Полли Эванс
Китай. Искусство есть палочками
Амфора; СПб; 2010
ISBN 978-5-367-01312-2
Аннотация
Путевые заметки Полли Эванс, английской писательницы, решившей увидеть жизнь современного Китая изнутри.
Полли Эванс
Китай
Искусство есть палочками
Посвящается Софи и Ли с пожеланием счастья
Глава 1
Председатель Мао умер, да здравствует председатель!
Я с омерзением смотрела на иссохший труп, похожий на восковую куклу. Покатый лоб, известный на весь мир, казалось, уменьшился в размерах, а некогда пухлые щеки, красовавшиеся на пропагандистских плакатах, сдулись и стали похожими на печеные яблоки. Забальзамированный труп Великого Кормчего был облачен в военную форму. Руки Мао чинно сложил на груди. Тускло-оранжевый свет в полутьме освещал сморщенную кожу. Лицо зловеще поблескивало в полутьме, словно тыква в Хэллоуин.
По залу мавзолея расползался благоговейный трепет. Все разговаривали исключительно шепотом. Волнение толпы казалось просто физически ощутимым. Мое сердце заколотилось быстрее обычного, и волоски на теле встали дыбом. Я почувствовала непреодолимое желание остановиться и получше рассмотреть жуткую картину — останки человека, который обладал абсолютной властью над самой густонаселенной страной в мире. Несколько десятилетий назад одного слова, слетевшего с этих набухших теперь от формальдегида губ, было достаточно, чтобы решить чью-то судьбу, а в этой голове рождались ужасные идеи, из-за которых в мучениях погибли десятки миллионов. Но в то же время под ныне высохшей тугой кожей билось некогда сердце человека, способного, несмотря ни на что, зажечь столь яркий огонь в душах верноподданных, что жители огромной разношерстной страны, невзирая на бедность, все как один объединились и справились с нависшей над их родиной угрозой со стороны сверхдержав.
По словам Ли Чжисуя, лечащего врача Мао, бальзамирование тела Председателя доставило много хлопот. Господин Ли подробно описал эту процедуру в своей книге «Личная жизнь Председателя Мао». Проблема заключалась в том, что ни он сам, ни кто-либо другой в Китае до сих пор не пробовал бальзамировать трупы. За несколько лет до этого Ли лично посетил мавзолеи Сталина и Ленина и про себя отметил, что тела великих вождей сморщились и выглядят не лучшим образом. Ему по секрету сказали, что у Ленина сгнили нос и уши, и пришлось изготовить восковые копии, а у Иосифа Виссарионовича отвалились усы. Команда медиков пыталась выиграть время, накачав тело Мао формальдегидом.
«Мы путем инъекций ввели в общей сложности двадцать два литра раствора, — писал Ли. — Результат шокировал нас самих. Лицо Мао раздулось, словно мяч, а шея практически исчезла, став по ширине такой же, как голова. Кожа лоснилась, а формальдегид сочился из пор, будто пот. Уши тоже разбухли и торчали в стороны под прямым углом к черепу. Получился просто какой-то шарж».
Медики пришли в ужас, ведь кто-то должен был понести наказание за осквернение святыни, и попытались с помощью массажа вызвать отток жидкости из тканей лица в ткани тела, поскольку отек тела можно было скрыть одеждой. Один из врачей нажал чуть сильнее, чем требовалось, и у Мао лопнула щека. В конце концов, им удалось восстановить нормальные размеры лица, но теперь одежда не подходила по размеру, и пришлось распарывать куртку и брюки сзади, чтобы застегнуть их.
Перед тем как провести последние приготовления, Ли отправил двух специалистов в Ханой, чтобы разузнать, какие манипуляции проделывали с трупом Хо Ши Мина, однако вьетнамские власти отказались выдавать свои секреты и даже не допустили китайцев к телу, хотя в кулуарах кто-то из вьетнамских коллег признался, что они тоже не добились особых успехов — у Хо сгнил нос и отвалились усы.
В итоге Ли разработал собственную методику — он удалил все внутренние органы и заполнил образовавшуюся пустоту ватными тампонами, вымоченными в формальдегиде, а тем временем еще одна группа специалистов трудилась денно и нощно, создавая восковую копию на случай, если все пойдет не так и им потребуется фальшивый труп на замену настоящего.
Мне вдруг стало интересно, что передо мной — настоящее тело или его восковая копия? После смерти Мао прошло уже около тридцати лет, так что вполне возможно, что подлинник уже давным-давно сгнил, и его втихаря заменили искусно сделанной восковой статуей.
