- Дальше идти бессмысленно, - сказал Вэм. - Надо думать.
Начальник и Вэм стояли в сторонке от остальных.
- Долго не подумаешь.
- Давай повернем к железной дороге...
Вэб, Юра, Лариса и Саша сидели съежившись на рюкзаках. Не участвовали они в обсуждении, не пришли на помощь Начальнику в этот час. Даже если бы морозы были слабее, а снег мельче, не готовы были они все к этому походу. Пришлось наверстывать уже в пути. На ходу учиться технике ночлегов, совершенствовать снаряжение, на ходу совершенствовать и самих себя и свою группу. Как поставить ответственность Начальника высоко-высоко над его же властью? Как возвести волю каждого в закон для всех и сохранить при этом возможность действовать сообща? Вот какие вопросы поставил перед ними трудный и опасный добровольный поход.
Но перед выходом не доросли они до этих вопросов. Начальник повел в поход группу, какая была. И сам он был такой, какой был. Если бы не он - не состоялся бы поход. Лариса бы не встретила Сашу, а он бы ее не оценил, Вэм не проявил бы свой тропежный талант и не узнал бы радости завоеванного уважения, Саша не собрал бы материал для будущих открытий, а Юра не убедился бы лишний раз (но всегда нелишний), сколь хорошо и правильно сторониться всяческой суеты...
Все, что сказано в этом авторском отступлении, лишь обертоны. Тоны звучат значительнее и глубже. Что же касается мотивов похода, то сыграть их возможно только в целом жанре туристской литературы, который можно развивать долго-долго. Но произойдет ли это? Никто не знает... Во всяком случае, сейчас не будем задерживать наших героев. Времени у них осталось в обрез. А морозы продолжаются.
Первый пасмурный день. Мороз ослабел немного, но стало промозгло. И на ходу теперь не удавалось согреться. Уже не первый день шли в телогрейках. Телогрейки превратились в ледяные панцири. За день в них намерзало столько влаги, что высушить не удавалось. Их подвешивали близко к костру, но они горели.
На Вэме одни дыры. От них пахнет паленым и мокрым. Весь правый бок у Вэмовой телогрейки отсутствует, а правый рукав надевается отдельно.
Саша Начальник тоже весь погорелый, но с рукавами и даже с карманами, достал из одного кармана последние две папиросы. Только они с Вэмом курильщики.
- Может, одну на двоих? - разумно предложил Вэм.
- Нет, покурим по-человечески.
- Знаешь, Начальник, у нас есть верный ход. - Добрый Вэм, не оставил Начальника. И не обиделся бы нисколько, если бы тот опять на него зарычал.
- Какой?
- Шпарить назад по своей лыжне. Все побросать можно. За три дня добежим.
Начальник задумался. Вэм предлагал трудное решение. Слишком много тягот осталось за спиной, чтобы хватило сил повернуть. Для такого решения мужества у Начальника не доставало. Ему казалось, что впереди близко жилье, что завтра они обязательно выйдут. Вэм предлагал действовать наверняка. Начальник не мог бы сказать, почему он так не хочет идти назад. Он этого не знал. Не знал, и почему его неудержимо тянет вперед. Его, и всех остальных, да и Вэма тоже.
- Вэм, - сказал Начальник, - давай подумаем по порядку: во-первых, нужно скорее идти к настоящему лесу и ночевать, назад до леса далеко, а вперед не очень... наверное... во-вторых, нам сейчас их назад не повернуть...
- Почему?
- Не повернуть, и все. Я знаю. Если им так же не хочется идти назад, как мне, то ничем не повернуть. В-третьих, Вэм, ты видишь, какое небо? Если пойдет снег - лыжню занесет.
Они развернули опять свой жалкий рисунок с карты. До железной дороги было километров семьдесят, она здесь резко отходила в сторону. Между точкой, в которой предполагали свое нахождение, и железной дорогой ничего не было нарисовано на их карте - белое пятно. Как идти? По азимуту поперек распадков и речных долин? По бурелому? Через завалы и чащи?
- Давай пойдем вперед, - сказал Начальник, - ты видишь, нам просто больше ничего не остается.
