В моей рабочей комнате в башне ничего не изменилось; если Чейд и заметил, что теперь над камином висит меч Чивэла, он не посчитал возможным прокомментировать этот факт. Я бесцельно расхаживал по комнате, убирая мелочи, которые Чейд разбросал, когда собирал свои вещи. Карты Внешних островов и бумаги, которые, по его мнению, могли нам пригодиться, уже были упакованы. Так что мне ничего не оставалось, как лечь на кровать и играть с Джилли. Но вскоре хорьку это надоело, и он отправился охотиться на крыс. Я же пошел в бани, как следует помылся, а потом дважды побрился. Затем в своем бараке улегся на узкую койку. В полупустой комнате царила тишина. Лишь несколько стариков решили, как и я, лечь спать пораньше. Остальные проводили вечер в городе, где наверняка весьма шумно и сердечно прощались с тавернами и шлюхами. Я закутался в одеяло и уставился в потолок.
Я раздумывал над тем, насколько Шуту хватит упрямства, чтобы попытаться последовать за нами. Чейд заверил меня, что он не сможет отплыть из Баккипа. Ему придется отправиться в другой порт и заплатить огромные деньги, чтобы уговорить какого-нибудь капитана выполнить его просьбу. У лорда Голдена таких денег нет. Кроме того, я сомневался, что после своих недавних эскапад он вряд ли сможет найти кого-нибудь, кто согласится дать ему в долг. Иными словами, он застрял в Баккипе.
И естественно, он страшно разозлится на меня. У Шута острый ум, и он быстро сообразит, что случившееся – моих рук дело. Он поймет, что я предпочел его жизнь тому, что он считал своей судьбой. Предполагалось, что Изменяющий должен помочь миру выйти на новую дорогу, а не мешать своему Белому Пророку.
Я закрыл глаза и вздохнул. Мне потребовалось сделать несколько попыток, прежде чем я сумел успокоиться. Когда наконец я начал погружаться в сон, я потянулся к Неттл. На этот раз она была одета в платье из крылышек бабочек и сидела на дубе. Я посмотрел на нее с кочки под деревом. Я снова превратился в волка, как и всегда в ее снах.
– Сколько мертвых бабочек, – печально проговорил я и покачал головой.
– Не говори глупостей, это всего лишь сон.
Неттл выпрямилась на ветке и спрыгнула вниз. Я встал на задние лапы и протянул руки, чтобы ее поймать, но крылышки вдруг разом затрепетали, и она, легкая как пушинка, медленно опустилась на землю рядом со мной. Большая желтая бабочка, точно бант, украшала ее волосы, платье постоянно меняло цвет и переливалось, бабочки лениво шевелили крылышками.
– Хм. А разве их лапки тебя не щекочут?
– Нет. Ты не забыл, это сон. Здесь легко избавиться от неприятных вещей.
– А кошмары тебе никогда не снятся? – не в силах скрыть восхищение, спросил я.
– Думаю, снились, когда я была очень маленькой. Теперь никогда. Зачем оставаться в сне, который тебе не нравится?
– Не все из нас умеют контролировать свои сны, детка. Ты должна радоваться, что тебе это по силам.
– А тебе кошмары снятся?
– Иногда. Помнишь, где ты меня нашла в прошлый раз? Я спускался по очень крутому и опасному склону.
– Ах, да. Помню. Только я решила, что тебе это нравилось. Некоторые люди любят опасности.
– Возможно. А некоторые уже пресытились опасностями и, будь на то их воля, постарались бы избежать кошмаров.
Она медленно кивнула.
– Иногда у моей матери бывают ужасные кошмары. Даже когда я там появляюсь и уговариваю ее проснуться, она не может. Она не может или не хочет меня видеть. А отец… Я знаю, что у него случаются плохие сны, потому что иногда он кричит по ночам. Но в его сны я никогда не могу попасть.
Она остановилась на мгновение, чтобы подумать.
– Мне кажется, он снова начал пить именно из-за этого. Когда он пьян, он проваливается в забытье, вместо того чтобы заснуть. Как ты думаешь, может быть, он прячется от своих кошмаров?
– Не знаю, – сказал я, жалея, что она рассказала мне все это. – У меня для тебя новости, которые понравятся им обоим. Свифт возвращается домой.
Неттл хлопнула в ладоши и глубоко вздохнула.
– Спасибо тебе, Сумеречный Волк. Я знала, что ты мне поможешь.
Я постарался напустить на себя суровый вид.
– Мне не пришлось бы тебе помогать, если бы ты вела себя разумно. Свифт еще слишком молод, чтобы встать на ноги и жить самостоятельно. Ты не должна была идти у него на поводу.
– Теперь я это понимаю. Почему жизнь не может быть такой же, как сны? Во сне, если что-нибудь идет не так, как мы задумали, можно легко все изменить.
Она дотронулась руками до плеч и одернула платье, и я вдруг увидел, что оно из маковых лепестков.
– Видишь? Больше нет щекотных лапок. Ты просто должен прогнать прочь то, что тебе не нравится.
– Именно так ты отослала драконицу?
– Драконицу?
– Ты знаешь, кого я имею в виду. Тинталью. Вначале она кажется маленькой ящеркой или пчелой, затем становится все больше и больше, а потом ты ее прогоняешь.
– А… Так вот ты о ком.
Неттл нахмурилась.
– Она приходит только вместе с тобой. Я думала, она – часть твоего сна.
– Нет. Тинталья вообще не является частью сна. Она так же реальна, как и мы с тобой.
Внезапно меня встревожило, что Неттл не поняла этого. Может, наши беседы во сне подвергают ее большей опасности, чем я думаю?
– Кто же она, если не сон?
– Я говорил тебе. Это драконица.
– Драконов не бывает, – провозгласила Неттл со смешком, чем повергла меня в молчание, длившееся, однако, недолго.
– Ты не веришь в драконов? Но, в таком случае, кто спас Шесть Герцогств от красных кораблей?
– Я думаю, солдаты и матросы. Не имеет значения, не правда ли? Все это было давно.
– Для некоторых из нас это имеет огромное значение, – пробормотал я. – Особенно для тех, кто был там.
– Наверное, но я заметила, что очень немногие могут рассказать о том, что там происходило в действительности и что спасло Шесть Герцогств. Они видели драконов далеко в небе, а потом начали тонуть красные корабли. А драконы к тому времени уже исчезли из виду.
– Драконы необычным образом влияют на человеческие воспоминания, – объяснял я. – Они… они как будто поглощают их, проходя мимо людей. Как тряпка, которая впитывает пролитое пиво.
Неттл ухмыльнулась.
– Но если это правда, почему Тинталья не влияет на нас?
Я предупреждающе поднял руку.
– Давай больше не будем упоминать ее имя. Я бы не хотел встретиться с ней вновь. Я думаю, мы помним ее, потому что она появляется, как создание сна, а не реальное существо. А может быть, она не отнимает наши воспоминания, потому что она из плоти и крови, а не…
Я вспомнил, с кем говорю, и остановился. Я слишком много ей рассказал. Если я не начну следить за собой, она скоро узнает от меня о драконах, вырезанных из камня памяти при помощи Скилла, и об Элдерлингах, существах из баллад и легенд.
– Продолжай, – упрашивала она меня. – Если Тинталья не из крови и плоти, из чего же она может быть сотворена? И почему она нас спрашивает про черного дракона? Не хочешь же ты сказать, что он тоже настоящий?
– Не знаю, – осторожно ответил я. – Я даже не уверен, что он и вправду существует. Давай не будем сейчас это обсуждать.
Я начал нервничать уже после того, как она упомянула имя Тинтальи. Казалось, оно предательски мерцает в воздухе, словно дым от костра, на котором мы готовим еду.
