"Блюз — это двойная пентатоника: это мажор и минор "в одном флаконе"
(Объяснение выпускника консерватории).
"Играть блюз труднее, чем многие думают. Это очень глубокая музыка, и чем больше я узнаю о ней, тем больше понимаю, насколько она глубока и сколько мне еще учиться. Такое за ночь не приходит. У великих блюзменов вы услышите всю их жизнь в их музыке — не просто ноты на гитаре или губной гармонике. Вы слышите их жизненный опыт. И если вы не прошли через какие-то трудные обстоятельства, — я не думаю, что вы можете просто взять гитару и заиграть блюз. Я думаю, для этого требуется очень многое, и жизненный опыт — обязательно".
(Из журнального интервью Гэри Мура)
Симпатичной приметой Харькова были места, где традиционно собиралась люди из рок-общины. Самым популярным считалась кофейня «Сквозняк» на Сумской. Она славилась отменным "кофе по-восточному" и расположенным рядом фонтаном, где любили плескаться в жару.
Как и в питерском «Сайгоне», на «Сквозняке» всегда можно было встретить знакомые лица. Сюда приносили новые записи, инструменты и сплетни. Здесь, в центре города, назначались все "стрелки".
Именно на «Сквозняке» Чижа познакомили с Александром Долговым. Этот молодой бородач имел репутацию "лучшего блюзмена в дельте Лопани и Харькова" (у слияния этих рек когда-то возник город). Его группа «Дождь», созданная в 1985 году, лихо обыгрывала ритм-энд-блюзовые стандарты вроде "Johnny B.Good" Чака Берри, а сам Долгов как блюзовый гитарист приобрел такую высокую квалификацию, что это даже изумляло — в СССР корневой блюз никогда не был особенно популярен. Вдобавок "вечнозеленые гимны Дельты" стали для Долгова целой жизненной философией: "Блюз — музыка добрая, она вне политики, она для всех. Блюз живет в каждом человеке, как Бог".
Чем тогда был блюз для Чижа?.. Всего-навсего стилем музыки, близким к джазу, который он любил за его бесконечные импровизации. Конечно, краем уха он слышал Мадди Уотерса и был впечатлен манерой его игры ("корявое очарование неправильного, — заметил критик, — сквозит там в каждой ноте"), но не более того…
После ритуальной чашки кофе Долгов пригласил на свою «точку». Здесь Чиж впервые (!) увидел технику игры слайдом.[79]Причем, это был настоящий bottleneck, горлышко от бутылки из-под виски, которое Долгов собственноручно «отпилил» суровой ниткой.
Мастерство Долгова-блюзмена раззадорило Чижа. Он снова увлекся гитарой. К этому дополнительно подталкивала болезнь Чернецкого. Когда тот лечился, Чиж исполнял свои песни. Но петь в микрофон, одновременно аккомпанируя на клавишных, было достаточно сложно. К тому же его замучил громоздкий синтезатор, который приходилось всюду таскать за собой. В конце концов Чиж взял в руки гитару и начал усердно "щипать струны", поскольку раньше он крайне редко играл сольные партии.
Этим занятиям помогала окрепшая "материальная база". Во-первых, у Чижа появилась первая в его жизни собственная гитара — болгарская акустическая «Кремона», подаренная Климом (до этого, чтобы не растерять навыки, Чиж егозил пальцами, как по грифу, по запястью правой руки). Во-вторых, у него теперь был собственный магнитофон.
— Какое-то время я «сидел» на Нопфлере, — говорит Чиж. — Тогда это была новая манера — неожиданно, здорово, вкусно. И его пальцевая техника[80]была замечательна. Но Нопфлер во мне не задержался, хотя и наложил свой отпечаток. И так случилось, что меня привлек блюз. К блюзу, видимо, я пришел через Клэптона. Мне всегда хотелось что-то «снять» у него, но я не был готов к этому в плане техники. А тут вдруг и пальцы начали бегать, и я стал более свободным и раскованным…
Копировать Клэптона было непросто. Если в «металле», который играл раньше Чиж, главной доблестью гитариста считалась «скорострельность», то в блюзе — чувство ритма, эмоциональная и точная игра (недаром журнал "Melody Maker" утверждал, что "каждая нота Клэптона стоит тысячи у Black Sabbath").
Коллеги-гитаристы дали Клэптону прозвище «Slowhand» ("Медленная Рука"). Помимо узко профессионального смысла (особо ценимого блюзменами умения продлевать кончиками пальцев звучание струн), это был намек на понятное только хорошим музыкантам: чтобы медленно играть, надо быстро думать.
