Меня трясло. Я вернулась домой после встречи с беременной одноклассницей:
– Она хочет работать до родов и выйти на работу через два месяца после! Она вообще не хочет кормить, потому что не видит в этом смысла: на два‑то месяца! И еще она считает, что ребенок до двух с половиной лет не понимает, кто его мама! – закричала я с порога. Муж предложил лечь спать.
На следующий день я повторила свою филиппику на площадке:
– Девочки, объясните, что это? У меня подруга в Израиле должна выходить из декрета не позже детских трех месяцев, так она места себе не находит! Но ей по–другому нельзя, там безработица и, вообще, на одну зарплату семье прожить почти невозможно… А у нас‑то оплачиваемый отпуск до полутора лет! При желании можно вообще до трех сидеть – и никто не имеет права тебя уволить! Так нет же, эти бизнеследи, как ненормальные, рвутся на работу чуть ли не из роддома! Мир сошел с ума!
– Да ладно, не кипятись ты так. Это ж не от тебя уходят, а от чужого ребенка. Тебе‑то что?
– Ну, Юльк, успокоила!
– Между прочим, у этих «ненормальных», как ты говоришь, есть такая ценность как карьера. Кому она будет нужна, эта мама, через три года, когда у нее все деловые навыки окажутся там же, где использованные памперсы? Ей все с нуля придется начинать. И не говори мне, что она будет бесконечно благодарна ребенку за эту возможность.
Я так и думала, что Юлька будет защищать работающих матерей.
– Слушай, ну, может, ей деньги нужны? – вступилась Малина.
– Ага. Нужны. Очень. На «Дольче&Габбану» и трехкомнатную квартиру в центре, – огрызнулась я. Все‑таки привитая в пионерском детстве завистливая злость на тех, кто много зарабатывает, как выяснилось, за пятнадцать лет не выветрилась.
– А ты не думала, что некоторые любят свою работу? Им, вообще‑то, она интересна. – Наташка явно имела в виду совершенно определенных «некоторых». А я и забыла в пылу праведного гнева, что она давно уже ходит читать свои лекции. Стало жутко неловко. Тоже мне, гегемон нашелся…
– Наташк, ну, скажи мне, ведь маленькому ребенку нужна мама, правда же? – Совсем сдаваться все‑таки не хотелось.
– Нужна, нужна. Только вменяемая, понимаешь? А не озверевшая от сидения в четырех стенах. Конечно, у младенца должно сформироваться базовое доверие к миру, и в основном данный процесс проходит за первые шесть месяцев. Хотя Эриксон пишет, что это задача всего первого года жизни. Мама или человек, ее заменяющий, который отзывается на все потребности новорожденного, – залог решения этой задачи. Наверное, не очень хорошо, чтобы с малышом сидели то няня, то мама, все‑таки первые полгода у ребенка должен быть один основной значимый взрослый. Папа тоже важен, но мама – незаменима. Тем не менее, постарайся представить: жила–была успешная женщина, которая привыкла к определенному образу жизни и очень интенсивному ритму. И вдруг она оказывается в таком тягучем домашнем киселе материнства. У нее нет шести дел одновременно, нет подчиненных, которым можно делегировать еще десять, в течение дня почти ничего не происходит. Спи–корми–отдыхай, ходи себе с колясочкой, круги наматывай. Она и двух месяцев не вытерпит, взвоет.
– Наташк, я понимаю и тоже устала от дома. Но это же не повод уходить от ребенка на целый день, с раннего утра до ночи! – я продолжала защищать еще не родившегося младенца от ожидавшей его тяжелой жизни. Почти одновременно со мной заговорила Юлька:
– Между прочим, не всем бывает интересно с детьми. Но кто же признается: «Я мать–кукушка, не хочу с ребенком общаться, пусть другие его растят». Поэтому и начинается поиск отговорок: у меня такое дело, которое не может ждать, мне необходима непрерывность стажа, меня некем заменить на работе, без моих денег мы не протянем… Хотя проезд, еда, одежда и няня зачастую съедают почти всю зарплату…
– Ох, девочки, а я бы с таким удовольствием вышла на работу! Вот Антонину в сад определю и точно пойду работать. Я рада, что у меня двое детей подряд появились, теперь уже не буду отвлекаться на декреты, – поделилась Малина.
– А я без отрыва от производства Лерыча родила. «Производство» – то собственное. Тяжеловато, конечно, тут уж ни отгул не возьмешь, ни больничный, зато можно многое дома успеть, график свободный опять же…
– Ох, от этого материнства тоже ни отгул не возьмешь, ни больничный… Мама – понятие круглосуточное, без выходных и перерывов на обед, – Малина во всем слышала свое и говорила о наболевшем.
– Мне было бы тяжело с такой нестабильностью, – отвечала Наташка Юльке, игнорируя предыдущую реплику. – Фрилансером быть не смогла бы. Так что еще беременная обсудила на работе, когда выйду, и договорилась на постепенное увеличение рабочего дня. У меня фултайм к юрашиным двум – двум с половиной получится. А сейчас не больше четырех часов, в соответствии с трудовым законодательством. Правда, работа еще такая, что я могу себе это позволить...
– Да ну, работа такая! Кто хочет сидеть с ребенком, находит и дело соответствующее. – Юлька агитировала не ждать милостей от природы и взять их самой. – У меня приятельница одна стала консультантом по грудному вскармливанию и на курсах для беременных фитнес ведет три раза в неделю. От дочки передыхает, на булавки получает, а большего ей и не надо. А другая свой бизнес открыла: занялась пошивом то ли «кормительных» шмоток, то ли слингов каких‑то навороченных, мечтает запустить линию одежды для мам и детей, чтоб в одном ансамбле можно было с ребенком выступать. Вроде, раскручивается бизнес. Третья сайт кулинарный сделала, обновляет ежедневно, вся в рецептах закопалась. Так что не надо отговариваться условиями – каждый может изменить их под себя. Вон у нас сейчас Маруся в журналистки из логопедов переквалифицируется – будет тебе еще пример.
К тому времени я взяла еще несколько интервью для родительских изданий.
Хм, а действительно, интересно выходит. Некоторых мамаш родительство настолько «вштыривает», что становится новой профессией, – я только сейчас об этом подумала и поделилась мыслью с девчонками.
– Ага, некоторые потом вообще ни о чем говорить не могут, только об этом. Прямо как мы с вами, – подтвердила Юлька. – Кстати, я бы некоторых баб пинком на работу выгоняла, а то у них матернит начинается.
– Чего? – Малина быстрее всех среагировала на незнакомый термин.
– Ну, знаешь, бывает пульпит, ларингит, аппендицит. А у некоторых женщин матернит – воспаленное материнство.
– Где‑то я про это читала, – заметила Наташка.
– Ты читала, а я наблюдаю сплошь и рядом. «Все для ребенка, мне для себя ничего не надо. Какой кошмар, современные женщины забыли о своем основном предназначении!» – и ничего хорошего в итоге. Муж заброшен, дите чахнет от чрезмерной заботы, а мамаша все квохчет: «Ах, как жаль, что декрет не до школы!» Да была б ее воля, он до деточкиной свадьбы продолжался бы. И плавно переходил в отпуск по уходу за внуками.
– Между прочим, я была бы очень рада, если бы моей маме дали такой отпуск! – как обычно, оппонировала Наташка. – А то она спешит домой к урокам готовиться, когда я возвращаюсь с работы. И у меня вместо отдыха начинается вторая смена. Надо и убраться, и ужин приготовить, а Юраша активно компенсирует мое дневное отсутствие, требует безраздельного внимания.
– А ты, можно сказать, не рада? – на Юлькином месте я бы оставила Наташку в покое.
– Нет, конечно, я сама с удовольствием с ним играю, занимаюсь. Более того, полдня вполне хватает, чтобы соскучиться по нему. Но знаешь, иногда и отдохнуть хочется…
Слушая девчонок, я понимала, что, видимо, не дошла еще до кондиции, когда работа воспринимается как отдых и смена однообразной материнской деятельности. Потенциальные сложности с нянями, Нюськины переживания от моих уходов и повисание на мне по возвращении, разрывание между интересами дома, дочки и работы, не говоря уже про свои личные – все это пугало меня пока что гораздо больше, чем привлекали гипотетические плюсы выхода на работу. Хотя после нашего разговора я стала гораздо терпимее к той однокласснице. В конце концов, ведь выжили как‑то наши родители, хотя у бабушек был декрет всего 70 дней. Люди, вообще, довольно живучие существа…