Октав Мирбо
«Октав Мирбо (Octave Mirbeau. 1850–1917) – французский романист, сатирик и драматург, противник милитаризма и колониальной политики. В яснополянской библиотеке сохранились его книги, три из них – с дарственной надписью автора. Издатель Исидор Гольдберг при письме от 12 сентября 1903 г. прислал Толстому французский текст посвящения, написанного Мирбо для русского перевода комедии «Les affaires sont les affaires» («Дела есть дела». Комедия в трех актах. Париж, 1903. – В.Р.). В этом посвящении Толстому Мирбо писал155:
«Вы были моим истинным учителем несравненно более, нежели кто-либо из французских писателей...
Вы и Достоевский.
Хорошо помню, как изумительные повествования «Войны и мира», «Анны Карениной», «Смерти Ивана Ильича», «Преступления и наказания», «Идиота» и многие другие русские произведения, которыми я восторженно восхищался, явились для меня ослепительным откровением доселе неведанного мне искусства, властная и новая красота которого произвела на меня никогда раньше не испытанное потрясающее впечатление.
Кое-кто из гордых писателей моей родины, – но из них иные уже забыты, другие будут забыты завтра, – заявляли, что вы многим обязаны Франции. Они хотели бы видеть в вас питомца французской революции и Стендаля.
Я же утверждаю, что Франция сама ваша должница: вы возбудили в ее многовековом гении новую жизнь, как бы расширили его восприимчивость. Вы первый научили нас искать жизнь в самой жизни, а не в книгах, как бы прекрасны они ни были... Вы первый научили нас читать то, что гнездится и бурлит в глубокой тьме подсознания, – это неопределенное смятение, беспорядочное столкновение противоречий и неопределенностей, роковых добродетелей, искренней лжи, добродушного порока, зверской чувственности и наивной жестокости, – всё то, что делает человека таким несчастным и смешным и... таким нам близким!..
Наше латинское искусство основано на чувстве меры и на логике, даже в страсти. Кроме того, оно довольствуется тем, что скользит по поверхности; ему неприятно спускаться в глубину пропастей. Поэтому оно не полно, даже когда оно не фальшиво: холодное и утонченное чувство меры и бесстрастная логика не годятся для того безумия крайностей, каким является человек. И потому все типы, созданные латинским искусством, более или менее похожи друг на друга и нетронутыми передаются из одного произведения в другое, из века в век, как неприкосновенное наследство. Слава вам, что вы нарушили, а следовательно, и обогатили это наследство» (74, 195–196).
Из Яснополянских записок Д. П. Маковицкого
31 октября 1904 г. Я.П.
Д.П. Маковицкий – единомышленник Толстого, врач семьи писателя
«Хорошо говорят у Толстых: правильно, выразительно, художественно, особенно сам Л. Н. Он не говорит на «а». Читает так, что и не заметишь, что читает из книги, как будто рассказывает. Интонация ма́стерская».
1 ноября 1904 г. Я. П. Вечером Л.Н. читал вслух из «Записок из Мертвого дома» Достоевского отрывки об орле и других животных и о том, как в больнице умирает каторжник» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 102).
26 декабря 1904 г.
Дмитрий Мережковский
«Л.Н. сказал про Мережковского, что он балуется верой. Это хуже, чем если человек занимается верой из славолюбия, честолюбия или корыстолюбия.
Зинаида Гиппиус
Мережковский написал книгу о Достоевском и Толстом 156, видна в ней враждебность к Толстому. Жена же Мережковского (Гиппиус З.Н. – В.Р. ) писала, что и перед приездом ее муж с любовью относился к Л.Н. и что он уехал с той же любовью, с какой приехал.
Александра Львовна: Мережковскую бы взять за шиворот и выбросить ее!» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 113).
1905
2 февраля 1905 г. Я.П.
«Кузминская (Татьяна Андреевна. – В.Р.) спросила:
– Что читать?
Л.Н.: Достоевского, у него есть шедевры – «Записки из Мертвого дома». Гоголь хорош» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 165).
14 февраля 1905 г. Я.П.
Эжен-Мельхиор Вогюэ. 1910
«Л.Н. прочел изречение Шопенгауэра, помещенное в «Круге чтения»: «Думать, что животные не чувствуют, и не сочувствовать им – важнейший признак варварства».
Л.Н. разговаривал с Вогюэ157 по-французски. Вогюэ, перебивая Л.Н., задавал ему разные незначительные вопросы. Говорили о Тургеневе, Достоевском (знакомых его отца), о Киселеве (после́ в Париже в 50–60-х гг.). Вогюэ говорил, что Тургенева трудно переводить на французский язык. Льва Николаевича легче, и спросил:
– А как с французского на русский?