— Помню, кто-то принес мне «Unplugged» Клэптона, — рассказывает Чиж. — Мне безумно понравилось. Я взял гитару, настроил в унисон c Клэптоном, снова поставил бобину и сыграл все партии практически "в копейку". Весь альбом с первого раза запомнить невозможно. Значит, я начал мыслить с Клэптоном в одном направлении. Причем, я сам удивлялся, но получалось именно так — играю и думаю: "Вот сейчас я сюда залезу". Слышу — Клэптон делает тоже самое. Я выключил магнитофон, отложил гитару: это было потрясение. Потом я гордо всем рассказывал: "Чуваки, такая вот фигня!..". А с другой стороны, это страшно. Это называется раздвоение личности, шизофрения. Недалеко до того, чтоб ходить и бить себя в грудь: я — Клэптон!.. Я понял, что с этим надо завязывать. И я резко переключился на другую музыку, стал слушать Джи-Джи Кейла.[81]
Здесь была своя логика: песни этого человека охотно исполнял Клэптон, а Марк Нопфлер и вовсе называл его своим учителем, надевая на голову в знак подражания перекрученную бандану. В ту пору, когда Чиж увлекся Кейлом, американскому блюзмену стукнуло 54 года, и он уже записал десять альбомов своей музыки. Бобины с этими альбомами пристраивались на полке у Чижа одна к другой.
Что привлекло Чижа в Кейле-гитаристе?..
— В такой манере у нас никто не играл. Кейл не виртуоз, он гитарный примитивист. Он настолько просто играет на гитаре, что аж завидно становится. Издать два звука за четыре куплета и так много этим сказать!..
(Кейл действительно играл две ноты из десяти возможных. Но играл их так правильно и в таком «правильном» месте, что ваша подкорка добавляла к ним восемь несыгранных).
— Есть известный афоризм: "Если хочешь, чтобы тебя запомнили, говори мало". Так же и здесь. Я до сих пор пытаюсь взять у Кейла эту мужскую немногословность, но у меня, к сожалению, мало что получается.
Чиж разрывался между двух полюсов. С одной стороны, ему хотелось играть также лаконично и «вкусно», как Кейл. С другой, он постоянно испытывал желание «выпендриться», погреметь в отвяз гитаркой как Тони Айомми из Black Sabbath: "Дурацкая фишка, оставшаяся с молодости: удивить так, чтобы все ахнули!.. Когда слушаешь, отдаешь себе отчет, что Кейл круче, гораздо круче, чем Айомми. А когда начинаешь играть: всё, себя уже не остановить!.. Провинциальная манера, от которой никуда уже не деться".
Эти крайности примирил блюз — здесь нашлось место и драйву, и гитарному минимализму. Никаких эффектов «wah-wah» (у нас это называется "квакушка"), никаких ревущих фузз-педалей — только звук подстегнутых струн, которые то стонут, то по-стариковски ворчат в ответ.
В то время Чиж много слушал Бадди Гая и Джона Ли Хукера, этих гуру "черного блюза". "Достаточно было даже не «снимать» ходы-вставки, — говорит он, — а хотя бы просто слушать, чтобы это отложилось в голове". Видеошкол тогда не было, поэтому они с Долговым часто джемовали в две гитары, подсматривая друг у друга блюзовые фишки.
— Мне больше по душе «черная» манера, там больше «грязи», — говорит Чиж. — В отличие, скажем, от Гэри Мура, у которого каждая нотка вылизана и предсказуема. Но когда сам начинаю играть, я скатываюсь в «белую» сторону, в сторону Клэптона и Кейла. Русская мелодика, наша любовь к «чистому» звуку все равно берет верх.
* * *
Так случилось, что свой первый блюз — "Hoochie Coochie Man"[82]— Чиж написал почти одновременно с рождением дочери Даши, появившейся на свет 30-го июля 1992 года. Перед тем, как привезти их с Ольгой из роддома, Чиж решил прибраться в квартире.
"У Сашки Гордеева, — рассказывал он, — всегда дома самогонка была, просто убойная — батя из деревни присылал. И я мою этот пол, как идиот, зная, что стоит сесть на троллейбус, и через две-три остановки меня ждет выпивка!.. Ну и с горя написал песню. Причем, когда проговорил первую строчку: "Я так решил еще с утра — сегодня точно напьюсь", то понял: сейчас домываю пол, одновременно дописываю песню и — бухать. Прямо мокрыми руками хватаю гитару, раз-раз, потом за тряпку — и быстро к Гордею. Позвонили Сане Долгову (строчка "Пока я буду разливать, братишка, Мадди заводи" — это про него). Говорю: "Ну вот, пацаны. Вот такая песня у меня есть. Строго-то не судите". И вот как мы ее сыграли на кухне в первый раз — это было самое лучшее исполнение: две акустики и губная гармонь".
"Hoochie Coochie Man" не был похож на скорбец, на "короткий всхлип о заблудшей жизни", каким часто представляют блюз — в нем ясно слышалась русская удаль и лихость. Собственно, Чиж так и считал: если русский человек напишет блюз, он все равно будет русским по духу.
