Бейудзин молчал, сложив жилистые руки на коленях. Потом он свернул еще одну сигарету и замер, уперев взгляд в землю. Минута за минутой проходили в безмолвии. Нора слышала даже звук, производимый челюстями пасущейся неподалеку лошади. Наконец индеец заговорил, не отрывая глаз от земли.
— Для того чтобы стать колдуном, человек должен убить того, кого любит. Того, кто близок ему по крови. Брата или сестру, мать или отца. Совершив убийство, колдун обретает силу. А после того, как тело предадут земле, он тайно выкапывает его. — Бейудзин помолчал, раскуривая сигарету. — И жизненная сила, которой обладал убитый, превращается в силу зла.
— Как это? — прошептал Смитбэк.
— Когда человек рождается, в тело его входит жизненная сила. Мы называем ее ветер, или лиехей. Входя в тело, ветер закручивается в спираль. Нечто вроде кругов на воде. Следы этой спирали остаются на затылке, на пальцах рук и ног. Именно там колдуны отрезают у трупов кожу. Эту кожу они сушат, измельчают и превращают в порошок. А из черепа они вырезают круглый диск, который нужен им для совершения магических ритуалов. Если колдун убил сестру или мать, он совокупляется с ней и из собственной спермы тоже готовит порошок. По-нашему он называется «алчи бин лех тсал» — порошок трупного соития.
— Ужас какой! — простонал журналист.
— Затем колдун отправляется ночью в уединенное место. Раздевается догола. Мажет тело белой глиной, надевает украшения из серебра и бирюзы, которые были похоронены вместе с убитым. Кладет по обеим сторонам от себя шкуры волка или койота и читает заклинание Ветра Ночи, начиная с последних слов и кончая первыми. После этого одна из шкур сама поднимается с земли и срастается с его телом. Так колдун обретает злую силу.
— И что же он может творить при помощи этой силы? — спросила Нора.
Бейудзин выпустил несколько колец дыма. Где-то вдалеке скорбно прокричала сова, и эхо в каньонах многократно ее передразнило.
— Некоторые люди говорят, что колдуны способны бежать всю ночь быстро как ветер и при этом совершенно бесшумно, — продолжил старый индеец. — Другие считают, будто они могут по собственному желанию становится невидимыми. Они знают могущественные заклятия, способные действовать на расстоянии. И конечно, могут убить. Убить всякого, кого пожелают.
— А как они убивают? — поинтересовался Смитбэк. — И как действуют на расстоянии?
— Для того чтобы заклятие обрело силу, колдуну надо завладеть малой частичкой жертвы — волосом, зубом, обрезком ногтя или хотя бы пропотевшим лоскутком одежды. Они кладут это в рот трупа и произносят магические слова. Слова, которые убивают человека. Убивают его лошадь, скот, портят имущество. Еще колдуны способны вывести из строя любую машину. Также стоит им захотеть, и у человека заболеет жена, умрет ребенок или собака.
Сказав это, старый индеец вновь погрузился в молчание. Сова вновь жалобно заухала в темноте, на этот раз ближе.
— Пожалуй, с этими парнями лучше не связываться, — сокрушенно покачал головой журналист. — Слишком большие у них возможности.
Бейудзин мельком взглянул на него, сверкнув в темноте глазами, и вновь уставился в землю.
— Расскажу я вам одну историю, — произнес старый индеец тоном человека, принявшего важное решение. — Она произошла со мной много лет назад, когда я был мальчишкой. Я давным-давно никому ее не рассказывал.
Бейудзин затянулся, и красный огонек на конце самодельной сигареты на мгновение выхватил из темноты его суровое лицо.