Но замедлить шаг мне никто не позволил. Служащий в темной военной форме жестом показывал, чтобы очередь не задерживалась, и меня вместе с десятком других туристов быстро выгнали из темного мавзолея прошлого на свет божий, на современную площадь Тяньаньмэнь.
— А ну-ка, за мной, бы-сы-ты-ло! Бы-сы-ты-ло!
Китаец в замызганной спортивной куртке, мешковатых тренировочных штанах и потертых туфлях-лодочках заорал на туриста, который стоял в очереди, извивавшейся, словно змея вокруг квадратного мавзолея. Толпа туристов, приехавших в Пекин на один день, галдела и щелкала фотоаппаратами со скоростью света. Посреди этого гама иностранец явно растерялся: он судорожно сглотнул и нервно прижал сумку к себе. Китаец схватил его за плечо и попытался вытащить из очереди, чем привел беднягу в ужас.
На самом деле беспокоиться не стоило. Я пару минут назад прошла через то же самое испытание. В мавзолей запрещалось проносить сумки, а камера хранения располагалась на другой стороне оживленной улицы. Увидев мою сумку, китаец точно так же схватил меня и заверещал на ломаном английском:
— Бы-сы-ты-ло за мной!
Мы понеслись через всю площадь, увертываясь от парочек в теплых куртках и распугивая семейные группы. Я изо всех сил старалась не отстать, и тут Мистер Лодочки бросился наперерез прямо через проезжую часть. Я встала как вкопанная.
— Бы-сы-ты-ло-о-о! — заорал неугомонный китаец через завесу выхлопных газов, перекрикивая автомобильные гудки.
Всерьез опасаясь за собственную жизнь, я помчалась через дорогу что было сил, и через пару метров мы оказались у «камеры хранения».
Мистер Лодочки сгреб мою сумку.
— Десять юаней! Бы-сы-ты-ло!
Я выудила из кошелька требуемую сумму.
— И еще десять мне! — скомандовал Мистер Лодочки.
Вот такой вот новый Китай: место, где нужно уметь быстро бегать, ведь время — деньги. Если бы Мао вдруг проснулся в своем мавзолее всего-то в паре десятков метров от нас, то не узнал бы страну. В прошлое ушли коммуны. «Общие котлы» расплавлены или отправились в утиль. На место старой системе, гарантировавшей пожизненную трудовую занятость, пришел «социализм с китайской спецификой», в рамках которого предпринимательская жилка только приветствовалась. «Быть богатым хорошо», — провозгласил преемник Мао Цзэдуна, Дэн Сяопин. После долгих лет голода и страха Китай вдруг получил возможность сколотить состояние.
Площадь Тяньаньмэнь стала сердцем культа Мао. Именно здесь он первого октября 1949 года под одобрительные крики уставших от войны китайцев объявил о создании Китайской Народной Республики. Тяньаньмэнь — самая большая площадь в мире. Шутка ли, это огромное пятно из серых плит и прямоугольных монументов, строго ориентированных по сторонам света, расползлось аж на сорок гектаров. Изначально площадь, правда, куда менее впечатляющих размеров, построили еще в пятнадцатом веке как проход к Запретному городу, где обитали императоры правящего дома, но в 50-х годах двадцатого столетия Мао решил увеличить размеры Тяньаньмэнь, чтобы сделать ее отличительным знаком собственного режима. Площадь должна была стать огромной, незыблемой и целиком серой.
Великий Кормчий решил приурочить открытие новой площади к пятнадцатой годовщине создания КНР. Работы начались в ноябре 1958 года, таким образом, до намеченной даты оставалось всего около десяти месяцев. На стройку мобилизовали около двадцати тысяч «добровольцев». Они работали круглосуточно, сменами по шестнадцать часов, чтобы расчистить территорию, затем отстроили здание Всекитайского собрания народных представителей с залом на десять тысяч человек и банкетным залом на пять тысяч гостей.
Теперь все изменилось. В двадцать первом веке монументы, правда, все еще стояли на своих местах, но пекинцы сняли унылую синюю униформу времен Мао и вовсю запускали на площади воздушных змеев, переодевшись в модные джинсы и разноцветные пиджаки. По дорогам вокруг площади, где в 60-е маршировал миллион хунвэйбинов, «красных охранников», чтобы получить от Мао приказ безжалостно перетрясти всю страну, ныне рассекали новые БМВ и «фольксвагены». Ожидалось, что в 2003 году объем продаж автомобилей вырастет на восемьдесят процентов. Сияющие автомагистрали блестели в тумане. За какие-то десять лет в Китае построили столько дорог, что хватило бы обогнуть земной шар по экватору шестнадцать раз. В Шанхае поезда на магнитной подушке неслись в нескольких миллиметрах над рельсами со скоростью четыреста тридцать километров в час. Двести пятьдесят миллионов китайцев без умолку трещали по мобильным телефонам.