В этой связи Чиж вспоминает, что в конце 1970-х на «Мелодии» вышла пластинка "Черные блюзы Лэнгстона Хьюза". Советские джазмены, как умели, играли классику блюза, а на их фоне артист Михаил Козаков начитывал переводные тексты. Чиж видел «хьюзовскую» телеверсию, но эрекции она у него не вызвала. Возможно, все дело было именно в текстах. Они рассказывали о чужой, далекой жизни (типа: "Я больше не стану собирать хлопок/Не стану полоть кукурузу…"), а потому особо не «цепляли». Если уж сочинять блюзы, то только о том, что происходит здесь и сейчас. И, разумеется, на русском языке.
Здесь Чиж в корне расходился с Долговым. Выпускник ин'яза университета, тот принципиально пел на английском, поскольку считал, что ритм-энд-блюз — явление "не наше", и на русском не звучит: во-первых, неудобно, во-вторых, нарушается стилистика и энергетика.
Своим "Хучи-кучи меном" Чиж доказал, что это не так. Причем, он не только не нарушил каноны блюза, но даже сумел применить редкий приемчик — "Hoochie Coochie Man" отличался необычным размером.
— Там на две доли такта больше, — говорит Чиж. — Мне на это открыл глаза Долгов. Он сказал, что есть разные школы блюза — чикагская, нью-йоркская и так далее. И одно из отличий вот такое: пока строчка не кончилась — фиг на другой аккорд перескочишь. Логично, не логично — не е**т!.. И когда я сочинял "Хучи-кучи мен", у меня эта фишка вдруг всплыла: "Вот тебе, Долгов! Получи!". И он, когда послушал, сказал: "Сука! Класс!!".
* * *
Старые Музыканты знают: если ты меняешь стиль своей музыки, будь готов к тому, что эта новая музыка начнет потихоньку менять и тебя. Блюз здесь не исключение, и даже наоборот, — самый яркий пример. Блюзмен — это изначально Лидер, ведь блюз, как и джаз, всегда произносится от первого лица. Этому надо соответствовать — и на сцене, и в жизни.
Кроме того, в блюзе безусловно присутствует мистика: только начни играть эту «черную» музыку — и судьба сразу обрушит на тебя кучу неприятностей. Словно испытывает на прочность. Как будто проверяет, есть ли у тебя это самое "право на блюз". Неслучайно один из историков блюза пессимистично заметил: "Если обратиться к биографиям блюзменов, мы увидим, что практически ни один из них не избежал участи бродяги…".
— На шестой день меня выписали из роддома, — вспоминает Ольга Чигракова. — Я была еще не очень здорова после родов и лежала дома. Дашка спала в коляске, Сережа читал на кухне. Было три часа дня. И вдруг затрещало так, что я подумала: всё, на нас валится крыша!.. Я вскочила, схватила коляску — и бегом к выходу. Вместе с Сережкой вытащили коляску на улицу и видим, что ровно по нашу стену свалилась крыша. Весь дом мог рухнуть в любой момент. Меня затрясло. Я до того испугалась, что у меня был настоящий шок…
Взяточник-домоуправ разрешил Чиграковым перебраться в соседний дом. За новую квартиру пришлось платить 20 баксов в месяц. По меркам Харькова — страшно дорого. Но "вторая цыганская", как называли ее Сергей с Ольгой, была действительно хороша — две комнаты и кухня с газовой колонкой, позволявшая всегда иметь горячую воду.
С рождением дочери проблем ощутимо прибавилось: можно во многом отказать себе, но не ребенку. Больших концертов по-прежнему не было, и Чиж начал зарабатывать деньги на «квартирниках». (Если в советские времена такие концерты были органичной формой существования рок-подполья, то при диком капитализме они стали способом физического выживания. Как сказал бы Чернецкий: "За что боролись, на то и напоролись").
Типичный «квартирник» выглядел так: в чью-то квартиру (не обязательно самую просторную) набивались люди, хозяин собирал со всех деньги, передавал Чижу, тот усаживался и начинал петь свои и чужие песни. Эти приватные концерты (если не считать рокерских пьянок, где гитару пускают по кругу) стали для него первым опытом такого рода. И, кстати, весьма полезным.
— Оказалось, что «квартирники» — очень тяжелая штука, — говорит Чиж. — Как ни крути, а часа полтора ты должен отпеть под гитару. И если в бэнде песня звучит шесть минут, то у тебя — две. Следовательно, твой репертуар должен быть больше. И при этом, конечно, надо выкладываться… Мне нравится время от времени играть такие «квартирники», потому что это серьезная проверка — не разучился ли я владеть аудиторией. Это как "вор в законе", который раз в год должен "по понятиям" пойти и самолично вытащить кошелек, проверить пальчики…
Но «квартирники» не могли прокормить семью из трех человек. Если бы не помощь друзей, Чиграковым пришлось бы туго. Возвращаясь с дачи, родители Чернецкого набивали холщовую чижовскую сумку ягодой, картошкой, помидорами и огурцами. Регулярно подбрасывали продуктов и денег Клим с Пашей. Гордеев привез Чижу из Германии замшевую куртку. Чем могли, всегда выручали друзья семьи Лена и Сергей Лактионовы, скромные и душевные харьковские «технари». Разумеется, от голода никто из Чиграковых не пух и голым не ходил. Но была ли такая жизнь "морально комфортной" для 32-летнего главы семейства?..