Они докурили папиросы до бумажного мундштука. Так в обычной жизни не докуривают. Вэм свою раньше кончил, и Начальник дал ему пару раз затянуться от своей.
Было еще не поздно. Местность начала выпукло понижаться. Видно было не далеко. Казалось, ближние березы стоят на краю облака, ползущего по земле. Но это было не облако, а пасмурное небо. Наконец стало видно далеко, и сразу появилось озеро. В ту же минуту выглянуло солнце, впереди, у горизонта. Лыжники спускались теперь словно в другую страну.
Бережок, высокий, но не обрывистый, образовал залив. Сосновые стволы горели, отражая огонь заката. У воды стояла новенькая избушка.
Лыжи сами примчались к ней. Сосны вокруг уходили в невероятную высоту. Были они безукоризненно правильны и красивы. Стены избушки сложены из таких же стволов, так же горят и они, и снег, и лес за озером.
Около избушки лиственница. Серые ветви, лишенные хвои, кажутся мертвыми. Она тут одна - лиственничные горно-тундровые леса начинаются севернее. А поскольку она стояла тут одна, то издали казалась сухой елью. Так ее и увидели наши путешественники: вот, мол, сушина какая прекрасная, у самой избы.
Приходится удивляться, как плохо знали они лес. В Подмосковье научились находить путь по карте, бродить в темноте, зажигать простейшие костры, ставить палатки. Вот и все, что они умели. Еще они научились петь песни, разбираться в туристских правилах, вязать несколько узлов и устраивать подвесные переправы на веревке. Все это было теперь ни к чему. Никто из них не дал себе труда заранее узнать о лесе, в котором теперь предстояло выжить.
Конечно, они догадались бы, что это не сушина, хотя бы по тому, как пошла пила, или в конце концов по тяжести бревен - сырая лиственница и в воде тонет. Но они находились уже в том состоянии холодовой усталости, когда тело лишено устойчивости к холоду, а голова - способности мыслить. А поэтому, еще более чем раньше, стали они самонадеянны. Теперь достаточно было повода, чтобы произошла катастрофа. Поводом явилась избушка.
Вэм соорудил трамплин и учил всех прыгать. Не спешили они с лагерными работами. Даже рюкзаки в избушку не затащили: только заглянули в нее и удивились красоте.
- Люди недавно были! - заявил Начальник.
В избушке - растопка, соль, пакет вермишели. Пол из хорошо уложенного сена. Нар нет. Очаг из круглых озерных камней, обмазанная глиной площадка у очага. Стены снизу коричневые, закопченные, а выше черные и черный с блеском потолок. Под потолком отверстие для дыма загорожено дощечкой. Из угла в угол перекладина. На ней длинные деревянные крюки из ветвей. На одном из крюков котел. Начальника обманули чистота и красота. Он не увидел, какой ровный вокруг снег. Не заметил, что в избушке совсем не пахнет жильем. Скорее всего, с самого лета здесь никого не было.
Вэб поднялся в очередной раз на горку.
- Смотрите, - закричал он, - деревня! Все замерли.
Начальник съездил за биноклем и стал рассматривать дальний берег.
- Нет ничего, - сказал он.
- Дай-ка сюда, - потребовал Вэб. Он долго смотрел, наморщив нос, и что-то бормотал.
- Нет там ничего, - сказал Саша. - Если бы деревня, и без бинокля увидели бы дым.
- Не видно, - сказал Вэб.
С трамплина Вэм прыгал замечательно. Будто руками поднимал себя в воздух и, опустив руки, словно опираясь на них, летел. Ни у кого, конечно, так не получалось. Вэб нарочно падал и валялся, выбивая под трамплином ямы. Но Вэму эти ямы не мешали. Он через них перелетал.
Все извалялись в снегу. Наконец-то снег был для них веселым и добрым. Посуровел он, когда погасли лучи солнца, а звезды появились с северо-восточной стороны.
Надвигалась ночь. Тогда бросились они пилить обманную "сушину". Свалили ее. Отпилили чурбаны покороче. Начальник их колол. Сломал один топор, сломал другой, потом один починил и расколол два чурбана.
