— Да, все спешат, — заметил Фэди.
— Я понимаю. А если бы не спешили? О чем им говорить с чистильщиком обуви? Обычно просматривают газету. Глядят по сторонам. Или просто молчат… Почему люди молчат, когда ждут их слова?.. Извините, готово.
— Благодарю вас, — сказал Фэди, вставая со стула и бросая на полочку мелочь.
— Это я вас должен поблагодарить, — произнес чистильщик. — Мне было приятно поговорить с порядочным человеком. Меня зовут Питер. Питер Каули. Всего вам доброго, господин…
— Фэди Роланд, — сказал Фэди, отворяя дверь бара.
Он увидел у столика в углу Ралфа и направился туда.
— Хорошо, что ты пришел, — приветливо сказал Ралф. — Извини, я отлучусь, чтобы позвонить жене.
Фэди развернул газету, но тут же забыл о ней, хотя продолжал держать ее развернутой. Перед глазами у него стоял чистильщик обуви… Большой лоб. Неестественно круглые умные глаза. Может быть, он тоже неудачник судьбы, вынужденный коротать век у дверей ресторана? Умный человек. У него могли быть свои мечты… «Могли быть» — какое высокомерие, когда речь идет о простых людях! Три миллиарда людей на земном шаре. У каждого свои мысли, стремления, мечты. И разве виновны люди, что порой их мечты кажутся примитивными, мелочными? Скоро и у меня мечты будут вертеться вокруг пустяковой добавки к жалованию и возможности пообедать лишний раз с виски… А впрочем, стоит ли думать сейчас об этом?
Фэди пытался прогнать назойливые мысли. Он взглянул на эстраду и увидел танцовщиц. Одна из них привлекла его внимание.
Стройная фигура выделяла ее среди танцовщиц, хотя все они были изящны, как этого требует профессия. Черты ее лица были правильными, исключая несколько большой рот. Над слегка раскосыми глазами взметнулись в стороны брови, еще более подчеркивая необычный разрез глаз.
Но самое удивительное в ней — это улыбка. И это опять-таки особенно бросалось в глаза на фоне заученных, стандартных улыбок, входящих как обязательный элемент в программу. Она улыбалась мягко, непринужденно, точно отвечала улыбкой на свои, хорошие мысли. Казалось, ей нет дела до того, что кто-то глядит на нее, она улыбалась своему, затаенному, но Фэди почувствовал, как и сам, помимо своей воли, ответил ей улыбкой…
— А вот и я! — услышал он голос Ралфа. — Что мы будем есть?
— Мне безразлично. Выпить что-нибудь покрепче.
Ралф подозвал официанта, заказал обед и бутылку виски.
Когда официант отошел, он спросил Фэди:
— Чем это ты покорил начальство?
— Кого ты имеешь в виду?
— Кого же, старика Галтона? Ни разу не слыхал, чтобы он так благосклонно отзывался о своих работниках.
— Бывших.
— Он настаивал перед министром, чтобы тебя оставили, несмотря на твой рапорт об увольнении.
— И чем же я стану заниматься?
— Галтон говорил, что ты увлечен какой-то личной работой. Это не секрет?
— Нет, не секрет, — не скрывая иронии, ответил Фэди. — Моя работа не рассчитана на убийство людей. Поэтому она не секретна.
— Ты считаешь…
— Да, я считаю, что и мы, и враги наши — все, кто занят в учреждениях, подобных нашему, озабочены только тем, как бы создать средства, которые уничтожили бы в случае войны больше людей.
Ралф раскурил сигару.
— Ты не находишь, что твои суждения окрашены в нелояльный цвет?
— Ты можешь донести на меня, это укрепит твой авторитет в управлении и увеличит счет в банке.
— Признаться, ты казался мне умнее, — спокойно возразил Ралф. — При нынешней технике нет нужды в осведомителях. Кому нужно — услышат. Ты не ребенок и должен знать: осведомителем теперь может служить и ножка стола, и абажур, и даже вот эта вилка… Оставим это. Я помню, ты интересовался биотоками.