А в столице радостно ровняли с землей хутуны, старинные переулки, чтобы расчистить место под новый, чистый, полный зелени город, каким хотели видеть Пекин к Олимпийским играм 2008 года. Речь шла уже не просто о подтяжке лица. Нет, столице сделали инъекцию ботокса, перекроили нос и закачали силикон. Чтобы выглядеть наилучшим образом, она подверглась всем мыслимым косметическим процедурам, какие только предлагались на рынке. Сносились целые микрорайоны, чтобы на их месте разбить парки. Когда я в последний раз была в Пекине два с половиной года назад, там имелось две кольцевых дороги, а теперь их уже шесть. Только за 2002 год здесь посадили два миллиона деревьев. В воздухе постоянно висели цементная пыль и песок. Рабочие сновали туда-сюда с кирками и лопатами. Китай находился в процессе перестройки.
А высоко-высоко над моей головой в этот самый день, пятнадцатого октября 2003 года, у первого китайского космонавта в прямом смысле слова летали звездочки перед глазами. Пока я пялилась на маринованный труп Мао, лейтенант Ян Ливэй любовался космосом и, возможно, перекусывал какой-нибудь специальной едой для космонавтов, устроившись на орбите Земли. Тридцативосьмилетний бывший летчик-истребитель по спутниковой связи пообщался с партийным руководством, а потом поболтал с женой и восьмилетним сынишкой. Через двадцать один час, совершив четырнадцать витков вокруг Земли, новоиспеченный герой приземлился уже в новом качестве — суперзвезды. Выбравшись из корабля, он заявил, что чувствует себя хорошо.
Да, знаю-знаю. Русские и американцы отправили своих космонавтов и астронавтов в открытый космос еще сорок два года назад. И сейчас некоторые циники бурчали, что вся эта затея — выброшенные на ветер деньги, ведь в стране большая часть населения едва сводит концы с концами, а полеты в космос вышли из моды вместе с юбками трапециевидной формы, да и вообще, круто быть только первым. Китайцы плевать хотели на недоброжелателей, поскольку их родина все-таки вступила в космический век. После десятилетий нестабильности, раздоров и голода Китай поправился и теперь, чиркнув по небу черным следом от ракетного горючего, заявил всему миру, что с ним отныне стоит считаться.
Вместе с экономическим и техническим прогрессом произошла и культурная революция, правда, на этот раз в ином обличье. Различные культурные ценности матерей и дочерей вывели привычный спор между поколениями на совершенно новый уровень. По статистике, в 1980 году только пятнадцать процентов пекинцев практиковали добрачный секс, а через двадцать лет эта цифра выросла до восьмидесяти процентов. Разводы стали обычным делом. В стране, где власти испокон веков пытались жестко контролировать иностранное влияние, как грибы после дождя появлялись интернет-кафе. Китайцы получили доступ к интернет-страницам иностранных газет, а еще чаще заглядывали на сайты кабельного телевидения и Си-эн-эн.
Все вышеизложенное и стало причиной моего визита в эту страну. Китай несся в новую эру, словно скоростной поезд, внезапно потерявший управление. При этом, как я слышала, пока горожане мчались по своей автостраде в светлое будущее, в некоторых деревнях продолжали жить по старинке — неспешно ездили в тележках, запряженных ослами, тряслись по разбитым дорогам в автобусах со сломанными сиденьями и подвеской, которая держится на честном слове. Китай населяют полтора миллиарда человек, но для большей части жителей скачок в современность, с поездами на магнитных подушках и сверхзвуковыми ракетами, мало что менял. И я рассудила, что, если хочу увидеть странную двойственность в этой двухъярусной стране, то сейчас самое время туда поехать.
Чтобы увидеть происходящее глазами простых китайцев, я решила путешествовать вместе с ними — добираться до исторических достопримечательностей исключительно на поездах и автобусах дальнего следования, изъездить пекинские переулки на велике и проплыть на корабле вниз по Великому каналу[1].
Это не первое мое путешествие в Китай. Вообще-то я прожила в Гонконге почти четыре года и пару раз пересекала границу. В бывшую британскую колонию я приехала через семь месяцев после того, как исконно китайскую территорию вернули Китаю. Еще свежа была память об азиатском экономическом кризисе, разразившемся в октябре 2007 года, и вспышке птичьего гриппа, из-за которого погибли около полутора миллионов птиц.