— Дело было летом, — продолжил он. — Я помогал деду перегонять овец в Эскаланте. Путь занимал два дня, и мы брали с собой лошадь и повозку. Заночевали мы в местечке, которое называется Тенистая Скала. Сплели из веток загон для овец, лошадь пустили пастись, а сами легли спать. Где-то в полночь я внезапно проснулся. Вокруг стояла темнота хоть глаз коли — ни луны, ни звезд. И ни единого звука. Я сразу понял — что-то не так. Позвал деда. Тот не ответил. Тогда я ощупью нашел прут и стал ворошить угли потухшего костра. Наконец они разгорелись.
Бейудзин помолчал, сделав несколько глубоких затяжек.
— И тогда я увидел деда. Он лежал на спине, и глаза его были выколоты. Кто-то срезал кожу с его пальцев и зашил ему рот. А на затылке темнела кровавая рана. — Старый индеец махнул рукой, и огонек сигареты рассек темноту красной линией. — Я подбросил в костер сучьев и увидел нашу лошадь. Она валялась примерно в двадцати футах от костра, с распоротым животом и выпущенными кишками. Овцы тоже были мертвы, все до единой. Они умерли, не издав ни единого звука.
Бейудзин ткнул окурок в землю, и огонек погас.
— А когда костер догорел, я увидел кое-что еще. Глаза, горящие в темноте. Только глаза, и ничего больше. Эти глаза не мигали и не двигались. И все же я чувствовал их приближение. А потом услышал утробный рык. В лицо мне полетела пыль, и глаза защипало. Я рухнул на землю, от ужаса даже не в силах кричать. Не помню, как я добрался домой. У меня началась лихорадка, и несколько дней я не мог встать. Наконец меня положили на телегу и повезли в Сидэ, в больницу. Доктор сказал, у меня тиф. Но мои родственники знали, что недуг мой совсем иного рода и лекарствами тут не поможешь. Они ушли из больницы, оставив бабушку за мной присматривать. А через пару дней я пошел на поправку. К великому удивлению врачей.
Бейудзин снова погрузился в молчание.
— Вернувшись в больницу, родственники рассказали мне, что они делали в эти дни. Они отправились к Тенистой Скале, позвав с собой лучшего деревенского следопыта. Тот разглядел на земле волчьи следы, которые привели их в уединенное место далеко от Нанковип. Там они увидели хижину, в которой скрывался… не знаю, как назвать его… думаю, вы бы назвали его человеком. Стояла глубокая ночь, и он спал. У моих родственников не было выбора. Они убили его, не дожидаясь, пока он проснется. Всадили в него множество пуль, — добавил старый индеец, помолчав.
— А откуда они узнали, что именно он убил вашего деда и навел на вас порчу? — спросил Смитбэк.
— Рядом с этим человеком лежал мешок, наполненный всякими штуковинами, нужными для колдовских ритуалов. Там были корешки, растения, насекомые, которых используют только люди-волки. Для всех прочих людей они являются табу. А еще они нашли порошок, полученный из трупа. И… куски сухого мяса… человеческого мяса.
— Но я так и не понял, каким образом… — Смитбэк не решился продолжить, и вопрос его повис в пустоте.
— Кто это был? — спросила Нора.
Бейудзин хранил молчание, словно не расслышав. Лишь через некоторое время он повернулся к ней. Глаза индейца возбужденно сверкали во мраке.
— Вы сказали, с трупа каждой лошади было срезано пять кусков кожи — один на лбу, два по бокам и один на животе. Вы знаете, почему именно оттуда?
— Нет, — пробормотал Смитбэк.
— Я, кажется, догадываюсь, — пересохшими губами прошептала Нора. — Именно на этих местах лошадиная шерсть образует завитки.
Ночь окончательно вступила в свои права. Звезды все ярче разгорались на темном бархате неба. Где-то вдали, в каньоне, протяжно запел койот. Ему ответил другой.
— Не стоило вам рассказывать, — проронил Бейудзин. — Это мне добра не принесет. По крайней мере, теперь вы, надеюсь, поняли, что вам нужно уходить отсюда как можно скорее.