— Да.
— Ты продолжаешь работу?
— Продолжаю.
— Расскажи.
— Зачем?
— Почему ты думаешь, что меня не может интересовать что-нибудь, выходящее за пределы моих обязанностей?
— Не уверен, что тебя очень интересуют обязанности. Скорее всего — деньги.
— Типичный образец примитивного суждения о богатых людях. Деньги у меня уже есть. Разве ты не знаешь, что в среде капиталистов есть любители живописи, поэзии, путешествий, политической деятельности?
— Не станешь же ты изображать себя меценатом науки?
— А почему бы и нет? У меня хватит средств для того, чтобы купить… я выражаюсь так, как ты думаешь… любого ученого.
— И ты хочешь купить меня?
— Ты не обидишься? — в свою очередь спросил Ралф.
— Нет.
— Я хочу знать, сколько ты стоишь?
— Ты судишь по тому, чем человек занимается, или по тому, сколько он за себя запрашивает?
— И по тому, и по другому.
— Тогда слушай, — сквозь зубы проговорил Фэди. — Я не продаюсь. Ни за какие, деньги. Мой отец врезался со своим самолетом в колонну фашистов, хотя мог выброситься на парашюте. Моего деда бросили в ковш с расплавленным чугуном штрейкбрехеры во время забастовки. А что касается моей работы — могу рассказать. Это не секрет.
Фэди помолчал несколько минут, потом заговорил уже спокойнее:
— Дело, на первый взгляд, невозможное. Но отец рассказывал, что когда он впервые услышал в наушниках музыку, которую передавали по радио из Бишпуля, он не поверил, что это возможно. Многим и сейчас кажется чудом передача по телевидению за много тысяч миль… Мы научились видеть и слышать издалека. Два чувства из пяти (не считая шестого чувства — интуиции) — слух и зрение — мы удлинили, усилили. Осталось еще три чувства: осязание, обоняние, вкус. Изучением осязания я и занялся.
Фэди отпил глоток виски и продолжал:
— Можно ли достигнуть того, чтобы человек не только слышал и видел на расстоянии, превышающем его естественные возможности, но и осязал? Я подумал: нужно дать возможность судить о предметах не только по их внешнему виду, но и по их консистенции — мягкости или твердости, шероховатости или гладкости, ощущать форму краев, сухость, влажность, температуру, расположение в пространстве и так далее.
— Ты добился чего-нибудь? — насторожился Ралф.
— Ты не поверишь.
— А если поверю?
— Так вот. Я ощутил под рукой щетину Бетси, кошки. И почувствовал тепло ее тела… Это было так удивительно, что, признаться, я сам сейчас уже не верю этому.
Ралф поднял бокал.
— За твой успех!
Фэди тоже выпил.
Он взглянул на сцену и снова увидел танцовщицу с таинственной, волнующей улыбкой на лице.
— Куда ты смотришь? — услышал он голос Ралфа. — На Эзру?
— Ты ее знаешь? — встрепенулся Фэди, и тут же подумал, как это нелепо: откуда знать Ралфу, на какую из танцовщиц он смотрит?
— Знаю, — ответил Ралф. — Хочешь, я приглашу ее к нам.
Фэди непроизвольно сделал предостерегающий жест. Он не представлял себе, о чем будет говорить с этой женщиной, если она окажется рядом с ним. Ралф понял этот жест по-своему.
— Платить за ужин буду я, — сказал он.
— Я тоже в состоянии заплатить, — обиженно ответил Фэди.
— Не петушись, Фэди, — спокойно сказал Ралф. — Деньги тебе еще пригодятся.
Он встал из-за стола и направился к служебному входу.
Как раз в это время закончился танец, занавес закрылся. Не прошло и двух минут, как Ралф вернулся в сопровождении танцовщицы.
— Мой друг, — представил он Фэди.
