мужа отдаст он.
Гуннар готов был –
И Хёгни тоже –
выплатить золото,
выкуп за распрю.
Спросила она,
кто согласится
коня оседлать,
в повозку запрячь,
скакать на коне,
сокола взвить,
луком из тиса
стрелы пуская.
Вальдар датский,
и Ярицлейв с ним,
Эймод третий,
а с ними и Ярицкар
в палату вошли,
подобны князьям,
Лангбарда[551]воины,
в красных плащах,
кольчуги их в золоте,
острые шлемы,
мечи у бедра,
волосы темные.[552]
Каждый пытался
подарок вручить мне,
подарок вручить
и в печали утешить,
как будто могли
горе мое
этим унять,
но им я не верила.
Гримхильд напиток
мне поднесла
терпкий, студеный,
чтоб горе забыла я:
сдобрен он был
силой земли,
холодной волной
и кровью вепря.
Были на роге
багряные руны –
что они значат,
прочесть не могла я:
вереска рыба,[553]
Хаддинги края
несрезанный колос,[554]
звериная пасть.
Были в той браге
многие беды,
листья и желудя
жженого пепел,
роса очага[555]
и жертв требуха,
печень свиная,
свары гасящая.
Забыли тогда,
что совершили
(непонятное место)
Трое князей
ко мне подошли,
прежде чем мне она
молвила слово.
«Дам тебе, Гудрун,
золота груду,
все, что отец
в наследье оставил,
кольца червленые,
Хлёдвера земли,
ковер драгоценный
за конунга мертвого.
Девушек гуннских,
ткущих искусно,
золотом шьющих
тебе на забаву, –
Будли сокровища
будут твоими,
вся в золоте выйдешь
замуж за Атли!»
Гудрун сказала:
«Нет, не бывать
браку такому,
никогда я за брата
Брюнхильд не выйду!
Мне не пристало
с отпрыском Будли
род умножать
и радостно жить!»
Гримхильд сказала:
«Враждебной не будь
к героям воителям,
хоть и повинны
мы пред тобою!
Снова все будет,
как если б жили
Сигурд и Сигмунд,[556] –
роди сыновей лишь!»
Гудрун сказала:
«Гримхильд, постылы мне
шумные пиршества,
как уступлю я
желаниям Атли,
если трупов чудовище[557]
с Хугином вместе
Сигурда кровь
пили из сердца!»
Гримхильд сказала:
«Великого конунга
я тебе выбрала,
первым из всех
он признан повсюду;
с ним проживешь ты
до самой смерти,
а не захочешь –
не быть тебе замужем!»
Гудрун сказала:
«Нет, не стремись,
к сварам привычная,
злое родство
мне навязать!
Гуннару он
зло причинит,
сердце у Хёгни
вырвет из ребер.
Не буду спокойной,
пока не убью
того, кто забавы
мечей затевает[558]».
Горько рыдая,
молвила Гримхильд,
беды сынов
и родичей видя,
злые напасти
для них ожидая:
«Еще я дам земли
и с ними дружину,
Винбьёрг и Вальбьёрг,
коль взять ты согласна, –
до смерти владей
и счастлива будь!»
Гудрун сказала:
«Выбор я сделаю,
конунга выберу,
но так поступить
родня принуждает:
не суждено мне
счастливой быть с мужем,
братьев беда
не спасет сыновей!»
Воины все
на коней вскочили,
вальские[559]жены
сели в повозки:
семь дней мы ехали
по землям студеным,
семь дней веслами
волны месили
и семь еще дней
посуху шли.
Тогда вратари
высокого града
открыли ворота,
чтоб въехать во двор нам.
Разбудил меня Атли –
в тревоге была я,
предчувствуя смерть
родичей милых.
Атли сказал:
«Норны меня
пробудили недавно,
зловещую мне
дали загадку:
мне снилось, ты, Гудрун,
дочь Гьюки, вонзила
отравленный меч
в тело мое».
Гудрун сказала:
«Сон про железо
огонь предвещает, –
женщины гнев –
желанья пустые:
язву я выжгу
и вылечу хворь,
хоть бы тебя
я ненавидела».