Если имя и наделено магией, которая призывает его владельца, когда мы произносим его вслух, этой ночью нам повезло. Я попрощался с Неттл. Почему-то, покидая ее сон, я вернулся в свой кошмар. Я поскользнулся, и каменистый склон начал уходить у меня из-под ног. Я падал навстречу своей смерти. И вдруг услышал, как Неттл кричит: «Преврати свое падение в полет, Сумеречный Волк! Представь сон, в котором ты летишь». Но я не знал, как последовать ее совету. Вместо этого я резко сел на своей узкой койке в казарме.
Близилось утро, и уже почти все кровати были заняты. Впрочем, немного времени, чтобы поспать, еще осталось. Я не мог уснуть и встал раньше обычного. Ни один из моих приятелей не пошевелился. Я надел новую форму и довольно долго пытался убедить свои волосы не падать на лицо. Я подстриг их в память о Ночном Волке, и они еще не отросли, чтобы их можно было завязывать в хвост. Я стянул их в смешной обрубок, понимая, что скоро они выбьются из прически и будут висеть, обрамляя мое лицо.
Потом я отправился в караулку и усердно съел роскошный завтрак, который приготовила для нас кухня. Я знал, что надолго прощаюсь с нормальной едой, и поэтому взял горячее мясо, свежий хлеб и кашу с медом и сливками. Если море будет бурным и кок побоится разводить огонь, нам придется есть пищу холодной и закусывать черствым хлебом. Не слишком радужная перспектива.
Я вернулся в казарму и обнаружил, что большинство моих товарищей уже просыпаются. Я наблюдал, как они натягивают синие туники и жалуются на тяжелые шерстяные плащи в теплый весенний день. Чейд никогда не признавал этого, но я подозревал, что некоторое количество стражников являются одновременно и его шпионами. Они держались тихо и настороженно, и я понял, что они видят больше, чем кажется на первый взгляд.
Риддл, молодой человек лет двадцати, был, наоборот, чересчур возбужден. Дюжину раз он обращался к зеркалу, уделяя огромное внимание своим новеньким усам. Это он настоял на том, чтобы одолжить мне помаду для волос, заявив, что не может допустить, чтобы я отправился в путь в такой важный день, похожий на нечесаного фермера. Сам он тщательно нарядился и теперь сидел на своей койке, нетерпеливо постукивал ногой по полу и не смолкая болтал. Сначала он принялся дразнить меня из-за слишком роскошной рукояти моего меча, а потом стал расспрашивать, правда ли, что убить дракона можно, попав ему в глаз стрелой. Его бьющая через край энергия раздражала, как пес, который путается под ногами. Я испытал истинное облегчение, когда Лонгвик, наш новый капитан, приказал нам строиться снаружи.
Его приказ вовсе не означал, что пришла пора отправиться в путь. Просто нам следовало выстроиться и ждать принца и его свиту. Стража проводит гораздо больше времени в ожидании, чем в сражениях и на учениях. Это утро не стало исключением. Прежде чем мы получили приказ сдвинуться с места, я выслушал исключительно подробный отчет о трех любовных приключениях Хеста, причем Риддл помогал ему, задавая наводящие вопросы. Впрочем, нам следовало пройти лишь во двор перед главным входом в замок. Здесь мы перестроились, окружив лошадь принца и конюха, и еще немного подождали. Вскоре к нам присоединились слуги и лакеи, которые, как и мы, были одеты и расставлены во дворе в соответствии с положением их хозяев. Одни из них придерживали головы лошадей, другие вывели на поводках собак. А третьи, как мы, просто стояли в новой форме, с оружием в руках и ждали.
В конце концов появились принц и его свита. За ним по пятам шли Олух и Сада, женщина, которая присматривала за дурачком в подобных ситуациях. Сегодня принц даже не посмотрел в мою сторону; я был таким же безликим, как и все остальные. Королева и ее свита шествовали впереди нас, а Чейд и его эскорт – позади. Я заметил Сивила с кошкой, он о чем-то разговаривал с Уэбом, когда они заняли свои места в процессии. Несмотря на возражения Чейда, королева объявила, что «несколько ее друзей Древней Крови» отправятся на Внешние острова вместе с принцем. Двор отреагировал по-разному. Кто-то говорил, что скоро мы увидим, есть ли какая-нибудь польза от звериной магии. Другие бормотали, что, по крайней мере, обладатели Уита уберутся из Баккипа.
За ними шли придворные, которые будут сопровождать Дьютифула в его путешествии: одни увязались, чтобы завоевать расположение принца, другие – в надежде разведать возможности торговых сделок с Внешними островами. Замыкали шествие те, кто попрощается с нами на берегу и останется на Весенний праздник в Баккипе. Я отчаянно вертел головой, однако мне так и не удалось увидеть лорда Голдена. К тому моменту, когда Дьютифул вскочил в седло и мы безупречным строем направились к воротам замка, казалось, все его обитатели собрались нас проводить. Я поблагодарил судьбу, что мое место оказалось в передних рядах процессии, поскольку, когда все пройдут, дорога будет представлять собой почти непреодолимое препятствие из жидкой грязи и конского навоза.
Мы добрались до кораблей, но на этом дело не закончилось – не могли же мы просто взойти на борт и отплыть. Некоторое время ушло на речи, цветы и подарки. Я бы не удивился, если бы увидел на пристани лорда Голдена с вещами и слугами, но его там не оказалось. Я с беспокойством задавал себе вопрос, что с ним случилось. Он исключительно изобретательный человек. Неужели ему удалось найти способ попасть на борт корабля?
Я терпеливо перенес все формальности, потом мы проводили Дьютифула на борт корабля, и он сразу же направился в свою каюту, где еще некоторое время должен был принимать аристократов, которые не будут нас сопровождать и захотят попрощаться с принцем. Тем временем остальные пассажиры устраивались на корабле. У каюты принца выставили несколько стражников, и наш отряд, в том числе и я, получил приказ отправляться на нижнюю палубу, чтобы не путаться под ногами.
Большую часть этого ужасного дня я провел, сидя на своем сундучке. На верхней палубе бурлила жизнь, где-то отчаянно лаяла собака. У меня было ощущение, будто меня засунули в гроб и кто-то изо всех сил колотит по нему палкой. Сумеречный, вонючий гроб, добавил я про себя, который окутывает вонь трюмной воды и в который напихали такое количество людей, что они орут, чтобы услышать друг друга. Я попытался отвлечься размышлениями о Шуте и о том, что с ним могло произойти, но от этих мыслей стал задыхаться еще сильнее. Тогда я опустил подбородок на грудь, закрыл глаза и попытался остаться в одиночестве. Не помогло.
Риддл плюхнулся на сундучок рядом со мной.
– Ну и вонища тут! Думаю, будет еще хуже, когда мы отплывем и трюмная вода начнет болтаться у нас под ногами.
– Наверное.
Я не хотел думать об этом раньше времени. Мне уже приходилось плавать на кораблях, но тогда я спал на палубе или, по крайней мере, имел туда свободный доступ. Здесь же, в замкнутом, сумеречном пространстве, даже от ритмичного покачивания корабля у причала у меня разболелась голова.
– Ну ладно. – Он пнул ногой сундучок, и у меня возникло ощущение, будто он треснул меня по голове. – Я еще ни разу не был в море. А ты?
– Пару раз. На небольших кораблях, где у меня, по меньшей мере, был свет и воздух. Так – никогда.
– Понятно. А на Внешних островах ты был?
– Нет.
– Ты в порядке, Том?
– Не очень. Слишком много выпил вчера и не выспался.