— Эзра, — мелодичным голосом ответила танцовщица и дружески улыбнулась Фэди.
Ралф подозвал официанта, заказал ужин и вино.
Они заговорили о театре. Ралф пытался втянуть в разговор Фэди, но тот давно не был в театре, к тому же робел перед женщиной. По тому, сколько взоров было устремлено на их столик со всех сторон бара, можно было понять, что его восхищение танцовщицей разделяют все присутствующие. Фэди решил выпить еще, чтобы придать себе смелости.
— За ваше счастье, — он поднял бокал и впервые взглянул в глаза Эзры. Она взметнула длинные, словно отяжелевшие ресницы и улыбнулась ему.
Фэди выпил еще бокал, еще. Потом потерял счет выпитому.
Неистово гремел джаз, сцена расцветилась радугой платьев танцовщиц. Но видя и слыша все, что делалось вокруг, Фэди по-настоящему видел только ее одну. Эзру…
Ралф стал ухаживать за Эзрой, и Фэди показалось, что ей это неприятно. Он пытался остановить Ралфа, и тот назвал Фэди перманентным неудачником. Ралф, правда, взял свои слова обратно, извинился. На какое-то время за столиком воцарился мир.
Эзра тоже много пила, и таинственная улыбка блуждала на ее губах. Теперь Фэди не мог оторвать взора от ее лица.
— Пожалуй, время уже по домам, — сказал Ралф. И Фэди подумал, что Дрессер приревновал его к Эзре.
— Мне некуда торопиться, — сказал он недовольно.
— Но ты уже изрядно набрался, — спокойно заметил Ралф.
— Не твое дело, — грубо ответил Фэди.
— А ты как думаешь? — обратился Ралф к Эзре, бесцеремонно обняв ее.
Эзра недовольно повела плечами, стараясь освободиться из объятия.
— Сними руку! — сказал вдруг Фэди.
Ралф рассмеялся и руки с плеча Эзры не убрал.
— Сними руку, говорю, — уже крикнул Фэди.
— Да ты что, спятил? — Ралф поглядел на пего, как глядит огромный дог на играющего с ним щенка.
В глазах Эзры светилось изумление. Фэди показалось, что она с нетерпением ждет его дальнейших действий, причем нисколько не сомневается в его смелости и решительности. Фэди поднялся со стула и со всей силы ударил Ралфа в переносицу.
Ответный удар Ралфа оказался сильнее. Фэди потерял сознание…
ГЛАВА ПЯТАЯ
М ало приятного в облике человека, проснувшегося после ночной попойки. И мы не стали бы приводить читателя в плохо убранное жилище Фэди. Но мы не вправе оберегать читателя от лицезрения теневых сторон жизни и услаждать его только запахом роз, так редко сопровождающим нас на жизненном пути. Для того чтобы по-настоящему понять характер лиц, о которых ведется повествование, уразуметь мотивы того или иного их поступка, надо знать о них и хорошее, и плохое. Даже то, что человек готов скрыть не только от других, но о чем приказывает забыть своей памяти.
Итак, мы поднялись па шестой этаж и входим в комнату № 684.
На столе пустая бутылка, недоеденный бэкон, огрызки хлеба. Только обладая незаурядными сыскными способностями, можно обнаружить в комнате, к разных ее концах и в самых неподходящих местах, предметы туалета жильца.
Сам Фэди лежит на кровати, и во взоре его есть все, кроме того, что живописуют газеты как неотъемлемый признак процветающих бизнесонцев. Он лежит, бессмысленно вперив взгляд в потолок, и продолжает предаваться невеселым мыслям о том, что произошло ночью.
Самое страшное, в конце концов, не драка с Ралфом.
…Бутылка пуста. Он допил виски ночью и заставил выпить Питера. Ага, это Питер доставил его сюда. Они еще о чем-то спорили… О чем?