Китайцы, жившие в Гонконге, разделились на два лагеря. Одни искренне радовались воссоединению с родиной и избавлению от колониального господства, другие считали, что хрен, в роли которого выступало коммунистическое правительство, не слаще колониальной редьки. После печально известных событий на площади Тяньаньмэнь, когда в июне 1989 года власти жестоко подавили там студенческие волнения, что привело к гибели сотен, а может быть, и тысяч мирных демонстрантов, Гонконг запаниковал. Те, кто обладал достаточным капиталом или востребованной профессией, выстроились в очередь перед воротами консульств готовых их приютить иностранных держав. Большинство стран требовали от претендующих на гражданство лиц прожить на их территории какое-то время, потому средний класс разъехался по всему миру, и большая часть гонконгцев так и не вернулись обратно.
Отношения с материковым Китаем осложнялись еще и тем, что большинство гонконгских семей в свое время иммигрировали из Китая. В 1945 году население послевоенного Гонконга составляло всего лишь шестьсот тысяч, а сегодня там живут более семи миллионов, и деторождение тут особо ни при чем. Гонконгцы всегда считали своих родственников, оставшихся по ту сторону границы, необразованными и, что еще хуже, бедными, и смотрели на них сверху вниз.
Ну а у иностранцев, даже у тех, кто считали себя истинными фанатами Китая, это государство вызывало смешанные чувства — любовь и ненависть. С одной стороны, это потрясающе интересная страна с богатейшей историей, но она в то же время славилась и ужасной жестокостью — культурное наследие безжалостно уничтожалось самими китайцами в попытке избавиться от пережитков феодального прошлого. Здесь очень интересно, но кругом ужасная грязь и тяжело путешествовать, и даже сейчас, в век глобализации, Китай остается своего рода закрытой книгой и местом, где чертовски сложно вести дела.
Зная об этих особенностях Китая, я пришла к выводу, что если хочу объехать Поднебесную на общественном транспорте, то мне стоит попытаться выучить язык. Было бы здорово знать пару фраз типа «Да этот автобус ползет медленнее, чем моя бабушка» или «Простите, а в этом поезде вообще убирались со времен династии Мин?» и т. д.
Я записалась в Школу востоковедения и африканистики при Лондонском университете и перед тем, как отправиться в путь, два семестра по средам таскалась на площадь Рассела, чтобы присоединиться там к небольшой группе заблудших душ, с какого-то перепугу решивших, будто изучать китайский ‒ это увлекательно. Мы сидели и, вытаращив глаза, смотрели на нашу преподавательницу Вэй Сань, пытаясь понять, что за странные звуки вырываются из ее рта. Все остальные дни я пыхтела над тетрадками в клеточку и коряво выводила иероглифы, пытаясь точно перевести скучные предложения, в которые добрые составители учебника ухитрились втиснуть весь набор грамматических трудностей: «Мистер Ли позвонил мне вчера вечером и сказал, что сегодня не придет»; «Знаешь ли ты, что та дама, которая заходила к нему на прошлой неделе, это его старшая сестра?».
Разве такая банальщина способна разжечь огонь в сердцах учащихся и пробудить интерес к предмету? Почему бы не придумать что-нибудь позавлекательней, например: «Рябой Чжан позвонил мне вчера ночью и сказал, что передумал и не придет сегодня вырезать мою семью» или «Знаешь ли ты, что та дама, которая заходила к нему на прошлой неделе, это его старшая сестра, и он, между прочим, отец ее чудаковатого ребенка?».
Однако недели шли, и постепенно иероглифы перестали казаться мне набором палочек и черточек, а обрели смысл. Я научилась спрашивать по-китайски, сколько стоит билет из Пекина до Шанхая, и узнавать время отправления поезда. Освоила, как выражать удивление по поводу цен на сливы и восклицать, что они нынче непомерно дороги, а еще я выучила такие полезные слова, как «пиво», «вино» и «шоколад».
И вот, наконец, я, все еще не уверенная, стоит ли вообще это делать, собрала чемодан, положив туда разговорник и пачку влажных салфеток, и отправилась в загадочную и страшно притягательную Поднебесную.
Глава 2
«Может быть немножко больно…»
Я сидела на элегантном белом диване и отчаянно чихала. Первые несколько дней в Китае я провела у своих друзей Гая и Нэнси. Они жили в Пекине уже семь лет и обзавелись собственной турфирмой «Империал турс»: организовывали путешествия для богатых клиентов. Люди, способные пробиться сквозь безумные бюрократические препоны и при этом остаться психически здоровыми, на мой взгляд, уже заслуживают медали за героизм, по крайней мере, мне это точно не по зубам.