Л.Н.: С французского на русский трудно, с немецкого легче […]
Каким-то образом перешли к вопросу о гонорарах. Бурже получает за роман 30 000 франков от журнала, а кроме того еще от издателя книги.
Л.Н.: Тургенев, Достоевский получали 100 рублей за лист. […]
Не знаю, в какой связи, Вогюэ начал рассказывать, сколько он получает в месяц от отца.
Л.Н. ему сказал:
– Кант говорит, что есть только одно настоящее наслаждение – отдых после труда (прогулка или музыка); блага, получаемые за деньги, – это не настоящее наслаждение. […]
Л.Н.: Работается хорошо днем, после сна. Ночью после целого дня нельзя так ясно мыслить. Во время работы один творит, другой критикует, а при работе ночью – критик спит. Я вполне согласен с Руссо, что лучшие мысли приходят ночью, когда человек после сна просыпается, утром и во время прогулок. У мысли есть зенит. Иногда схватишь ее, когда она только что выступает, – тогда она не будет так сильна, ясна, как в зените; иногда – когда она уже миновала зенит и слабеет (Л.Н. не говорил: «миновала», «слабеет», это не буквально его слова).
Вогюэ: Вы никогда ничего не писали ночью?
Л.Н. (подумавши немного): Ночью я писал план «Власти тьмы». Можно определить, какие книги написаны ночью. Диккенс и Руссо писали днем, Достоевский – ночью (в его романах в первых главах уже сказана вся суть, дальше – только размазывание, повторение), Байрон писал ночью. Шиллер, когда писал, выпивал полбутылки шампанского и мочил ноги в холодной воде – и в произведениях это чувствуется. В них есть преувеличения» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 172–174).
17 февраля 1905 г. Я.П.
«Под вечер Л.Н. сказал:
– Хорошие книги, талантливо написанные, авторам которых было что сказать, начиная с «Горя от ума» и до настоящего времени, цензура не пропускала, и они стали тем более известными, тем больше их читали.
Господам Амфитеатровым нечего возмущаться цензурой (их запрещенных книг все равно читать не будут). […]
Л.Н. процитировал Страхову158 слова Бисмарка и сказал:
– Никогда я не писал о том типе людей, к которым принадлежит Бисмарк. Он был безнравственный, страстный, сильный. Таким был и Бэкон, который был, кроме того, и лживым. Некрасов, Б. <?> были прямые, Федор Толстой-Американец – этот к старости так молился, что колени и руки себе ободрал.
Страхов спросил:
– А Наполеон – нет?
Л.Н.: Где же, у него пульс был 40. Наполеон принадлежал к разряду людей, как Мольтке, – холодный, расчетливый. Он (Наполеон) взял одно равенство и думал, что все христианство, это – égalité (равенство. – франц.) на пушках».
Н.С. Кашкин
Вспоминали Н. С. Кашкина 159. Л.Н. рассказал, почему он служит судьей. Ему 70 лет, богатый, друг Достоевского, Петрашевского (Фурье, Phalanstère (фаланстер – франц.)» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 179–180).
7 мая 1905 г. Я.П.
«Андрей Львович говорил, что он боится спать при закрытых дверях, а Душан Петрович их ночью закрывает.
Я сказал, что я думаю, что ему так поспокойнее, и потому закрываю в перегородке между нами дверь. (Мы с Андреем Львовичем спим внизу, в бывшей библиотеке, разделенной перегородкой на две половины: он в одной половине, я – в другой.)
Л.Н.: Достоевский говорил, что самое большое страдание для него в тюрьме было то, что он никогда не бывал один. Я это понимаю » (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 271–272).
9 мая 1905 г. Я.П.
«Был разговор о Достоевском.
Л.Н.: Достоевский стенографировал свои романы, что и видно: сначала хороши, в первых же главах высказано все, дальше – повторение » (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 274).
3 июня 1905 г. Я.П.
А.М. Горький. 1905
«Говорили о Горьком.
Л.Н.: Заслуга Горького в том, что он показал психологию босяков, описал их жизнь с любовью, хотя иногда и неверно, показал хорошие стороны их души. Этим он и понравился, и от этого за границей имел успех, где на этих людей смотрели, как на потерянных и где не была затронута эта сторона никем. Достоевского «Записки из Мертвого дома» – то же самое » (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 302).
27 июля 1905 г. Я.П.