Вот так. Значит, он проболтался. Он поведал чистильщику обуви, первому встречному, государственную тайну. Хотя какая это тайна? Ведь его работа провалилась. Ничего из этого не выйдет… Но он подписал обязательство не разглашать ничего о том, что делал сам в управлении, или что ему стало известно о работе других!
А что, если этот чистильщик обуви специально подослан к нему, чтобы выяснить, способен ли он соблюсти государственную тайну?
И так попасться! Сразу же…
Что произойдет дальше — угадать не трудно. Кто много знает, тот должен все забыть.
Услышав звонок, Фэди сначала подумал, что это телефон, но на полпути к аппарату остановился и пошел к двери. Он был так взволнован, что, ни о чем не спрашивая, хотя был в пижаме, открыл дверь.
Перед ним стоял Тадд Паппас.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
З аконы надо уважать, для этого они издаются. Но порою, сам того не желая, ты можешь угодить в разряд опаснейших преступников.
Есть люди, нутром, всем естеством своим не терпящие противозаконных действий. У них и в мыслях нет убить президента во время его предвыборной поездки. Они никогда не мечтали нажиться за счет ограбления поезда, в котором везут золотые слитки, принадлежащие государству. Им кажется диким, что можно устроить свое благополучие, организовав шайку, промышляющую шантажом, запугиванием, — то, что в Бизнесонии именуют странным словом «рекет», вызывающим совсем иные ассоциации, скорее спортивного характера.
Больше того, они не участвуют в движении, которое можно заподозрить в нелояльном отношении к существующим в Бизнесонии порядкам. Начитавшись фантастических романов и газетных сообщений о «детекторах лжи», применяемых для того, чтобы выведать нелояльные мысли подозреваемого, они стараются отогнать от себя любую опасную мысль. Дело это нелегкое. Мало ли какая дурь заползет в голову!
И все же один бизнесонец, говорят, столь преуспел в этом деле, что научился не мыслить пи о чем, кроме самых элементарных житейских дед.
Но как ни странно, это и послужило причиной целой серии неприятностей, выпавших на его долю. Дело в том, что в учреждении, где он работал, проводилась очередная проверка лояльности. Служащим вручили тесты, разработанные психологами. На большинство вопросов упомянутый выше бизнесонец ответил, как и подобает подлинно лояльному служащему. Он, не задумываясь, отвечал «нет» на вопросы: «Есть ли у вас или у членов вашей семьи основания быть недовольным чем бы то ни было?», «Не принадлежите ли вы к числу нервных, раздражительных, издерганных и непоседливых людей?», «Не скрипите ли вы зубами во сне?» и т д. И каждый раз, когда он произносил «нет», на табло электронного экзаменатора зажигалась зеленая лампочка: все в порядке.
И мог ли он ожидать, что споткнется на последнем вопросе: «Не чувствуете ли вы себя сбитым с толку, расстроенным, обескураженным, неспособным честно мыслить?»
Мысленно повторяя вопрос, он, дойдя до слова «обескураженным», ответил «нет». На табло тут же зажглась зеленая лампочка. Экзаменуемый лихорадочно стал думать, как ответить на вторую часть вопроса: «Не чувствует ли он себя неспособным честно мыслить?» «Нет, нет!» — воскликнул он. Но на табло загорелась красная лампочка. Автомат зафиксировал нерешительность, которую он проявил, отвечая на вопрос.
С этого и началось. Известно, что красных обвиняют в неспособности честно мыслить. А раз экзаменуемый получил на автомате плохую отметку именно по этому вопросу, следовательно он причастен к тем, кто ставит себе целью подорвать устои общества, ниспровергнуть… И пошло, и пошло. Его потащили из одной комиссии в другую… Одним словом, сведений о нем нет и поныне.
В свете всего этого не трудно понять чувство Фэди, когда, открыв дверь, он увидел перед собою Тадда Паппаса, которого все в управлении знали как уполномоченного разведывательного бюро. Из этого, собственно, никто и не делал секрета. Исследования, которыми занималось управление, были настолько секретными, что сотрудников не мог обижать почти откровенный надзор за их поведением. Именно этим и занимался, как все знали, Тадд Паппас.