Вранье сработало. Риддл ухмыльнулся, дружелюбно пихнул меня в бок и оставил в покое. Шум давил на меня со всех сторон. Я чувствовал себя ужасно, был напуган и жалел, что съел столько сладкого за завтраком. Никто не обращал на меня внимания. Воротник моей куртки оказался слишком тугим, а Сада уже покинула корабль и ничем не могла мне помочь.
– Олух, – прошептал я, сообразив наконец, в чем причина моих неприятных ощущений.
Я выпрямился, вдохнул мерзкого воздуха, и меня затошнило, но я справился. Затем я потянулся к нему.
Эй, дружочек. Ты в порядке?
Нет.
Где ты?
В маленькой комнате. Здесь круглое окно и пол качается.
Тебе лучше, чем мне. У меня окна нет.
Пол качается.
Я знаю. Все будет хорошо. Скоро лишние люди покинут корабль, моряки отдадут швартовы, и мы отправимся навстречу нашему приключению. Здорово будет, правда?
Нет, я хочу домой.
Как только мы отплывем, будет лучше. Вот увидишь.
Не будет. Пол качается. А еще Сада сказала, что у меня будет морская болезнь.
Я пожалел о том, что никому не пришло в голову предупредить Саду, чтобы она не пугала Олуха.
Сада поплывет с нами? Она на борту?
Нет. Только я, один-одинешенек. У Сады ужасная морская болезнь. Она меня жалела, что мне придется плыть. Сказала, для нее день на корабле все равно что год. И что тут совсем нечего делать, только тошнить, тошнить, тошнить.
К сожалению, Олух был совершенно прав. День клонился к вечеру, когда провожающих выпроводили с корабля. Мне удалось подняться на палубу, но лишь на короткое время, поскольку капитан отчаянно поносил стражников и приказал нам отправляться вниз и не мешать команде работать. Я успел бросить короткий взгляд на толпу, собравшуюся на берегу, но Шута нигде не было видно. Я ужасно боялся встретить его обвиняющий взгляд, но, обнаружив, что его там нет, заволновался еще больше.
А потом меня вместе с остальными стражниками выпроводили на нижнюю палубу и у нас над головой задраили люки, совсем лишив света и воздуха. Я снова уселся на свой сундучок. Отвратительный запах просмоленного дерева стал еще сильнее. У меня над головой капитан отдавал команды, наш корабль медленно отчаливал от пристани. Постепенно звуки начали меняться, капитан выкрикивал непонятные приказы, и я услышал топот босых ног.
Потом отошли лодки, корабль словно нырнул в пустоту, а затем ритм его движения снова изменился. По-видимому, ветер надул паруса. Ну вот, мы наконец покинули Баккип. Кто-то пожалел нас и чуть-чуть приоткрыл люк, однако от этого стало только хуже.
– Мне уже скучно, – пожаловался Риддл, который стоял рядом со мной и ковырял ножом в деревянной переборке корабля.
Я издал неопределенный звук, но он своего занятия не оставил.
Ну, Том Баджерлок, вот мы и отплыли. Как у тебя дела?
Настроение у принца было приподнятое. А чего еще можно ожидать от пятнадцатилетнего мальчишки, впервые отправившегося в морское путешествие, да еще чтобы убить дракона и завоевать руку нарчески? Я чувствовал присутствие Чейда где-то на заднем плане и решил, что он сидит за столом рядом с принцем и пальцы Дьютифула легко касаются его руки. Я вздохнул. Нам еще многое предстоит сделать, чтобы наша группа Скилла начала работать.
Мне ужасно скучно. А Олух расстроен.
Что ж, думаю, тебе понравится дело, которое я для тебя придумал. Сейчас я пошлю человека к вашему капитану. Олух на корме, и компания ему не повредит. Ты пойдешь к нему.
Я безошибочно определил, что это Чейд обращается ко мне через принца.
Его уже тошнит?
Нет еще. Но он убедил себя, что непременно будет.