В это время все в мокрой одежде замерзли до того, что перестали двигаться. Стояли и ждали.
Среди звезд и светлого снега зияла открытая в избу дверь. За ней такая темень! Такой холод! Туда невозможно сунуться. Влага пасмурного дня оставалась в воздухе и сконденсировалась в ледяной туман. Он стянул лица.
- Огонь скорее, Начальник! - кричал в темноте Вэб.
- Ставьте рюкзаки вдоль стен, не втаскивайте со снегом.
- Огонь!!!
Начальник поджег растопку, подложил сухие лучины и полешки из оставленного в избе запаса. Все осветилось. Дым скрыл в избе потолок. Образовался новый потолок, сизый, ровный и чуть подвижный. Он был высок, дышать не мешал, можно было под ним стоять. Коричневые и черные стены отливали медью, зажелтело сено. Оживали лица и руки. Пока Начальник не положил в огонь сырую лиственницу. Охваченная пламенем, вроде бы она занялась, но это обугливались острые грани полешек. Гореть сырые поленья в маленьком очаге не могли - когда растопка кончилась, свет погас.
Начальник начал дуть на угли. Пошел новый дым, теперь уже тяжелый и холодный. Он не поднимался вверх, а заполнял всю избу.
Начальник дул. Сколько это длилось - кто знает. Ничего не видно было, только тусклые угли в дыму и дым.
Саша лежа стал отжиматься на руках, чтобы согреться. Его примеру последовал Вэм. Ни Вэм, ни Саша не согрелись. Вэм, Саша и Юра выбрались наружу.
Под открытым небом холод взял в тиски. Пробовали бегать, бороться. Бесполезно.
Начальник продолжал в избе дуть.
- Закройте дверь! - приглушенно крикнул он.
- Угорите, - сказал Вэм.- Закройте! Холодно! - взревел оттуда Вэб.
Вэм захлопнул дверь. Начал снова бегать, качать ногой. Потом он приседал с лиственничным чурбаном на плечах. Но чем больше он двигался, тем сильнее замерзал. То же самое происходило с Юрой и Сашей.
- Чт-т-о делать? - спросил Саша.
- Надеваем лыжи, - сказал Вэм.
- Разводим костер, - сказал Юра.
- Костер не развести, мне спичку не зажечь, - говорил Вэм. Он направился к торчащим из сугроба лыжам.
У Саши и Юры не было сил надевать лыжи. Да и не могли им теперь помочь лыжи, потому что некуда было бежать. Страх заставлял тело сжиматься. Страх надо убрать. Но как? Огонь! Набрать мелкого сушняка и зажечь? Уже недоступно.
Оставался последний резерв, простой защитный рефлекс живых существ так испугаться, чтобы перейти в иное состояние, чтоб от страха бросило в жар. Но не все из них на это способны.
Всех спас Вэб. Распахнулась дверь. Из нее вырвались клубы дыма и Вэб:
- Я больше не могу! - заорал он и ринулся прочь. Следом за ним побежала Лариса:
- Ловите его, ему мерещится деревня!
Ларису обогнал Начальник, потом Юра и Саша.
Вэм, возившийся с лыжами, мигом надел их, схватил чьи-то палки и побежал по выбитой пятью парами ног канаве. Он быстро настиг четверых, но Вэба впереди не видел. На озере наст. Вэм летит над ним мягко и плавно, черные ямы следов ему навстречу. Небо светит огнями половины миров Вселенной. Вэм забыл, как минуту назад замерзал, и, куда теперь держит путь, не думал. Откуда явилась к нему эта волшебная легкость, эта бархатная теплота? Может быть, он уже умер?
Нет, он знал, что не будет так вечно. Что впереди его что-то ждет, что бег нацелен и задан. Что он, Вэм, нашел свое место в мире. А увидев Вэба и вообще все вспомнил.
Когда Вэм догнал Вэба, а это произошло не сразу, тот лежал на ровной, будто утоптанной площадке, скрытой за большим сугробом.
Вэм съехал с сугроба и задавил Вэба.