И вот он здесь, у порога, вестник самого худшего, что может ожидать такого человека, как Фэди — много знающего, не сумевшего сохранить государственные секреты и к тому же проявившего себя отъявленным хулиганом.
Следствие?
Суд?
Пожалуй, нет. В связи с тем, что дело касается государственных тайн, это вряд ли захотят предать гласности…
Зачем же пришел Паппас?
Этот тип способен на все. Он не одного прикончил на своем веку.
— Нам надо поговорить, — сказал Паппас.
— Прошу вас, — Фэди указал на кресло.
— Не здесь. Вы поедете со мной.
Возражать, сопротивляться бесполезно. Фэди это знал. Не спрашивая, куда его собираются везти, он надел макинтош, взял со стола ключ от комнаты и направился к двери.
— Закрывать не нужно, — сказал Паппас. — Комната под надежной охраной.
Он открыл дверь, уступая дорогу Фэди, и тот увидел двух явных полицейских, плохо замаскированных гражданскими костюмами.
«Здесь на лестнице не убьют, — подумал Фэди, — они не любят шума».
У подъезда стоял черный лимузин. Едва они сели, как шофер тронул машину.
Они попали в водоворот, был час «пик». Лимузин то и дело останавливался. Паппас молчал. Фэди тоже. Ему почему-то вспомнился фильм о героях сопротивления минувшей войны. Там расстреливали партизан у стены. Глядя на обреченных, Фэди думал: «Как должен чувствовать себя человек, которому через мгновение предстоит умереть?» И еще его удивляло: «Какое имеют право эти жандармы, судьи — хорошие или плохие (не с точки зрения людей, а тех, кому они служат) — отнимать жизнь у человека, который любил, мечтал, мог создать такое, что никому еще не ведомо?..»
Он взглянул на Паппаса. Этого не тревожат подобные мысли. Служака, робот. Он исполняет свои обязанности, нисколько не задумываясь над проблемами морали.
…В пригороде Милтауна машина затормозила. Фэди увидел высокую бетонную ограду и двух человек у массивных железных ворот.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Д альше начинается такое, чего не только Фэди, но и читатель, предупрежденный о фантастическом характере повествования, не может ожидать.
Паппас, опустив стекло, сказал что-то часовому. Ворота открылись и, как только машина въехала, тут же захлопнулись за ней.
То, что оказалось за высокой бетонной стеной, нисколько не походило на тюремные застенки.
Заасфальтированная узкая дорога шла вдоль деревьев. Это был идеально спланированный парк. В просвете между деревьями виднелись поляны, поросшие свежей травой и оживленные удачно подобранными цветами.
«Психиатрическая лечебница, — подумал Фэди. — Как это раньше не пришло ему в голову? Зачем прибегать к убийству, когда проще всего засадить его в одну из подобных больниц, откуда нет выхода до самой смерти?..»
Фэди содрогнулся при мысли, что ему придется коротать свой век в обществе сумасшедших, и самому в конце концов превратиться в одного из этих несчастных. Нет, он так легко не сдастся. Лучше уж умереть…
Машина между тем остановилась у двухэтажного особняка с колоннами у входа. Паппас открыл дверцу и предложил Фэди выйти. Они поднялись по ступенькам, и Паппас нажал кнопку звонка. Открылась дверь.
На пороге стояла Эзра…
Фэди не верил своим глазам. При чем здесь Эзра?.. Вчерашний скандал… Паппас…
А она как ни в чем не бывало улыбнулась своей неповторимой улыбкой и ласково промолвила:
— Добро пожаловать!
Обернувшись к Паппасу, она сказала:
— Вам звонили и просили предупредить, что задержатся не больше чем на полчаса. За это время господин Роланд мог бы осмотреть дом.
Фэди ничего не понимал: почему он должен осматривать дом? Сумасшедшим обычно не показывают психиатрическую лечебницу, заключенных тоже не водят для обозрения тюрьмы. И тех, и других после недолгих проволочек заключают в камеру или палату.
И при чем здесь, в конце концов, Эзра?..
А она между тем повела их по коридору, сказав:
— Слева мои комнаты. А справа…
Она открывала одну дверь за другой.
Несколько комнат как раз напротив жилища Эзры были пусты. Дальше шли гостиная, столовая, спальня, ванная. Наверху размещалась большая библиотека. Туда и привела их Эзра после осмотра первого этажа.
— Я подам кофе, — сказала Эзра. — Вам, может быть, чего-нибудь покрепче? — обернулась она к Фэди. — Я знаю, что господин Паппас с утра не пьет. Я поддержу вам компанию, — добавила она, точно желая приободрить Фэди.
— Не возражал бы против виски, — ответил он.
— Сию минуту.
Эзра быстро спустилась по лестнице.
Не успел Фэди осмотреться, как услышал стук каблуков по лестнице.
Эзра заварила чашечку кофе для Паппаса и палила виски Фэди и себе.
— За успех! — она улыбнулась Фэди и выпила.
Фэди закурил сигару, предложенную Паппасом.
— Я вас оставлю, — полувопросительно сказала Эзра Паппасу и, когда тот кивнул головой, вышла из комнаты.
Паппас уселся в кресло у журнального столика и указал Фэди место напротив.
— Может быть, еще выпьете? — спросил он.
«С ним надо быть осторожным, — подумал Фэди, — в трезвом уме». Но состояние подавленности после вчерашней выпивки не проходило. «Может быть, второй бокал поможет?»
— Не возражаю, — сказал Фэди. — Я чувствую себя неважно, перехватил вчера.
— Знаю, — ответил Паппас, наполняя бокал. — Это поможет, пейте.
Затем он взял со столика журнал и начал листать его с таким вниманием, точно находился в комнате один.
После второго бокала виски Фэди почувствовал себя лучше. Он тщетно пытался понять, зачем его привезли сюда и что его ждет. Спрашивать о чем-либо Паппаса бессмысленно: они говорят только тогда, когда считают это нужным, и молчат, не задумываясь над тем, нравится это человеку, попавшему в их лапы, или нет. Даже молчание входит очевидно в тщательно разработанную программу устрашения жертвы.
«Эзра… Почему она здесь? Может быть, и она из этого зловещего бюро, а бар — только для отвода глаз? Наверняка! Иначе откуда ее знает Паппас?
Но что собираются делать со мною? Может быть, готовят мне какое-нибудь гнусное предложение: стать осведомителем, шпионить за своими друзьями, знакомыми? Они думают, что я раздавлен, уничтожен и рассчитывают, что на все соглашусь, лишь бы удержаться на поверхности.
Нет, шалишь, я не продам свою совесть!
Но как ловко все это обставляется! Значит, и чистильщик обуви подослан ими? Тогда конец. Такое не прощают…»
Его размышления прервал звук шагов па лестнице. Дверь открылась, и в комнату вошел грузный мужчина.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Н е надо обладать пылкой фантазией, чтобы представить себе состояние Фэди, когда он увидел Ралфа Дрессера с большим синяком у правого глаза, напоминавшим о ночном происшествии в баре. «Сейчас начнется, — подумал Фэди. — Теперь-то со мною рассчитаются за все».
— Хелло, дружище! — как пи в чем не бывало приветствовал его Ралф. — Надеюсь, у тебя все в порядке? Я попросил чистильщика обуви доставить тебя домой.
«Так и есть, этот чистильщик тоже у них служит», — подумал Фэди.