Ну, по крайней мере, я смогу выбраться на свежий воздух, мрачно подумал я.
Через некоторое время капитан Лонгвик выкрикнул мое имя. Когда я подошел, он сообщил, что я должен заняться слугой принца Олухом, которому стало плохо. Он на корме. Парни, услышавшие его распоряжение, принялись потешаться надо мной, будто бы меня назначили нянькой к полоумному. Я ухмыльнулся и заявил, что уж лучше находиться на верхней палубе с одним полоумным, чем внизу с целой кучей придурков. Под дружный хохот я взобрался вверх по лестнице и глотнул наконец свежего морского воздуха.
Олух стоял на корме, вцепившись руками в борт, и печально провожал глазами Баккип. Черный замок, притулившийся на скале, медленно исчезал из виду. Рядом с Олухом я увидел Сивила и его охотничьего кота. Вид у обоих был не то чтобы слишком счастливый, а когда Олух перевешивался через перила и издавал весьма характерные звуки, кот прижимал уши.
– Олух, пришел Том Баджерлок. Теперь с тобой все будет в порядке, не так ли?
Сивил коротко мне кивнул – аристократ и стражник. Как и всякий раз, когда мы встречались, он испытующе посмотрел на меня. Сивил понимал, что я не тот, за кого себя выдаю. Однажды я спас ему жизнь, когда его чуть не прикончили Полукровки в городе Баккипе. Естественно, он не раз спрашивал себя, как так получилось, что я появился очень вовремя и пришел к нему на помощь. Меня же, в свою очередь, мучил вопрос, что успел рассказать ему Лодвайн про меня и лорда Голдена. Мы никогда об этом не говорили, и я не собирался ничего менять. Напустив на себя равнодушное выражение, я поклонился.
– Я выполняю приказ, господин, – старательно изображая уважение, проговорил я.
– Я рад тебя видеть. Ну, до свидания, Олух. Ты в хороших руках. А я возвращаюсь в свою каюту. Уверен, что скоро тебе будет лучше.
– Я умру, – с отчаянием в голосе ответил Олух. – Я вытошню все свои внутренности и умру.
Сивил с сочувствием посмотрел на меня, но я сделал вид, что ничего не заметил, и встал рядом с Олухом. Он снова свесился за борт и начал издавать душераздирающие звуки. Я крепко вцепился в его куртку. Н-да, вот вам и приключение на море.
VI
СКАЗОЧНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
… другие виды всеми презираемой звериной магии. Невежественные считают, что Уит дает людям возможность разговаривать с животными (так, что другие их не слышат), а также изменять свой облик с дурными намерениями. Ганроди Лиан, последний из людей, открыто признававший при дворе Баккипа, что он имел… (большой кусок пергамента обгорел) для исцеления рассудка. Он утверждал, что от животных они могут получать инстинктивное знание лечебных трав, а также осторожность… (эта часть здесь заканчивается, и начинается фрагмент из другого пергамента)… положил руки ей на голову, держал ее и смотрел в глаза. Так он стоял над ней, пока свершалась страшная операция, и она ни разу не отвела глаз и не вскрикнула от боли. Я видел это сам, но… (снова обгоревший край. Последние три слова могут быть следующими: «… но не осмелился рассказать».)
Отрывки из посвященного Уиту манускрипта мастера Скилла Лефтвелла, которые Чейду Фаллстару удалось восстановить по обгоревшим фрагментам, найденным в стене замка Баккип.
Мне удалось дотянуть до следующего утра, прежде чем и меня вытошнило. Я сбился со счета, сколько раз я цеплялся за куртку Олуха, который то и дело свешивался за борт, отдавая морю содержимое своего желудка. Насмешки матросов не облегчали моего положения, и, если бы я мог отойти от Олуха, я бы поквитался с парочкой зубоскалов.
Их издевки были не такими добродушными, как моих товарищей, которые сами чувствовали себя на море не лучшим образом. Матросы напоминали мне ворон, слетевшихся поизмываться над одиноким орлом. Олух у них не считался за человека – какой-то гнусный безмозглый растяпа, и они страшно радовались его мучениям как лишнему доказательству того, что он по сравнению с ними существо низшее. Даже когда к нам присоединилось еще несколько страдальцев, больше всего доставалось дурачку.
Матросы слегка притихли, когда принц и Чейд вышли вечером прогуляться по палубе. Морской воздух и возможность покинуть стены Баккипа пошли принцу на пользу, он казался оживленным и полным сил. Когда он остановился, чтобы о чем-то тихо поговорить с Олухом, Чейд встал рядом со мной и незаметно положил свою руку так, что она касалась моей. Он повернулся ко мне спиной и сделал вид, что прислушивается к разговору принца с Олухом.
Как он?
Чувствует себя отвратительно и ужасно страдает. Чейд, насмешки матросов только усугубляют положение.
Я этого боялся. Но если принц сделает им выговор, капитан не оставит его без внимания. Ты же знаешь, что последует.
Да. Они сумеют отыскать тысячу возможностей сделать жизнь Олуха невыносимой.
Именно. Так что постарайтесь не обращать на них внимания. Думаю, скоро им надоест. Тебе что-нибудь нужно?
Пара одеял. И ведро свежей воды, чтобы он мог полоскать рот.
Я оставался рядом с Олухом всю ночь, показавшуюся мне бесконечной, чтобы не дать ему ненароком свалиться за борт и защитить от нападок матросни, которая вполне могла перейти от слов к делу. Дважды я пытался уговорить его пойти в каюту. Но мы успевали сделать несколько шагов, и его снова начинало тошнить. Даже когда в желудке у него ничего не осталось, он категорически отказывался покинуть палубу. Глубокой ночью на море поднялось волнение, и к утру ветер принес дождь. Олух промок и замерз, но не желал расставаться с перилами.
– Ты можешь блевать в ведро, – сказал я ему. – Внутри тепло.
– Нет, мне плохо, я даже шевелиться не могу, – простонал он.
Олух сосредоточился на своем состоянии и твердо решил быть несчастным. Я ничего не мог с этим поделать. Оставалось лишь надеяться, что со временем, когда он уже не сможет больше переносить свои страдания, он согласится пойти в каюту.
На рассвете Риддл принес мне завтрак. Я начал подозревать, что этот наивный и добродушный паренек на самом деле состоит на службе у Чейда, который приставил его ко мне. Жаль, конечно, но все равно я был ему благодарен за миску теплой каши. Несмотря на морскую болезнь, Олух проголодался, и мы поделили завтрак. Этого делать не следовало, потому что вид каши, покидающей желудок Олуха, заставил и меня расстаться со своей порцией.
У меня сложилось впечатление, что это стало единственной радостью Олуха за все утро.
– Видишь, у всех морская болезнь. Мы должны вернуться в Баккип.
– Мы не можем, малыш. Мы должны плыть дальше, к Внешним островам, чтобы принц убил дракона и получил руку нарчески.
Олух тяжело вздохнул. Его начало трясти от холода, несмотря на то что он был закутан в несколько одеял.
– Мне она не нравится. И принцу тоже. Может оставить свою руку себе. Давай вернемся домой.
Я был с ним полностью согласен, однако вслух ничего не сказал.
– Я ненавижу корабль, – продолжал он. – Зачем я согласился на нем плыть?
Странно, порой человек привыкает к каким-то вещам настолько, что перестает обращать на них внимание. Только когда Олух произнес эти слова вслух, я понял, насколько глубоко они соответствуют его дикой песне Скилла, которая всю ночь билась в мои защитные стены и состояла из мелодии хлопающих на ветру парусов, скрипа снастей и обшивки, плеска волн, ударяющих в корабль. Олух превратил эти звуки в песнь отвращения и страха, страдания, холода и скуки. Он вытащил на свет все худшее, что может человек почувствовать к кораблю, и создал гневный гимн.
Не все люди ощущают присутствие Скилла, но те, что чувствуют его, обязательно испытают беспокойство. А на близком расстоянии она непременно окажет отрицательное воздействие и на их товарищей.
Я несколько минут наблюдал за командой. Они работали эффективно, но с сердитыми лицами. Их действия были окрашены злобой, и старшина, дававший им задания, внимательно следил за малейшим проявлением рассеянности или лени. Слаженность их действий, которую я заметил, когда они снаряжали корабль, исчезла, и я почувствовал, что они начинают двигаться вразнобой.
Как осиное гнездо, обитатели которого почувствовали глухой удар топора, раздающийся у основания дерева, они сновали со злостью, не имевшей пока мишени. И если бы их ярость продолжала расти, они запросто могли бы подраться или, что еще хуже, устроить мятеж на корабле. Я видел, как закипает вода в котелке, и понимал, что, если я ничего не сделаю, кипяток выплеснется на нас.
Олух, у тебя слишком громкая музыка. И очень пугающая. Ты можешь сделать ее другой? Спокойной. Нежной, как песня твоей матери?
Не могу! – при помощи Скилла жалобно пролепетал он. – Я сильно болен.
Олух, ты пугаешь моряков. Они не понимают, откуда берется твоя песня. Они ее не слышат, но некоторые чувствуют, совсем чуть-чуть. Это расстраивает их.
Мне все равно. Они злые, они меня обижают. Пусть повернут корабль назад.
Они не могут, Олух. Команда должна подчиняться капитану, а тот, в свою очередь, обязан делать то, что скажет принц. А принцу нужно попасть на Внешние острова.
Он должен заставить их вернуться. Я сойду и останусь в Баккипе.
Но, Олух, мы не можем без тебя обойтись.
Я умираю. Мы должны вернуться.
И с этой мыслью его музыка превратилась в крещендо страха и отчаяния. Неподалеку группа моряков натягивала дополнительные паруса. Свободные штаны матросов развевались на ветру, но они, казалось, этого не замечали. Мускулы выступали на обнаженных руках, когда они медленно натягивали паруса. Но как только мрачная песня Олуха настигла их, действия команды потеряли свою ритмичность. Тот матрос, что стоял первым, взял на себя слишком большой вес, не удержался на ногах и со злым возгласом полетел вперед. В следующее мгновение моряки вернулись к прерванному занятию, но мне этого было достаточно.
Я начал мысленно искать принца. Он играл с Сивилом в кости в своей каюте. Я поспешно рассказал ему о новой проблеме.
Ты можешь передать Чейду?
Это будет не просто сделать. Он здесь, наблюдает за нашей игрой. А еще тут Уэб и его мальчик.
У него есть мальчик?
Да, Свифт.
Он на борту?
Ты его знаешь? Он появился вместе с Уэбом и, похоже, служит пажом. Почему ты спросил? Это важно?
Только для меня, подумал я и поморщился.
Потом. Как только появится возможность, расскажи Чейду. Ты можешь найти Олуха и успокоить его?
Я попробую. Черт! Ты отвлек меня, и Сивил только что выиграл!
Я думаю, это поважнее игры в кости! — раздраженно ответил я и разорвал связь с принцем.
На палубе у моих ног, грустно раскачиваясь из стороны в сторону, сидел Олух; его музыка создавала тошнотворный аккомпанемент его движениям. Но не только это угнетало меня. Я обещал Неттл, что ее брат вернется к ней, и не сдержал слова. Что я мог сказать ей? Я заставил себя не думать о них, потому что сейчас другие проблемы были важнее. Я присел рядом с Олухом.
– Послушай, – тихо сказал я. – Моряки не понимают твою музыку, и она пугает их. Если это будет и дальше так продолжаться, они могут…