Путешествие по Китаю не обещало быть легким, так что мне показалось разумным погружаться в эту авантюру постепенно. И вот сейчас, оказавшись в квартире Гая и Нэнси, отделанной в невозмутимо-белой гамме, я поймала себя на мысли, что можно начать с того, чтобы просто смотреть на хаос внизу из окна двенадцатого этажа, куда можно подняться на нормальном лифте.
Гай и Нэнси хорошо знали страну. Они вполне могли бы подсказать мне, куда поехать и как туда добраться. Много лет мои друзья инспектировали отели по всему Китаю, дабы удостовериться, отвечает ли тамошний сервис запросам их капризных клиентов, так что оба в курсе, где именно простыни меняют чаще, чем раз в месяц. Они не только знают хорошие рестораны во всех крупных городах, но даже могут порекомендовать, какие именно блюда стоит заказывать в каждом из них. Кроме того, друзья поведали мне такие тонкости, о которых я, будучи в Китае новичком, и не подозревала: нельзя, оказывается, покупать в поездах билеты на нижние полки, если я только не хочу делить свое место с толпой китайцев, курящих в режиме нон-стоп и постоянно лопающих растворимую лапшу, поскольку на нижней полке днем сидят всем купе. Нужно заранее обговорить стоимость номера в отеле, поскольку та цифра, которая указана на стойке регистрации, сильно завышена ради забавы персонала. Ну а если я хочу выжить, то не реже, чем раз в десять минут, необходимо расправляться с целой армией микробов-убийц, которые поселились на моих руках. Ребята лично сопроводили меня в аптеку и заставили купить несколько бутылок антибактериального геля для рук на случай, если в пределах досягаемости вдруг не окажется ни мыла, ни воды. Я отметила про себя, что после переезда в Пекин у моих друзей развилась какая-то мания, связанная с мытьем рук. Дурной знак. Остается только надеяться, что вирусы здесь не меняются с той же скоростью, как все остальное вокруг.
Но хуже всего было то, что один из вирусов уже обосновался в моем организме. Я постоянно кашляла и сморкалась. Так что из белоснежных чашек, сделанных из тончайшего фарфора, пришлось пить не знаменитый жасминовый чай, а ядерно-желтое лекарство от простуды. Я умудрилась простудиться сразу же после приезда, но заболеть на первом же этапе игры не входило в мои планы.
Гай обеспокоенно посмотрел на меня. Может, он волновался за мое здоровье, а может, боялся, что я надолго обоснуюсь на его диване, не знаю. А потом он подал мне идею.
— Некоторые наши друзья в таком случае ходят на специальный массаж, — сообщил он. — Называется гуа ша. Там тебе поскребут… разотрут спину… э-э-э… куском коровьего рога.
Честно говоря, само название пугало, но «Фервекс», по-видимому, не мог прогнать орды азиатских микробов из моего чахлого тела, так что меня уже начинало одолевать отчаяние. Через пару дней мне предстояло на поезде отправиться из Пекина в Датун, и совершенно не хотелось познавать радости китайских железных дорог с высокой температурой. Кроме того, вряд ли опасно растирать спину куском коровьего рога, хотя и довольно странно… Короче, я с готовностью согласилась попробовать, после чего Гай и Нэнси отвели меня в ближайшую больницу.
Меня проводили в комнату, украшенную шелками и парчовыми драпировками на стенах. Молодая девушка, ни слова не знавшая по-английски, протянула мне высокий стакан с зеленым чаем и жестом попросила раздеться до пояса. Я сделала, как мне велели, а потом улеглась на массажный стол лицом вниз. Вошел массажист. Совсем молоденький, но мускулистый, и, как я вскоре поняла, в этих сухощавых руках таилась недюжинная сила. Он улыбнулся. Мне показалось, что парень слегка нервничает.
— М-м-м… вы впервые делать гуа ша? — спросил он по-английски с сильным акцентом и нервно рассмеялся. Такая манера вести себя свойственна людям, которые оказались в сложной, а возможно даже и в неловкой ситуации. Что-то подсказывало: зря я пришла, стоило бы одеться и смыться.
— Да! — ответила я слишком уверенным тоном.
— Ах! — Улыбка сменилась выражением, похожим на гримасу ужаса.
Он размял свои крепкие пальцы. Потом еще раз. И еще. Похоже, массажист чувствовал себя не в своей тарелке.
— М-м-м, — промычал он, поморщившись, потом прикусил губу и добавил: — Может быть немного больно.
Где-то в глубине души у меня начинали зарождаться смутные подозрения, но не успели они оформиться в полномасштабную панику, как массажист осторожно взял с подноса рядом со столом какую-то коричневую пластину и начал, как и предупреждал Гай, скрести мне спину.
