Она и сама испугалась своих слов.
Ведь ясно же, что это не просто предложение попить чаю, это предложение перейти границу отношений. Можно, конечно, и не переходить совсем, просто чуточку заступить. Но кто знает, будет ли у них возможность вернуться?
За время прогулки шампанское из головы выветрилось. И теперь женщина не знала: готова ли идти до самого конца. («Фу, как пошло звучит!» – мысленно отметила она.)
Раньше Леночка жутко комплексовала по поводу своей внешности. Она подолгу рассматривала себя в зеркале, называя это сеансами мазохизма. Как же она ненавидела в те минуты свой маленький рост и полные бедра!
В отражении женщина внимательно рассматривала каждую клеточку тела. Потирала рукой расползавшийся, как сыпь, целлюлит. Про нос уже и не вспоминала: за него она отревела еще в детстве.
Когда Леночка выросла, она стала читать всякие умные книжки. И Поняла главное: тебя принимают так, как ты себя подаешь. Не обязательно быть красавицей, важно – красавицей себя ощущать.
И она внушала себе до изнеможения: я привлекательна, я безумно красива, я прекрасна. Конечно, уверенность приходила не сразу, а постепенно. Верными слугами были последние достижения в мире моды и косметики. Они возвели пьедестал, взойдя на который, она гордо объявила: господа мужчины, встречайте, я – самая красивая.
О чудо: сразу после этого мужские взгляды стали ручьями стекаться к ней. Она купалась в них. Она таяла, когда жаждущие взоры скользили по ее талии. Спина непроизвольно изгибалась. Бедра плавно покачивались. Под кожей бежали теплые мурашки.
Она подсела на эти взгляды, как на наркотик, и вскоре сама охотилась за ними. Ловила их на декольте, продольном разрезе юбки, невзначай выглянувшем кружевном белье.
|
|
Взгляды попадались в эти нехитрые капканы, как глупые солнечные зайчики.
Ничего большего от глазастых волосатых чудищ, мечтавших распустить свои руки, и не требовалось. Во всяком случае – так сразу. Леночка мысленно загоняла всех поклонников в тесные вольеры. Смотрела, как их просящие глаза выглядывают из металлической сетки. Как толкаются они, как стремятся выбраться на свободу.
Нет уж, мальчики, сидите!
Она выбирала тот взгляд, что был ей по вкусу в данный момент: дерзкий взгляд, наивный взгляд, добрый взгляд, умный, печальный, восторженный и так далее…
Мысленно Леночка вытаскивала претендента, на которого пал выбор, из вольера и давала ему шанс проявить себя наяву. Но счастливчик ничего не получал легко.
Ночь любви с истерзанным обещаниями и намеками, изнуренным от неудовлетворенной любовной жажды поклонником она подавала себе на десерт. Потом выпивала любовь всю без остатка и выбрасывала использованного любовника, как салфетку, которой промокнули губы.
А потом возвращалась к зеркалу и вновь начинала сеансы мазохизма.
Филин своим появлением разрушил все каноны. Он сам вошел в ее сон без спроса. Так что Леночке пришлось менять правила игры на ходу… Что из этого получится, она еще не знала.
Для Филина же ее предложение прозвучало настолько неожиданно, что он даже растерялся. Ему и в голову не приходила мысль, что можно вот так запросто зайти в гости к генералу, причем своему начальнику. Правда, приглашал не сам генерал…
«А если он дома?» – мелькнула тревожная мысль. Нет, Филин не боялся встречи с генералом. Просто с начальством лучше держаться на дистанции, а тут все‑таки приватная обстановка…
|
|
«Только бы дядя Гоша не приехал», – думала Леночка, нажимая на кнопку звонка своей квартиры.
За дверью кто‑то заскулил. Послышалось нетерпеливое шуршание. Потом резкий крик:
– Тобик, фу!
Дверь открыл высокий телохранитель в спортивном костюме, живший постоянно в квартире. Из‑под его ног выглядывал мускулистый боксер Тобик. В коридоре лежали мягкие тапочки с зайчиками, в которых дядя Гоша обычно ходил дома…
У Леночки отлегло от сердца.
У Филина – тоже.
Телохранитель молча пропустил Леночку, потом поздоровался с Константином.
– Проходи, не стесняйся, – доброжелательно произнесла Леночка.