— А у тебя, оказывается, неплохой удар, — продолжал между тем Ралф, притронувшись рукой к синяку. — Ну, да в общем, мы в расчете и не станем больше вспоминать об этом. У нас есть дела поважнее… Я знаю, что вы не пьете по утрам, Тадд, — сказал он Паппасу. — Похвально. Особенно, учитывая трудности вашего дела: трезвый ум и точный расчет. Ну а мы с тобой, дружище, — обратился он к Фэди, — можем и побаловаться. У меня зверски трещит голова после вчерашнего.
Он налил в бокал виски и выпил.
— Говорят, что к алкоголю привыкают, — продолжал Ралф. — Никак не привыкну, всегда после выпивки чувствую себя плохо… Надеюсь, ты пришел уже в себя?
— Как будто, — нерешительно ответил Фэди.
— Очень рад. Нам предстоит решить серьезное дело. Если не возражаешь, приступим прямо к делу.
— Пожалуйста.
Ралф уселся в кресло, взял в руку бокал и, глядя на него, сказал:
— Нам нужно уточнить некоторые обстоятельства. Теперь уже очевидно, что обнаружение подземных стартовых площадок с помощью управляемого луча — фантастическая, неосуществимая идея. Ты никому не говорил об этом выводе?
«Сказать о чистильщике?» — подумал Фэди. — Но если он подослан ими, они и сами должны знать».
— Никому, — решительно сказал он.
— Это очень важно, — вмешался в разговор Паппас. — Это, пожалуй, главное. Мы должны быть уверены в том, что никто не знает о провале ваших работ. Так?
— Так, — подтвердил Фэди и сам удивился, с какой легкостью говорит неправду, ибо не привык лгать.
— Тогда приступим к делу, — сказал Ралф. — Я обдумал вместе с господином Паппасом положение, и вот к какому выводу мы пришли. Первое. Тебе не стоит жить в меблированных комнатах. Ты можешь поселиться здесь.
Он помедлил немного, словно желая проверить, как отнесется Фэди к этому предложению, но тот молчал.
— В пяти комнатах на первом этаже разместят лабораторию, туда перевезут оборудование, и ты сможешь продолжать свои опыты над кошками, — он иронически улыбнулся. — Мы еще как-нибудь поговорим об этом. У тебя нет счета в банке?
Фэди развел руками:
— Откуда?
— Я так и думал. В банке «Тэрстон — сын — и дядя» будет открыт счет на твое имя.
Фэди ничего не понимал.
— Не удивляйся, — улыбнувшись, сказал Ралф, — тебе это не снится.
— Коль скоро мы дошли до денег, — вмешался в разговор Паппас, — требуется полная ясность и точный счет.
— Да, да, это по вашей части, — сказал Ралф.
— Вы получали, насколько мне известно, — продолжал Паппас, — пятьсот бульгенов в месяц. Эта сумма сохраняется. В год, таким образом, получится — пятьсот на двенадцать — шесть тысяч. Контракт заключается на три года. Шесть тысяч на три — будет восемнадцать тысяч. Эта сумма и вносится па ваш текущий счет. Это ваши деньги. Вы можете их израсходовать сразу, а можете растянуть удовольствие на несколько лет. Дело ваше. Мы не призываем вас к благоразумию, ибо не знаем га вами греха расточительства. Но нам хотелось бы, чтобы в изъятии средств из банка не было, так сказать, цикличности получения заработка. Желательно создать впечатление, что зарплату вы получаете своим чередом, а из банка берете деньги на непредвиденные расходы.
— Один раз взял, три месяца пропустил. И так далее, — заметил Ралф.
— Совершенно верно, — подтвердил Паппас. — Именно это я имел в виду. Думаю, что нам не трудно будет об этом договориться. Так, господин Роланд?
— Та-ак, — неуверенно ответил Фэди. — Но я не понимаю…
— Ты все поймешь… — сказал Ралф.
— Простите, — перебил его Паппас. — Точнее будет сказать: все, что следует знать. В нашем деле, — на его каменном лице появилось нечто вроде улыбки, — бывают вещи, о которых лучше не знать.
— Я понимаю, — сказал Фэди.
— Вот и хорошо. — Ралф отпил глоток виски. — Но в нашем мире, дружище, ничто, тем более деньги, без труда к усилий не дается. И ты, надеюсь, понимаешь, что не можешь служить исключением.
«Вот оно начинается, — подумал Фэди. — Какую же мерзость я должен совершить, чтобы получить возможность три года безбедно жить и продолжать свою работу?»
— Вся документация изъята из лаборатории. Если у тебя есть личные записи — ты их тоже должен передать нам. Все — до последнего листка.
— У меня ничего нет, — отрезал Фэди.
— Мы верим вам, — сказал Паппас. — И все же нам пришлось проверить.
— Пожалуйста, проверяйте, — вспылил Фэди.
— Напрасно вы обижаетесь, — сказал Паппас. — У нас никому не верят на слово. Поэтому нам пришлось оставить стражей в вашей комнате. Продолжайте, — предложил он Ралфу.
— Ты никому не должен говорить, что работа закончилась впустую. Наоборот, очень желательно создать впечатление, что работа вскоре будет успешно завершена. Мы поможем тебе. В газетах появится туманное сообщение об этом. Тебе придется встретиться с репортерами и не очень настойчиво опровергать написанное.
— Мы вас проинструктируем особо, — заметил Паппас. — Надеюсь, и это условие вы сможете соблюсти без особого труда?
— Но я не понимаю зачем? — Фэди все больше удивлялся.
— В свое время ты узнаешь, — ответил Ралф. — А сейчас, мне думается, будет лучше и для тебя, и для нас, если ты доверишься нам.
— Кому «нам?» — спросил Фэди.
Ралф вопросительно взглянул на Паппаса.
— Вы вправе задать этот вопрос и получить на него ответ, — сказал Паппас. — Чем занимаюсь я, вы знаете. Так?
— Да.
— Господин Дрессер занят тем же. В его ведении — вопросы науки и техники. Только глупцы думают, что нынешняя разведка состоит из сыщиков, подобных Шерлоку Холмсу. Там есть работа и для ученых. Кстати, господин Дрессер помогает нам не только своими знаниями. Он в определенной мере взял на себя финансирование этой операции. — Паппас закурил. — Нам думается, что это дает ему известные права на результаты исследований, которые вы будете здесь вести. Нас это не интересует. Но господин Дрессер — ученый. И как я уже говорил, он затратит определенные средства. Ему не безразлично, во что он вкладывает деньги. Вас это, надеюсь, не огорчит? Господин Дрессер для вас столько сделал! Положение ваше было не блестящим, и вы ему, прямо скажу, многим обязаны.
«Почему мне не согласиться? — подумал Фэди. — Чтобы я теперь делал, если бы не это странное предложение?»
— Значит, будем считать вопрос решенным? — прервал его размышления Паппас.
— Да, — нерешительно ответил Фэди.
— Ну вот и прекрасно. — Паппас встал из кресла. — Остается еще один вопрос.
Фэди насторожился. Все это время его мысли были заняты разговором с Паппасом и Дрессером, но подсознательно он ни на секунду не забывал, что в этом доме, внизу, Эзра. «Сейчас — о ней», — подумал он, и сердце его замерло.
— В этом доме, — продолжал Паппас, — живет Эзра Зимбал. Она входит в число лиц, несущих здесь определенные обязанности… Еще будет приходить экономка. И шофер. Охрана дежурит круглосуточно. Вы можете, разумеется, чувствовать себя свободно — охрана нужна, чтобы никто из посторонних не проник сюда. Вас будут сопровождать при выезде или выходе с территории особняка. Вот как будто и все.
Когда они спускались по лестнице, Паппас прошел вперед. Ралф по-дружески положил руку на плечо Фэди и, улыбаясь, сказал:
— Я вижу, тебе приглянулась Эзра. Смотри, осторожно! Это — крепкий орешек.
Фэди покраснел и опустил глаза.