- Тише ты, - сказал Вэб, - больно ведь.
От Вэба шел пар. Пар поднимался над ним, гнел от его одежды. Одна нога Вэба в белой бахиле, другая чернела голым ботинком.
- Пойдем назад, пойдем!
- Пойдем.
- Ты куда бежал?
- Да так... Почудились огни.
- Но ты в избе был.
- В избе и причудилось.
- Хорош. Бахилу где потерял?
- Не знаю.
До половины ночи по очереди поддерживали огонь в очаге. К половине ночи хворост кончился, но изба уже нагрелась.
Ботинки утром были мягкие и сухие. Вэм радостно натянул их.
Он открыл дверь. Светало. Шел густой и мелкий снег. Сыпало, как из молотилки. Новый, незнакомый запах снегопада разволновал Вэма. И он стоял, пока не подмерз. Временами пуржило. Ветер потоками гнал снег с озера и закручивал под стеной.
Вэм растолкал Начальника.
- Что?
- Снег идет.
- Что, утро?
- Снег идет, говорю. Сильный!
Начальник сел, посмотрел на светящиеся часы.
- Десятый... Вэм, зажги огонек. Есть там хоть какой-нибудь мусор?
Огонь осветил стены и потолок с перекладиной и крюками. Плотный, из тысячи запахов теплый воздух жилья был сладок.
Вэм нашел папиросы.
- Да? - вскочил Начальник.
Они с Вэмом замолкли.
Запах табачного дыма разбудил Сашу. Он открыл глаза и следил за Начальником и Вэмом.
- Вот это жизнь, - стонал Вэм, - никуда отсюда не пойду.
- А жрать что будешь?
- Нич-чего... Кстати, пора бы насчет завтрака, Начальник.
- Обойдешься. Сашину ногу видел?
- Смотрел вчера.
- Ну что?
- Почернела. Долго не пройдет.
- Что делать будем?
- Известное дело, везти на санках, - сказал Вэм.
- Втроем?
- Почему? Впятером.
- Вэб ногу растянул, а Лариска не в счет.
- Лариска в счет, а Вэб потянет, как хромая лошадь... Но если снег кончится, надо нам идти вдвоем. Пока не поздно. Я видел следы зверья - тут можно охотиться и ждать. Можно рыбу на озере ловить. Снасть не потерял?
- Снасть есть, - сказал Начальник.
- Она добежит? - спросил он вдруг.
- Наверняка. Мне бы за ней угнаться.
- Пойди посмотри снег.
Снег кончился. Быстро прояснялось. Выпало сантиметра три. На реках лыжню могло занести. Но на реках снег мельче и плотнее. Стоянки на пути готовые. Всюду почти остались дрова...
Они молчали. Табак. Тепло. Блаженство, когда тепло не в мешке, а на свободе. И со всех сторон! У костра все в человеке бьется, пульсирует, и хорошо, если находишь свой ритм. Но ненадолго. А здесь, в искусственно созданном мире, отгороженном от обширной природы (слишком обширной и пустой, чтобы долго среди нее суметь жить), можно отдыхать, думать, искать решение.
Они уже все решили. А теперь молчали. Молчали двое мужчин. Один из них теперь должен спасать всех. Все свершилось почти так, как он мечтал... Другой озадачен, отягощен. Он проиграл: теперь их должен спасать Вэм, а он, Начальник, ничего не может сделать. Ему остается только собрать все силы и ждать. Теперь ему тяжелее всех. Теперь наступила расплата.
И еще была Лариса, которую он позвал в поход, которой собирался предложить место в своем спальном мешке. Но постеснялся, думал, устроится само. А вот Саша не постеснялся.
Сейчас Лариса уйдет с Вэмом. Они будут идти дни и ночи и ненадолго останавливаться у огня.
А он... будет ждать.
Двое мужчин молчали. Все, что они говорили до сих пор, не имело теперь значения. Потом Начальник спросил:
- Разбудим ребят?
- Подожди. Дай спокойно собраться.