У генерала Мазурова была просторная квартира. Длинный коридор (именно коридор, а не прихожая) заканчивался развилкой. Прямо была кухня. Направо – поворот и несколько закрытых дверей. По этому коридору можно было ездить на маленьком велосипеде.
– Дружок, сходи куда‑нибудь, прогуляйся, – сказала Леночка телохранителю. Тот молча кивнул.
Ее голос прозвучал спокойно и повелительно, как у человека, привыкшего распоряжаться холопами. Филина это чуточку покоробило.
Генерал жил без изысков. Мебель из служебного фонда. Цветной телевизор российского производства. Журнальный столик со стопкой газет «Граница России». Все идеально чисто, но как‑то по‑казенному. Даже сверкающий паркетный пол, и тот почему‑то напоминал о казарме.
Филин взял газету и сел в кресло. Леночка включила телевизор и села в соседнее кресло. «А где же чай?» – Филин попытался представить эту женщину стоящей у плиты или стирающей белье в тазике. Не получилось. Было в этом что‑то несуразное и несовместимое, как длинная тонкая сигарета с ментолом в грубых мужских руках.
|
|
А она сидела совсем рядом и выжидающе смотрела на него… Казалось, стоило протянуть руку и…
– Я так понимаю, что ты приехала в Таджикистан ненадолго. Или все же рассчитываешь послужить Родине на дальних рубежах? – Голос Константина прозвучал мягко; он по‑доброму улыбнулся, давая понять, что в вопросе нет подвоха. Простой интерес…
– Не знаю, – задумчиво ответила Леночка, – мне бы не хотелось оставаться здесь, когда он уедет.
Слово «он» было произнесено так многозначительно, что…
– А он может уехать? – спросил Филин.
– Да. Ему предложили перевод в Москву, в главк.
– Не знал.
– Здесь я племянница генерала, – продолжала она. – Меня не воспринимают такой, какая есть. Женщины в отделе меня ненавидят. Сейчас они сдерживаются, но если дядя уедет… Я бы не хотела оставаться в Группе.
«Чего он ждет? – расстроенно думала Леночка, бросая взгляды на Филина, вцепившегося в подлокотники кресла. – Заторможенный какой‑то. Или я сама должна…»
Она подалась навстречу мужчине.
Казалось, что воздух был наэлектризован. Маленькие шаловливые флюиды кружили вокруг них хороводом. По коже Филина бежали искры. Он всем телом стремился к ней, но… Как же трудно было преодолеть несколько десятков сантиметров, разделявших их локти!
Константин боялся неловким движением разрушить некое волшебство, связавшее их здесь и сейчас…
Против неловкости было одно средство: глоток пива, бокал шампанского или просто сто грамм… Филин, конечно, не любил алкоголь, поэтому употреблял не ради удовольствия: а при необходимости.
Постепенно Леночку охватывало отчаяние.
Время утекало, как песок между пальцев.
В любую минуту мог появиться дядя Гоша и сделать невозможным то, ради чего, собственно говоря, и…
«Может, ему предложить выпить?» – подумала Леночка. В холодильнике стояли початая бутылка виски, марочное вино и французское шампанское. Но как ужасно не хотелось этой банальности – две свечи, ужин, бокалы… То, чувство, что она испытывала, не умещалось в привычные рамки. А потому отторгало обычные штампы, сопровождающие всякую романтичную чушь…
«Если ты мужчина, тогда действуй, – мысленно кричала она, заламывая в своем воображении руки. – Не сиди как истукан. Ну что за мужчины пошли? Никакой личной жизни!» Внезапно Леночку охватила истерика. Она мысленно набросилась на кавалера с кулачками. Тонкие ручки отхлестали Филина по щекам, вкладывая в удары всю ненависть, все презрение к таким нерешительным типам…
Константин так и не понял, что произошло в эти доли секунды. И как все случилось. Но – вспышка – и он уже сидел в ее кресле. Она оказалась на его коленях. Руки мужчины обхватили ее мягкое тело. Губы слились в поцелуе…
Дальше было, как говорится, дело техники.
Филин боялся, что в самый решающий момент его отпугнет близкий запах женщины.
Так бывало не раз.
Запах человека создает вокруг него особую ауру, у которой несколько слоев.