Питерская знакомая Света Лосева, побывавшая в гостях у Чиграковых, передает свои впечатления:
— Все в Харькове дома, у всех бабушки, холодильники, участки. Даже когда на Украине была полная жопа, худо-бедно все как-то жили. А Чиж — он такой, "в шортах под лопухом". С одной стороны, зал ходит на него не меньше, чем на Чернецкого. С другой стороны, ему на пиво не хватает…
— Ему реально было тяжелее, чем другим ребятам, — говорит Наветный. — Ребята не очень хотели это адекватно понимать. Типа: "Как?! Мы же все в такой же заднице находимся!..". Был бы Серега один, он бы не дергался, наверное. Но была Ольга, семья — надо что-то предпринимать, что-то менять в своей жизни, иметь хотя бы какую-то крышу над головой. А как? Никаких перспектив, вообще ничего…
Скитания по чужим углам, отсутствие концертов и хроническое безденежье вызывали у Чижа приступы депрессии. Справиться с ними было непросто, поскольку переезд на окраину Харькова изолировал его от привычного круга знакомых.
— Если раньше к нам часто приезжали — все были молодыми, могли постоянно тусоваться друг у друга, — говорит Ольга Чигракова, — то потом начали появляться дети, дела, заботы. Добираться к нам нужно было, по крайней мере, час, а то и полтора. Сначала на метро, потом на трамвае, который редко ходил, а то и вовсе не останавливался возле нашего дома — там пешком топать было будь здоров. И постепенно началось не отчуждение, а скорее, отдаление.
Одним из немногих, кто часто навещал Чиграковых, был Коча. Вероятно, он скучал не только по приятелю, но и по тем "пивным дням", которые раньше проводились в "Тихом уголке" строго по средам. С легкой руки Кочи эта добрая традиция была реанимирована. Причем, не только по средам и не только с участием пива.
После очередной такой дружеской попойки Чиж написал песню. Он назвал ее "Доброе утро", хотя с учетом его психофизического состояния правильней было бы назвать то утро «хмурым».
Пробный выпад, первый секс —
Как прекрасен Синий Лес!
Расскажи мне о себе или нарисуй на руке
О том, как любишь…
Первый опус, первый дым…
Быть кайфово молодым!
Но боюсь, что когда кончится чай,
Мне придется пить анальгин…
Доброе утро всем! Доброе утро!..
— Утром встал с похмелья, дома шаром покати, — вспоминает Чиж. — Напился кофе и меня так попёрло, что я написал "Доброе утро". И когда из меня ни с того, ни с сего вдруг вылезла строчка — "Или нарисуй на руке о том, как любишь", — я «въехал», о чем вообще эта песня, и с чего она началась…
Мысленно Чиж посвятил ее Рите Романовой, своей первой любви. Наверное, поэтому песня получилась удивительно светлой, как июльское утро. И точно также, как "July Morning",[83]нетленный хит Uriah Heep, ностальгически погружала в атмосферу "сладких семидесятых".
Вклад Кочи в репертуар Чижа не был исчерпан одним "Добрым утром" (если понимать под «вкладом» активное соучастие в создании у Чижа пост-алкогольного синдрома, который, собственно, и вызвал творческий всплеск). Накануне вечером приятели сочинили еще одну песню.
— У меня было написано много куплетов, — рассказывает Чиж, — но не все меня устраивали. Приехал Коча. Пока я резал огурцы на закуску, Коча мыл-протирал стаканы. Я говорю: "Что-то у меня песня не получается", а он: "Давай так: ты говори первую строчку, а я вторую". Я нож бросил, говорю: погоди, сейчас запишем. Чуть ли не на обёртке от селедки… Ну, и понеслось. Я начинаю: "Если б я был наглым — снимал бы девок". Коча: "Если б я был желтым — выращивал бы рис". А потом, когда выпили по две-три рюмки, сидели и решали: "Так, эта строчка на фиг не годится, а вот эта — получше, оставим".
Интересно, что в окончательном варианте «Если» (так была названа песня) осталась строчка, где явно прорвалась чижовская «подсознанка»: "Был бы помоложе — свалил бы в Питер".