«Софья Александровна160 рассказывала о статье Мережковского в «Русском слове», посвященной Чехову. Мережковский хвалит его простоту, которой не достигли ни Тургенев (мало старался), ни Толстой (слишком старался), и его несравненное искусство художественно описывать природу. Приводит примеры, но как раз самые искусственные, неестественные.
Л.Н., в связи с Мережковским, вспомнил, что́ декадентского читал в «Вопросах жизни», и сказал:
– Все это декадентство – полное сумасшествие. Тут некоторая ограниченность – не преувеличиваю – есть и малообразованность, пожалуй; необразованности нет.
Там же читал о Константине Леонтьеве, славянофиле. Он был в Оптиной пустыни в послушании у Амвросия (Абрикосов сказал: «Предшественник Амвросия – Макарий, которого описал Достоевский»).
– Я его знал (Леонтьева), очень интересный человек 161, – сказал Л.Н.
Л.Н.: Вечером, если будет охота слушать, будем читать рассказ Герцена «Долг прежде всего». Нет ничего подобного в русской литературе. «Кто виноват?» – робкое, это – бойкое...» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 353–354).
19 августа 1905 г. Я.П.
«Был разговор о Н. Ф. Федорове162, библиотекаре Румянцевского музея. Л.Н. обстоятельно рассказывал про него. Он был знаток литературы по истории, философии, юриспруденции и проч. Советовал охотно каждому книги, которые нужно читать по его предмету. Библиотекарство было для него священным долгом.
– Кто под его руководством читал книги в библиотеке, уже, наверно, были лучше образованны, больше знали, чем окончившие университет, чем те, которые слушали лекции, – сказал Л.Н. – Он и мне помогал. Жил в каморке, спал на сундуке на «Новом времени», но оно ему не повредило. Был целомудренной, святой жизни. Все раздавал бедным. Дожил до 80 лет. Верил, как Достоевский, Соловьев, в материальное воскресение, что все люди будут жить <после смерти> и достигнут блаженства. Это сделает наука. В библиотеках, музеях хранятся труды ученых, которые мы должны усваивать. У него было смешение начал религиозного сознания с грубым материализмом. Меня не любил за мое нематериальное, духовное понимание жизни.
Еще был разговор о Пшибышевском, о Канте.
Н. Б. Гольденвейзер сказал о Пшибышевском, что он ницшеанец, его герои делают то, чего желает их тело...
Л.Н.: Я Пшибышевского не читал. Верлен, Брет Гарт напивались и писали в таком состоянии.
Николай Борисович (Гольденвейзер. – В.Р.) о Канте.
Л.Н.: Я его «Критику практического разума» выше ставлю «Критики чистого разума»163.
Николай Борисович: Кант говорит, что есть одна религия (Евангелие).
Л.Н.: И Гюго в стихотворении «Religions et religion» говорит то же самое. В этом стихотворении он сравнивает грехопадение Адама с ниспровержением бога во Французской революции»164 (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 380–381).
29 ноября 1905 г. Я.П.
В.П. Буренин
«Пока Л.Н. раскладывал пасьянс, Мария Львовна (дочь писателя. – В.Р.) читала вслух фельетон Буренина165 в «Новом времени» о Горьком. Горький осуждает «мещанские души» Достоевского и Толстого, учащих покорности и смирению. Буренин остроумно, но слишком задевает Горького и Минского. Буренин цитирует из «Великого греха» (статья Л. Н. Толстого. – В.Р.) место о том, что либералы оправдывают все, что они делают, служением народу, как попы оправдывают все служением Богу.
Л.Н.: В «Русской мысли» выпустили самые резкие места о либералах. Иван Иванович (Горбунов-Посадов. – В.Р.) не заметил этого, перепечатал оттуда. Буренин слишком ругается, этим ослабляет статью. Мог бы удовольствоваться такими козырями, как цитаты из Достоевского и из «Великого греха».
Н.Л. Оболенский
Николай Леонидович (Оболенский – муж дочери Л. Н. Толстого Марии Львовны. – В.Р.): А в «Русской мысли» и не оговорили, что пропустили.
Л.Н. сказал, что нам тут легко, вдали от водоворота. Горькому же необходимо так поступать, потому что к нему предъявляют требования: «Вы руководитель» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 478–479).
1906
9 января 1906 г. Я.П.
«Л.Н. рассказывал о смерти декабриста Волконского166, Записки которого читал.