Дальний и средний слой мы ощущаем на обычной дистанции. Этот аромат может быть прекрасен, как дыхание роз. Но он – как маска, скрывающая самый ближний слой. Его же можно почувствовать только при самом интимном соприкосновении с человеком… Очень возможно, что там вас будет поджидать в засаде несвежее дуновение зарождающегося кариеса. Или холод остывшего жареного лука. Или нашатырная резкость пота.
Сколько раз, срывая ауру, благоухающую как розарий, Филин ужасался, ибо за ним оказывалась настоящая помойка.
И потому очень боялся разочарования именно сейчас.
Зря.
Ее запахи кружили голову, были теплы и ласковы, как южная ночь. Аура ближнего круга была чиста и прекрасна, как фата невесты.
Они любили друг друга зло и яростно, будто с цепи сорвались. Ножки дивана бешено шатались.
Леночка впервые в жизни увидела фейерверк. Это были сотни ярких огоньков по ту сторону жизни. Цветные шарики лопались и разрывались. А из раскрытого сердца вырывалась радуга.
Она пила любовь и не могла выпить без остатка.
Это была эйфория. Рок‑н‑ролл! И легкие перчинки заоблачной грусти. Все это нельзя было объять, потому что этого было на целую вселенную больше, чем вмещала душа.
Никогда раньше Леночка не испытывала ничего подобного. Она даже и не знала, что может быть так хорошо.
В ту секунду в целом мире был только один абсолютно счастливый человек: Леночка.
Вторым мог стать Константин. Но он никогда не расслаблялся. В постели он был молчалив и сосредоточен, словно добывал уголь в забое. Лишь на секунду он закрыл глаза. Это была та самая секунда, когда Филин должен был вступить в закрытый клуб абсолютно счастливых людей на земле. Но его душа не дотянула чуть‑чуть до заветного порога: старые комплексы потянули назад, подобно резинкам от подтяжек. Душа хлопнулась опять в тело. Константин открыл глаза и продолжил контролировать процесс.
* * *
Человек очнулся оттого, что его трусы намокли. Холодная жидкость растеклась внизу живота, ползла по ногам. «Черт, что это такое?» – человек испугался, что у него энурез. Однако то была сперма.
Сон был настолько ярким и реальным, что Неизвестный испытал оргазм!
У него будто камень с души свалился.
«Ну конечно, Леночка – моя жена, ее только надо найти, – подумал человек, – как все просто!» Где‑то вдали зазвонил телефон. Неизвестный услышал звонок и попытался встать, чтобы подойти к трубке. Однако тут же провалился в сон.
* * *
Звонок телефона разбудил задремавшего Филина.
Леночка, прикорнувшая на плече Константина, открыла глаза. Потянулась. Сняла трубку.
– Да… Слушаю, дядя Гоша. – Она как‑то удивленно посмотрела на Костю. – Уже дома, телохранитель пошел Тобика выгуливать…
Филин поднялся и стал собирать разбросанную по полу одежду.
– Все в порядке, – продолжала Леночка. – Честное слово. Да что случилось‑то? Ах!
Мужчина замер и внимательно посмотрел на Леночку.
– Автобус с нашими обстреляли, – сказала она, положив трубку.
В управлении Филин был через пять минут.
Бегом прибежал.
– Где тебя носит? – хмуро сказал Мазуров, выходивший в камуфляже из своего кабинета. – Бери автомат. Срочно на выезд.
* * *
Автобус развозил по домам людей после затянувшегося торжественного вечера.
В микрорайоне, который в народе называли Маяковского, дорога пролегала мимо недостроенной пятиэтажки. Ее пустые окна зияли чернотой. В автобусе было шумно и весело. Пьяненькие пассажиры сразу и не поняли, что произошло, когда автобус тряхнуло. В салон будто ворвалась острая красная игла.
Шарррах!!! – с опозданием донесся голос ручного гранатомета, выглянувшего из черного окна на третьем этаже.
Кумулятивная струя срезала ступню делопроизводителю секретной части – дородной женщине средних лет…
Вжик, вжик, вжик.
Пули разбили стекла, и как назойливые мухи влетели в салон. Офицеры повалили женщин на пол и легли сверху, прикрывая своими телами жен, любовниц, просто сотрудниц…
Четыре пули прошили спину старшего лейтенанта, недавно приехавшего в Таджикистан из Санкт‑Петербурга. Красивый холостой парень обнимал черноволосую метиску – прапорщицу из отдела службы войск. По его спине – на снежно‑белой рубашке – расползлись красные пятна.
