Депрессия в зеркале душевных бедствий современности

...человек, в том числе и в глубинном смысле, существо более общественное, нежели принято считать. И особенно чисто психические заболевания в редчайших слу­чаях можно диагностировать, скажем, лишь исходя из биографии отдельного, изолиро­ванного индивида⁵⁴.

 

Рудольф Штайнер

 

Революционные события XIX-XX вв., кульми­нирующие сейчас, на рубеже нового тысячелетия, ознаменованы утратой тождества, обществен­но-экономическими кризисами, «переоценкой всех ценностей» (Ницше), «концом иллюзии» и конфронтацией со злом. «Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть осво­божденным на малое время... Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли»⁵⁵.

Такие вещи переносятся совершенно иначе, если в них видят глубинную смысловую связь и учатся не просто диагностировать их, но развивать в себе со­ответствующие жизненные терапевтические задатки. С помощью традиционных идей решить животрепе­щущие проблемы современности уже невозможно.

Люди все больше ощущают в себе разрыв ме­жду внутри и вовне, а порой и разверзающуюся пропасть, откуда вырываются силы бессмысленного разрушения, человеконенавистничества и насилия. Впервые в истории человек начинает страшиться себя самого.

Как и на рубеже второго тысячелетия, возникает настрой конца света, и люди отвечают на него боль­шей частью эскапизмом или маниями. Сама душа становится полем битвы, где у «я» оспаривается «право главенства».

В начале Первой мировой войны, когда старые порядки медленно, едва заметно распадались, Рудольф Штайнер в частной беседе так выска­зался о грядущих социальных и душевных по­следствиях этих событий: «Когда закончится то, что называют войной... окажется, что все обще­принятое, традиционное несостоятельно, что жиз­ненные условия утратили свой внешний лоск. Для человечества начался новый этап развития, когда ложь и зло непременно станут зримы. Все это злое, ужасное, лживое, гнилостное уже здесь, но пока в прикровенном виде. И ему должно сде­латься очевидным. А проявится это как в жизнен­ных обстоятельствах индивида — в браке, в се­мье, в дружбе и прежде всего во вражде, — так и в совокупной жизни народов, государств. Кое для чего уже не будет препятствий. И выдержат все это, не погибнув душевно, не получив душев­ных травм, только те люди, кто вовне, а главное, у себя внутри способен различать важное и не­существенное. Различать очень трудно. Очень... Для этого требуются непрерывные, утомительные упражнения. Ибо здесь заключен ужаснейший соблазн. Человечеству придется вести борьбу против лжи...»

Современные исследования, проведенные, например, Обществом системной психологии в Ольденбурге, полностью подтвердили душевные последствия таких культурных кризисов и их психическое воздействие на последующие поколения⁵⁷.

Так, было установлено, что народы, участвующие в войнах, страдают особенно тяжелым «эмоцио­нальным истощением» и что вместо «надежды, доверия и любви» следующие поколения нередко получают в духовное наследство отчаяние, беспо­мощность, немоту, одиночество и т. д. Могучие общественные перевороты, за которыми душа с ее нормальными ощущениями уже не поспева­ет, привели к «колоссальному эмоциональному дефициту», поэтому ширится пустота, которую пытаются зашпаклевать все большим материаль­ным изобилием.

Возникшая отсюда внутренняя нищета совре­менности может, однако, разбудить в человеке новые индивидуальные и социальные способ­ности и освободить душевные силы, которые Рудольф Штайнер называл «сознающей душой». А она рождается только в прямом столкновении индивида с воздействиями чувственного мира и вызванными ими встрясками, затрагивающими нас вплоть до телесного, и, как всякое рожде­ние, это сопряжено с кризисами и испытаниями. Потому-то мы, люди XX в., и «обездолены телом и душой». Давние общности, кровные узы распа­даются, обычным явлением становятся конфликты и споры. Меж людей начинается великий «про­цесс притирки, шлифовки», который доведет до их сознания, имеют ли они касательство друг к другу и каким образом. Поскольку «я» теперь лишено покровов, оно, понятно, вновь и вновь ищет для себя давние традиционные групповые структуры, которые, однако, либо деиндивидуализируют его, либо опять отбрасывают к нему же самому. Исполинские внешние силы швыряют человека туда-сюда, постоянно отвлекая от него самого. «Порой массы людей словно поражает эпидемия — они объяты болезненной страстью одурманивать себя чем-нибудь подхваченным вовне, потому что не хотят остаться в своем «я» … Укрепления «я», внутренней сохранности и силы «я» мы добьемся, если извлечем наверх то, что смущает наше «я». А смущает его запрятан­ное глубоко в темных закоулках души сознание духовного мира; оставаясь внизу, в глубинах души, оно напоминает утлую лодку, но поднятое из глубины в другое место, в сознание, дарит опору в жизни».