— Спасибо за помощь, мистер Бейудзин. — Нора тяжело вздохнула. — Не стану скрывать, ваша история вселила в меня тревогу. Говоря откровенно, у меня душа в пятки ушла. Но я не могу бросить исследования. Поиски этого древнего города стоили жизни моему отцу. И я обязана завершить дело, которое он начал.
Ответ ее явно поразил старого индейца.
— Ваш отец погиб в этих местах? — уточнил он.
— Вероятно. Судьба его никому не известна, а тело так и не было найдено.
Выражение лица Бейудзина заставило ее насторожиться.
— Вам что-нибудь известно об этом? — спросила она дрожащим голосом.
— Ничего.
Старый индеец резко поднялся. Возбуждение, охватившее его, казалось, возрастало с каждым мгновением.
— Просто мне жаль, что ваш отец погиб. Прошу вас, подумайте над тем, что я вам рассказал.
— Я бы не смогла выбросить ваш рассказ из головы, даже если бы очень захотела, — усмехнулась Нора.
— Вот и хорошо. Пожалуй, мне пора ложиться. Вставать рано, так что простимся прямо сейчас. Лошадей отведите к ручью, там много травы. Завтра мы уже не увидимся, так что завтрак приготовьте себе сами.
— Но разве мы… — начала было Нора.
Однако старый индеец, не дослушав, пожал им руки и торопливо раскатал спальный мешок.
— Будь здесь дверь, я бы сказал, что нас за нее выставили, — тихонько прокомментировал Смитбэк.
Они вернулись к лошадям, расседлали их, напоили и оставили пастись у ручья. На ночлег путешественники устроились в дальнем конце плато.
— Ну и тип. — Смитбэк развернул спальный мешок. — Сперва до чертиков напугал нас своими байками. Потом внезапно заявил, что ему пора баиньки. А то, что нас теперь до самого утра будут мучить кошмары, его совершенно не касается.
— А вы заметили, в какой момент он решил от нас отделаться? — задумчиво произнесла Нора. — Когда разговор зашел о моем отце.
— Кстати, он так и не сказал, к какому племени принадлежит.
— Думаю, нанковип. Он же из их деревни.
— Как я понимаю, рассказы о магии и колдовстве до сих пор в ходу среди индейцев. А вы в это верите?
— Я верю в то, что зло обладает большой силой, — откликнулась Нора. — Но что до людей-волков, которые наводят порчу при помощи трупного порошка… По-моему, все это смахивает на страшные сказки. Скорее всего, колдовство — это всего лишь жуткая игра, при помощи которой кто-то рассчитывает до смерти напугать нас. Прогнать прочь из Квивиры и завладеть сокровищами этого города. А ценностей там на несколько миллионов долларов.
— Если вы правы, таинственные злодеи ведут чрезвычайно изощренную игру. Изображая колдовство, им пришлось немало повозиться. Расхаживать в волчьих шкурах, убивать лошадей, выкладывать спирали из потрохов…
Оба смолкли, вслушиваясь в тишину прохладной ночи. Нора обхватила себя за плечи, чувствуя, как ее пробирает дрожь. Она только что объявила выдумками рассказы об оборотнях. Но как объяснить происшедшее на заброшенном ранчо? То мохнатое существо, почти догнавшее машину… Ее передернуло. И куда исчез бедняга Фарбер?
— С какой стороны дует ветер? — неожиданно поинтересовался Смитбэк.
Нора в удивлении уставилась на него.
— Хочу поставить сапоги с подветренной стороны, — пояснил он. — А то они, знаете ли, распространяют не слишком приятный запах.
В темноте она не могла разглядеть лица журналиста, однако не сомневалась — на губах его играет самая что ни на есть нахальная усмешка.
— Поставьте их у себя в ногах, носками на восток. Может, они отпугнут гремучих змей.
Нора стащила ботинки и со вздохом забралась в спальный мешок. Из-за гор показался острый краешек месяца. В нескольких ядрах от нее, что-то ворча себе под нос, устраивался поудобнее Смитбэк. Она опасалась так и протрястись всю ночь, размышляя о колдунах и оборотнях, однако усталость оказалась сильнее тревоги.
— Подгнило что-то в Датском королевстве, — донеслось до нее из темноты.
— Не иначе, ваши сапоги.
— Очень смешно. Нет, меня беспокоит наш новый знакомый. Нутром чую, он что-то скрывает. Хотя, похоже, к убийству лошадей не имеет никакого отношения.
В ночном небе послышался далекий гул. Над ними, мигая навигационными огнями, прополз самолет.
— А пассажиры сейчас сидят себе в мягких креслах, попивают мартини, грызут соленый миндаль и разгадывают кроссворды. — Смитбэк словно прочитал ее мысли. — «Нью-Йорк таймс» печатает кроссворды, рассчитанные на полных идиотов. Нора рассмеялась.
— Кстати, о «Нью-Йорк таймс». Вы давно с ними сотрудничаете?
— Около двух лет, с тех пор, как вышла моя последняя книга. Они страшно не хотели отпускать такой ценный кадр в эту поездку. Боялись, бедные, что без меня совсем пропадут.
— А почему вы решили поехать? — Нора приподнялась на локте.
— Что? — переспросил журналист, словно не поняв вопроса.
— Почему вы решили поехать с нами? — повторила она. — Ведь вы же знали, что эта экспедиция не из легких. И что здесь придется забыть о мягкой постели, ванне, холодной кока-коле, кино и телевизоре. Что заставило вас покинуть старый добрый Манхэттен?
— Ну, ради того, чтобы стать участником величайшего открытия со времен гробницы фараона Тутанхамона, можно на время и без ванны обойтись, — резонно заметил журналист. — Но дело не только в том, что я хотел словить сенсацию. В конце концов, вероятность того, что мы вернемся несолоно хлебавши, была, согласитесь, довольно высока. Скажу вам честно, газетная работа порой наводит тоску. Особенно если работаешь в «Нью-Йорк таймс» и при твоем появлении все начинают из штанов выпрыгивать. Хочется чего-то новенького. Например, отправиться на поиски затерянного города, послушать жуткие истории о злых магах. Просто поваляться под звездами в компании очаровательной… — Он внезапно осекся. — В общем, вы понимаете, что я имею в виду.
— Нет, не понимаю, — откликнулась Нора, удивляясь охватившему ее волнению.
— В компании такой очаровательной женщины, как вы, — завершил тираду Смитбэк. — Звучит несколько избито, вы не находите?
— Нахожу. Тем не менее спасибо за комплимент.
Она смутно различала в темноте очертания упакованного в спальный мешок долговязого тела. Журналист неподвижно уставился в небо.
— И что же? — спросила Нора после недолгого молчания.
— О чем вы?
— В течение последней недели вы получили полный набор удовольствий: набили на заднице мозоли, мучились от жажды, едва не сорвались со скалы. Вы продирались по узким каньонам, лезли через зыбучие пески, встретили множество гремучих змей. Вам угрожают какие-то неведомые люди-волки. К тому же вас едва не загрызла лошадь. И вы по-прежнему не жалеете о том, что ввязались в эту авантюру?
— Ничуть, — тут же откликнулся он, блеснув в темноте глазами.
Нашарив в темноте руку Смитбэка, Нора крепко сжала ее.
— Рада это слышать, — прошептала она.
К полуночи месяц забрался повыше и залил тусклым светом каменистые пустоши южной части штата Юта. На берегу озера Пауэлл дремала гавань Вовип, бесчисленные яхты и моторные лодки тихо покачивались на волнах. На севере и на западе, в лабиринте каньонов, ведущих к Хребту Дьявола, царило сонное безмолвие.
В долине Чилба два темных силуэта неслышно поднимались по скале. Путь их лежал через расщелину, надежно спрятанную создателями от посторонних глаз, а ныне почти уничтоженную многовековой эрозией. Тропа жрецов, пустовавшая долгие столетия. Еще один секретный путь в Квивиру.