Женщина заорала от страха и горя… Ведь они собирались сойти вместе. У нее в холодильнике стояла бутылка вина. Лежала открытая коробка конфет (так не хотелось доедать ее в одиночестве!). Алые помидоры и сочно‑зеленые огурцы только и ждали, как в них войдет острый нож, нарезающий на скорую руку салат…
А потом…
Ах, что могло быть потом!
Да только ничего не вышло.
Он забился в предсмертных судорогах и обхаркал ее лицо кровью.
* * *
В уазик набилось больше десяти разведчиков. Филин ехал, согнувшись в три погибели, и думал: лишь бы кто‑нибудь не забыл поставить автомат на предохранитель. В такой давке немудрено случайно спустить курок. «И тогда кому‑то кравтец», – подумалось.
Микрорайон, в котором автобус попал в засаду, уже оцепили автоматчики. Бронетранспортеры долбили из крупнокалиберных пулеметов по окнам, в которых засели боевики.
Две штурмовые группы из подъехавших спецназовцев направились в подъезды. Бойцы входили в дом осторожно, водя автоматами по сторонам и прикрывая друг друга.
Прочесав дом, спецназовцы обнаружили два трупа, развороченных так, будто животы покойников пропустили через мясорубку. Крупнокалиберные пули КПВТ валялись на полу и торчали в кирпичах.
Рядом вразброс лежали четыре автомата и гранатомет.
– У нас два чужих двухсотых, повторяю – чужих, – сообщил по рации старший группы спецназа. – Всего чужих было четыре или пять. Остальные ущли. Как поняли? Прием…
Филин вместе с напарником лежал на пустыре позади стройки, заняв позицию для стрельбы. Внезапно впереди, метрах в пятидесяти, он увидел три тени, мелькнувшие вдоль забора, и, не мешкая ни секунды, нажал на спусковой крючок.
Тук‑тук, тук‑тук.
Тени упали.
Лицо Филина обожгла гильза, вылетевшая из автомата офицера, что лежал рядом и тоже стрелял.
– Блин, Генка, ты можешь осторожней? – прикрикнул на него Филин.
– Извини, Костя, – сказал тот и выпустил еще одну очередь. В лицо опять полетели гильзы.
– Да ты офигел, я же сказал тебе – не стрелять, – возмутился Филин. – Видишь – в меня гильзы летят! Хоть бы в сторону сдвинулся, вон места свободного сколько!
– Че пристал? Не видишь: бой идет! – сосредоточенно проворчал Генка.
– Какой на хрен бой? Мы замочили их уже. Иди проверь.
– Сам иди.
– Пошел на хрен, ничего не можешь… Эй бача, энжи бье! – последнюю фразу Филин крикнул громко (эй, парни, идите сюда – по‑таджикски) и еще добавил на фарси, чтобы подняли руки, – тогда, мол, мы стрелять не будем.
Тени лежали не шевелясь.
– Прикрой меня, – бросил напарнику Константин и, пригибаясь, перебежками‑переползаниями направился в сторону теней.
Три парня лежали в траве возле кривых арматурин, торчавших из земли.
Три трупа.
– Передай: положили троих, – прокричал Филин товарищу, у которого была рация, а сам подумал: интересно, боевики или нет? Могли быть просто подростки, курившие анашу где‑нибудь неподалеку.
– Сообщают, что они тоже пятерых ухлопали, – ответил офицер.
«Забавно», – со сдержанным скепсисом подумал Константин и сказал подошедшему Генке:
– Запомни: не стреляй много. – Он сел на корточки перед трупами и принялся обшаривать одежду убитых. – Мы разведчики, – продолжал объяснять Филин. – Для нас главное – не завалить кого‑то, а получить информацию.
– Ага, лучше позволить им завалить нас? – стал спорить возвышавшийся над ним офицер. – Мы же не знали, есть у них оружие или нет.
– Я не про то. Стрелять надо аккуратно. Желательно – одна‑две пули на покойника, не больше. – Филин делился опытом с более молодым коллегой. – Если в карманах у него какие‑то документы, то пули могут повредить их. Смотри, ты сейчас прострочил жмуриков, как швейная машинка, блин. Самый идеальный выстрел – в шею. Тогда и лицо цело для посмертной фотокарточки, и документы в карманах не повредишь.