Вэм взял Юрин тонкий капроновый рюкзак. Аккуратно вынул из него все, а рюкзак расстелил. Взвесил на ладони банку мяса, подумал и отложил. Взял сухарей, немного сахару, остатки масла.
- Все, Саня, - сказал он Начальнику, - режь палаточную крышу.
- Сейчас, Вэм.
На снегу Начальник, Юра, Вэм, Лариса и Саша. Лариса и Вэм на лыжах.
- Точно ружье не возьмешь?
- Нет.
- Ракет мало.
- Хватит.
- Компас на всякий случай.
Вэм протянул за компасом руку.
- Не выматывайтесь сразу.
- Нет.
- Куда вы, я с вами! - послышался вдруг голос Вэба. И Вэб пришел по снегу босиком.
- Ты что босой, опять с ума сошел? - напустился на него Начальник.
- Не опять. Я всегда хожу босиком, только в лесу не хотел. Сейчас обуюсь.
- Мы пошли, Вэб, иди спать.
- Нет, я с вами хочу. Ну подождите! Вэб скрылся. Саша подошел к Ларисе. Начальник позвал Вэба, и они вдвоем отошли к избе.
- Лучше бы вам не ходить, - заговорил Саша. - Надо придумать, как выбираться всем вместе. Не надо разъединяться.
Она молчала. А он вдруг потупился, сгорбился. Тогда Лариса рванулась к нему. Что-то мучительное, но в то же время светлое и радостное закружило ее, и, как с высоты бросаются в воду, решила она остаться с ним, и будь что будет.
- Вот так женщины спасают мужчин в наше время... А мужчинам от этого крышка, - проговорил он.
- Так во все времена спасали, - услышала Лариса свой голос. Кто-то произнес эти слова будто вместо нее. Захотелось ей даже оглянуться. Но оглядываться она не стала, подняла Сашину голову и погладила его по заросшей щеке.
- Мы скоро придем, ты подожди, - сказала она. Вэб выкатился из двери в расшнурованных ботинках.
- Сейчас надену лыжи и... - суетился он.
- Успокойся, - сказал ему Вэм, - выслушай. Мы идем за помощью. Назад. Тебе за нами не угнаться.
- Тогда я вас провожу.
- Нет, ты оставайся здесь. Ты руби дрова.
- Мы скоро придем, Вэб, - сказала Лариса.
Эпилог
- Пошли, - скомандовал Вэм и сильно толкнулся палками.
Они побежали. Сначала вдоль берега, потом, мелькая среди деревьев, стали подниматься и уходить на болота.
Начальник, Вэб и Саша довольно долго еще стояли неподвижно, пока Юра не сказал:
- Хорошо это, красиво.
- Что? - спросил Начальник,
- Все, - сказал Юра.
- Пошли в избу, - предложил Начальник. Они двинулись по уже глубоко пробитой тропке. Вдруг Вэб остановился. Начальник ткнулся ему в спину и заворчал:
- Ну иди, иди, что стал.
Вэб молчал. Он не двигался. Начальник повернулся в сторону озера и сам застыл. Саша наткнулся на них и решил обойти, но тоже взглянул...
За озером, над дальним лесом поднимались струйки дыма. Они были отчетливо видны - дымы из печных труб.
- Саша! - заорал Начальник. - Саша, надо их догнать!. Надевание лыж длилось долго, крепления заледенели. Наконец Начальник и Юра сорвались с места. Вскоре Начальник значительно опередил. Время от времени он кричал, но не надеялся, что его услышат. Он выбрался на болота и увидел, что далеко-далеко впереди никого нет.
Саша остался в избе один, В уме он прикинул задачку: если предельная скорость Начальника на одну четверть больше средней скорости Вэма и Ларисы, а разрыв по времени четверть часа, то Начальнику никогда их не догнать. Все сократится, и останется единица. А с предельной скоростью Начальнику не пробежать целый один час.
А через сколько времени он приблизится на расстояние голоса... или... выстрела... И тут его осенило. Он вскочил, открыл дверь, впустил в избу свет. Ружье торчало из Начальничьего рюкзака. Он стал рыться в рюкзаке: вот коробка патронов, не полная, еще коробка... Надо, чтобы выстрелы были ритмичны. Ритм приковывает внимание. Двадцать секунд потратить на тренировку: ружье переломить, патрон в ствол, захлопнуть, поднять... переломить, гильзу вон, патрон в ствол... - пусть медленнее, но точнее.