Атли сказал:
«Снилось еще,
что здесь во дворе
упали побеги, –
их посадил я, –
вырваны с корнем,
облиты кровью,
лежат на столе. –
я должен жевать их.
Снилось, что пущены
соколы мною,
голодные птицы,
навстречу погибели;
как будто сердца их,
набухшие кровью,
в горе смешал я
с медом и съел их.
Снилось, что пущены
мною щенята,
два их, и воют
оба уныло;
снилось, что падалью
стало их мясо,
что его пожирать
принуждают меня».
43 [560]
Гудрун сказала:
«То воины будут
улов обсуждать,
у белых рыб
отрывая головы:
дохлыми станут
в недолгое время,
перед рассветом
люди съедят их.
Не легла, не спалось мне,
жаждавшей мести,
на ложе моем –
ясно я помню…»
Третья песнь о Гудрунр [561]
Херкьей звалась служанка Атли. Она когда‑то была его любовницей. Она сказала Атли, что видела Тьодрека и Гудрун вместе. Атли очень опечалился. Тогда Гудрун сказала:
Песнь о Гудрун
Гудрун сказала:
«Что с тобой, Атли,
сын Будли, скажи мне!
Отчего ты невесел,
чем ты встревожен?
Были бы ярлы
более рады,
коль ты привечал бы
людей и меня!»
Атли сказал:
«Недоброе, Гудрун,
дочь Гьюки, узнал я, –
Херкья сейчас мне
в палате сказала:
с Тьодреком ты
уснула на ложе,
обняв его ласково
под покрывалом».
Гудрун сказала:
«В том я поклясться
тебе готова
клятвой на белом
священном камне:[562]
с сыном Тьодмара[563]
я не свершала
дел, недостойных
мужчины и женщины!
Не обнимала
его никогда я,
вождя дружины,
достойного конунга.
С ним встречаясь,
речи вели мы,
и скорбными были
наши беседы.
Тьодрек привел
тридцать воителей,
никто из дружины
в живых не остался!
С близкой родней
меня разлучили.
нет моих братьев.
ни воинов храбрых!
За Сакси пошли,
за князем южан:[564]
он может котел
освятить кипящий!»
Семь сотен людей
в палату вступили,
прежде чем Гудрун
к котлу подошла.
Гудрун сказала:
«Гуннара с Хёгни
позвать не могу я,
братьев моих
мне не увидеть, –
Хёгни мечом бы
отмстил за обиду. –
сама я должна
позор этот смыть».
Ладонь в кипяток
до дна погрузила,
со дна подняла
драгоценные камни.[565]
Гудрун сказала:
«Взгляните, вот суд
свершился священный, –
пусть влага кипит
в котле – я оправдана!»
У Атли в груди
душа взыграла,
когда он руки
Гудрун увидел.
Атли сказал:
«Пусть Херкья теперь
к котлу подойдет,
та, что сгубить
собиралась Гудрун!»
Жалок для взора
вид был у Херкьи,
руки свои
в котле обварившей.
Повели тогда деву
в глухое болото –
так смыть обиду
Гудрун смогла.
Плач Оддрун [566]
О Боргню и Оддрун
Одного конунга звали Хейдрек. Его дочь звали Боргню. Вильмундом звали того, кто был ее любовником. Она не могла разродиться, пока не подоспела Оддрун, сестра Атли. Оддрун была раньше возлюбленной Гуннара, сына Гьюки. Об этом здесь рассказы вается.
Слышал рассказ я
в древних сагах,
как дева[567]явилась
однажды в Морналанд;[568]
никто из людей
на земле не мог ей
дочери Хейдрека,
помощь подать.
Услышала Оддрун,
Атли сестра,
что тяжкие боли
деву схватили;
из стойла взяла
удилам покорного,
на вороного
седло возложила.
Пустила коня
по ровным путям,
пока не достигла
палат высоких;
в дом войдя,
прошла вдоль палаты,
с коня усталого
скинув седло,
и сразу сказала
слова такие:
«Что на земле здесь
достойно вниманья?
Какие услышу
в Хуналанд[569]вести?»
Служанка сказала:
«Боргню лежит здесь,
боль ее мучит,
подруге твоей
не поможешь ли, Оддрун?»
Оддрун сказала:
«Кто же в позоре
этом повинен?
Откуда у Боргню
внезапные боли?»
Служанка сказала:
«Вильмунд зовется
воин, что деву
покровом окутывал
целых пять зим, –
в этом отцу
она не призналась».
Больше ни слова
они не сказали:
сев рядом с девой,
радея о помощи,
громко запела,
могуче запела
Оддрун для Боргню
благие заклятья.
Двойня родилась –
мальчик и девочка,
славные дети
убийцы Хёгни.[570]
Слово промолвила
в муке предсмертной
дева, молчанье
дотоле хранившая;
«Пусть тебе Фригг
и Фрейя помогут
и боги другие,
благо дающие,
как ты отвела
от меня погибель!»
Оддрун сказала:
«Не потому я
пришла на помощь,
что тебя считала
того достойной;
исполнила я,
что обещала,
когда делили
добычу конунги:[571]
всем помогать,
кто помощи ищет».
Села тогда
жена и скорбно
о горе своем
рассказывать стала.
Оддрун сказала:
«Вскормили меня
в княжьих хоромах –
всем на радость –
по воле людей.
Владела я счастьем
и отчей землей
всего лишь пять лет,
пока жив был отец мой.
Последнее слово
конунг промолвил,
пред смертью своей
так повелел он:
надеть мне уборы
из красного золота
и замуж идти мне
за сына Гримхильд;[572]
16(2)
сказал, что другой
на свете не будет
девы, мне равной,
коль не умру я».
Боргню сказала:
«Безумна ты, Оддрун,
твой разум затмился, –
зачем ты, озлобясь,
меня осуждаешь?
А я от тебя
оторваться не в силах,
как будто отцы наши
братьями были!»
Оддрун сказала:
«Я помню слова,
что ты молвила вечером,
Гуннару я
напиток готовила:
деве другой
не довелось бы
так поступить,
как я поступила.
....
....
16(1)
Брюнхильд он шлем
взять повелел,
сказал, что валькирией
быть суждено ей.
Брюнхильд в покоях
ткала покровы,
дружина и земли
ее окружали;
земля и небо
покоились мирно
в час, когда Сигурд
чертог увидел.
Вальским клинком
воин ударил,
Брюнхильд палаты
были разрушены;
следом затем
все она сведала,
как ей чинили
обманные козни.[573]
За это она
отомстила жестоко,
все испытали мы
беды великие:
в мире повсюду
молва разнесется,
как Брюнхильд себя
убила на Сигурде!
Гуннар был дорог
мне, как Брюнхильд
должен был конунг
стать дорогим.
Много колец
красного золота
и выкуп большой
брату предложен был;
а мне предложил он
пятнадцать дворов
и Грани поклажу,[574]
когда б пожелала я.
Но Атли сказал,
что от Гьюки сынов
взять никогда
не захочет он вена.
А мы побороть
любовь не могли,
и я к плечу
князя прильнула.
Многие родичи
речи вели
о том, что вместе
видели нас;
И Атли молвил,
что мне не пристали
греховный поступок
И дело позорное.
Но отрекаться
нельзя от любви,
где править людьми
она начинает!
Атли своих
послал соглядатаев
тайно за мною
в темную чащу, –
пришли, – хоть туда
идти бы не след им, –
когда наш покров
постлать мы хотели.
Красные им
посулили мы кольца,[575]
чтоб скрыли они
от Атли, что видели,
но поспешили
посланцы Атли
в дом возвратиться
и все рассказать.
Но Гудрун от них
ничего не узнала,
а ей бы вдвойне
пристало то ведать.
Цокот раздался
копыт золотых,
прибыли к нам
наследники Гьюки, –
вырвали сердце
из ребер у Хёгни,
в ров змеиный
Гуннара ввергли.
Случилось тогда
быть мне у Гейрмунда,
там я питье
принялась готовить,
а Гуннар играть
на арфе начал, –
подумал он, видно,
конунг великий,
что помощь ему
оказать поспешу я.
Ко мне донеслись
с острова Хлесей[576]
струн голоса,
горестно певшие;
служанкам велела
в дорогу собраться,
князя от смерти
хотела спасти я!
Ладья поплыла
через пролив,
пока не достигла
Атли палат.
Но тут приползла
коварная мать[577]
конунга Атли, –
истлеть бы проклятой! –
Гуннару в сердце
жало вонзила,
и конуга я
спасти не могла.
Нередко дивлюсь,
как ныне могу я,
женщина, в горести
жить и томиться,
если властитель,
мечи вручавший,
в битвах могучий,
как жизнь, мне был дорог!
Слушала ты
скорбные речи
о горестных судьбах
моих и родни моей.
Желанья людские
жизнью правят –
так кончается
Оддрун плач».
Гренландская Песнь об Атли [578]
Смерть Атли
Гудрун, дочь Гьюки, отомстила за своих братьев, как об этом много рассказывалось: она убила сначала сыновей Атли, а потом самого Атли и сожгла его палаты и всю его дружину. Об этом сложена такая песнь:
Атли когда‑то
отправил к Гуннару
хитрого мужа
по имени Кнефрёд;
в вотчину Гьюки,
к Гуннару прибыл он,
в дом, к очагу,
к вкусному пиву.
Дружинники пили
в вальгалле[579]вино
и гуннам не верили,
молчали предатели;[580]
Кнефрёд воскликнул
недобрым голосом, –
на высокой скамье
сидел южанин.
«Атли я послан
сюда с порученьем,
верхом проскакал я
сквозь чащу Мюрквид[581]
просить вас с Гуннаром
к Атли в гости,
в дом свой зовет он
вас, шлемоносные!
Дадут вам щиты
и пики на выбор,
в золоте шлемы,
попоны расшитые,
множество гуннов,
рубахи червленые,
стяги на копьях,
ретивых коней!
Широкое даст
Гнитахейд поле,[582]
пики звенящие,
челны златоносные.
золота груды,
и Данпа[583]земли,
и лес знаменитый,
что Мюрквид зовется!»
Гуннар тогда
повернулся к Хёгни:
«Что скажешь,
брат младший?
Не знаю я золота
с полей Гнитахейд,
что нашей добычей
давно бы не стало!
У нас семь палат,
полных мечами,
их рукояти
в резьбе золотой,
конь мой, я знаю,
коней всех ретивей,
острее мой меч,
красивей мой шлем
из Кьярова[584]дома,
кольчуги из золота,
и лук мой лучше
всех гуннских луков!»
Хёгни сказал:
«Почему нам жена[585]
кольцо прислала
в волчьей одежде?
Остеречь нас хотела?
Волос вплетен был
волчий в кольцо –
по волчьей тропе
придется нам ехать!»
Не подстрекали
родичи Гуннара,
молчали советчики,
воины смелые;
велел тогда Гуннар,
как должно владыке
от щедрой души,
на пиршестве княжьем:
«Фьёрнир,[586]вставай!
Пусть вкруговую
ковши золотые
пойдут по рукам!
Пусть волки наследье
отнимут у Нифлунгов –
серые звери, –
коль я останусь!
Пусть мирные хижины
станут добычей
белых медведей,[587]
коль я не поеду!»
Простились люди
с конунгом, плача,
когда уезжал он
из гуннского дома;
сказал тогда юный
наследник Хёгни:
«Путь свой вершите,
как дух вам велит!»
Рысью пустили
резвых коней
по горным склонам
сквозь чащу Мюрквид;
Хунмарк[588]дрожал
от топота конского,
гнали покорных
по травам зеленым.
Атли владенья
они увидели,
воинов Бикки[589]
на стенах высоких;
в палатах южан
скамьи поставлены,
на стенах тарчи,
щиты и доспехи,
стяги на копьях;
Атли там пил
в вальгалле вино;
стража была
наготове снаружи,
чтоб Гуннара встретить,
когда бы затеял он
с конунгом битву.
Первой сестра
братьев приметила –
хмельной не была она –
у входа в палату:
«Гуннар, ты предан!
Гунны коварны,
не справишься с ними, –
спасайся скорее!
Лучше б тебе
кольчугу надеть,
а не шлем, окованный
кольцами золота,
ясные дни
проводил бы в седле,
дал бы бледные трупы
норнам оплакивать,[590]
дев гуннских воинственных
впряг в борону бы,
вверг бы ты Атли
в ров змеиный,
а ныне вы сами
в него попадаете!»
Гуннар сказал:
«Не успеть мне, сестра,
Нифлунгов кликнуть,
далеко искать
удалую дружину,
с холмов красных Рейна
воинов храбрых!»
Схвачен был Гуннар,
накрепко скован,
друг бургундов,[591]
связан надежно.
Хёгни сразил
мечом семерых,
восьмого спихнул
в огонь пылавший.
Так должен смелый
сражаться с врагом,
как Хёгни бился,
себя защищая.
...
Спросили, не хочет ли
готов властитель[592]
золото дать,
откупиться от смерти.
21 [593]
Гуннар сказал:
«Пусть сердце Хёгни
в руке моей будет,
сердце кровавое
сына конунга,
острым ножом
из груди исторгнуто».
Вырвали сердце
у Хьялли из ребер,
на блюде кровавое
подали Гуннару.
Гуннар воскликнул,
владыка дружины:
«Тут лежит сердце
трусливого Хьялли,
это не сердце
смелого Хёгни, –
даже на блюде
лежа, дрожит оно, –
у Хьялли в груди
дрожало сильнее!»
Вождь рассмеялся –
страха не ведал он, –
когда грудь рассекли
дробящего шлемы
и сердце на блюде
подали Гуннару.
Гуннар сказал,
славный Нифлунг?
«Тут лежит сердце
смелого Хёгни,
это не сердце
трусливого Хьялли,
оно но дрожит,
лежа на блюде,
как не дрожало
и прежде, в груди его!
Атли, ты радости
так не увидишь,
как не увидишь
ты наших сокровищ!
Я лишь один,
если Хёгни убит,
знаю, где скрыто
сокровище Нифлунгов!
Был жив он – сомненье
меня донимало,
нет его больше –
нет и сомненья:
останется в Рейне
раздора металл, –
в реке быстроводной
асов богатство!
Пусть в водах сверкают
вальские кольца,
а не на руках
отпрысков гуннских!»
28(1)
Атли сказал:
«Готовьте повозку,
пленник закован!»
Атли могучий
ехал на Глауме,
(непонятное место)
Гудрун богов
....
слез не лила,
войдя в палату.
Гудрун сказала:
«Клятвы тебя
пусть покарают,
которые Гуннару
часто давал ты,
клялся ты солнцем,
Одина камнем,[594]
ложа конем[595]
и Улля[596]кольцом!»
28(2)
И стража сокровищ,
Одина битвы,[597]
поводья рвущий
на гибель повез.
Воины конунга
взяли живого,
в ров положили.
где ползали змеи;
в гневе один
Гуннар остался,
пальцами струн
на арфе касаясь;
струны звенели;
так должен смелый –
кольца дарящий[598] –
добро защищать!
Атли направил
в путь обратный
коня своего
после убийства.
С топотом копи
теснились в ограде,
звенели доспехи
дружины вернувшейся.
Вышла Гудрун,
чтоб Атли встретить
с кубком в руках
золотым, как пристало;
«Конунг, прими
в палатах твоих
от Гудрун зверенышей,
в сумрак ушедших![599]»
Звенели чаши,
от пива тяжелые,
когда собрались
гунны усатые,
в палате толпились
храбрые воины.
Плавно вошла
с питьем яснолицая,
еду подала
побледневшему Атли,
сказала ему
слова оскорбленья:
«С медом ты съел
сердца сыновей –
кровавое мясо,
мечи раздающий![600]