– Понял, – ответил Генка.
– Тебе повезло, – сказал Константин, поднимая руку одного из убитых. Пальцы намертво сжимали маленькую видеокамеру. – Смотри, не задето. А если б я тебя не остановил, ты бы здесь все на фиг разнес. Рэмбо, блин…
Он перекрутил пленку назад и просмотрел через глазок видеокамеры последнюю запись. Увидел, как пограничный автобус появляется из‑за поворота. Граната летит к нему, как ракета из фантастических фильмов, и ударяется в борт. Автобус аж подпрыгивает.
В общем, они убили тех. А кого завалили другие – надо было еще разобраться.
– Дай фонарик, – попросил Филин Генку и выпрямился.
Луч света выделил молодые лица убитых. Один постарше.
Другим лет по пятнадцать‑шестнадцать…
Вдруг его пронзила острая боль‑сожаление. Елки‑палки: еще несколько минут назад он сжимал в объятиях самую прекрасную женщину на земле! А теперь…
Парни, куда вы полезли? Зачем испортили такой замечательный вечер? Горький ком подкатил к горлу.
* * *
«Я – воин. Я прошел то, что вам и не спилось, – повторял Неизвестный вслед за Филином, – и уже никогда не приснится! Я положил кучу пароду. То были настоящие бойцы, не чета вам. Но я был лучше, быстрее, хитрее. И потому в загробном мире уже есть, наверное, целый квартал, заселенный «могши» покойниками.
Да, я убивал. И ничуть не жалею, потому что это всегда было в честном бою. И в том заключалась моя суровая мужская работа. То был мой путь».
* * *
Казалось: за годы войны его душа полностью одубела. Но сейчас, после пережитой бури, что вихрем закружила их с Леночкой, ему впервые показалось, что он занимается чем‑то грязным и неприличным.
* * *
«Надо найти Леночку, – решил человек утром, – пойду в милицию».
– Как ее фамилия? – спросил сыщик в сером костюме.
– Филина… или Мазурова. – Неизвестный вдруг понял, что не знает наверняка девичью фамилию Леночки. Кажется, он припоминает: Мазуров в свое время учился в Алма‑Атинском пограничном училище, женился на местной девушке. У той в Казахстане осталась сестра.
«Откуда я это знаю, убей, не помню, – подумал Неизвестный, – но Леночка, выходит, никогда не носила фамилию Мазурова. И если мы с ней почему‑то не поженились или она не взяла мою фамилию, тогда… тогда беда…»
– А отчество у нее какое?
– Не знаю… Но попробуйте написать запрос в пограничную группу в Таджикистане. Там должны вспомнить.
– Да уж проще на деревню дедушке, – проворчал сыщик.
Проще было, конечно, начать искать Константина Филина. Но предчувствие подсказывало Неизвестному этого не стоит делать. Во всяком случае, пока…
«А фамилию и отчество спрошу у Леночки в следующем сне», – решил человек…
* * *
Андрей Ветров сидел в пресс‑службе и печатал на компьютере. Не в газету писал – для души.
На вечере он был. Но ему там не понравилось.
Пока он присматривался, сколько свободных дам и к кому из них можно было бы присоседиться, всех уже разобрали. Поэтому Ветрову стало грустно. «Эх, мать вашу, не цените вы поэта», – с печалью подумал он. И ушел.
По суете, которая началась в управлении, он понял: что‑то случилось. Причем – из ряда вон.
Дежурные кричали в трубки телефонов:
– Сколько трехсотых у вас? Повторите, сколько трехсотых? Есть ли двухсотые?
Трехсотыми называли раненых, двухсотыми – убитых. «Что‑то на границе?» – подумал Андрей.
– «Гавань», «Биплан» и «Искра», дежурная группа в ружье!
– С какой стороны стреляют?
– Колесики выехали, повторяю, колесики выехали!
«Гавань», «Биплан» и «Искра» – были позывные войсковых частей в Душанбе.
Лязгнули металлические двери сейфов. Разведчики, пробегавшие один за другим, получали из рук «вахтенных» автоматы. Выдача оружия проходила в почти что гробовом молчании, без суеты.
