказать, его невозможно не любить и невозможно не улыбнуться ему в ответ.
Чанёль, по первой, отшатывается и как-то неловко отнекивается, мол - уже не нужно, или что-то типа "я не могу, я уже поставил одного хозяина в неловкое положение", но это ведь Исин. Он творит добро воздушно и заботливо, так же легко, как и дышит. Точно у него в жилах не кровь, а ласка.
- Я правда настаиваю. Тем более - одному скучно. Тебе ли не знать. А еще мне не с кем собирать пазлы по вечерам.
И Чанёль, захлебнувшись в громком смехе, соглашается.
Если подумать, то Кёнсу прав. Чонин поступил вопиюще невоспитанно, а Чанёль - тот еще кадр - и того глумней. Это заведомо не должно было иметь никаких шансов на успех. Если б не Исин, то погорела б их контора.
У Чанёля есть где-то тридцать тысяч вон, и он настойчиво суёт их Исину, чтоб хоть как-то отблагодарить за столь неожиданную щедрость, но тот берёт только десять тысяч. Квартира Исина - мусоросборник. Там есть все, когда у Чанёля нет ничего.
Внутри потемнее, чем у Кёнсу, и пахнет не пустотой, а чем-то пряным, сладким. Точно - булочки с корицей. Они обычно мягкие и вкусные, а продают их по утрам в пекарне на первом этаже. В исиновой квартире все битком. Полки ломятся от книжек - они пыльные и еле дотрагиваются своим запахом до носа, на полу мягкий ковер, а у стены накрытый пледом диван в то время, как у Кёнсу дома диван голый и стоит на паркете, усыпанном тетрадками и конспектами, хотя работой Кёнсу занимается на кухне.
Как-то это неправильно, потому что... Ну, потому. Впустить в свой дом незнакомца - это ж страсть как неловко. Плюс - чёрт знает, что у этого незнакомца с головой. А вдруг он ночью ограбит или того хуже - зарежет как поросёнка. Да врагу такого не пожелаешь!
Но Исину отчего-то плевать, что там по правилам можно, а что нельзя. Они его никогда особенно не волновали. Он живет по совести, а не по глупым законам, и если он чувствует, что кому-то нужна помощь, то почему бы её не предоставить?
Исиновы доброта и спокойствие могут быть объяснены тем фактом, что Исин пьёт какие-то сильно действующие таблетки, а после них котелок не шибко варит. Он живёт один, вдалеке от родителей, и те отсылают ему каждый месяц деньги (благо - могут себе позволить) потому, что сам он зарабатывать не в состоянии. Он очень медлителен и плохо ориентируется, но это не потому, что он глупый. Исин очень даже умный. Он прекрасно понимает своё положение и пытается хоть каким-нибудь способом помочь обществу.
В один момент с ним случается беда - и ему прописывают эту гадость, а то будет грохаться в обморок при первой возможности. Что так, что так - на работу не возьмут.
Выбора не предоставлено.
Но Исин не отчаивается и достаёт для Чанёля новую зубную щётку, даёт ему постельное бельё и спрашивает, где же все его вещи.
А Чанёлю отвечать, что пропил, - срам! Ему люди доверяют, разрешают жить в их доме, а он! А он может в любую неподходящую секунду завалиться в квартиру пьяный в срань и разбить весь свой доверительный образ.
- Да у меня их особо и не было. Только документы в карманах - и все...
И самому гадко от своих слов. Самому стыдно перед таким чудным, хрупким Исином.
Но ведь Чанёль в силах перебороть алкоголизм. Чёрт возьми, ему двадцать с хвостиком, а он уже месяц просыпается в похмелье, а засыпает с размытым пьяным сознанием. В каком месте это можно обозвать жизнью?
Может, стоит измениться?