"Был период, — рассказывал Чиж, — когда я вообще не мог писать песни, боялся. Потому что напишешь песню, из головы выдумаешь, где-то, может быть, краешком заденешь себя, и вдруг находятся точки соприкосновения, а потом все сбывается".
МАРТ 1993: СОЛЬНИК
"Не бойся своей силы!"
(персонаж Дэвида Боуи в фильме "Лабиринт").
В мае 1992-го в группу наконец-то вернулся Чернецкий. На концертах они с Чижом выходили к микрофону по очереди, каждый со своими песнями. Видевший их выступления Сергей Наветный придерживается мнения, что этот паритет не мог сохраниться надолго.
— Группа "Разные люди" пережила как бы две жизни: жизнь с Чернецким и жизнь с Чижом. Когда Сашка слег совсем, Серый невольно вышел на лидерство — криэйтор, автор с богатым песенным материалом. Естественно, группа ушла в ту сторону, в которую и не планировала уходить. А потом вернулся Сашка, старый лидер. А уже как бы сложился свой, новый. И два лидера в одной группе — ну никак!.. С такой вот разной манерой. Зрителю было, наверное, супер, когда группа в состоянии исполнять красивую, великолепную лирику, как у Чижа, и тут же давать такой гари!.. Это проблема была для них. Со стороны все было нормально, органично, хорошо — крепкая группа. А им, конечно, было тесно. Где-то их «колбасило», что-то внутренне не складывалось.
На самом деле вопрос, как в одной группе уживаются два автора-фронтмена, никогда не ставил Чижа в тупик: "Леннон с Маккартни уживались ведь. Мы с Саней абсолютно разные, поэтому берем контрастом".
Пример, конечно, не самый убедительный: Леннону с Маккартни (личностям безусловно контрастным) в конце концов стало тесно под одной крышей. Точно также, как и Гарику Сукачеву с Сергеем Галаниным в "Неприкасаемых".[84]Видимо, в каждом союзе, особенно творческом, рано или поздно срабатывает один из законов Мэрфи: всё то, что соединено, может быть и отсоединено.
Впрочем, на тот момент для «Разных» гораздо актуальней была другая проблема: за полгода они дали всего 5–6 концертов. Причем, всякий раз им приходилось самим платить за аренду зала, печатать и расклеивать афиши, продавать билеты. Местные журналисты по-прежнему называли группу «культовой» и "самой идолопоклоннической". Но эти комплименты не прибавляли ни концертов, ни гастролей. Если не считать фестивалей в Одессе и Львове, «Разные» выступали только в Харькове, а в замкнутом пространстве, как известно, теряется энергия.
— Мы надеялись только на себя, — говорит Чернецкий, — подхлестывали друг друга: надо что-то делать, двигаться дальше…
На дворе был капитализм, и музыканты уже не ждали милостей от рекорд-компаний — они сами доставали деньги и сами издавали свои альбомы.
Именно так поступили и «Разные», отыскав спонсоров, которые профинансировали запись их пластинки. На ней было решено представить хиты разных лет (т. н. Greatest hits), без которых не обходился ни один концерт «РЛ». В названии пластинки — "Разные Люди.1992" — нашла отражение простая мысль: "Вот, это все наши достижения на 92-й год". По сути, это была виниловая «визитка» группы.
Как и «Буги-Харьков», пластинку поехали записывать на киевскую студию "Аудио-Украина".
— Ночью мы курили с Павлом в тамбуре, — вспоминает Чиж, — и решали, какие вещи мы ставим в этот альбом. И выбирали не так, чтобы было три песни Сашкиных, одна моя, а просто по хронометражу. Да хоть бы вообще ни одной моей не было — какая разница? Лишь бы пластинка удачная получилась.
В 45-минутный сборник парни хотели запихнуть побольше песен, представляющих группу с разных сторон. По этой причине в число 9 выбранных хитов не попала, к примеру, о-очень длинная "Она не вышла замуж" — вместо нее можно было поставить две других песни. В итоге Чиж был представлен на пластинке «Походом», "Ты был в этом городе первым" и "ShaLaLa".
Сессия началась 29-го сентября и продолжалась две недели в режиме жесткой экономии. Чтобы не платить за гостиницу, Чиж с Михайленко несколько дней ночевали на полу у знакомых. Чернецкого, который записал вокал, сразу же отправили домой.
— Перед сном, помню, долго курили, и Чиж говорит: "Знаешь, Саня, мне уже четвертый десяток пошел, и я хочу от жизни одного: выходить и играть концерты. Много концертов". Говорю: "Ну, Серега, мы же достаточно много играем по украинским меркам. Нас приглашают, конечно, не так часто, как «ДДТ», но ведь такие супергруппы можно по пальцам пересчитать" — "Да нет, не так, как «ДДТ» — они играют мало концертов". Иметь в графике много концертов — это была мечта его жизни. И он планомерно к ней шел…
* * *
В октябре 1992-го, сразу после записи "РЛ.1992", Чернецкий снова уехал в Санкт-Петербург, чтобы заменить протезы. На несколько месяцев группа вновь оказалась в «простое». Именно в этот период с Чижом созвонился старый знакомый Андрей Бурлака. "Почему бы тебе не записать свой сольный альбом?.." — предложил он.