«Что случилось‑то?» – уже с волнением подумал Ветров.
– Наш автобус обстреляли в районе Маяковского, – сообщил помощник командующего. – Убили водителя.
Журналист выглянул в открытое окно. Несколько уазиков, набитых разведчиками, что называется, под завязку, выехали со двора управления и понеслись по улице. Только шины шипели по мостовой.
Тра‑та‑та‑та донеслось издалека.
Андрей вдруг понял, что стрельба была слышна уже несколько минут. Просто он не обращал на нее никакого внимания: в Душанбе часто постреливали…
* * *
«Что за дела? Какой Ветров?» – возмущенно подумал Неизвестный сквозь сон. Картинка, как по команде, поменялась на то, что видел Филин…
* * *
Бойцы двести первой дивизии и спецназовцы погранвойск начали прочесывать квартал. Во всех окнах мигом погас свет. Жители окрестных домов затаились в своих квартирах.
Случайные прохожие, попавшие под горячую руку, получали прикладом в бок. А потом, торопясь, отвечали на вопрос, кто такие. Кто говорил слишком медленно, получал еще раз, но уже по шее.
Однако сообщники боевиков, если такие и были, растворились без следа.
* * *
«Так‑то лучше», – довольно подумал Неизвестный и тем… сбил свой сон. Он снова увидел Ветрова.
* * *
В пресс‑службу забежал улыбающийся командующий. Андрей мигом вскочил по стойке смирно. Генерал протянул ему ладонь, они обменялись рукопожатиями.
– Надрали им задницу, – весело сказал командующий и убежал обратно в кабинет, переваливаясь с ноги на ногу, как довольный мишутка.
Ветрову захотелось узнать подробности, но он не рискнул бежать вслед за лицом номер один в нашей пограничной группе.
По большому счету, командующий был недалеким человеком. Во всяком случае, Ветров не стал бы с ним обсуждать пессимистичную философию Шопенгауэра или исторические вехи развития государства Российского.
Да хрен бы с ней, с историей‑философией.
Вообще не понятно, о чем можно было говорить с командующим, кроме «служебно‑боевой деятельности пограничных войск» и «динамично развивающейся обстановки». Ветров подозревал, что тот и человеческого языка‑то не знал. Говорил на смеси матерного с командно‑бюрократическим.
Типичный солдафон, в общем.
Но зато это был настоящий командир.
Он возглавил Группу погранвойск, когда она медленно разлагалась. То было время агонии Советского Союза. Но триколор еще смотрелся ново и как‑то дико. Бээмпэшки двести первой дивизии уже вовсю рассекали по Душанбе с российскими флагами. А на башнях пограничных машин по‑прежнему тускнели красные прямоугольники.
Ходили слухи, что пограничные отряды передадут (вместе с «крепостными» офицерами) Таджикистану. Поэтому из пограничной группы делали ноги все, кто мог. Но офицеров из Таджикистана в России не очень‑то и ждали.
По пограничным отрядам ходили вооруженные бородачи. Они вытаскивали из офицерских домов первых попавшихся людей и расстреливали в придорожных канавах. На границе шастали туда‑сюда вооруженные банды, называвшие себя отрядами самообороны. Они указывали, где можно выставлять пограничные наряды, где нельзя.
Это даже нельзя было назвать бардаком. Потому что бордель, по сравнению с тем, что творилось в группе непонятно чьих погранвойск в Таджикистане, – это высоконравственное заведение с хорошей организацией.
И вот появился Он.
По ошибке его звали сначала: товарищ генерал‑лейтенант.
В ответ он злился:
– У меня десять генералов, – рычал он. – А я – командующий!
Поэтому стали в нарушение всех уставов говорить: товарищ командующий.
Он объявил: теперь мы Группа пограничных войск России в Республике Таджикистан. Достал шашку‑невидимку, да как начал ею махать, задевая и своих и чужих!
И все разом встало на свои места.
Он был похож на маленький, но мощный моторчик. Его охраняли, возили в лимузинах с затемненными стеклами. Кормили, поили, всячески ухаживали за ним в его роскошном кабинете с комнатой отдыха и собственным туалетом‑умывальником.
А он жужжал.
И все вокруг двигалось. Шевелилось. Крутилось.
Если не было войны, граница строилась. Заставы вгрызались в землю. Вагончики, окопчики, блиндажики появлялись на голом месте, как грибочки после дождя.
Солдат всегда должен быть занят. А пошел враг – побросали топоры‑лопаты, взяли автоматы, и – вперед!
Командующий был человек, который сидел на своем месте. «Я бы так не смог», – трезво думал Ветров в редкие минуты, когда прикидывал, будут ли смотреться генеральские погоны на его плечах.
Потому сейчас и не решился отвлекать командующего своими вопросами. В конце концов, детали можно было узнать и так: от порученца или дежурного.
* * *
«Отставить, – чуть ли не вслух произнес Неизвестный, – я не могу этого знать! Я не могу видеть глазами Ветрова. Ведь я – Филин! Филин! Филин!»
* * *
Вскоре все закончилось. Тела убитых увезли в морг. Автобус отбуксировали в гараж. От недавнего боя почти не осталось следов. Только ноздри Филина щекотал запах сгоревшего пороха и остывающих гильз.
– Костя, надо в батальон связи съездить, ящики забрать, – сказал ему ответственный по управлению полковник, когда разведчики вернулись в управление и пришли сдавать автоматы.
– Какие ящики?
– Посылки командующего. Водитель сам боится ехать. Мало ли что. Возьми двух ребят.
– Хорошо, – ответил Константин.
* * *
«Как же я раньше не догадался! – мысленно воскликнул Неизвестный. – Все просто: нос! Надо принюхаться, у меня ведь собачий нюх». Человек втянул ноздрями воздух. Запах больницы был переполнен ароматами мочи, таблеток и марлевых бинтов.
«Есть! – радостно подумал Неизвестный. – Я нюхач! Да такой, что поискать надо! Безусловно, я – Филин».
Он засопел. Но, словно в наказание за самоуверенность, увидел не разведчика, а Ветрова. Причем этот сон был необычно ярким и сочным. Неизвестный не просто видел, он переживал вместе с Ветровым все, словно это и было его настоящее «я»…
* * *
Командующий уехал.
Душанбе затих.
Лишь вдалеке рокотали патрульные бэтээры. Да во дворах выли бродячие собаки.
В пресс‑службу ввалились солдаты с деревянными ящиками в руках.
– Ставьте на стол, – сказал им порученец.
– Что это? – спросил Ветров.
– Посылки, – ответил кэп. – Командующий передает директору ФПС и начальнику главного штаба, еще кому‑то. В общем, не важно.
Боковые рейки раздувались от переполнявших ящики фруктов.
– А кто повезет? – спросил Андрей скорее для поддержки разговора, чем из интереса. Подобные посылки уходили в Москву чуть ли не каждую неделю. Какая разница, кто их поволочет на себе?
– Леночка, племянница Мазурова, – ответил порученец.
– Так и потащит? – Журналист представил, как женщина будет нести эти ящики в руках, держать под мышками, обливаться потом, и ему даже стало ее жалко.
– Да ты что, смеешься? – Кэп посмотрел на него, как на маленького и наивного. – Она будет сопровождать. Здесь ящики загрузят в самолет. Там встретят и снимут. Все организовано.
– А что, Леночка уезжает? – спросил Филин, пришедший вместе с солдатами. По его лицу было видно, что он старался скрыть волнение. «Интересно», – подумал Ветров.
– Да. Завтра улетает в отпуск, – ответил порученец.
У Филина вытянулось лицо.
– Ты долго будешь здесь? – спросил Ветрова порученец, уходя домой. – Тогда вот печать, будешь уходить – опечатай. Сдай кабинет под охрану дежурному. Печать оставь у него. Все. Пока, трудоголик!
Ветров остался один.
Сквозь открытое окно до него донеслось теплое дыхание южной ночи. Шторки чуть дрогнули, как воздушные одежды робкой нимфы. Влетевшая одинокая мушка села на ящик, поскользнулась и плюхнулась на сочную мякоть персика.
Пустой желудок призывно заурчал. О боже, какое искушение было заключено в этих сколоченных на скорую руку ящиках!
Темные гроздья винограда, как лапки, обнимали толстую ручку сверху. Нежная кожица персиков таяла под одним взглядом. Аж скулы сводило от желания!
Это было выше человеческих сил! Ветров подошел к окну, встав спиной к столу.