– Много этих Записок, и таких, которые не изданы до сих пор, – сказал Л.Н. – У него были опухшие ноги, но ходил. Вечером лег спать. Призванный доктор сказал, что умирает, так и не проснулся. Ему было 78 лет, как мне. Молодой человек, – сказал Л.Н. серьезно. Потом Л.Н. вспомнил, что Достоевский умер после бестолкового разговора со своей сестрой.
Софья Андреевна: Так умереть скоропостижно лучше, я так желала бы. И пусть со мной случится на лестнице, лучше чем на кровати.
Николай Леонидович рассказал новость из Тулы о скоропостижной смерти Писарева 167» (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 12–13).
1 февраля 1906 г. Я.П.
«Л.Н.: Я сегодня утром читал – Бутурлин мне послал в письме вырезку из газеты168, – как расстреливали 27 революционеров-рабочих около Москвы. Ужасно мне было и – дорожу утренними часами – бросил читать.
Софья Александровна (Стахович. – В.Р.): Вы не читали фельетон 169 в «Новом времени»? Буренин распекал Горького за его статью о вас и Достоевском, цитируя из нее. Горький упрекает вас и Достоевского, считая, что его учение сводится к «смиряйся», а ваше – к «совершенствуйся».
– Какие глупости! – иронически улыбаясь, сказал Л.Н. » (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 37).
3 февраля 1906 г. Я.П.
«Л.Н. просматривал иллюстрированное приложение к «Новому времени» и «Искры». В обоих портреты Достоевского и статьи по поводу 25-летия со дня его смерти. Глядя на портрет работы Перова, Л.Н. говорил душевным, выразительным, чистым голосом:
– Как хорошо! Я его никогда не видал. Так и видишь.
Заметив раскрытую книгу, лежавшую на столе, Л.Н. спросил:
– Кто это читал из Мериме?
– Читаю русские сказки, – ответил я.
Л.Н.: А-а, славянские песни. Мериме собирался путешествовать по славянским землям, деньги истратил и остался в Париже и там сочинил славянские песни. Пушкин перевел их по-русски; думал, что это настоящие народные, славянские песни. У Мериме есть «Кармен», знаменитый роман, к которому Бизе сочинил музыку и переделал в оперу.
В приложении к «Новому времени» Л.Н. увидел «Воспоминания о Тургеневе» немецкого профессора Фридлендера. Испросил Наталью Михайловну, чтобы прочла их вслух. […]
Когда Наталья Михайловна окончила чтение, Л.Н. сказал:
– Интересно, – и стал искать, нет ли еще чего прочесть, искал о Достоевском. Не было. Я сказал, что в «Русском слове» есть фельетон о Достоевском Боборыкина 170.
Л.Н.: Это для меня мало значит » (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 39–40).
Владимир Григорьевич Чертков (1854–1936)
Из «Записей»
«Июль 1906 г.
Л.Н. Толстой и В.Г. Чертков. 1906
Лев Николаевич.
– Достоевский, да – это писатель большой. Не то что писатель большой, а сердце у него большое. Глубокий он. У меня никогда к нему не переставало уважение.
На вопрос, какое из произведений Достоевского он считает лучшим, Лев Николаевич сказал:
– Я думаю, что «Мертвый дом» лучшее, потому что цельное в художественном отношении. А «Идиот» – прекрасно начало, а потом идет ужасная каша. И так во всех почти его произведениях» (ТВ С. Т. 2. С. 43–44).
Из Яснополянских записок
Д. П. Маковицкого
3 сентября 1906 г. Я.П.
«Снегирев (врач, основатель первой в России гинекологической клиники. – В.Р.) спросил Л.Н.:
– Где есть сильное религиозное движение? В России участвуете в нем вы, Соловьев, Достоевский. А за границей соответствующее есть?
Л.Н.: Оно есть, но с оттенками. В народе оно сильнее всего у славян: назарены, духоборы. У образованных – у англосаксов; там это в большинстве Джон Булли (английский буржуа, ставший персонажем сатирических памфлетов. – В.Р.), обрядовое празднование воскресенья и никакого внутреннего, духовного христианства. А редкие серьезно и глубоко поглощены христианством. У немцев – широкий протестантизм неподвижный, закостенелый или научный интерес. У американцев была плеяда замечательных писателей, начиная с Чаннинга, основателя унитаризма, – Баллу, Торо, Эмерсон... Не могу простить Тургеневу, что он просмотрел (это движение). В «Вестнике Европы» утверждал, что в Америке ничего нет.
Николай Леонидович (Оболенский, муж дочери писателя Маши. – В.Р.): Еще есть квакеры.
