Россия – долгое время сама по себе м/э.




«Московское государство никогда не было абсолютно закрытым для европейского м/э… если Россия оставалась наполовину замкнутой в себе, то происходило это одновременно от громадности, которая её подавляла, от её ещё недостаточного населения, от его умеренного интереса к Западу, от многотрудного и без конца возобновляющегося установления её внутреннего равновесия, а вовсе не потому, что она будто бы была отрезана от Европы или враждебна обменам. Русский опыт – это, несомненно, в какой-то мере опыт Японии… Россия не была жертвой ни поведения, которое она бы избрала сознательно, ни решительного исключения, пришедшего извне. Она имела единственно тенденцию организоваться в стороне от Европы, как самостоятельный м/э со своей собственной сетью связей».

«Россия, отсрочив своё столкновение с европейским капитализмом, убереглась, возможно, от незавидной судьбы соседней Польши…, где авторитет государства уменьшался, а развитие городов хирело… Напротив, в России государство стояло как утёс посреди моря», оно, как и в других странах, составляло с обществом единую реальность. Так, «когда армейские склады бывали пусты, царь объявлял постный день – и всё было в порядке».

Ф. Бродель считает, что «в России рано обрисовался национальный рынок, разбухавший у основания за счёт обменов, осуществлявшийся барскими и церковными имениями, и излишков крестьянской продукции. Оборотной стороной такого сверхизобилия сельской активности были, возможно, незначительные масштабы городов… За пределом этой мелкой рыночной активности существовали обмены с большим радиусом. В национальном масштабе их навязывало разнообразие Русских областей, в которых в одних недоставало хлеба или дров, в других – соли. И импортные изделия или товары пушной торговли пересекали страну от края до края». Города же в России являлись незрелыми, поскольку эти «местечки» НЕ: 1) были большими по размерам, 2) способствовали очень высокому развитию собственно городских функций, 3) имели современного кредита.

Московское государство также стало своего рода жертвой своих территорий, «громадность ставила его в ряды экономических чудовищ первой величины… в таких масштабах поездки и перемещения по необходимости удлинялись, становились бесконечными, нечеловеческими. Расстояния задерживали, усложняли всё. Обменам требовались годы, чтобы сомкнуться». Но «этот пространство, лежавшее в основе реальности Русского м/э и на самом деле придававшее ему его форму, обладало также тем преимуществом, что гарантировало его от вторжений других. Наконец, оно делало возможной диверсификацию производства, а также более или менее иерархеизированное от зоны к зоне разделение труда. Свою реальность Русский м/э доказывал также существованием периферийных областей».

«Если Европа «изобрела» Америку, то России пришлось «изобретать» Сибирь», но «в Русской экспансии всё было непрочным и неопределённым. Подвиг поразителен, но окружён хрупкими звеньями. Слабости Русского м/э поддаются измерению на севере и на западе в противопоставление странам Запада (это само собой разумеется), но также и на юге (от Балкан и Чёрного моря вплоть до Тихого океана) перед лицом двойного присутствия мусульманского и китайского миров».

Положительное в отношения с Европой Бродель видит в том, что «поставки сырья в Европу обеспечили России превышение её баланса, и, следовательно, постоянное снабжение монетой. А последнее было условием проникновения рынка в крестьянскую экономику, важнейшим элементом модернизации России её сопротивления иноземному вторжению».

 

Дальний Восток.

«Дальний Восток, взятый в целом, - это три огромных м/э: мир ислама, который опирался (в сторону индийского океана) на Красное море и Персидский залив и контролировал нескончаемую цепь пустынь, пронизывающих массив азиатского континента от Аравии до Китая; Индия, которая простирала своё влияние на весь Индийский океан как к западу, так и к востоку от мыса Коморин; Китай, одновременно сухопутный (он вырисовывался вплоть до самого сердца Азии) и морской (он господствовал над окраинными морями Тихого океана и над странами, которые те омывают)». «Главным в этой схеме было двойное движение, то к выгоде запада – ислама, то к выгоде востока – Китая».

«Три м/э – это уже многовато. С вторжением европейцев к ним примешался четвёртый, тот, что может быть занесён в актив португальцев, голландцев, англичан, французов и некоторых других… Горстка европейцев навязывала свою власть не только одной Индии, но всему Дальнему Востоку. Они не должны были добиться удачи, однако они её добились… «Территория» конторы или «центра» бывала уступлена местными властями – уступки трудно было добиться, и она никогда не предоставлялась даром. В целом система была тоже своего рода чисто торговой колонизацией: европеец обосновывался в пределах досягаемости производящих зон и рынков, на перекрёстках дорог, используя то, что сущёствовало до него, так, чтобы не заботиться об «инфраструктурах», оставить на ответственности местной жизни перевозки к экспортным портам, организацию и финансирование производства и элементарных обменов. Европейская колонизация, вцепившаяся, как паразит, в чужое тело, оставалась вплоть до английского завоевания (если исключить голландский успех в специфической зоне Индонезии ) точечной оккупацией».

Индия.

«Индия – это деревни. Тысячи и тысячи деревень… Деревню удерживали изнутри её собственная иерархия и кастовая система (ремесленники и пролетарии-неприкасаемые)... Она имела… зажиточных крестьян, собственников лучших земель, обладателей четырёх или пяти плугов… В обмен на свои привилегии и на индивидуальную собственность на поля, обрабатывавшиеся ими самими с помощью семейной рабочей силы, они были солидарно ответственны перед государством за уплату податей со всей деревни».

У индийского земледелия автор выделяет несколько преимуществ. Во-первых, это два урожая в год и, во-вторых, «то место, которое там занимали «богатые» культуры, предназначавшиеся для экспорта: индиго, хлопчатник, сахарный тростник, мак, табак, перец». Возделывание индиго и сахарного тростника в силу своей сложности, по мнению ф. Броделя, являлось мероприятием капиталистическим, широко распространившееся в Индии при активном сотрудничестве крупных откупщиков налогов, купцов…»

Но «промышленность, или точнее – протопромышленность, сталкивалась в Индии с многочисленными препятствиями». Так, «европеец часто поражался небольшому числу орудий, всегда рудиментарных, которыми пользовался ремесленник в Индии».

Ф. Бродель склонен считать, что в Индии всё же существовал национальный рынок, т. к. «огромный континент допускал определённую связность, сплоченность, важным, главным элементом которой была денежная экономика. Такая сплочённость создавала полюса развития, организаторов асимметрии, необходимой для оживлённого обращения».

Анализируя причины отставания Индии, автор приходит к выводу, что «среди внутренних на первое место стоит, пожалуй, поставить низкую заработную плату». Второе объяснение он видит лишь в одном слове: Англия. «Недостаточно сказать: англичане владели Индией и её ресурсами. Индия была для них инструментом, с помощью которого они овладели пространством, более обширным, чем она, чтобы господствовать над азиатским супермиром-экономикой, и именно в таких расширенных рамках очень рано можно видеть, как деформировались и отклонялись внутренние структуры и равновесие Индии, дабы отвечать чуждым ей целям». Индия «была сведена к роли великого поставщика сырья».

Здесь автор возвращается к первоначально поставленной проблеме: «общей жизни Дальнего Востока, охваченного с 1400 г. одним супермиром-экономикой, очень обширным, грандиозным, но хрупким… логической точкой слияния, рандеву в центре такого супермира-экономики была, могла быть только Индонезия», а «экспансии – первая, индийская, потом китайская – сделали из Индонезии если не господствующий полюс, то по меньшей мере оживлённый перекрёсток».

Сравнив некоторые экономические показатели ВНП США, Франции, Англии, Индии, Китая, автор приходит к выводу, что «когда Европа повсюду блистательным образом торжествовала и когда её корабли под командованием Кука, Лаперуза и Бугенвиля исследовали бескрайний Тихий океан, она далеко не достигла уровня богатства, который бы колоссальным образом затмевал (как это имеет место сегодня [конечно же, ситуация в начале XXI века несколько иная по сравнению со временем написания «Времени мира»]) рекорды остальных стран мира… Не вызывает сомнения, что Европа (по причине ещё более возможно, социальных и экономических структур, чем технического прогресса) одна оказалась в состоянии довести до благополучного завершения машинную революцию, следуя за Англией. Но революция эта была не просто инструментом развития, взятым самим по себе. Она была орудием господства и уничтожения международной конкуренции. Механизировавшись, промышленность Европы оказалась способной вытеснить традиционную промышленность других наций. Ров, вырытый тогда, впоследствии мог только шириться. Картина мировой истории с 1400 или 1450 г. по 1850 – 1950 гг. – это картина старинного равенства, которое рушилось под воздействием многовекового искажения, начавшегося с конца XV в. По сравнению с этой доминировавшей линией всё прочее было второстепенным».

Т. о., здесь Ф. Бродель, фактически, отрицает, что что-то иное (география, культура, войны, религии/менталитет и др.) могло бы серьёзно влиять на историю человечества. Главное для него – вытеснение промышленностью Европы традиционной промышленности других наций.

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-03-31 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: