– А потом возвращайся на корабль, – продолжал я. Свифт поморщился. – Риддл обещал позаботиться о наших вещах, но я хочу, чтобы ты принес постели. Нужно приготовить кровати для нас с тобой, а также потребуются дополнительные одеяла для Олуха.
– Но я должен жить вместе с принцем, Уэбом и всеми… – Он разочарованно смолк, когда я покачал головой.
– Ты мне понадобишься здесь, Свифт.
Мальчишка посмотрел на Уэба, словно искал у него поддержки. Лицо мастера Уита оставалось невозмутимым.
– Вы уверены, что я больше ничем не смогу вам помочь? – вновь спросил он.
– Честно говоря, – помявшись от неловкости, признался я, – если вы не против, я бы с радостью воспользовался вашей помощью позже. Конечно, в том случае, если вы не потребуетесь принцу.
– Договорились. Спасибо, что попросили.
Последние слова он произнес искренне, они не были данью вежливости. Прошло несколько мгновений, пока я осмысливал ответ Уэба. Он хвалил меня за то, что я наконец сумел его о чем-то попросить. Когда я посмотрел ему в глаза, то понял, какой долгой получилась пауза, но его лицо, как и всегда, оставалось спокойным. И вновь у меня появилось ощущение, что он подкрадывается ко мне, но не как охотник, выслеживающий дичь, а как человек, который пытается приручить пугливое животное.
– Благодарю, – наконец сумел вымолвить я.
– Пожалуй, я схожу вместе со Свифтом на рынок, поскольку меня также одолевает любопытство. Обещаю, что мы не станем попусту терять время. Как вы думаете, Олух захочет отведать сладких пирожков? Возможно, мы найдем пекарню.
– Да. – Голос Олуха дрожал, но меня порадовало, что он хоть к чему-то проявил интерес. – И сыр, – с надеждой добавил он.
– Что ж, постарайтесь прежде всего отыскать пирожки и сыр, – согласился я.
Я с улыбкой повернулся к Олуху, но он отказался встречаться со мной взглядом. Он до сих пор не простил меня за то, что я заставил его подняться на корабль. Я знал, что мне по меньшей мере еще дважды придется заставлять Олуха всходить на палубу: для возвращения в Зилиг, а потом на корабль, который отплывет в Аслевджал. О возвращении домой я пока думать не мог – оно казалось безнадежно далеким.
Уэб и Свифт ушли, мальчик что-то возбужденно говорил, Уэб с удовольствием отвечал. По правде говоря, я испытал облегчение, что мастер Уита вызвался пойти с ним вместе. В незнакомом городе мальчику не стоит разгуливать одному. Тем не менее, глядя им вслед, я почувствовал себя брошенным.
Чтобы быстрее забыть о жалости к собственной персоне, я стал вспоминать дорогих мне людей. С тех пор как мы покинули Баккип, я старался не думать о том, что могло произойти с Недом или Шутом за время моего отсутствия. Нед – разумный юноша. Я должен верить в него. А Шут много лет прекрасно обходился и без моей помощи, и ему удавалось не только заботиться о себе, но и вмешиваться в жизнь других людей. И все же мне было горько знать, что он сейчас вспоминает обо мне с обидой и злостью. Я поймал себя на том, что разглядываю серебристые отпечатки его пальцев на моем запястье. Я не чувствовал Шута, но все же убрал обе руки за спину. Интересно, что он сказал Барричу и виделись ли они вообще…
От этих раздумий не было решительно никакого проку, но вынужденное безделье угнетало меня еще больше. Олух наблюдал за мной, пока я бесцельно бродил по маленькому домику. Я предложил ему ковшик холодной воды из бочки, но он отказался. Я напился сам и обнаружил, что местная вода имеет сладковатый привкус затхлости. Наверное, она из пруда, подумал я и стал разводить огонь в очаге на случай, если Уэб и Свифт принесут сырое мясо.
Время тянулось медленно. Пришел Риддл с несколькими матросами, которые принесли с корабля наши сундучки. Я достал лекарственные травы, налил в тяжелый котелок воды и повесил его над огнем. Мне хотелось хоть чем-нибудь себя занять. Я смешал траву так, чтобы получился успокаивающий напиток: ромашка, сладкий укроп и корни малины. Олух подозрительно наблюдал за мной, когда я заливал смесь горячей водой, но я не предложил ему первую чашку. Поставив стул возле окошка, я сел и принялся наблюдать за пасущимися на зеленых склонах овцами. Потягивая горячий чай, я пытался вновь почувствовать отрадное умиротворение, которое раньше находил в одиночестве и тишине.
Когда я предложил Олуху вторую чашку, он не стал отказываться. Возможно, он успокоился и поверил, что его не собираются отравить, когда увидел, как я сам пил отвар. Вернулись Уэб и Свифт с множеством покупок, щеки мальчика раскраснелись от прогулки на свежем воздухе. Олух осторожно сел, чтобы поглядеть на то, что они принесли.
– А вы купили пирог с земляникой и желтый сыр? – с надеждой спросил он.
– К сожалению, нет, но взгляни, что нам удалось найти, – предложил Уэб, раскладывая покупки на столе. – Копченая красная рыба, соленая и сладкая. Маленькие булочки с семечками. А вот корзинка с ягодами для тебя. Мне никогда не доводилось видеть ничего похожего. Женщина назвала их мышиными ягодами, поскольку мыши охотно запасают их на зиму. Ягоды кисленькие, но мы купили козий сыр – вместе получится вкусно. Эти смешные желтые корешки нужно жарить на углях, а потом очистить кожуру и посыпать солью. Ну и наконец, главное лакомство – они немного остыли, но пахнут превосходно.
«Главным лакомством» оказались пирожки размером с мужской кулак. Уэб принес их в мешке, сплетенном из травы и водорослей. Пока он раскладывал пирожки на столе, я уловил рыбный запах. Оказалось, что начинка сделана из крупно порубленной белой рыбы с густым соусом. Меня порадовало, когда Олух поспешно соскочил с кровати и подошел к столу. Он торопливо съел пирожок, остановившись лишь один раз, когда у него начался приступ кашля. Однако второй он жевал уже медленнее, запивая травяным чаем, – мне пришлось налить ему еще чашку. Потом он так сильно раскашлялся, что я даже испугался, но приступ прошел, Олух слезящимися глазами посмотрел на меня и сказал дрожащим голосом:
– Я так устал.
И не успел он с помощью Свифта улечься в постель, как тут же заснул.
Свифт оживил нашу трапезу, увлеченно рассказывая о путешествии в город. Мы ели, слушая рассуждения мальчика, я все больше молчал. Он оказался наблюдательным и толковым. Почти все торговцы, стоило им увидеть деньги, начинали вести себя дружелюбно. Наверное, тут помогла и природная любознательность Уэба. Одна женщина даже рассказала ему, что утренний отлив – самое подходящее время для сбора в полосе прибоя маленьких сладких моллюсков. Упомянув об этом, Уэб принялся рассказывать, как в ранней юности он вместе с матерью собирал моллюсков, а потом перешел к другим историям из своего детства. Свифт и я слушали его, затаив дыхание.
Потом мы выпили по чашке чая, и когда я уже начал думать, что день все же удался, появился Риддл.
– Лорд Чейд послал меня сказать, что вам следует явиться в материнский дом, – заявил он с порога.
– Тогда вам не следует терять времени, – с неохотой сказал я Уэбу и Свифту.
– И ты тоже должен идти, – заявил Риддл. – Я останусь с придурком принца.
Я бросил на него мрачный взгляд.
– Олух, – негромко проговорил я. – Его зовут Олух.
Я впервые сделал Риддлу выговор. Он лишь посмотрел на меня, но я не смог понять, обиделся он или нет.
– Олух, – не стал спорить Риддл. – Я останусь с Олухом. Ты же знаешь, я никого не хотел обидеть, Том Баджерлок, – добавил он с некоторым раздражением.
– Я знаю. Но Олух обижается.
– Ах вот оно что. – Риддл посмотрел на спящего, словно для него было новостью, что Олух может испытывать какие-то чувства.
Я смягчился и сказал:
– На столе осталась еда, а в котелке горячая вода, если захочешь чаю.
Он кивнул, и я почувствовал, что мир восстановлен. Я сменил рубашку и пригладил волосы. Потом причесал Свифта, хотя он был от этой идеи вовсе не в восторге. Оказалось, что он совсем не следит за своими волосами.
– Тебе нужно расчесывать волосы каждое утро, – сказал я. – Не сомневаюсь, что отец тебе не раз объяснял: не следует разгуливать по улицам, точно косматый горный пони.
Мальчишка бросил на меня быстрый взгляд и удивленно воскликнул:
– Да, в точности так он и говорит!
Пришлось срочно изобретать правдоподобное объяснение:
– Так часто говорят в Бакке. Ну, посмотрим, как ты теперь выглядишь. Ладно, сойдет. Кстати, тебе не помешает почаще мыться, но сейчас у нас нет времени. Пошли.
Я немного пожалел Риддла, которому пришлось остаться со спящим Олухом.
X
НАРЧЕСКА
Таков их брачный обычай. Брак связывает супругов до тех пор, пока того желает женщина. Именно женщина выбирает мужчину, хотя мужчина может ухаживать за женщиной, которая ему нравится, совершая в ее честь воинские подвиги и преподнося дары. Если женщина с Внешних островов принимает ухаживания мужчины, это вовсе не означает, что она намерена вступить с ним в брак, а значит лишь, что она согласна разделить с ним ложе. Их любовные игры могут продолжаться неделю, год или всю жизнь. Решение принимает женщина. Все находящееся под крышей дома принадлежит женщине, как и все плоды земли, отходящие к ее материнскому дому. Дети являются собственностью клана, обычно их воспитывают братья и дяди матери, а не отец. Пока мужчина живет на ее земле или в ее материнском доме, приказы ему отдает женщина. Путешественники никак не могут взять в толк, почему мужчина добровольно соглашается на такое подчиненное положение, но для обитателей Внешних островов наши обычаи кажутся столь же непонятными. Иногда они спрашивают: «Почему ваши женщины добровольно покидают дома своей семьи и становятся служанками в доме мужчины? »
Федврен, «Рассказ о путешествии по варварским землям».
Материнский дом клана нарвала одновременно был крепостью и жилищем. Не вызывало сомнений, что это самое старое строение в Уислингтоне. Массивная стена, окружавшая дом и сад, была первой линией обороны. Если захватчикам удавалось преодолеть стену, защитники могли отступить в дом. На его каменных стенах виднелись следы огня – очевидно, дом выдержал несколько пожаров. Стены первого этажа были абсолютно глухими, на втором имелись лишь узкие бойницы, и только третий мог похвастать настоящими окнами, которые закрывались массивными ставнями, способными защитить обитателей дома от стрел.
И все же дом не являлся замком в нашем понимании. Здесь нельзя было разместить овец и дать убежище другим обитателям Уислингтона. Да и отсутствие помещений для хранения запасов продовольствия не позволяло выдерживать долгую осаду. Еще одно существенное различие между обитателями Внешних островов и народами Шести Герцогств.
Двое молодых мужчин в цветах клана нарвала пропустили нас в ворота. Внутри дорожка была выложена гравием и битыми ракушками, они искрились у нас под ногами. В широко распахнутую дверь материнского дома, украшенную костью нарвала, могли без труда пройти сразу три человека. Внутри было темно, и лишь тусклый свет факелов освещал нам путь. Мне вдруг показалось, что я оказался в пещере.
Войдя в дом, мы остановились, чтобы глаза привыкли к сумраку, и нас окутали запахи человеческого жилья. Ароматы еды, копченого мяса, разлитого вина, выделанных шкур и множества людей – домашний запах покоя и семейного очага.
Мы очутились, в большом зале, пространство которого делили на части лишь колонны. Мне в глаза бросились три очага, на которых готовили пищу. Каменный пол был усыпан свежим тростником. Вдоль стен шли полки и скамьи, довольно широкие, и, если судить по лежащим на них шкурам, днем здесь сидели, а ночью они превращались в постели. На полках лежала еда и какие-то вещи. Освещался зал главным образом огнем очагов, хотя на колоннах имелись канделябры со свечами, но они давали совсем мало света. В дальнем левом углу широкая лестница уходила в темноту. Другого доступа на верхние этажи я не заметил. Что ж, разумно. Даже если атакующие завладеют первым этажом, обороняющимся нужно будет защищать лишь одну лестницу. Враг дорого заплатит за захват верхней части материнского дома.
Между тем в зале собралось немало народу. Здесь были люди всех возрастов, которые, казалось, чего-то с нетерпением ждут. Мы явно опоздали. В конце длинного зала перед самым большим очагом стоял принц Дьютифул. Рядом с ним я увидел Чейда и обладателей Уита, сопровождавших принца, а чуть дальше в три ряда выстроилась его стража. Представители клана нарвала расступились, чтобы дать нам пройти и занять свои места. Уэб и Свифт встали рядом с менестрелем Коклом и Сивилом. Я пристроился к передней шеренге стражников.
Эллиана так и не появилась. С противоположной стороны очага, напротив принца, стояли хозяева дома. Большинство опять составляли женщины. Среди островитян был лишь один взрослый мужчина – Пиоттр. Я насчитал трех стариков, четырех мальчиков – ровесников нарчески и еще шесть или семь ребятишек, цепляющихся за материнские юбки. Неужели война красных кораблей произвела такое опустошение в клане нарвала?
Присутствовали здесь и воины калана кабана, но они стояли плотной группой чуть в стороне – скорее наблюдатели, чем участники предстоящей церемонии. Остальные, судя по украшениям и татуировкам, представляли клан нарвала. Редкими исключениями являлись мужчины, стоявшие рядом с женщинами, вероятно, это были их мужья или сожители. Я заметил среди них Медведей, Выдр и даже одного Орла.
Все женщины без исключения были одеты в свои лучшие наряды. Их украшали самоцветы, золото и серебро, изящные безделушки из ракушек и перьев. Многие тщательно уложили волосы, чтобы казаться выше ростом. Если в Баккипе женщины придерживались определенного стиля в одежде, то здесь наблюдалось широкое разнообразие. Неизменной частью нарядов оставались лишь цвета и эмблема клана нарвала.
Те, что образовали первый круг, решил я, это дальние родственники нарчески, а группа у очага – ее семья. Мужчин там почти не было. Все женщины клана нарвала были напряжены. Я почти ощущал тревогу, наполнявшую зал. Интересно, кто из них мать нарчески и кого мы ждем?
Наступила полная тишина. Затем четверо мужчин клана нарвала спустились по лестнице с маленькой морщинистой женщиной на руках. Она сидела в кресле, сделанном из ивовых прутьев и застеленном мягкой медвежьей шкурой. Ее редкие седые волосы были собраны в пучок на макушке. Глаза показались мне очень черными и блестящими. Она была одета в красное платье, расшитое маленькими костяными пуговицами с резным изображением нарвала. Мужчины поставили ее кресло на массивный стол, где она и осталась сидеть, оглядывая всех собравшихся в ее доме. С едва слышным вздохом старая женщина расправила плечи и облизнула розовым языком поблекшие губы. На высохших ногах подрагивали меховые тапочки.
– Хорошо! Я вижу, все собрались! – заявила она. Она произнесла эти слова на языке Внешних островов – слишком громко, как все тугие на ухо старики. И мне показалось, что она не испытывает той тревогой, которая переполняла женщин ее клана.
Великая Мать клана наклонилась вперед, и ее шишковатые пальцы вцепились в изогнутые подлокотники кресла.
– Что ж, пусть он выйдет вперед. Тот, кто ищет расположения нашей Эллианы, нарчески клана нарвала. Где тот дерзкий воин, что ищет материнского дозволения возлечь с нашей дочерью?