Ближние склоны задержат звук. Надо выбежать на озеро.
Только выбежал - солнце осветило прямые восходящие столбы. Теперь они сами сигналили и наверняка были видны с болот - надо лишь оглянуться.
Саша выстрелил прямо в них и, не дожидаясь эха, начал методично стрелять. В промежутках между его выстрелами громыхало эхо.
Саша почувствовал (и сразу поверил своему чутью), что Лариса и Вэм слышат. Каждый выстрел теперь откликался в нем новой волною радости. Он палил и смеялся. А когда патроны кончились, опустил ружье, огляделся...
Большое белое пространство улыбалось в ответ. Зима это или лето какая разница, если тепло. Тепло и красиво. Под ногами лед. И счастливый человек стоит на льду.
Начальник услышал выстрел и оглянулся. Подсвеченные солнцем струи дыма как будто сами светились. Может быть, Лариса и Вэм видят дым, но все равно уходят? Нет, так обманывать себя нельзя. Бессмысленно. Так можно и не дойти. А сам поход, в нем есть смысл? Конечно, но иногда теряется. Тогда и возникает этот вопрос. Но только тогда...
Он увидел Вэма. Потом и Ларису. Вэм стоял и смотрел назад, а Лариса, опираясь на палки, смотрела в даль болот.
- Вот они! Ура! - раздался сзади голос Вэба.
Вэм услышал и поднял руку. Но стоял, не трогался с места.
Идем в пургу
Я беру отпуск зимой. Говорят: чудак. Жалеют. Спрашивают: "На Полярный Урал едешь? Это что - на турбазу, по путевке?"
Вот так, дальше турбазовской столовой, пляжа, инструктора, ведущего группу не знакомых друг с другом людей по маркированной тропе, дальше этого у иных воображение не работает.
Не знают многие туристы зимы. Не знают они и лыж.
Человек на лыжах! И за сотни километров от жилья, в нетронутом лесу, вспыхивает костер для ночлега... Засыпая, глядеть на звезды, зарю встречать на лыжне - розовый свет на заснеженных камнях.
А плотный снег тундры! Лыжи не оставляют следа. Бежать в день тридцать, пятьдесят километров! Лыжный бег к горам, к синим наледям промерзших рек... Поземка красным пятном размажет солнце. Бежать навстречу пурге, страшной пурге, и в снежной пустыне построить из снега теплый дом...
Но когда идешь в мороз много дней подряд, все время находишься в напряжении. Надо иметь силу выдержать это. И только выдержав, по-настоящему оценишь зиму. В 1956 году я, первокурсник, шел по архангельской тайге. Был редкий по силе морозов февраль. Восемь дней мы не встречали людей, и были у нас тонкие палатки-"серебрянки" да старые ватные спальные мешки.
Мы ввалились в тепло жилья, измученные до крайности.
Но я понял тогда, что буду ходить зимой.
Через два года я уже сам вел группу по Кольскому. Мы поднялись выше границы леса. Порывы ветра сшибали девушек с ног, парни их поднимали. А потом мы идти уже не могли: решили ночевать, не спускаясь в лес. Увидели два огромных камня на склоне и узкую щель между ними и забились в эту щель, но благоразумие взяло верх, и мы привязали к камням палатку. Это была тяжелая ночь. Мы слегка поморозились. (Пять лет спустя я разбирал случай, как четверо замерзли в той же долине, у таких же камней. Им не повезло, пурга длилась дольше, чем у нас.)
На следующую зиму я отправился в горы Приполярного Урала, чтобы пройти еще никем не хоженым перевалом.
Теперь нас было шестеро парней. Четверо были старше меня, а знал из них я лишь одного - Толю Козлова (мы потом ходили с ним еще раз).
Приполярный не Кольский: мороз, расстояние, безлюдье...