Вынырнув из глубокой тени, косматые фигуры оказались на узком плато из песчаника. Далеко внизу, в долине, возбужденно ржали и переминались с ноги на ногу потревоженные лошади. Нынешней ночью незнакомцы не станут причинять им никакого вреда. Они проскользнули мимо ковбоя, охранявшего животных. Тот задремал, не выпуская из рук винтовки. Беззащитное его горло белело в темноте, и разорвать его не составило бы ни малейшего труда. Но они не стали делать и этого. Время маленького усатого человека еще не пришло.
Со звериной ловкостью ночные путники взбежали на широкое плато, нависшее над долиной. Они старались держаться в тени, избегая открытых участков, залитых бледным лунным светом. Тяжелые звериные шкуры, покрывавшие их тела, свисали до земли и задевали за камни. Два силуэта двигались бесшумно, подобно призракам.
Внезапно они, словно по команде, остановились. Перед ними темнел провал, подобный огромному колодцу. Тайная долина на пороге Квивиры. Далеко внизу играл лунным серебром ручей, вьющийся по дну узкого каньона, а в долине, испуская прощальное мерцание, угасал костер. Слабый запах дыма растекался над спящим лагерем.
Две пары глаз следили попеременно то за костром, то за человеческими фигурами, лежащими поблизости в спальных мешках.
В лунном свете без труда угадывались очертания нескольких палаток, стоявших поодаль. Не зная, сколько людей спит в палатках, пришельцы пока не могли сосчитать всех участников экспедиции. Неподвижно замерев, они долго смотрели вниз, затем устремились дальше, скользя по самому краю обрыва.
Снизу доносились самые разнообразные звуки. Протяжный крик совы, журчание воды в ручье, шелест листьев, перебираемых ночным ветром. Путники, подобно ловким, быстрым животным, двигались совершенно бесшумно, время от времени останавливаясь и бросая взгляды на людей, спящих в долине. По веревочной лестнице они взобрались, не нарушая тишины, если, конечно, не считать одного-единственного приглушенного звяканья, изданного серебряным поясом под косматой шкурой.
Пришельцы замерли, внимательно рассматривая приборы, установленные на каменном выступе.
Затем один из них, скользнув к самому краю обрыва, застыл над сплетенной людьми дорожкой, исчезавшей в темноте. Лагерь располагался прямо под скалой, где укрылись незнакомцы, и костер, отделенный от них восемью сотнями футов, казался отсюда до странности близким. Ночной путник долго смотрел на угасающий огонь, мерцавший в ночи подобно злобному красному глазу. Где-то в глубине его существа зародился звук, похожий на утробный стон, постепенно перешедший в заунывное бормотание. Он повернулся к приборам.
Через десять минут все закончилось. Быстрые и бесшумные, как тени, незнакомцы устремились дальше. Тайная древняя тропа, змеей извивавшаяся в расщелинах, привела их к узкому каньону. Вряд ли кто-нибудь из непосвященных сумел бы разглядеть спуск, укрытый среди камней и уходивший вниз почти отвесно. Снизу доносился шум водопада. Ручей, журча меж скал, спешил в реку Колорадо.
Наконец путники оказались на песчаном дне. Сквозь марево, рожденное падающей водой, они протиснулись между высоких стен к выходу и заскользили по долине, по-прежнему стараясь держаться в тени. Две косматые тени остановились рядом с первым членом экспедиции. Человек крепко спал, повернув к небу лицо, в лунном свете принявшее мертвенно-серый оттенок.
Запустив руку под меховое одеяние, один из незнакомцев извлек крошечный мешочек. Сшитый из человеческой кожи, под луной он словно испускал потустороннее, призрачное сияние. Развязав кожаную тесьму, незнакомец с великой осторожностью вынул два предмета — костяной диск и древнюю трубку из ивы, с проточенной по всей ее длине спиральной канавкой. Несколько раз он перевернул диск, тускло блеснувший в темноте. Затем, приложив трубку к губам, ночной путник нагнулся над спящим. Порыв ветра нагнал облака, пеленой закрывшие ночное светило. Два призрачных силуэта скользнули к стене и растворились в ее густой тени.