Но не просто скрести. Он яростно тер ее, терзал, драл. Снова и снова. Прижимал острый край коричневой пластины, которая с успехом могла оказаться как коровьим рогом, так и просто куском пластика, к пояснице, а потом с силой проводил одним рывком по всей длине спины к шее. Боль была мучительной.
С трудом сдерживаясь, чтобы не заорать в голос, я вцепилась зубами в полотенце, которым накрыли массажный стол.
— Можете кричать, если хотите, — сказал массажист деловым тоном и продолжил экзекуцию.
У меня на спине есть пара родинок. Каждый раз, когда пластинка попадала на них, становилось не по себе. Массажист давил с такой силой, что я всерьез опасалась за судьбу родинок, как бы не оторвались, но китаец и не думал останавливаться. Он скреб и скреб, как маляр, который отскребает со стены старую краску, или судомойка, пытающаяся отмыть особо грязную сковороду, или мясник, сдирающий кожу с туши.
Я призадумалась: не начать ли плакать, или, может, издать хоть один крик, но такой, чтобы кровь стыла в жилах? И тут до меня дошла вся абсурдность ситуации. Черт, у меня всего лишь какая-то ерундовая простуда! Еще пара порций «Фервекса», и стала бы как новенькая! А вместо этого я лежу по пояс голая в пекинской пыточной камере, пусть и красиво декорированной, и позволяю какому-то тощему парню терзать мою несчастную спину с помощью подозрительного предмета. Да уж, отличный выбор, ничего не скажешь. Если так в Китае лечат простуду, то какие, интересно, орудия пыток здесь используют в случае пневмонии или плеврита? Дыбу? Или сразу «железную деву»? А может, чего уж мелочиться, прямиком на гильотину, и болезни конец, правда, вместе с пациентом.
Я не стала кричать, а вместо этого залилась истерическим смехом. На мгновение удивленный массажист прекратил пытку, а потом сначала захихикал, а потом откровенно заржал. Да уж, оригинальное чувство юмора.
Через двадцать минут он, наконец, остановился и весело сказал:
— Ну, все. Можете одеваться.
Массажист вышел. Я сползла со стола и, шатаясь от легкой головной боли, подошла к противоположной стене, где висело зеркало в золотистой раме. Я повернулась спиной к зеркалу и выгнула шею, чтобы рассмотреть, какой ущерб причинен несчастной пациентке.
Боже! Я не поверила своим глазам. Вся спина была покрыта темно-красными кровоподтеками и синяками. Все пространство от талии до шеи превратилось в сплошное красно-фиолетовое пятно. Я выглядела как жертва пожара. Или как человек, подвергшийся телесному наказанию. Или как выживший в серьезном ДТП. Ужас! За двадцать минут кожа на спине из идеально гладкой превратилась в кровавую кашу, какую увидишь только по телевизору в сериалах про больницы.
Как ни странно, спина не болела. Она выглядела устрашающим образом и слегка ныла, если дотронуться, но при этом не болела. Я оделась, а потом доковыляла до дома Нэнси и Гая, чтобы продемонстрировать им результат хваленого гуа ша.
— Господи! — присвистнул Гай и тут же вытащил камеру, чтобы сделать пару фоток.
Ночью мне не стало лучше. Симптомы простуды никуда не делись, разве что поднялось настроение. Так обычно чувствует себя человек, который чудом избежал смерти. Однако наутро я проснулась совершенно здоровой. Простуду зарубили на корню. Я перестала сморкаться, чувствовала себя обновленной, полной сил и энергии, а через пару дней исчезли и синяки. Ничего не скажешь, очень впечатляет. Обычно простуда развивается по привычной схеме. Сначала болит голова, потом начинаются кашель и насморк, а дальше уже жар, все тело ломит, после чего целую вечность ходишь с соплями до пупа. Но в этот раз простуде не дали развиться дальше первой стадии. Я сделала гуа ша и, словно по мановению волшебной палочки, простуда испарилась. Удивительно!
Как я выяснила, «ша » обозначает застой крови под кожей, так называемая «дурная кровь», а «гуа » переводится как «скрести», так что принцип массажа — разогнать застоявшуюся кровь и улучшить ее циркуляцию. Страшные красные отметины — это кровоизлияния, выход «ша ». Традиционная китайская медицина прибегает к массажу гуа ша при лечении любых заболеваний, начиная от жара и заканчивая инфекционными болезнями и расстройствами пищеварения. По-видимому, если в крови нет токсинов, то и красных пятен не появится. Очевидно, я была серьезно больна.
Совершенно оправившись от простуды, я почувствовала в себе силы проститься с уютным белым диванчиком и начать исследовать Китай за пределами квартиры Гая и Нэнси. Для начала, зная о любви местного населения к велосипедам, я решила окунуться в жизнь столицы, проехав по Пекину на двух колесах.
Мы с Гаем пошли за велосипедом. Гай сказал, что все равно собирался купить себе велик, а я смогу одолжить его на вечер.
За последние пару лет у Гая украли два горных велосипеда. В этот раз, по его словам, он собирался купить дешевую груду металла, так, по крайней мере, есть шанс сохранить велосипед подольше.
На той же самой улице, на которой жили Нэнси и Гай, мы обнаружили лавку, где некий господин Цзя коротал время в компании старых покрышек и автомобильных камер. Снаружи сиротливо стояли несколько жалкого вида велосипедов. Господин Цзя, говорливый энергичный круглолицый мужчина с блестящими черными глазками и подвижными бровями, щеголял в спортивной куртке, якобы произведенной известной фирмой, хотя, скорее всего, ее сшили на соседней улице.
Господин Цзя успел в своей жизни проехаться на разных видах транспорта. В свое время даже поработал на итальянском пассажирском лайнере, где был единственным китайцем, — эти сведения он сообщил нам на еле понятном английском, который звучал как мешанина слов, соединенных друг с дружкой как придется. Даже плавал в Нью-Йорк, Майами, Финляндию и Англию. Последовал взрыв хохота. Тонкие бровки буквально летали по всему лбу, пока он рассказывал нам о своих приключениях.
Новые блестящие велосипеды, как весело признался господин Цзя, это не то. Блестеть-то они блестят, вот только когда придется сражаться против мопедов и лететь на красный свет на улицах Пекина, то толку от них, как от пони на скачках.
Бровки на минуту горестно сдвинулись, а потом живо порхнули к линии роста волос, отчего лоб пошел глубокими складками.
— Но вот этот очень хороший! — торжественно заявил Цзя, его крошечные глазки засияли от радости.
Он прошел в самый конец очереди из велосипедов, где чуть поодаль от злорадных блестящих товарищей притулился усталый красный уродец. Он и рад бы прикинуться горным велосипедом с прямыми ручками и шипованными шинами, да вот только никак не вписывался в команду. Это был дряхлый скрипучий велик, который постоянно пытался шлепнуться на бок. Огромные буквы на раме гласили, что его когда-то (вероятно, давным-давным-давно) произвел завод «Гигант», а рядом курсивом сообщалось, что развалюха носит гордое имя «Охотник». Ха-ха, интересно, на кого может охотиться такой «охотник». Даже самые флегматичные ежики наверняка успеют убежать за тридевять земель, заслышав скрип и скрежет колес вдалеке.
Господин Цзя кивнул, усмехнулся и снова кивнул.
«Охотник», как он заверил нас уверенным тоном, просто легендарная модель. Да уж, велосипед явно знавал лучшие времена, а роспись на боку наверняка датируется годами правления династии Цин, хотя это все еще крепкая и надежная машина. Цзя снова кивнул, как будто убеждая самого себя, а не только нас, и я заметила, что его лицо слегка порозовело.
Мы с Гаем с сомнением поглядели на легендарного «Охотника», потом переглянулись.
— Думаю, это то, что надо, — мрачно сказал Гай, чьи представления о дизайне и стиле разбились о чахлый каркас «Охотника». — Похож на обычный китайский велик. По крайней мере, его не сопрут.
Он предложил мне взять велосипед на тест-драйв. Я, виляя из стороны в сторону, поехала по улице. Переключатель передач не работал, но Пекин довольно ровный город, так что это не столь важно. Тормоза, судя по всему, функционировали. Но самым лучшим во всем велосипеде был звонок. Когда я нажала кнопку на ручке, из динамика с ревом вырвался целый репертуар популярных мелодий, сыгранных на синтезаторе, при этом красные лампочки на ручке мигали в такт музыке.
Звуковое сопровождение стало решающим аргументом в пользу покупки. Гай протянул господину Цзя двести шестьдесят юаней (в тот момент курс фунта к юаню составлял один к четырнадцати), и я под громкую музыку, переливаясь огнями, как рождественская елка, отправилась в путь, присоединившись к десяти миллионам пекинских велосипедистов и нескольким сотням тысяч неумех.
Десять лет назад на машинах ездили только правительственные чиновники, но в день, когда мы с «Охотником» выехали на улицы столицы, в Китае уже насчитывалось около десяти миллионов личных автомобилей. В эту среду в одном только Пекине выдали около двух тысяч новых номерных знаков. И за рулем почти каждого из новых автомобилей сидел новичок, недавно получивший права.
Возможно по неопытности, пекинские водители практически не обращали внимания на светофоры.
«Ага, красный… Уверен, это неспроста, — видимо, думали они, подъезжая к светофору. — Так… а что я должен был делать? Ой, надо ж было остановиться! Интересно, а где тут тормоз?»
К этому моменту светофор остается далеко позади, а закаленные в боях водилы, успевшие уже отъездить по полгода, шипя сквозь зубы: «Чертовы „чайники“!» и уверенно сигналя, идут на обгон. В итоге на улицах, где снуют туда-сюда несколько миллионов велосипедистов, считающих, что технологические новшества типа светофоров их не касаются, царит полный хаос.
На некоторых перекрестках стояли регулировщики. Но, как ни странно, они почти ничего не делали. Казалось бы, в стране, где правительство контролирует буквально все сферы жизни, регулировщикам будет легко контролировать транспортный поток. Если уж здесь к смертной казни приговаривают любого, кто утаит, что болен атипичной пневмонией, то можно было бы придумать что-нибудь устрашающее и для любителей ездить на красный свет. Но, по-видимому, страх и уважение не распространялись на дорожную полицию. На красный свет кое-кто, конечно, притормаживал, но далеко не все. Перпендикулярные потоки машин, автобусов, велосипедов и мопедов медленно, но верно наползали друг на друга, а звуки автомобильных гудков и велосипедных звонков сливались в какофонию.
В конечном счете, выяснилось, что проехаться по Пекину не так страшно, как казалось. К счастью, на основных магистралях велосипедистам отводились специальные полосы, что значительно облегчало жизнь. Никто особо не гнал. Пекинцы неспешно крутили педали, направляясь на работу, с работы или просто по делам. Было приятно лениво катиться, даже скорее неспешно плыть по волнам городской жизни. Старики на трехколесных велосипедах везли свои товары на продажу. Дети возвращались из школы на своих шустрых великах, шипованными шинами напоминающих горные велосипеды. Женщины в строгих деловых костюмах и черных туфлях-лодочках сохраняли хладнокровие и невозмутимость даже в облаках смога среди дикого рева автомобильных гудков. При этом их одежда каким-то образом оставалась чистой, несмотря на пыль и грязь пекинских улиц.
Мои же брюки уже через пару минут оказались забрызганы какой-то гадостью, но, тем не менее, я испытывала удовлетворение. Ну, для начала, ни я, ни «Охотник» не пали смертью храбрых под колесами какого-нибудь «чайника». Во-вторых, мне удалось перебороть топографический кретинизм, и я вырулила на небольшую улочку, ведущую к озеру Хоухай, которое и являлось пунктом назначения. Это один из самых известных старинных районов Пекина, лабиринт узеньких переулочков и квадратных двориков, обнесенных стеной, который возвели после того, как Чингисхан галопом пронесся по городу в тринадцатом веке, буквально сровняв его с землей.
Несмотря на то, что Пекин в срочном порядке вылизывали и озеленяли, некоторые хутуны все же выстояли. Это оживленные маленькие улочки, в которые не вписываются случайно заезжающие сюда машины, но где зато полно велосипедов и ребятишек в одинаковых спортивных костюмах, бегущих вприпрыжку из школы домой. Низкие здания из серого кирпича вместе с серым асфальтом и таким же тусклым небом делали окружающую действительность монотонной, однако ее оживляли крошечные лавочки на углу, солнце, которое время от времени пробивалось все-таки через листву деревьев, и нескончаемая болтовня прохожих.
Я добралась до берега озера, где чинно прохаживались парочки, а туристы в сумерках фотографировали пейзажи. Свет от окон баров и ресторанчиков отражался в воде, поблескивавшей серебром и золотом, а над ней склонялись плакучие ивы.
Солнце было уже совсем низко. Я решила вернуться к Гаю и Нэнси. С фасадов ресторанов по обе стороны улицы свисали ряды красных фонарей. Люди сидели на корточках на тротуаре, ели и болтали. Местные лавочки бойко торговали едой и напитками. Орды велосипедов и гудящих автомобилей устремились домой, люди торопились на ужин.
Внезапно стало совсем темно, и я перестала ориентироваться. Пришлось развернуть карту. Я нашла указатели с названием улиц, но, увы, не смогла соотнести их с названиями на карте. Тогда я остановилась рядом с киоском и попыталась завести беседу с китайцем, впервые в жизни мне пришлось говорить на этом языке за пределами классной комнаты.
— Где я? — спросила я у прод<