Ехали мы из Москвы в общем вагоне, спали на третьих полках. Было жарко, душно. Приехав на станцию Кожим, заночевали на полу в какой-то брошенной конторе, а утром, сваленный тяжелой простудой, я не мог встать на лыжи.
Мы договорились, что ребята пойдут вперед по тракторной дороге и будут ждать меня в горах, на ручье Джагал. Три дня я выздоравливал, а на четвертый залез в кабину трактора. Ребята радостно встретили меня. В нашей палатке топилась печь, и было тепло.
На следующее утро, распределив груз по рюкзакам, мы вышли в горы. Мой рюкзак весил больше, чем я мог нести в тот день, но сказать об этом я не сумел. Я мог бы сказать Толе, но он был нагружен больше всех. Я медленно шел впереди, медленнее, чем надо. Все молчали. Мы шли.
Давно остались внизу последние деревья, потянуло с перевала ветром. Один из парней сказал, что выше идти нельзя, что ветер "прихлопнет нас".
Я очень устал и был раздражен. Я сказал ему, что "не прихлопнет", сказал, чтобы он не трусил... Я пренебрежительно сказал человеку "не трусь", когда ему действительно было страшно, - глупее и бестактнее поступка я надеюсь не совершить за всю жизнь.
Парень стал мне врагом. Уязвленное самолюбие теперь диктовало ему слова и поступки. Тяжелое настроение воцарилось в группе.
Идя без меня три дня по лесной дороге, ребята копали глубокие ямы в снегу и ставили в них палатки. А теперь мы вышли в безлесье, и я настаивал, чтобы ставить палатку на ровном, уплотненном ветрами снегу и, выпиливая снежные кирпичи, строить ветрозащитную стену. Но в поземку и холод человеку инстинктивно хочется зарыться в снег, и ребятам тоже хотелось зарыться.
Сколько я ни старался, убедить их не мог. Мы шли по безлесной долине, избитой ветрами, со снегом, твердым, как мел. Мы откапывали для палатки яму, а стену ставили вплотную к палатке. К утру палатка вмерзала в снег. Часами мы освобождали ее, обмороженными пальцами распутывали веревки, скатывали брезент в огромный нелепый тюк и волокли по очереди тридцатикилограммовую его тяжесть. И при этом были чужими, замкнутыми в себе людьми.
Поход потерял смысл. Но, прежде чем понять это, мы успели уйти далеко. Настигала усталость холода. Обиженного на меня парня она привела в состояние бесконтрольной тоски и злобы.
Мы подошли к хребту, за которым был предполагаемый перевал. Были продукты, была сила в ногах, погода пускала нас вперед, но мы повернули назад. Нельзя было идти дальше. Надо было скорее бежать к людям, к домам, к поездам.
Горы были теперь не для нас.
И опять зима. И станция Кожим. И ручей Джагал. На этот раз в моей группе было трое из Архангельска, трое из Саратова - я познакомился с ними летом, когда ходил на байдарке по северным рекам, - и двое москвичей. Нам хорошо было вместе, и, хотя мы не виделись уже много лет, я убежден: уляжется суета, и мы неизбежно встретимся.
На Джагале "сели в пургу". Палатку скоро завалило толстым слоем снега, придавило, сжало. Влага от дыхания оседала на стенках и стекала вниз. Было так тесно, что нельзя было лежать на спине.
На четвертые сутки пурга стихла. Вечер наполнил горы морозом и тишиной. Мы не стали ждать дня, вышли в ночь, чтобы взять очередной перевал. После долгого лежания в сырости и тесноте мы шли подряд двенадцать долгих ночных часов. Перевал этот я уже знал. Ребята шли за мной в темноте и падали молча на снег по команде "Привал!".
Мы взяли тот перевал и спустились в лес близ реки Нидысей. Развели наконец костер и пили чай сколько хотели.
Лишь позже я понял, как тяжело было ребятам идти всю ту долгую ночь и как глух я был к этому, гонимый желанием взять перевал.
Лабиринт хребтов и отрогов, белых безлесных долин массива горы Манарага был полон суровой красоты и таинственности. Мы вошли в него с севера и пересекли несколько хребтов. Где-то рядом теперь был ручей, пропиливший вход в цирк, стена которого поднималась до самой вершины горы Манарага.
Но пурга тут как тут. Она затопила долину, и не видно уже ничего. Мы свалились в лес, разожгли костер.
И тогда, может быть впервые, я отчетливо узнал, что горы ничто без людской радости. Несмотря на пургу, был у нас тихий, радостный вечер, и появлялись из рюкзаков тайком припасенные сладости, подарки. Были кругом дорогие мне люди... Бог с ним, с перевалом...
А утро одарило нас ясной погодой. Мы увидели над собой гору Манарагу. И, схватив рюкзаки, бросились снова вверх. Вот ручей - ворота к цирку. Вот северная стена Манараги, и среди каменной черноты чистым снегом белеет наш перевал.
Но опять пурга возвращается, стеной идет на нас, не хочет пустить к перевалу. Лезть наверх, когда видно, как идет на тебя заряд пурги и горизонт топят тучи?..
- Ребята, вот перевал, вот он!
Они шли за мной, улыбались. Улыбались!
Связались веревками. Мы впереди с Сашей, Борис - замыкающим.
Взят перевал!
И мы решаем здесь ночевать - прямо на перевале, на широкой его седловине.
Пурга залепляла вырезы масок, леденели ресницы, но мы резали и резали большие снежные кирпичи и ставили защитную стенку. А потом палатку ставили одни на оттяжках висели, а другие крепили их снежными блоками.
И уже в палатке горит свеча. Мы лежим в сухих мешках. Примусы варят еду. Уголок тепла, уюта среди сотен километров пурги.
Да, здесь перевал, но зачем бы он нам, если бы не этот вечер!..
Мы в тот год заканчивали институты и назвали наш перевал "Студенческим". Он виден с севера плавной белой седловиной в стене массива Манараги, восточнее главного гребня.
Потом, в Москве, мне снились белые-белые горы и дорога из плотного снега, а по долинам шли снежные яхты. Мне снился запах снега, когда нарезаешь пилой кирпичи для стенки и ветер сыплет в лицо снежные опилки.
Мне снилась свежесть этого снега в прокуренной больничной палате: я "сломался", спускаясь по трассе на горных лыжах. Я висел на скелетном вытяжении полтора месяца.
Читал письма ребят. Гипс еще не был снят, когда ребята усадили меня в байдарку и вывезли в затопленный половодьем подмосковный лес.
А я уже ждал зимы.
В следующий раз мы прошли по самому хребту, не спускаясь в долину, в лес. Мы провели выше границы леса двенадцать дней подряд, и половину из них под пургой.
Одежда теперь была хорошо приспособлена к пурге. На голове и шее шерстяной подшлемник, сверху лыжная шапка и капюшон штормовки, на капюшоне кожаная маска с тремя вырезами: для дыхания и для глаз. Маска плотно прилегает к лицу, перекрывает край капюшона, она туго притянута резинками, которые охватывают затылок. Глаза защищают горнолыжные очки.
Плотные штормовые костюмы, ботинки в брезентовых чехлах. На руках теплые рукавицы и еще одни из плотной ткани.
Если раньше мы строили маршруты, опираясь на "спасительный" лес, то теперь безлесье, еще недавно губительное царство пурги, казалось нам лучшей дорогой для быстрой ходьбы - мощенной плотным снегом дорогой.
Да, пурга, как правило, подавляет человека, толкает его на поступки, которые он не может потом объяснить себе. Вот одно из привычных описаний пурги: "Холод сковывал дыхание, заползал под одежду и леденящей струей окутывал вспотевшее тело. Сопротивляться не было сил, и мы, не сговариваясь, бросились вниз, вслед за проводниками... Жгучая стужа пронизывает насквозь, глаза слипаются, дышать становится все труднее... Гаснет свет, скоро ночь, сопротивляться буре нет сил. Все меньше остается надежды выбраться... Мы не можем отогреться движениями... Только огонь вернет нам жизнь. Но как его добыть, если пальцы застыли и не шевелятся и не держат спичку..."