Питер Холройд внезапно проснулся от собственного кашля. Проведя рукой по лицу, он ощутил под ладонью сухую пыль. Наверное, ветром нанесло. А может, грязь, глубоко забившись в поры днем, выходит теперь, во время сна, вяло подумал Питер. Он сел и отряхнулся.
Но нет, его разбудила не только пыль. Сквозь сон Холройд слышал какой-то странный звук. Казалось, сама земля испустила слабый стон. Наверное, все-таки приснилось. Тем не менее странно, никогда раньше он не слышал ничего подобного. Его сердце до сих пор бухало в груди кузнечным молотом.
Он вылез из спального мешка и огляделся по сторонам. Месяц исчертил лагерь серебристыми линиями. Питер переводил взгляд с палатки на палатку. Все спокойно, несколько человек, спавших на земле в мешках, не шевелились.
Глаза его задержались на небольшом возвышении примерно в двадцати ярдах от костра. Обычно там устраивалась ночевать Нора. А теперь она уехала вместе со Смитбэком. Холройд сокрушенно вздохнул, думая о том, как здорово было бы оказаться на месте долговязого журналиста. О, он бы вдоволь наговорился с ней. Рассказал бы, как много для него значит эта экспедиция. И как много для него значит она сама, Нора. Впрочем, скорее всего, он бы так и не решился завести подобный разговор.
Питер сокрушенно вздохнул и залез обратно в спальник. Минувшим днем он страшно устал. Кажется, так он не уставал еще ни разу в жизни. Пожалуй, окажись сейчас рядом Нора, у него бы просто не хватило сил на разговоры, не говоря уже о чем-то другом. Вчера Слоан попросила расчистить песчаный нанос, образовавшийся у задней стены города, неподалеку от склепа, обнаруженного доктором Арагоном. Он так и не понял, зачем надо было копать именно в том месте, ведь объектов для исследования и без того более чем достаточно. В ответ на его вопрос дочь профессора пояснила, что на задних стенах поселений анасази часто находят интересные пиктограммы. Оставалось только удивляться, как быстро Слоан в отсутствие Норы приучилась отдавать приказы. Арагон, впрочем, не обращает на них внимания. Весь день профессор трудился на городских задворках и, судя по его мрачному и сосредоточенному лицу, сделал очередное тревожное открытие. Что до Блейка, то Слоан, судя по всему, действует на него особенным образом. Этот Стратиграф растратил весь критический запал и поспешно соглашается со всеми ее распоряжениями. Короче, с рассвета до сумерек Холройд не расставался с лопатой и граблями. А в результате проклятая пыль так набилась ему в волосы, рот и нос, что теперь, наверное, ему не отмыться дочиста, даже вернувшись в лоно цивилизации. Холройд поднял глаза к ночному небу. Во рту он ощутил какой-то странный привкус, и челюсти слегка ломило. Покалывание в висках угрожало перерасти в приступ головной боли. Отправляясь в экспедицию, Питер весьма смутно представлял, чем именно ему придется заниматься. В мечтах ему виделись некие пышные гробницы, которые он, возможно, откроет, и загадочные письмена, которые он сумеет расшифровать. С утомительной работой землекопа, взваленной на него в печальной действительности, все романтические фантазии не имели ничего общего. Но так или иначе, Питеру собственными глазами довелось увидеть фантастические руины загадочной древней культуры. Жаль только, для их исследования приходится ежедневно перелопачивать такую пропасть песка. Откровенно говоря, ему порядком надоело орудовать лопатой. И работать под началом Слоан также совершенно не понравилось. Молодая женщина раздражала его своей самоуверенностью. Она слишком хорошо знала, какое яркое впечатление производит на окружающих, и при помощи неотразимого обаяния добивалась желаемого. С тех пор как в пуэбло Пита между ней и Норой произошла первая стычка, Холройд в присутствии Слоан неизменно старался держаться настороже.
Он закрыл глаза. Боль все ощутимее сдавливала виски. Брюзжать, даже мысленно, Питер не имел привычки и обычно становился раздражительным, только когда ему нездоровилось. Холройд извернулся, отыскивая положение поудобнее. Слоан совершенно права, она вправе выглядеть привлекательной, а если ему не слишком нравятся женщины подобного типа, это, в конце концов, его проблемы. Конечно, копаться в земле и ворочать камни — занятие, далекое от романтики, но все это ерунда. Так или иначе, он попал в Квивиру, восхитительный древний город. Разве не редкостная удача для простого парня?
Питер широко распахнул глаза. Загадочный звук, разбудивший его, повторился.
Он приподнялся на локте и прислушался. Все стихло. Нет, вот он, опять раздался. Слабый рокот, напоминающий стон. Пожалуй, сквозь сон Холройд слышал нечто другое. Теперь звук стал намного мягче. Мягче и ближе.
Выкатившись из мешка, Питер зашарил вокруг себя в поисках хоть какого-нибудь оружия. Ни складного ножа, ни даже простой палки. В темноте пальцы наткнулись на фонарь. Он повертел его в руках, уже собрался зажечь, однако передумал. Питер поднялся на ноги, и его слегка качнуло. Вновь обретя равновесие, Холройд двинулся в направлении источника звука. Тополиную рощу вновь накрыло сонное безмолвие, однако Питер не сомневался — шум долетал из-за деревьев, росших неподалеку от ручья.
Осторожно обходя тюки и коробки, Холройд миновал лагерь и, пошатываясь, зашагал к воде. Луна, скрывшись за тучами, утопила долину в густом сумраке. Ориентироваться в темноте стало нелегко, к тому же он чувствовал себя далеко не лучшим образом. У него поднялся жар, головная боль усилилась, а стоило ему остановиться, как глаза тут же застилала мутная пелена. Даже заметив в стороне мантию друидов, чрезвычайно ядовитое растение, Холройд скользнул по нему глазами без особого интереса. Верно говорят, дурная голова ногам покоя не дает, с укором сказал он себе. И куда только его несет нелегкая.
Питер уже собирался повернуть назад, когда звук вновь коснулся его слуха. Стон и вслед за ним легкий шлепок.
Луна выбралась из-за туч. Холройд продолжил путь, настороженно оглядываясь по сторонам. Звуки теперь раздавались все более отчетливо и ритмично. Питер крепче сжал фонарь и, подойдя к деревьям, вгляделся сквозь завесу пронизанной лунным светом листвы.
Сперва он увидел кучу одежды, в беспорядке раскиданную по земле. Холройд вздрогнул. На кого-то из членов экспедиции напали и уволокли из лагеря! Взгляд его переместился дальше.
На мягком песке под деревьями лежал Блейк. Рубашка расстегнута, голые ноги согнуты в коленях, глаза плотно зажмурены. Именно он и испускал стоны, привлекшие внимание Питера. На его бедрах восседала Слоан. Ее обнаженная, блестящая от пота спина серебрилась в лунном свете, а тонкие пальцы плавно скользили по мужской груди. Холройд по инерции сделал несколько шагов вперед, не сводя глаз с увиденного зрелища. Щеки его вспыхнули не то от смущения, не то от досады на собственную недогадливость. Блейк вновь застонал от усилия и наслаждения одновременно и, напрягая мускулы, вошел внутрь Слоан. Женщина припала к нему, темные волосы закрыли лицо мужчины, острые груди содрогались при каждом новом толчке. Холройд медленно скользнул глазами по изящному обнаженному телу. Слоан неотрывно смотрела на Блейка, и взгляд ее был исполнен скорее напряженного внимания, нежели наслаждения. Что-то хищное сквозило в этом взгляде. В какой-то момент она напомнила Питеру кошку, играющую с мышью. Однако в следующий миг сходство исчезло, низкие, протяжные женские стоны слились с мужскими, и Слоан с упоением отдалась неистовой скачке.
Тряхнув поводьями, Нора остановила Разумницу. Стоя рядом с лошадью на вершине Хребта Дьявола, она устремила взор в долину, именуемую местными индейцами Чилба. Взмыленное животное, измученное тяжелым восхождением, дрожало с ног до головы, да и сама начальница экспедиции чувствовала себя немногим лучше. Но так или иначе, подъем завершился благополучно. С лошадей вновь сняли подковы, обеспечив им большую устойчивость.
Поднялся ветер; далеко на севере, над горными вершинами, темнели косматые грозовые тучи, но долину по-прежнему заливал солнечный свет.
Смитбэк, бледный от усталости, остановился рядом. Несколько секунд он тяжело дышал, не в силах произнести ни слова.
— Так вот она, долина Чилба, прибежище зла, — наконец изрек он с пафосом.
По своей привычке журналист пытался говорить дурашливым тоном, но его настроение выдавало легкое напряжение в голосе.
Нора не ответила. Дождавшись, пока уймется дрожь в руках, она опустилась на колени и занялась лошадиными копытами. Закончив возиться с подковами, начальница экспедиции поднялась, отряхнула колени и достала из сумки бинокль. Она оглядела долину, выискивая Свайра и его питомцев. После долгого пути среди раскаленных голых камней свежая трава и зелень деревьев радовали глаз. Ковбоя Нора нашла у самого ручья. Сидя на камне, он наблюдал за пасущимися лошадьми. Словно почувствовав ее взгляд, Свайр вскинул голову.
— Все зло, которое есть в этом мире, несут люди, — заметила она, опуская бинокль. — Долина тут ни при чем.
— Может, вы и правы, — пожал плечами Смитбэк. — Но, честно скажу, я с самого начала ощутил — в этом райском уголке что-то не так. Стоило мне здесь оказаться, по спине у меня побежали мурашки.
Нора пристально посмотрела на спутника.
— А я думала, так произошло только со мной.
Забравшись в седла, они молча двинулись вниз по тропе.
Оказавшись в долине, оба направились прямо к ручью и, не слезая с лошадей, позволили им по колено войти в воду и напиться. Свайр скакал к ним по берегу на расседланном Местизо.
— Слава богу, лошади целы, — с нескрываемым облегчением выдохнул он, подъехав к Норе и Смитбэку. — А где мерзавцы, за которыми вы гнались? Вам удалось их поймать?
— Нет, — покачала головой начальница экспедиции. — Но мы нашли человека, которого вы видели на вершине хребта. Это старый индеец, и он не имеет к убийству никакого отношения.
— Старый индеец? — недоверчиво переспросил Свайр. — И какого черта ему понадобилось на вершине хребта?
— Он узнал, что в долину пришли люди, и решил посмотреть на них. По его словам, никто из жителей его деревни здесь не бывает.
Свайр помолчал, сосредоточенно пережевывая табак.
— Значит, вы пошли не по тем следам, — буркнул он наконец.
— Мы нашли лишь одну цепочку следов. Их оставил тот самый индеец.
Вместо ответа ковбой смачно сплюнул желтую табачную слюну.
— Роско, — Нора старалась говорить как можно убедительнее, — если бы вы поговорили с этим человеком, вы сразу поняли бы, что он не мог причинить вред лошадям.
Свайр уставился на нее, продолжая размеренно двигать челюстями. Повисла долгая томительная пауза.
— Дело дрянь, — в очередной раз сплюнув, заявил он. — Я вовсе не уверен, что вы правы. Но если это так, значит, подонки по-прежнему ошиваются где-то поблизости.
Не сказав более ни слова, ковбой едва заметным движением колена заставил лошадь повернуться и трусцой двинулся вдоль ручья.