Рассмотрев, какого труда стоит учреждать власть над завоеванным
государством, можно лишь подивиться, почему вся держава Александра Великого
-- после того, как он в несколько лет покорил Азию и вскоре умер,-- против
ожидания не только не распалась, но мирно перешла к его преемникам, которые
в управлении ею не знали других забот, кроме тех, что навлекли на себя
собственным честолюбием. В объяснении этого надо сказать, что все
единовластно управляемые государства, сколько их было на памяти людей,
разделяются на те, где государь правит в окружении слуг, которые милостью и
соизволением его поставлены на высшие должности и помогают ему управлять
государством, и те, где государь правит в окружении баронов, властвующих не
милостью государя, но в силу древности рода. Бароны эти имеют наследные
государства и подданных, каковые признают над собой их власть и питают к ним
естественную привязанность. Там, где государь правит посредством слуг, он
обладает большей властью, так как по всей стране подданные знают лишь одного
властелина; если же повинуются его слугам, то лишь как чиновникам и
должностным лицам, не питая к ним никакой особой привязанности.
Примеры разного образа правления являют в наше время турецкий султан и
французский король. Турецкая монархия повинуется одному властелину; все
прочие в государстве -- его слуги; страна поделена на округи -- санджаки,
куда султан назначает наместников, которых меняет и переставляет, как ему
вздумается. Король Франции напротив, окружен многочисленной родовой знатью,
привязанной и любимой своими подданными и, сверх того, наделенной
привилегиями, на которые король не может безнаказанно посягнуть.
|
Если мы сравним эти государства, то увидим, что монархию султана трудно
завоевать, но по завоевании легко удержать; и напротив, такое государство
как Франция, в известном смысле проще завоевать, но зато удержать куда
сложнее. Державой султана нелегко овладеть потому, что завоеватель не может
рассчитывать на то, что его призовет какой-либо местный властитель, или на
то, что мятеж среди приближенных султана облегчит ему захват власти. Как
сказано выше, приближенные султана -- его рабы, и так как они всем обязаны
его милостям, то подкупить их труднее, но и от подкупленных от них было бы
мало толку, ибо по указанной причине они не могут увлечь за собой народ.
Следовательно, тот, кто нападет на султана, должен быть готов к тому, что
встретит единодушный отпор, и рассчитывать более на свои силы, чем на чужие
раздоры. Но если победа над султаном одержана, и войско его наголову разбито
в открытом бою, завоевателю некого более опасаться, кроме разве кровной
родни султана. Если же и эта истреблена, то можно никого не бояться, так как
никто другой не может увлечь за собой подданных; и как до победы не
следовало надеяться на поддержку народа, так после победы не следует его
опасаться.
Иначе обстоит дело в государствах, подобных Франции: туда нетрудно
проникнуть, вступив в сговор с кем-нибудь из баронов, среди которых всегда
найдутся недовольные и охотники до перемен. По указанным причинам они могут
открыть завоевателю доступ в страну и облегчить победу. Но удержать такую
страну трудно, ибо опасность угрожает как со стороны тех, кто тебе помог,
|
так и со стороны тех, кого ты покорил силой. И тут уж недостаточно
искоренить род государя, ибо всегда останутся бароны, готовые возглавить
новую смуту; а так как ни удовлетворить их притязания, ни истребить их самих
ты не сможешь, то они при первой же возможности лишат тебя власти.
Если мы теперь обратимся к государству Дария, то увидим, что оно сродни
державе султана, почему Александр и должен был сокрушить его одним ударом,
наголову разбив войско Дария в открытом бою. Но после такой победы и гибели
Дария он, по указанной причине, мог не опасаться за прочность своей власти.
И преемники его могли бы править, не зная забот, если бы жили во взаимном
согласии: никогда в их государстве не возникало других смут, кроме тех, что
сеяли они сами.
Тогда как в государствах, устроенных наподобие Франции, государь не
может править столь беззаботно. В Испании, Франции, Греции, где было много
мелких властителей, то и дело вспыхивали восстания против римлян. И пока
живо помнилось прежнее устройство, власть Рима оставалась непрочной; но по
мере того, как оно забывалось, римляне, благодаря своей мощи и
продолжительности господства, все прочнее утверждали свою власть в этих
странах. Так что позднее, когда римляне воевали между собой, каждый из
соперников вовлекал в борьбу те провинции, где был более прочно укоренен. И
местные жители, чьи исконные властители были истреблены, не признавали над
собой других правителей, кроме римлян. Если мы примем все это во внимание,
то сообразим, почему Александр с легкостью удержал азиатскую державу, тогда
как Пирру и многим другим стоило огромного труда удержать завоеванные ими
страны. Причина тут не в большей или меньшей доблести победителя, а в
различном устройстве завоеванных государств.