Я не сомневался, что Дьютифул ожидал услышать совсем другие слова. Он отчаянно покраснел и выступил вперед. Затем принц поклонился старухе, как принято у воинов, и на чистом языке Внешних островов ответил:
– Я стою перед матерями клана нарвала и прошу разрешения объединить свой род с вашим.
Некоторое время она смотрела на него, а потом перевела хмурый взгляд на одного из молодых людей, который нес ее кресло.
– Что делает здесь раб из Шести Герцогств? Его привезли нам в подарок? И поэтому он пытается так ужасно говорить на нашем языке? Отрежьте ему язык, если он сделает это еще раз!
Наступила тишина, которую нарушил дикий хохот в задней части зала. Впрочем, смех тут же стих. Однако Дьютифул сумел сохранить хладнокровие, и ему хватило ума не вступать в объяснения с распалившийся Матерью клана. Женщина из окружения нарчески подошла к Матери, привстала на цыпочки и начала что-то шептать ей на ухо. Старуха раздраженно отмахнулась от нее.
– Прекрати свое шипение и плевки, Алмата! Забыла, что ли, – я ничего не слышу, когда ты так лепечешь! Где Пиоттр? – Она посмотрела по сторонам, словно искала потерянный башмак, увидела Пиоттра и нахмурилась. – Да вот же он! Ты ведь знаешь, что лучше всего я слышу, когда говорит он. Что он там делает? Иди сюда, наглый мошенник, и объясни, что все это значит!
Было бы забавно наблюдать, как старуха командует суровым воином, если бы не тревога на его лице. Он подошел к Матери, быстро опустился на одно колено и встал. Она подняла похожую на высохший корень руку и положила ему на плечо.
– Что все это значит? – нетерпеливо повторила она.
– Эртр, – спокойно сказал он. Вероятно, его низкий голос лучше доходил до старых ушей, чем пронзительный шепот женщины. – Речь идет об Эртр. Помнишь?
– Эртр… – И ее глаза неожиданно наполнились слезами. Она оглядела зал. – И Косей? Маленькая Косей тоже? Значит, она уже здесь? Наконец вернулась домой?
– Нет, – коротко ответил Пиоттр. – Их здесь нет. Вот о чем речь. Помнишь? Сегодня утром мы говорили об этом в саду. Помнишь? – И он ободряюще кивнул ей.
Она посмотрела ему в лицо и медленно начала кивать, но потом покачала головой.
– Нет! – воскликнула она. – Я не помню. Бурачок прекратил цветение, сливы будут кислыми в этом году. Я помню, как мы про них говорили. Но… нет. Пиоттр, а это важно?
– Да, Великая Мать. Это очень важно.
На ее лице появилось озабоченное выражение, а потом она рассердилась.
– Важно, важно! «Важно», – говорит мужчина, но что он понимает? – Ее старый голос, надтреснутый и пронзительный, был полон насмешки и презрения. Высохшая рука ударила по коленям. – Постель и кровь, вот все, что их интересует, только это они считают важным. А что им известно о стрижке овец и уходе за садом, что они знают о том, сколько бочек рыбы необходимо засолить на зиму и сколько нужно натопить жира? Важно? Ну, если то, о чем ты говоришь, важно, пусть этим займется Эртр. Теперь она Мать, а мне нужен покой. – Она сняла руку с плеча Пиоттра и ухватилась за ручки кресла. – Я так устала! – жалобно проговорила она.
– Да, Великая Мать. Да, это так. И ты сможешь отдохнуть, а я позабочусь о том, чтобы все шло, как должно. Обещаю. – И как только он замолчал, из темноты на лестнице вышла Эллиана и быстро спустилась к нам.
Казалось, ее ноги в легких туфельках едва касаются ступеней. Половина ее волос была собрана в пучок при помощи заколок, украшенных звездочками; остальная часть рассыпалась по плечам. Следовавшие за ней две женщины остановились, охваченные ужасом, и принялись перешептываться. Наверное, ее готовили к выходу, но она вырвалась и ринулась вниз, услышав рассерженные голоса.