Л.Н.: Здесь были Bellows и Brooks, лучшие из них. Брукс был человек денег. Беллоуз – очень милый и добрый. Но когда Буланже (Павел Александрович – переводчик,, публицист, последователь Льва Толстого. – В.Р.) говорил его сыну, что христианину нельзя быть богатым, это Беллоузу не понравилось, и он постарался удалить Буланже. Он это сделал гладко, у них приемы выработанные и веротерпимость (выработанная). Настоящие великие люди не живут без религии, а у нас выдумали, что надо ее оставить. В Персии есть бабизм, учащий тому, чему учит рациональное христианство. Только они скрываются, а то отрубят голову. […]. Каждый день получаю письма: «Для чего жить?» От евреев есть запросы. Сегодня письмо учителя об «Исповеди»171 (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 227).
19 октября 1906 г. Я. П. Л.Н. рассказал про Дымшица. Сегодня получил письмо от его брата. Дымшиц не хотел быть солдатом и не соглашался раздеться для осмотра. Когда его насильно раздевали, заплакал (Л.Н., рассказывая это, чуть сам не заплакал). С уважением относятся к нему. Перевели его в губернскую больницу в Витебск для испытания его душевных способностей.
Михаил Сергеевич (Сухотин. – В.Р.) стал говорить про помещенные в «Круге чтения» рассказы Достоевского: «Орел», «Смерть в госпитале» – как хороши (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 275).
1907
Из Яснополянских записок Д. П. Маковицкого
31 января 1907 г. Я.П.
«Софья Андреевна рассказала про свою работу над письмами Л.Н. к Урусову и другим, про письма Н. Н. Страхова, острую критику им «Ивана-дурака», что нет в нем «сказочного» (критик увидел в произведении «недостаток художественного развития». – В.Р.). Потом, что Страхов писал про Достоевского, Фета. Он Достоевского не любил, хоть писал о нем. Л.Н. подтвердил» (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 363).
Из письма H. Н. Страхова к Л. Н. Толстому
20 октября 1885 г. Петербург.
Н.Н. Страхов
«Много от Вас, бесценный Лев Николаевич, доходит до меня и вестей и вопросов и писаний; но я становлюсь чем дальше, тем медлительнее, – простите, что до сих пор не писал к Вам. […]
Новых Ваших писаний я прочел два: письмо к X.X. (Калмыкова172 говорила – к Энгельгарту173) и сказку174. Письмо меня привело в восхищение – ясностию, чувством, силою и искренностию; но сказка – опечалила, так что я дни два ходил раненый. Никогда я не сужу о писаниях по тому, согласен ли я с ними или не согласен. Но если мне слышится чувство, работа ума, творчество, даже злоба, даже ярая чувственность – я доволен, потому что передо мною живое явление, которое мне годится, лишь бы я умел употребить его с пользою. Но если передо мною сочинение, стихи без поэзии, картина без живописи, сказка без сказочного содержания, то я вижу, что передо мною что-то деланное, ненатуральное, умышленно сплоченное и принимающее на себя маску жизни – и мне становится только досадно за напрасную трату сил, за высокие цели, для которых употребляются низкие средства. Вы – такой удивительный художник, не имеете права так писать. Голое нравоучение, голое рассуждение – вещь прекрасная; хорош коротенький анекдот в род Эзоповой басни; но длинный рассказ – должен быть художественною работою. Помню, я сердился на Тургенева за Новь; и думал: не стыдно ли наплести столько сочиненных страниц! […]
Отчего Вам не писать сказок? Их писали и Вольтер, и Мор, и Бакон (Бэкон. – В.Р.), и Платон. И вы можете написать не хуже. Но, имея такой громадный авторитет, зная, что все Вами писанное будут читать с жадностию, зная, что большинство неразборчиво и удовольствуется самою небрежною формою, – Вы пренебрегаете работою. Простите мне, ради Бога, что я так прямо пишу. […] Простите Вашего всей душою преданного Н. Страхова» (Переписка. Т. 2. С. 693–694).
26 февраля 1907 г. Я.П.
И.Ф. Наживин
«Л.Н. отметил в книге Наживина175 на пяти – восьми страницах погрешности против русского языка. Он нашел их неимоверно много, около 300. Обыкновенно читателю и 15-я часть не режет глаза, а при внимательном чтении найдет пятую часть, так мы свыклись с испорченной литературной и газетной речью.
Л.Н. (о наживинском языке): Эта неточность речи пошла с Достоевского и теперь общая: «белым голосом петь», «жидкие глаза». У Меньшикова эпитеты верные, как одежда, которая хорошо идет.