Не удивительно, что эти события, происходящие в человеке и в мире покуда подпорогово, но объектив­но, отражаются в иных душах как депрессия. С другой стороны, стоит также спросить себя, не действуют ли в людях одновременно и светлые силы духа, которые сперва распознаются по внутренней активности, а от­нюдь не «естественно» и лишь затем могут вывести на духовно адекватный социальный уровень.

Но предпосылкой здесь является в первую оче­редь искренний человеческий интерес, изучение жизни и воля к «жизневедению»⁵⁹.

 

Больной депрессией и его окружение

 

Известно, что человек в депрессии, с одной сто­роны, весьма обременяет окружающих, с дру­гой же — постоянно вызывает у них обоснованные или необоснованные чувства вины. «Что мы делали неправильно?» — часто слышишь от непосредствен­ного окружения больного. Но бывает и так, что все целиком сосредоточиваются только на больном, забывая при этом собственную роль в его жизни. Из исследований в области семейной терапии нам теперь известно, что некоторые больные «заместительно» отражают болезнь близкого или дальнего окружения, так что лечат зачастую не того, кого надо. Иными словами, в этом случае окружающие должны охотно и открыто участвовать в терапев­тических мерах, а не видеть корень болезни исклю­чительно в самом больном. Таким образом, больной выполнит и миссию «жертвы», выявит латентные или вытесненные болезни окружения и побудит его к возобновлению серьезных диалогов и к открытости миру. Все это, конечно, должно происходить при содействии опытного третьего лица и здесь может быть лишь эскизно намечено. Однако семейному окружению вовсе незачем испытывать парализующее чувство вины, напротив, нужно постоянно задаваться вопросом: как именно мы соучаствовали в возник­новении или обострении депрессии? Иногда в семье или в рабочем коллективе больного сознательно либо бессознательно обособляют, и тогда он становится «козлом отпущения» и «жертвой», «искупающей» проблемы окружающих. В нынешней социальной психологии группировки людей, пытающихся раз­делаться со своей «жертвой», называют «моббинг» (от англ. mob = толпа, свора, сброд). Если же непосредственное окружение не очень виновно в возникших проблемах, ему необходимо спросить себя, какие оздоровительные элементы, помимо медикаментозной и психологической терапии, оно способно выработать.

 

Социальная «тепловая оболочка»

 

Чтобы помочь больному пройти сквозь внутреннюю ночь, очень важно обладать такими качествами, как терпение и нетщеславная самоотверженность, не жаждущая немедленных результатов. Итак, не ждите сей же час ответа на ваши усилия. На са­мом деле, как правило, до наступления нового «дня» должно пройти время. Теперь дело главным образом за окружением: оно должно извне заместительно отразить больному утрату надежды, доверия, веры и т. д., поскольку изнутри он этого сделать не в со­стоянии. Активизацию нужно осуществлять малень­кими шажками, осторожно, но последовательно. Ни на миг нельзя забывать, что больной депрессией не не хочет, а не способен. Все формы моральных призывов, поверхностного отвлечения, попыток пе­реубедить и т. д. наносят вред. Больного необходимо в буквальном смысле принять «всерьез». Внутреннее и внешнее постоянство — главное целительное сред­ство, по сути защищающее пациента от полной капи­туляции. «Самоубийство — это отсутствие других». Хотя в депрессии пациент отгораживается от всех контактов, именно контакт крайне ему необходим, но искренний, а не наигранно участливый.

«Необходимо еще раз подчеркнуть: депрессивный пациент сам способствует своему одиночеству. И его враждебное сопротивление ни в коем случае нельзя принимать, всерьез. Он хотя и отвергает всякий контакт, но» все же страдает, если никто не пытается предложить ему общение. Даже на самой мрачной стадии психоза я всегда замечал, когда жена, дочь, друзья и медицинский персонал выказывали искрен­нее участие: и на миг-другой у меня брезжила мысль подлинного участия в аду (где я, как мне казалось, нахожусь) быть не может».

Если вправду прислушиваешься к погребенному внутри человека, сколь бы абсурдным и непонятным это ни казалось, то вносишь существенный вклад в ду­шевную дезинтоксикацию больного, который зачастую почти задыхается от внутреннего онемения. Отсюда видно, что нередко именно болезни пробуждают в ин­дивиде и в других рост способностей, прежде вконец иссохших. Стало быть, человек, совершающий все это без тщеславия и с горячим интересом, опять-таки сам становится лекарством, способным воздействовать на совокупное окружение.

Правильно слушать — значит погрузиться в существо ближнего и признать его страдания. «В конечном счете меланхолия — это тоска по любви. По любви во всех ее формах и на всех ее уровнях — от элементарнейшей чувственности до высочайшей ступени духа».

«Плодотворное смирение». Кризис середины жизни

Срок жизни (Сказка братьев Гримм)

 

Когда Господь сотворил мир и хотел назначить всем тварям срок жизни, пришел к нему осел и спросил:

— Господи, долго ли я буду жить?

— Тридцать лет, — отвечал Бог, — тебе этого довольно?

Ах, Господи, — возразил осел, — это долгий срок. Подумай о многотрудном моем бытии: с утра до ночи переносить тяжелые грузы, таскать на мельницу мешки с зерном, чтобы другие ели хлеб, а вместо благодарности терпеть одни только побои да пинки! Дай мне срок покороче!

Сжалился Бог и убавил ему срок на восемна­дцать лет. Осел утешился и пошел прочь; затем явился пес.

— Как долго ты хочешь жить? — спросил Бог. — Для осла тридцать лет — срок слишком долгий, но уж тебе этого будет довольно.

— Господи, — отвечал пес, — такова Твоя воля? Сам подумай, сколько мне придется бегать, ноги мои так долго не выдержат, а уж когда я и лаять не смогу и зубы растеряю, так что кусаться будет нечем, мне только и останется сновать из угла в угол да рычать?

Бог признал правоту пса и убавил его срок на две­надцать лет. Засим пришла обезьяна.

— Ты-то небось согласишься на тридцать лет жизни? — молвил Господь. — Ведь тебе не надобно работать, как ослу и псу, и забот у тебя никаких.

— Ах, Господи, — отвечала обезьяна, — с виду оно так, а вот на деле иначе. Жизнь у меня не больно-то и сладкая. Мне надобно без конца озорничать да гримасничать, чтоб люди смеялись, а они разве что яблоком меня угостят, да и то кислым! Как часто под шуткою
таится печаль! Тридцать лет я не выдержу.

Бог в милости Своей убавил ей десять лет.

Наконец пришел человек, радостный, здоровый, бодрый, и попросил Бога назначить срок и ему.

— Будешь жить тридцать лет — сказал Господь, — тебе довольно?

— Какой короткий срок! — вскричал чело­век. — Когда я построю дом и зажгу огонь в очаге, когда посажу деревья, цветущие и приносящие пло­ды, и смогу наконец порадоваться жизни, тут мне и умирать?! О Господи, продли мой срок.

— Ладно, добавлю тебе восемнадцать лет осла — сказал Бог.

— Этого недостаточно, — возразил человек.

— Дам тебе еще и двенадцать лет пса.

— И этого мало.

— Что ж, дам тебе и десять обезьяньих лет, но больше ты не получишь.

Человек ушел, хоть и остался недоволен.

И живет он семьдесят лет. Первые тридцать — годы человеческие, они проходят быстро, он здоров, весел, работает с удовольствием и радуется жизни. Далее следуют восемнадцать ослиных лет, когда ноша его все растет: он и зерно таскает, которым питаются другие, а за верную службу получает тумаки да пинки. Потом идут двенадцать собачьих лет, он забивается в угол, рычит, а кусаться ему нечем. Когда же и этот срок истекает, начинаются десять обезьяньих лет. Тогда человек слабоумен и глуп, совершает неле­пые поступки и становится для детворы мишенью насмешек.

Гриммовская сказка «Срок жизни» разъясняет в юмористической форме, что лет до тридцати чело­век живет согласно богоданной своей природе, однако затем может остановиться в развитии и рискует приобрести черты характера, которые несет в себе как пародию на животных. Стало быть, начиная с этого момента он обязан формировать свою жизнь, опираясь на свое высокое существо, на «я», не сце­пленное с наследственностью, и сделать себя самого смыслом жизни. Благодаря этому он станет «дважды рожденным».

В антропософски ориентированной работе над био­графией известны определенные ритмические законы и отражения, проливающие свет на иные непонятные события. Относительно midlife crisis (кризиса сред­него возраста) я здесь только подчеркну следующее: одна из таких закономерностей состоит в том, что на­чиная с двадцать первого года жизни человека каждое из следующих трех семилетий — т. е. приблизительно до сорока двух лет — отражает три первых семилетия его жизни (время от 21 до 28 лет отражает период с 14 до 21 года, а время от 28 до 35 лет — период с 7 до 14). Отсюда можно вывести любопытные заклю­чения о кризисных ситуациях, которые невозможно объяснить на основе «вчерашнего дня».

Переработав в своем «я» за три семилетия телес­но-душевные наследственные оболочки (с большим или меньшим успехом), «я» после сорока двух лет вступает в мир обнаженное и теперь должно само выстроить себе дом. Старый «стройматериал» уже не годится, вот почему в это время (иногда раньше, иногда позже) может возникнуть «кризис обеспече­ния». Хозяин строительства, «я», вынужден теперь сам производить материалы. Из-за этого вся жизнь начинает в корне меняться, что нередко ощущается как одиночество и изоляция. В силу начинающегося биологического распада дотоле «телесно защищен­ное «я» нередко падает в Ничто. «Цель теперь не на вершине, а в низине» (К. Г. Юнг).

На приеме у врача и у психотерапевта то и дело слышишь, что в середине жизни ломаются старые порядки и приходится искать новые ориентиры. Часто эта ломка выражается в телесных и душевных кризисах и в том, что в изучении возрастов называют «плодотворным смирением», подразумевая под этим отказ от внешнего (от ложного «я») и работу над «я» внутренним. Человек в это время стоит на распу­тье — меж «внешними импульсами и внутренними устремлениями». На примере биографии человека, который заместительно столкнулся с несколькими типичными сложностями кризиса среднего возраста, мы в заключение еще раз проиллюстрируем читателю такую проблематику.

Вместо послесловия

И это все, что от жизни осталось всей

Чуть-чуть воскресенья в воплях детей

Нет, все же куда-то оно уйдет — пойдет.

И это все, что от жизни осталось всей

Нет, что-то все-таки будет

Нет, жизнь придет еще в жизнь — Жизнь⁶³.

 

Вольф Бирман

 

Из бесед с пациентом о «плодотворном смирении»

 

Пациент. Я до сих пор помню тот день, когда впервые пришел к вам. Слава Богу, вы занимались мною целое утро, а под конец даже рассказали о соб­ственных болезненных переживаниях — от этого возникло приятное чувство, что я на свете не одинок. Я был тогда очень близок к самоубийству. Хотя не­сколькими неделями раньше завершил главное дело моей жизни, внутренне я чувствовал себя паршиво, как мертвый. Вы назвали это «летней депрессией». А я будто с ума сходил. Чем красивее и теплее было вокруг, тем холоднее и темнее во мне самом. Точно в стеклянном гробу: живешь и все же как бы мертв. Еще за неделю-другую до того я заметил: что-то не в порядке. Утром просыпался слишком рано, мысли вертелись по кругу, появлялись чувство вины, сомнения в себе, тяжесть в голове, ощущение застоя в желудке. Я тогда пил много спиртного, много иг­рал в гольф и в теннис. В клубе я влюбился потом в одну довольно молодую женщину, но общение с нею носило, собственно, чисто внешний характер. Мне льстило, что я еще имел успех. Ведь главной моей проблемой было старение. Я попросту не желал признать, что приближаюсь к пятидесяти. Не чув­ствовал этого.

Врач. Сколько лет в точности было вам тогда и что происходило с вами внутренне?

Пациент. Мне было лет сорок шесть—сорок семь. Внутренне я чувствовал себя ужасно, меня по­стоянно тянуло одурманить, заглушить в себе жуткое нечто. Я казался себе этаким голливудским фасадом, за которым ничего нет либо все прогнило. Я похо­дил на живого мертвеца, состоятельный гражданин, а по сути — «зомби». Конечно, вдобавок мне было ужасно совестно перед женой, из-за тайного романа. От этой игры в прятки и вынужденного вранья все становилось еще хуже, так что скоро я и подругу свою уже терпеть не мог. Отсюда опять-таки шли лишние напряженности.

Врач. Какие планы были у вас в то время?

Пациент, уехать, бросить все, начать сначала и лучше. Я хотел вновь учиться в вузе, вести непри­тязательную жизнь в какой-нибудь из развиваю­щихся стран, где еще можно найти нечто исконное, самобытное.

Оглядываясь теперь назад, я не могу отделаться от ощущения, будто жизнь моя до той поры тянулась бесконечно долго, но внезапно ее динамика и скорость возросли. Я спрашивал себя: что ты сделаешь с ос­тавшимся маленьким кусочком? Может, вернешься к давним идеалам? В ту пору я вдруг почувствовал рядом с собой одного из любимых учителей и даже одну из давних юношеских возлюбленных. По-моему, такой переворот называется «синдром Гогена», по име­ни художника, бросившего свою обывательскую жизнь банковского служащего, уехавшего на Таити и заняв­шегося живописью. Незадолго до того мы с подругой строили аналогичные планы: хотели купить ферму в Канаде и просто жить — среди природы, животных и обычных людей, без стрессов общества благоденст­вия, без необходимости меняться...

Врач. А ваши друзья-ровесники?

Пациент. Конечно, собственный опыт сделал меня чрезвычайно восприимчивым к настроениям друзей, и я остро чувствовал, что кроется за блестя­щими фасадами. Некоторые были одержимы моло­жавостью, носились как двадцатилетние и хвастались всевозможными достижениями и успехами.

Врач. А ваша жена?

Пациент. Думаю, и ей тогда приходилось нелег­ко. Мы ведь почти ровесники, и мне кажется, она переживала свой кризис, независимо от меня. К тому времени она уже довольно долго интересовалась так называемыми «сверхчувственными» вещами, духов­ными взаимосвязями и проч. Часто ходила на лекции и воскресные мероприятия. Я же тогда считал все этой полной чепухой, поэтому мы без конца спорили. Недаром говорят, что в определенном возрасте жена уже не определяет себя через мужа, хочет утвердить свое «я» и обнаруживает собственный «разум». Мужья, напротив, становятся вдруг более открыты эмоциям, нежности, чувственным впечатлениям...

Во всяком случае, у нас было так: вечером я при­ходил домой смертельно усталый, хотел отдохнуть в домашнем уюте, а жена стояла в гардеробной, собираясь на лекцию. Так мы и жили некоторое время буквально, мимо друг друга.

Врач. По-вашему, у мужчин тоже бывает «климакс»?

Пациент. Пожалуй, только проходит он иначе, более экстравертивно. Но и у женщин, по-моему, нельзя все сваливать на гормоны. Думаю, когда низ­кие импульсы — скажем, биологические — прекра­щают существование, тогда, наверно, и открывается путь для высоких, духовных устремлений. В этом и заключается другой вид «продуктивности», что, по-моему, не лишено смысла. У мужчины срок био­логической фертильности дольше. Думаю, мужчина вообще больше сцеплен с телесным. Он и кризисы вытесняет без труда и тогда заболевает, например, зарабатывает инфаркт миокарда. Установлено ведь, что свои кризисы бывают и у мужчин, только они идут не к врачу, а в пивную. Во всяком случае, одна давняя приятельница как-то сказала мне в разговоре: «Знаешь, по-моему, климакс у мужчины заключает­ся в том, что в критические годы он просто меняет жену...»

Врач. И какой же вывод вы сделали из этого кризиса тождества?

Пациент. Главный вывод таков: лично я столк­нулся с разрывом меж внутренней сущностью, которая постоянно была недообеспечена, и поверх­ностным образом жизни. Многие проблемы юности я осознал только во время этого кризиса и начал тогда над ними работать, не сваливая ответственность за них на других. Часто они и служили причиной моих прежних разладов. Сюда же добавляется нам мужской страх перед эмоциями, т. е. перед женским началом в нас. Я понял тогда, что внешний рост вовсе не означает автоматически роста внутреннего. Что, собственно, мы могли противопоставить внешним событиям? Старению тела, которое прогрессирует, несмотря на искусственный загар и тренажерные студии, а главное — смерти? Меня терзал вопрос: что от тебя останется? Потерять витальность я боялся не меньше, чем потерять имущество, через которое себя полностью определял.

Врач. А как было с новой подругой?

Пациент. В ту критическую пору мы с женой разошлись. Я тогда считал, что во всем виновата она, но сегодня я понимаю, что говорить о «вине» здесь неуместно. Мы были слишком незрелы для этого кризиса. Теперь жизнь преподала нам урок, и мы вновь можем встречаться без взаимных упреков.

Что до моей подруги, то я вскоре заметил, что био­логический «курс омоложения» моих проблем не ре­шил. Я по-прежнему чувствовал, что общество меня не понимает, казался себе внутренне лишенным кор­ней. Путешествия, которые мы совершали, оказались сущим кошмаром, ведь от себя я никуда уйти не мог. Но, как ни странно, при всем при том я постоянно ощущал в себе что-то неуничтожимое и более молодое, чем я сам. Еще школьником, во время пирушек, в под­питии я ощущал это что-то, оно оставалось совершенно трезвым. Впоследствии я назвал его «искоркой».

Через несколько месяцев мы с подругой расста­лись, ведь наша связь была чисто симбиотической, в ней не было свободы.

Я все острее ощущал, что теперь нечто старое должно отмереть, но неизменно соотносил это со своим телом. Вот в таком катастрофическом настроении я тогда и пришел к вам, я в самом деле подумывал о самоубийстве, но вам об этом не сказал.

Врач. Что же удержало вас тогда от самоубийства?

Пациент. После нашего разговора вы дали мне книгу и сказали: «Вот, возьмите, там идет речь о ва­ших проблемах». Это была книга Ричи о том, что он испытал в состоянии клинической смерти⁶⁴. Прочитал я ее тогда не отрываясь. Чувствовал, что мне поможет лишь конфронтация с последним, со смертью, и с тем, что за нею следует. Все поверхностное только бы усилило меланхолию. В общем, благодаря этой книге я получил отсрочку. Она оказалась для меня нужным «лекарством».

Врач. А как пошло дальше?

Пациент. С тех пор я начал потихоньку все отпускать, ведь себя я уже потерял, и цепляться за что-то было бессмысленно.

Через несколько недель я тогда тяжело заболел. Началось все с невралгических болей в голове и в гру­ди, которые невыносимо обострялись. Двенадцать дней я провалялся с высокой температурой — гово­рят, из-за какой-то вирусной инфекции. Но задним числом я понимаю, все дело было в пропасти меж го­ловою и сердцем, с которой я жил многие годы и ко­торую мне теперь надлежало осознать. Я чувствовал, что должен избавиться от всего старого. И действи­тельно, сперва я здорово похудел физически, потерял больше двадцати килограммов. Впрочем, меня тогда не волновало, умру ли я.

И вот что интересно: мои тогдашние друзья, в боль­шинстве люди с университетским образованием, почти не выказывали участия к моей болезни, а те люди, которых я всегда внутренне презирал за «простоту», трогательно за мною ухаживали. Один из них как-то раз несколько часов просидел у моей постели, рассказывая о своих впечатлениях от работы в Африке, в рамках про­граммы помощи развивающимся странам... и я вдруг вновь почувствовал пульс жизни. После этого разговора температура начала спадать.

Врач. И что же было дальше?

Пациент. В период выздоровления, когда судьба как бы изъяла меня «из обращения», я много читал и подолгу гулял. У меня было такое чувство, что и вос­приятие мое обострилось, во всяком случае, я замечал то, чего прежде никогда не видел. Благодаря чтению ожили давние, исчезнувшие было идеалы. Например, я перечитывал стихи, которые писал в школе, пробо­вал писать новые.

Еще в школе классики и философия идеализма не оставляли меня равнодушным. И я вернулся к ним, как блудный сын. Мне вдруг стал понятен Фауст — его бегство из гнилой жизни, стремление омолодиться, жажда жизни и молодой женщины, желание задержать счастливый миг... Но и спасе­ние, благодаря тому, что делаешь что-то не только для себя, но и для мира. Я чувствовал себя, тогда как в отрочестве, когда впервые прочитал «Нарцисс и Гольдмунд» Германа Гессе... как во втором, но здо­ровом отрочестве.

Врач. Что же, по-вашему, вас излечило?

Пациент. Думаю, тут дело в том, что в Евангелии от Иоанна названо: «Хочешь ли быть здоров?» (Ин., 5:6). Это означает в первую очередь быть в ответе за себя, а не сваливать постоянно на других вину за свою жизнь. Сознательно взять жизнь после кризиса в свои руки. Это, во-первых.

Вдобавок мне кажется, что, начиная с середины жизни, очень важно обрести «плодотворное смире­ние», иначе говоря, принимать все, как оно есть, как оно в жизни получается, т. е. прислушиваться ко всему, а потом уж с ним разбираться.

Понял я и то, что в нас есть грешная часть, так называемая ночная сторона, которую тоже нужно познать, чтобы разобраться в ней и включить в свое бытие. Думаю, Бог за то нас и любит, что мы помо­гаем избавить ад в себе.

Врач. Как же все выглядит теперь?

Пациент. В профессиональной сфере мне ничего менять не пришлось, но внутренне я «обновлен», хоть это и не значит, что теперь жить стало проще. Наоборот. Но я смотрю на себя и свои проблемы как бы со стороны, осознаннее, с большим самосоз­нанием. И мои коллеги это замечают. Чувствуют, что рядом есть человек, который говорит на основе своего опыта, а может, и от добрых чувств и понима­ния. Я уже говорил, жизнь стала не проще, но богаче. Молодеть мне теперь совсем не хочется. Я смотрю на вещи как бы от финишной черты, и от этого жизнь вправду делается напряженнее и интенсивнее. Сегодня я думаю, что каждый должен исполнить свою судьбу и что кризисы суть настоящие помощники нашему внутреннему развитию. Как говаривали в старину: «Доброхотного судьба ведет, недоброхотного тащит силой».

ПРИМЕЧАНИЯ.

 

1. Эта и все последующие цитаты из Фойхтерслебена взяты из книги: Feuchtersleben, E. Frh. v.: ZurDiätetik der Seele, Stuttgart 1980.

2. Тухольский К. Идеал. Перевод В. Бакусева.

3. Vetter, G.: Seele unter Eis, München 1991; Kuiper, P. C.: Seelenfinsternis — Die Depression eines Psychiaters, Frankfurt 1991; Guardini, R.: Vom Sinn der Schwermut, Mainz 1991; Flach, F. F.: Depression als Lebenschance, Reinbek 1990; White, J.: Die Masken der Melancholie, Marburg/L. 1987.

4. Ницше Фр. Ессе homo. Человеческое, слишком человеческое. Перевод Ю.М. Антоновского. В кн.: Ницше Фр. Соч. в двух томах. Т. 2. М., 1990.

5. Steiner, R.: Entsprechungen zwischen Mikrokosmos und Makrokosmos, 23.4.1920, GA 201, Dornach 1987.

6. Из кн.: Diepgen, P.: Geschichte der Medizin, Bd. 1, Berlin 1949.

7. Штайнер Р. Лечебно-педагогический курс. Калуга, 1995. Лекция от 25.6.1924. Перевод Б. Деева.

8. Штайнер Р. Метаморфозы душевной жизни. М., 2001. Лекция от 25.10.1909. Перевод П. Веселова.

9. Schlemmer, J. (Hrsg.): Die Verachtung des Gemüts, Frankfurt 1974.

10. Novalis: Romantische Welt, Ausgewählte Aphorismen, Darmstadt 1954.

11. Steiner, R.: Bausteine zu einer Erkenntnis des Mysteriums von Golgotha, 14.4.1927, GA 175, Dornach 1980.

12. Novalis: a. a. O.

13. Кафка Ф. Письма Милене. Перевод А.Карельско­го и Н.Федоровой. В кн.:Собр. соч. в 4-х томах.Т.3. СПб, 1999.

14. Richter, Н. E.: Die Chance des Gewissens, Hamburg 1986.

15. Цветочки святого Франциска Ассизского. Перевод с лат. А. П. Печковского. М., 1990.

16. Steiner, R.: Wahrspruchsworte, GA40, Dornach 1991.

17. Hyman, J. W.: Licht und Gesundheit, Reinbeck 1993.

18. Штайнер Р. Проявления кармы. NY 1970. Лекция от 28.5.1910. Перевод А. Лисовского.

19. Ницше Фр. К генеалогии морали. Перевод К. А. Свасьяна. В кн.: Ницше Фр. Соч. в двух томах. М., 1990.Т. 2.

20. Kuiper, С. P.: Seelenfinsternis, а. а. О.

21. Steiner, R.: Die okkulte Bewegung im 19. Jahrhundert, 25.10.1915, GA254, Dornach 1986.

22. Flach, F. F.: Depression als Lebenschance, a. a. O.

23. Steffen, A.: Der rechte Liebhaber des Schicksals, Dornach, 1957.

24. Steiner, R.: Vergangenheits- und Zukunftsimpulse im sozialen Geschehen, 30.3.1919, GA 190, Dornach 1980.

25. Mitscherlich, A.: Die Unwirtlichkeit unserer Städte, Freiburg 1970

26. Mitscherlich, A.: Die Unfähigkeit zu trauern, Leipzig 1990.

27. Штайнер Р. Метаморфозы душевной жизни. М., 2001. Лекция от 2.12.1909. Перевод П. Веселова.

28. Steiner, R.: Wahrspruchsworte, а. а. О.

29. Штайнер Р. Ступени высшего познания. Дорнах, 1938. Перевод Е. Ф. Ильиной.

30. Там же.

31. Steiner, R.: Geisteswissenschaftliche Menschenkunde, 22.3.1909, GA 107, Dornach 1988.

32. Штайнер Р. Проявления кармы. Лекция от 26.5.1910. Перевод А. Лисовского, NY 1970.

33. Ott, Е.: Die dunkle Nacht der Seele — Depression?, Schaffliausen 1982.

34. Штайнер Р. Испытание души. Париж, б/ г. Перевод Н. Н. Белоцветова.

35. Паскаль Б. Мысли о религии. М., 2001.

36. Meffert, Е.: Mathilde Scholl. Глава «Mitte des Lebens», Dornach 1991.

37. Паскаль Б. Там же.

38. Штайнер Р. Проявления кармы. NY 1970. Лекция от 28.5.1910. Перевод А. Лисовского.

39. Steiner, R.: Der Todals Lebenswandlung, 9.10.1918, GA 182, Dornach 1986.

40. Bock, E.: Rudolf Steiner, Studien zu seinem Lebensgang, S. 260, Stuttgart 1990.

41. Штайнер Р. Теософия. Ереван, 1990. Глава «Путь познания».

42. Goethes Briefwechsel mit seiner Frau, Einführung, Frankfurt 1985.

43. Steiner, R.: Aus der Bilderschrift der Apokalypse des Johannes, 8.5.1907, GA 104a, Dornach 1991.

44. Steiner, R.: Problem des Zusammenlebens..., 10.9.1915, GA 253, Dornach 1989.

45. Уайлдер Т. День восьмой. Гинзбург Е. Крутой мар­шрут (разные издания).

46. Штайнер Р. Наставления для эзотерического ученичества. СПб, 1994.

47. Перевод В. Бакусева. Steiner, R.: Die soziale Grundforderung unserer Zeit, 7.12.1918, GA 186, Dornach 1990.

48. Steiner, R.: Wiederverkörperung und Karma, GA 135, Dornach 1989.

49. Пруст М. По направлению к Свану. М., 1973. Перевод Н. Любимова.

50. Steiner, R.: Geisteswissenschaftliche Menschenkunde, 27.10.1908, GA 107, а. а. О.

51. Прокофьев С. Оккультные основы прощения в свете антропософии. М., 1994.

52. Petersen, A.: «Dornach in den Jahren 1914/ 15», in: Erinnerungen an Rudolf Steiner, Stuttgart 1979.

53. Steiner, R.: Physiologisch-Therapeutisches auf Grundlage der Geisteswissenschaft, 26.3.1920, GA 314, Dornach 1989.

54. Откровение св. Иоанна, 20:2 -3,7.

55. Petersen, A.: a. a. O.

56. Achimer Kreiszeitung, 26.9.93.

57. Steiner, R.: Aus schicksaltragender Zeit, 15.1.1915, GA 64, Dornach 1959.

59. Steiner, R.: Wie kann die seelische Not der Gegenwart überwunden werden?, 10.10.1916, GA 168, Dornach 1987.

60. Kuiper, P.: Seelenfimternis — Die Depression eines Psychiaters, a. a. O.

61. Guardini, R.: Vom Sinn der Schwermut, a. a. O.

62. Буркхардт Г. Возьми жизнь в свои руки. Работа над собственной биографией. М., 2001.

63. Biermann, W.: Song fir das Fernsehspiel «Liebe mit Fünfzig». Перевод В. Бакусева.

64. Ritchie, G.: Ruckkehr von Morgen, Marburg 1990.