К тому времени Бурлака уже три года совмещал рок-журналистику с работой на питерской «Мелодии» в качестве выпускающего редактора (западный аналог — executive producer) и крепко набил руку на дебютных пластинках «Аукцыона», «ЧайФа», «Крематория», "Облачного края" и, кстати сказать, нижегородского "Хронопа".
В конце 1992 года, по словам Бурлаки, сделать любую запись было легко, как никогда: «Мелодия» стояла на грани финансового краха.
— Студия перестала быть государственной структурой и боролась за выживание: никаких денег из Москвы уже не приходило, — рассказывает Андрей Петрович. — Чтобы платить за аренду помещений, она была вынуждена заниматься коммерческими записями. Редактор больше не занимался поиском талантов. Теперь он искал клиентов с деньгами. Приходили люди с улицы, платили наличные и записывались. Что они дальше делали с этой записью, студии было абсолютно безразлично.
Вначале Бурлака пытался заинтересовать Чижом саму «Мелодию». Но студия, которая сама никогда не была продюсером, боялась рисковать. Выпуск пластинки и продажа тиража заняли бы несколько месяцев. При бешеной инфляции и зверских налогах вкладывать деньги в такие проекты (как в любое производство) было заведомо убыточно.
Тогда Бурлака предложил компромиссный вариант: записать альбом Чижа на «Мелодии», продать его издателю, а полученным гонораром рассчитаться со студией. В роли покупателя Бурлаке виделся московский лейбл «FeeLee». С помощью Дмитрия Гройсмана он решил прощупать там почву на предмет заключения договора.
— Гройсман тогда был директором "Бригады С", но уже присматривался к «чайфам», уже пытался с ними дружить. Я поставил ему кассетку с Чижом: "Согласись, что, по крайней мере, это не менее успешный проект!". Когда я сказал, что хочу привлечь к записи звезд рок-н-ролла, Гройсман ответил: "Вот если Шевчук, Гребенщиков что-то напишут от себя на обложке — как офигенно! как всем Чиж нравится! — вот тогда можно будет попробовать в Москве что-нибудь сделать". Короче, он тоже не поверил в эту затею…
Питер всегда был рок-н-рольной «санта-барбарой», где многие годы подряд пересекались одни и те же персонажи. Нет ничего удивительного, что вскоре Бурлака нашел союзника, который испытывал к Чижу такую же симпатию. Этим человеком — как тесен мир! — оказался Игорь Березовец. Вместе с Бурлакой они открывали клуб «ОсоАвиаХим» в Доме культуры работников пищевой промышленности (Бурлака был там арт-директором, а Березовец хозяином).
К тому времени стало очевидно, что опекаемые Березовцом группы "Кошк Ин Дом" и "Стиль и стюарты копленды" не способны собирать большие залы.
— Адекватно воспринимаемые на узких концертах, — говорит Сергей Наветный, — мы с нашей «странной» музыкой были обречены на коммерческий провал. Соответственно, Березовец искал, как все продюсеры, коммерчески успешные проекты. Летом 1992-го на фестивале в Новой Каховке он увидел группу Colney Hatch из Кривого Рога, которая играла в модном стиле а-ля Red Hot Chili Peppers. Он попытался привнести их в Питер, начал заниматься их делами. На этом он наработал основы, научился знакомиться с нужными людьми, вник в производство пластинок…
После разговора с Бурлакой Березовец решил параллельно с Colney Hatch заняться еще и Чижом. Выпуск его сольника требовал немалых затрат (билеты, гонорары приглашенным музыкантам, проживание в Питере и т. п.), и Березовец пообещал "открыть финансирование".
В январе 1993-го, вспоминает Чиж, "Березовец позвал к себе на день рождения, и они с Бурлакой начали меня вдвоем обрабатывать, — давай! сольник пиши… Я не знал, удобно ли это будет по отношению к группе". Во всяком случае, он не хотел записывать сольник раньше, чем выйдет пластинка "РЛ.1992".
— Чиж был раздираем противоречиями, — говорит Бурлака. — Но это решение было неизбежно. Жизнь завела его в такой тупик, что дальше было некуда. К тому же у нас с Березовцом появился единомышленник в лице Бори Гребенщикова.
Действительно, после знакомства с «Разными» БГ не оставлял Чижа своим вниманием. Например, передал с оказией в Харьков свой "Русский альбом". На обложке пластинки стоял автограф: "Моему любимому Чижу, песни которого петь — радость для меня".
Здесь Борис Борисыч не лукавил. Вот лишь один пример, который зафиксирован в прессе: в питерском Доме кино на премьере фильма С. Соловьева "Дом под звездным небом" БГ с Дюшей Романовым спели чижовскую "В старинном городе О." (газета "Вечерний Петербург" по неведению назвала песню "народной"). Если учесть, что БГ никогда не исполнял песен своих современников — за исключением Майка Науменко — такое проявление симпатии говорило о многом…
Когда в январе Чиж приехал в Питер, на квартире Березовца его нашел телефонный звонок Гребенщикова: "22-го мы будем играть в Горбушке. Надо, чтобы ты вышел и спел пару песен". Для Чижа это был отличный шанс "оказаться в нужное время в нужном месте" — из обычного зала, где в конце 80-х можно было "ништяцки слабать рок-н-ролл", московский ДК им. Горбунова успел превратиться в культовое место: выступить здесь рокеры считали за особую честь.
— Мне бы радоваться, — говорит Чиж, — что я еду в Москву, в Горбушку, а у меня мысль, о том, что в Харькове жена с дочкой сидят без копейки денег. И, видя мой унылый вид, Березовец спрашивает, в чем дело. "И это все?.. Говно-вопрос. Решим"… Когда мы с ним подошли к служебному входу Горбушки и увидели огромную толпу народа, я встал и думаю: "Ну и кому я сейчас скажу, что мне надо пройти?.. Мне любой в лицо рассмеется: "Ты кто вообще такой, мальчик?..".
В середине концерта Гребенщиков вывел Чижа на сцену, представил публике, и тот, переждав жидкий свист (москвичам Чиж был незнаком, но протеже БГ заслуживал внимания), спел под гитару «Мышку» и "Хочу чаю". За кулисы special guest уходил под аплодисменты.
— Я тогда заболел, у меня была жуткая температура. На последние деньги Березовец взял места в мягкий вагон. Он так вздрючил проводницу, что та чуть ли не каждые пять минут прибегала в наше купе с градусником. В Питере я свалился у него дома, и его мама, Наталья Адольфовна, меня лечила, отпаивала-откармливала всем, чем могла… Игорь тогда, на самом деле, меня очень тронул. С его стороны это была такая нормальная мужская забота. И я тогда подумал: хорошо, если бы такой человек стал моим директором…
* * *
Вернувшись в Харьков, Чиж рассказал Чернецкому о своих планах записать сольник. Тот решительно его поддержал: "Раз у тебя есть такая возможность, надо обязательно ее использовать".
Разумеется, «Разным» вряд ли нравился дрейф Чижа в сторону Питера. Но что они могли предложить взамен? За 42 месяца совместной жизни с Чижом группа записала три альбома — "Дезертиры любви", «Буги-Харьков» и «Бит». По разным причинам ни один из них не вышел, не «выстрелил». Выпуск пластинки "РЛ.1992", на которую возлагали столько надежд, неожиданно затянулся. Сначала трагически погиб спонсор, президент брокерской фирмы «Русь», затем на заводе случилась нехватка винила.[85]Появились серьезные опасения, что диск повторит судьбу «Буги-Харькова», который тоже был записан на «Аудио-Украине», но так и вышел. Других реальных проектов пока не предвиделось.
Собираясь в Питер, Чижу предстояло решить два вопроса: какие песни он будет записывать и с какими музыкантами. К марту 1993-го у него имелось примерно сто своих вещей. "Я задумывал пластинку как подарок старым хиппанам", — говорил он, подразумевая старшего брата и его друзей. Эта простая мысль определила тематику материала. С другой стороны, Чиж должен был проявить уважение к «РЛ». То есть не записывать те песни, которые прочно вошли в репертуар группы.
— Для пластинки я отобрал вещи, которые мы практически не играли с «Разными», либо те, которые я исполнял сольно под гитару — "В старинном городе", "Такие дела", «Мышку», то есть чувствовал, что имею на них право. «Автобус» я вообще пел только в компаниях.
С музыкантами вопрос обстоял деликатней. Чиж был сыт по горло компромиссами на записи «Буги-Харьков». На этот раз он хотел записать свои песни именно так, как он их слышал. Но если бы «Разные» приехали с ним в Питер, противостоять их влиянию было бы сложно. В итоге вышел бы «Буги-Харьков» № 2.
Кроме того, Чиж давно мечтал поработать в студии с питерскими музыкантами. Критерий для их отбора мыслился самым простым: это те люди, с которыми он хотел бы сыграть джем. К тому же Бурлака как продюсер проекта настаивал на соблюдении магической формулы: "лучшие музыканты лучших питерских групп". Он был уверен, что "звездный состав" подогреет интерес к чижовскому альбому. Андрей Петрович даже затеял дополнительную интригу, уговорив поучаствовать в записи Юрия Шевчука.
— В ту пору его с Гребенщиковым многие воспринимали как антагонистов. Абсурд полный! Но многим казалось, что «ДДТ» и «Аквариум» — разные полюса нашего рок-н-ролльного диполя. И была мысль, что если в одной песне сойдутся БГ и Шевчук, это будет удачный коммерческий ход.
Но заполучить Шевчука помешал жесткий гастрольный график. Его участие в проекте ограничилось 12-струнной гитарой «Yamaha», которую он одолжил на запись. В итоге «ДДТ» был представлен в студии "духовой секцией" в лице "Дяди Миши" Чернова (флейта, саксофон) и губного гармониста Александра Бровко, а другой рок-титан, «Аквариум» — БГ и басистом Сергеем Березовым. К ним примкнули вольные стрелки — барабанщик Николай Корзинин и скрипач Иван Воропаев (экс-"Аквариум").
Так или иначе, получилось "с бору по сосенке", но бор был изначально элитным.
Бурлака понимал, что успех пластинки во многом зависит от хорошего звукорежиссера. Примериваясь к записи, он попросил работавшего на «Мелодии» 45-летнего Юрия Морозова прослушать "классного хлопца из Харькова". Тот доверял оценкам коллеги, но, зная его порой чересчур восторженное отношение к новым «звездам», был осторожен.
— Я, как обычно, принимал клиентов на студии, — рассказывает Морозов. — Пришел Чиж. Мы стали пробовать какие-то варианты. Я смотрю: парень действительно классно играет. Чиж тут же нервно забил «косяк», закурил. Я подумал: "Чего он так суетится? Боится, что ли, как новичок, микрофонов?". Уже потом, через год или два, он мне признался: "Ты не представляешь, что это такое — придти на студию и вдруг увидеть ЖИВОГО МОРОЗОВА".
ЗНАКОМЬТЕСЬ: МОРОЗОВ
"Молодой гитарист пришел записываться на студию. Но вот незадача: чем больше играет, тем хуже получается… Время 12 часов ночи. За стеклышком сидит грустный оператор. Кофе кончился, сигарет нет, жена три раза звонила, обещала из дому выгнать. Включает он микрофон в студии и говорит гитаристу: "Слушай, парень, ты хоть гамму-то сыграть можешь?" — "Нет проблем!" — "Сыграй, а я потом нарежу!.."
(бородатый рокерский анекдот).
В далеком 1973 году, когда 20-летний Андрюша Макаревич еще лабал на танцах в южном лагере «Буревестник», а его ровесник Боря Гребенщиков впервые появился на публике с песенками Кэта Стивенса, энтузиаст-одиночка Юрий Морозов записал в Ленинграде первый на Руси рок-альбом — "Вишневый сад Дж. Хендрикса". Именно этот факт дал основание А.Троицкому, автору книги "Рок в Союзе", назвать Морозова "пионером самодеятельной звукозаписи" в СССР.
Запись проходила в обычной комнате питерской коммуналки. Причем, Морозов был не только автором музыки и текстов, но и музыкантом, сыгравшим в одиночку — методом последовательного наложения — все инструментальные партии. Звукозаписывающей техникой ему служили советские магнитофоны "Юпитер-201 стерео" и "Айдас".
Со стороны этот процесс выглядел как цирковой номер. Морозов был обвешан микрофонами и опутан проводами, как новогодняя елка. На голове — наушники, в руках — гитара. На специальной подставке был установлен бубен. В зубах он держал тросик, чтобы включить в нужный момент кнопку записи. Рывком головы Морозов дергал тросик, тут же выплевывал его изо рта, начинал кричать, бить по струнам, стучать одной ногой в бубен, а другой — регулировать уровень громкости. Чтобы записать альбом, звучащий 33 минуты, ему потребовалось полтора месяца непрерывной работы по 10–12 часов в сутки.
Сын офицера-фронтовика, Юрий родился в 1948 году в Крыму, откуда семья переехала на Северный Кавказ, в Орджоникидзе. В школе Морозов с головой ушел в радиотехнику. Смастерив простенький передатчик, он стал «радиохулиганом» — передавал в эфир записанные на рентгеновских снимках "Rock Around The Clock" Билла Хейли, "Тюремный рок" Элвиса Пресли, "Twist Again" Джонни Холидея. (Опыты нелегального ди-джейства пришлось резко бросить, когда на улицах города появились машины-пеленгаторы).
Однажды он услышал по радио Бейрута "Can`t Buy Me Love". С этого момента началась его битломания. За гитару он взялся, как считает сам, безумно поздно — в 19 лет. Первое время гармонии, партии баса и соло-гитары он «снимал» на слух — с радиоэфира и пленок, прошедших, по меньшей мере, десять перезаписей. Отделить там один звук от другого для человеческого уха было неимоверно сложно. Тем не менее именно таким способом Морозов разучил около сотни песен Beatles, Rolling Stones и Kinks. (Видимо,