Я узнал Эллиану по манере держаться. Люди расступались перед нарческой. За прошедшие с нашей последней встречи время она, как и Дьютифул, изменилась, в ней не осталось ничего от ребенка, она превратилась в юную женщину. Пока Эллиана шла, я заметил, как сильно поражены мужчины Шести Герцогств. Платье закрывало ее спину и плечи, но открывало высокую гордую грудь. Быть может, она нарумянила соски, чтобы они стали такими розовыми? Я ощутил возбуждение. Через мгновение я поднял стены и укорил Дьютифула:
Скрывай свои мысли.
Должно быть, он услышал меня, но и ухом не повел. Принц таращился на обнаженную грудь нарчески, словно никогда прежде не видел женской груди. Вполне возможно, что так оно и было.
Она не удостоила его даже взгляда, а сразу же направилась к Великой Матери.
– Я разберусь с этим, Пиоттр, – сказала Эллиана. И ее голос тоже изменился со времени помолвки – теперь это был голос женщины. Потом она обратилась к мужчинам, которые принесли кресло: – Вы слышали, что сказала Великая Мать? Ей необходимо отдохнуть. Давайте поблагодарим ее за то, что она почтила нас своим присутствием, и пожелаем ей спокойного сна и легкости в теле.
Послышался хор голосов, желавших Великой Матери спокойной ночи, после чего молодые люди подняли кресло и унесли ее наверх по лестнице. Нарческа некоторое время стояла и молча смотрела процессии вслед, пока она не скрылась в темноте. Потом она сделала глубокий вдох. Принц стоял у нее за спиной, часть волос Эллианы была зачесана кверху, открывая изящную шею. Белошвейка удачно скроила ее платье, подумал я. Татуировки были полностью скрыты. Я увидел, как Чейд слегка ткнул Дьютифула под ребра. Юноша вздрогнул, словно только что пробудился ото сна, и принялся с интересом разглядывать сапоги Пиоттра. Пиоттр смотрел на принца, будто на плохо воспитанного пса, который так и норовит стянуть со стола кусок мяса.
Нарческа расправила плечи и, повернувшись к нам, обвела взглядом собравшихся. Украшения в ее волосах были сделаны из рога нарвала. Оставалось только гадать, как мастерам удалось придать им такой пронзительно-голубой цвет. Крошечные звездочки сверкали, и я больше не сомневался, что фигурка, найденная принцем Дьютифулом на Берегу Сокровищ, предвещала ему встречу с нарческой. Однако я по-прежнему не представлял, что все это значит, да и времени подумать у меня не оставалось.
Каким-то образом нарческа умудрилась улыбнуться. Улыбка получилась немного кривой и превратилась в усмешку.
– Я забыла, что должна была сказать, – заявила она, слегка пожав плечами. – Может ли кто-нибудь произнести за меня слова Матери? – Затем, прежде чем кто-нибудь успел ответить на ее просьбу, она взглянула прямо в глаза Дьютифула, щеки которого пылали огнем. Эллиана не обратила на это ни малейшего внимания и спокойно продолжала: – Понимаешь, мы решили объединить два наших обычая. Совершенно случайно сложилось так, что сегодня мне пришло время показать своему клану первую женскую кровь. И именно в этот день появился ты, чтобы предложить себя в качестве моего супруга.
Его губы двигались. Мне показалось, что они беззвучно повторяют «женская кровь».
Она рассмеялась, но теперь уже совсем по-другому. Звук был хрупким, словно трещали на ветру льдинки.
– У твоего народа нет похожей церемонии? Мальчик обагряет кровью свой меч, чтобы стать мужчиной? Своей готовностью убивать он показывает, что достиг зрелости. Но женщине не нужен меч. Сама Эда дает нам кровь, объявляя о нашей зрелости. То, что мужчина может забрать при помощи меча, женщина способна дать своей плотью. Жизнь. – Она положила обе руки на свой плоский живот. – Сегодня пролилась моя первая женская кровь. Теперь внутри моего тела может зародиться новая жизнь. Теперь перед тобой стоит женщина.
Послышался нестройный хор голосов.
– Приветствуем тебя, Эллиана, женщина клана нарвала.
Я почувствовал, что нарческа начала ритуал. Пиоттр отошел и встал рядом с другими мужчинами клана. Женщины обступили Эллиану. Каждая из них поздравила ее. Группа девушек с широко раскрытыми глазами и распущенными по плечам волосами стояли кружком, не сводя глаз с нарчески. Одна из них, самая высокая (очевидно, ей тоже вскоре предстояло стать женщиной), показала на Дьютифула и сказала о нем что-то одобрительное двум своим подружкам. Они захихикали и принялись перешептываться. Я решил, что эта троица – подруги и спутницы нарчески, но теперь она отдалились от них, перейдя в ряды женщин. То, с какой легкостью Эллиана взяла происходящее в зале в свои руки, показывало, что во многих отношениях она уже давно стала настоящей женщиной. Церемония была лишь формальным подтверждением того, что ее тело наконец догнало дух.
После того как все женщины клана поздравили Эллиану, она вышла из круга света, падавшего от очага. Толпа сразу примолкла. На мгновение я вновь ощутил смущение собравшихся. Пиоттр переминался с ноги на ногу, но потом все же заставил себя стоять неподвижно. Дьютифул оставался на прежнем месте, и я почувствовал, что для него минуты превратились в долгие часы.
Наконец молодая женщина, которая шептала что-то на ухо Великой Матери, выступила вперед. На ее щеках появился легкий румянец. Она понимала, что многое берет на себя, но никто другой не решился проявить инициативу. Она откашлялась, но я услышал, как дрожит ее голос, когда она сказала:
– Я Алмата, дочь матерей клана нарвала. Я кузина нарчески Эллианы и на шесть лет ее старше. И хотя я этого недостойна, я буду говорить от имени Великой Матери.
Она немного помолчала, словно давая возможность кому-то возразить, но никто не произнес ни звука. Кое-кто одобрительно кивал. Большинство выглядели подавленными. Алмата набрала в грудь побольше воздуха и заговорила:
– Мы собрались в материнском доме, потому что к нам пришел мужчина не из нашего клана, желающий соединить свой род с кланом нарвала. Он просит не просто женщину нашего клана, а нарческу Эллиану, чья дочь, в свою очередь, станет нарческой и Великой Матерью для всех нас. Выйди вперед, воин. Кто ищет расположения нашей Эллианы, нашей нарчески клана нарвала? Где тот воин, кому достало дерзости просить материнского разрешения возлечь с нашей дочерью и дать ей дочерей, которые будут воспитаны как матери клана нарвала?
Дьютифул тяжело вздохнул. Ему следовало держаться увереннее, но я не мог его винить. Все чувствовали, что события складываются неудачно и дело не только в том, что на церемонии присутствовали иноземцы. Я понимал, что представители клана нарвала пытаются исправить положение, стараются соблюсти традиции. Однако у нас не оставалось возможности сохранять осторожность. И голос Дьютифула прозвучал твердо, когда он произнес:
– Я пришел, чтобы сделать нарческу Эллиану матерью моих детей.
– И что ты можешь предложить ей и ее детям? Каким будет твой вклад в благополучие клана нарвала, какая нам будет выгода от того, что наша кровь смешается с твоей?
Наконец-то мы вступили на твердую почву. Чейд тщательно подготовился к этой части переговоров. Риддл подтолкнул меня, и я одновременно с другими стражниками отступил в сторону. У нас за спинами оказалась груда предметов, накрытая толстой парусиной. Лонгвик снял покрывало, и стражники начали по очереди переносить дары в центральную часть зала, а Чейд давал пояснения. Дьютифул молча стоял с гордым видом, пока перед Алматой и нарческой росла гора подарков.
Со «Счастливой невесты» на «Секач» погрузили только часть сокровищ. Бочки с бренди из Шокса, связка шкур горностая из Горного Королевства, гобелены, вышитые разноцветным бисером. Серебряные сережки работы самой Кетриккен. Хлопок, лен и прекрасные шерстяные ткани из Бернса. Чейд обещал и другие дары, которые будут позже доставлены из Зилига. Чтение списка заняло довольно много времени. Работа трех искусных кузнецов за три года. Бык и двенадцать коров лучших пород. Шесть пар волов, упряжка лошадей. Свора охотничьих псов и два кречета, приученные подчиняться женщинам. И еще некоторые обещания от лица принца Дьютифула, которые могут быть реализованы лишь в будущем: торговля и мир между Шестью Герцогствами и Внешними островами, пшеница в те годы, когда у рыбаков будет скудный улов, железо и право торговли со всеми портами Шести Герцогств. Список вновь оказался длинным, и я вдруг почувствовал, как на меня наваливается усталость.
Но как только Чейд замолчал и заговорила Алмата, мою скуку как ветром сдуло.
– Нашему клану сделано предложение. Матери, дочери и сестры, что вы скажете? У кого есть что возразить?
Наступила тишина. Очевидно, таким образом высказывалось одобрение, поскольку Алмата торжественно кивнула. Потом она повернулась к Эллиане.
– Кузина, женщина клана нарвала, нарческа Эллиана, чего желаешь ты? Хочешь ли ты этого мужчину? Возьмешь ли его?
Я видел, как набухли жилы на шее Пиоттра, когда стройная молодая женщина выступила вперед. Дьютифул протянул руку ладонью вверх. Эллиана встала рядом с ним, плечом к плечу, и положила свою руку на его ладонь. Когда нарческа повернулась к нему и их глаза встретились, мой мальчик вновь покраснел.
– Я возьму его, – негромко сказала она.
Я отметил, что она ничего не сказала о том, хочет ли она Дьютифула. Эллиана набрала в грудь побольше воздуха и заговорила громче:
– Я возьму его, и он разделит мою постель, и мы отдадим наших дочерей материнскому дому. Если он совершит то, о чем я говорила ранее. Если он сумеет принести сюда, к этому очагу, голову дракона Айсфира, то сможет назвать меня своей женой.
Глаза Пиоттра на несколько мгновений закрылись, а потом открылись вновь. Он заставил себя смотреть, как продает себя дочь его сестры. Плечи Пиоттра дернулись, казалось, он с громадным трудом подавил рыдание. Алмата протянула руку, и кто-то вложил в нее длинную полоску кожи. Она подошла к Эллиане и Дьютифулу и принялась связывать их запястья. Одновременно она говорила:
– Эти узы связывают вас так, как связывают ваши клятвы. Пока она принимает тебя, ты не должен делить ложе ни с кем другим, Дьютифул, в противном случае эта женщина умрет от ножа Эллианы. Пока он доставляет тебе удовольствие, не пускай в свою постель никого другого, Эллиана, в противном случае он познакомится с клинком Дьютифула. А теперь смешайте вашу кровь над камнями очага материнского дома в дар Эде за детей, которых она вам ниспошлет.
Я не хотел смотреть, но заставил себя не отводить глаз. Сначала нож вручили Дьютифулу. Он даже не поморщился, когда разрезал кожу на левой руке; потекла алая кровь. Он подставил ладонь правой руки и подождал, пока струйка стечет из-под кожаной повязки. Эллиана последовала его примеру, ее лицо оставалось серьезным и невозмутимым, словно теперь ее ничто уже не могло тронуть. Когда в ладони каждого из них собралось достаточно крови, Алмата соединила их руки. Потом нареченные опустились на колени, и каждый оставил на камнях отпечаток смешанной крови. Когда они вновь повернулись лицом к собравшимся, Алмата сняла кожаный шнур и отдала его Дьютифулу, тот молча его принял. Алмата встала за спиной у принца и нарчески и положила руки им на плечи. Она попыталась произнести следующие слова радостно, но они прозвучали печально: