Из комментариев Н. С. Родионова

Л.Н. (о «Братьях Карамазовых »): Гадко. Нехудожественно, надуманно, невыдержанно... Прекрасные мысли, содержание религиозное... Странно, как он пользуется такой славой.

Душан Петрович: Слава богу!

Л.Н.: Да, слава богу! Видно, что религиозное содержание захватывает людей. П. П. Николаев²⁰⁴ говорит, что человека без религии нет. Эгоизм, семья, государство, человечество – исполнение воли бога – мотивы-двигатели. […]

В 11 ч. (вечера. – В.Р.), когда я вошел к нему, Л.Н. читал «Братьев Карамазовых».

Л.Н.: Ох, какая чепуха, ужас! Как мальчик укусил за палец ... Помните? Как Катерина Ивановна послала 200 рублей капитану, которого Митя (Карамазов) потащил за бороду » (Маковицкий Д. П. Кн. 4. С. 386–387).

Из Дневника Л. Н. Толстого
19 октября 1910 г. Я.П.

«Ночью пришла Софья Андреевна. «Опять против меня заговор». – «Что такое, какой заговор?» – «Дневник отдан Черткову. Его нет». – «Он у Саши». Очень было тяжело, долго не мог заснуть, потому что не мог подавить недоброе чувство. Болит печень. Приехала Молоствова²⁰⁵. Ходил по елочкам, насилу двигаюсь. […]

Можно сознавать Бога в себе самом. Когда сознаешь Его в себе самом, то сознаешь Его и в других существах (и особенно живо в людях). Когда сознаешь Его в себе и в других существах, то сознаешь Его и в Нем самом.

– Опять ничего не делал, кроме писем. Здоровье худо. Близка перемена. Хорошо бы прожить последок получше. Софья Андреевна говорила, что жалеет вчерашнее. Я кое-что высказал, особенно про то, что, если есть ненависть хоть к одному человеку, то не может быть истинной любви. Разговор с Молоствовой, скорее слушание ее. Дочитал, пробегал 1-й том Карамазовых. Много есть хорошего, но так нескладно. Великий инквизитор и прощание Засима. Ложусь. 12» (58, 119–120).

Из Дневника С. А. Толстой
19 октября 1910 г. Я.П.

«Вечером Л.Н. увлекался чтением «Братьев Карамазовых» Достоевского и сказал: «Сегодня я понял то, за что любят Достоевского: у него есть прекрасные мысли». Потом стал его критиковать, говоря опять, что все лица говорят языком Достоевского и длинны их рассуждения » (Толстая С. А. Т. 2. С. 221).

Из «Яснополянских записок» Д. П. Маковицкого
19 октября 1910 г. Я.П.

«Л.Н. заговорил о Достоевском: о поучениях старца Зосимы и о Великом Инквизиторе.

– Здесь очень много хорошего. Но все это преувеличено, нет чувства меры.

Софья Андреевна: Жена Достоевского стенографировала, и он никогда ничего не переделывал.

Л.Н.: «Великий Инквизитор» – это так себе. Но поучения Зосимы, особенно его последние, записанные Алешей, мысли, хороши.

[…]

Молоствова: Я думаю, молодым не следует читать Достоевского.

Е.В. Молоствова

Л.Н.: Ах, у Достоевского его странная манера, странный язык! Все лица одинаковым языком выражаются. Лица его постоянно поступают оригинально, и, в конце, вы привыкаете, и оригинальность становится пошлостью. Швыряет, как попало, самые серьезные вопросы, перемешивая их с романическими. По-моему, времена романов прошли. Описывать, «как распустила волосы...», трактовать (любовные) отношения человеческие...

Софья Андреевна: Когда любовные отношения – это интересы первой важности.

Л.Н.: Как первой! Они 1018-й важности. В народе это стоит на настоящем месте. Трудовая жизнь на первом месте.

И Л.Н. вспомнил разговоры, бывшие на днях с Ольгой Ершовой, яснополянской крестьянкой. Она говорила: сноха хороша, сын, зять не пьют, живем мирно, решают, кому идти в солдаты:

– Вот интересы... Вот Мопассан – огромный талант. У него целые томы посвящены любви. У Мопассана ряд серьезных вопросов пробивается. Я как раз перечитывал Мопассана и Достоевского » (Маковицкий Д. П. Кн. 4. С. 388).

Из Яснополянских записок Д. П. Маковицкого
22 октября 1910 г. Я.П.

«Л.Н. сказал, что если бы не было общины и не возник бы вопрос, как им поступить с несогласными, исключать ли их, и каждый старался бы достигнуть непротивления, а не осуждения и не исключения...

Л.Н. говорил, что сегодня читал часть Нагорной проповеди. Лишнего много, тяжело читать. Написано хуже Достоевского. В этих четырех Евангелиях нашли меньше чепухи, чем в остальных, и сделали их Священным писанием. Замечательно идолопоклонство к словесному выражению (к Евангелию). Очевидно (становится), как оно разрушается» (Маковицкий Д. П. Кн. 4. С. 392).

Из воспоминаний В. Ф. Булгакова
22 октября 1910 г. Я.П.

[По возвращении из Москвы В. Ф. Булгаков сделал запись в своем дневнике:]

«– Были в театре? – спрашивал меня Лев Николаевич, сидя за шахматами с А. Д. Радынским. – Я читал «Братьев Карамазовых», вот что ставят в Художественном театре. Как это нехудожественно! Прямо нехудожественно. Действующие лица делают как раз не то, что должны делать. Так что становится даже пошлым: читаешь и наперед знаешь, что они будут делать как раз не то, что должны, чего ждешь. Удивительно нехудожественно! И все говорят одним и тем же языком... И это наименее драматично, наименее пригодно к сценической постановке. Есть отдельные места, хорошие. Как поучение этого старца, Зосимы... Очень глубокие. Но неестественно, что кто-то об этом рассказывает. Ну, конечно, великий инквизитор... Я читал только первый том, второго не читал» (Булгаков В. Ф. С. 379).

Из Дневника Л. Н. Толстого
23 октября 1910 г. Я.П.

«…1) Я потерял память всего, почти всего прошедшего, всех моих писаний, всего того, что привело меня к тому сознанию, в каком живу теперь. Никогда думать не мог прежде о том состоянии, ежеминутного памятования своего духовного «я» и его требований, в котором живу теперь почти всегда. И это состояние я испытываю без усилий. Оно становится привычным. Сейчас после гулянья зашел к Семену (повар Толстых Семен Николаевич Румянцев. – В.Р.) поговорить об его здоровье и был доволен собой, как медный грош, и потом, пройдя мимо Алексея (яснополянский дворник Алексей Петрович Борисов. – В.Р.), на его здоровканье почти не ответил. И сейчас же заметил и осудил себя. Вот это-то радостно. И этого не могло бы быть, если бы я жил в прошедшем, хотя бы сознавал, помнил прошедшее. Не мог бы я так, как теперь жить большей частью безвременной жизнью в настоящем, как живу теперь. Как же не радоваться потере памяти? Все, что я в прошедшем выработал (хотя бы моя внутренняя работа в писаниях) всем этим я живу, пользуюсь, но самую работу – не помню. Удивительно. А между тем думаю, что эта радостная перемена у всех стариков: жизнь вся сосредотачивается в настоящем. Как хорошо!

Приехал милый Булгаков (20 октября им был прочитан реферат в Московском университете «О высшей школе и науке». – В.Р.). Читал реферат, и тщеславие уже ковыряет его. – Письмо доброе от Священника (Тульский протоиерей Дмитрий Егорович Троицкий. – В.Р.), отвечал ему. Немного подвинулся в статье о социализме, зa которую опять взялся. Ездил верхом. Весь вечер читал копеечные книжечки, разбирая их по сортам. Написал утром Гале (Черткова А.К. – В.Р.) письмецо. От Гусева письмо его о Достоевском, как раз тоже, что я чувствую » (58, 121–122).

Л. Н. Толстой –
Анне Константиновне Чертковой (Галя)
23 октября 1910 г. Я.П.

А.К. Черткова

«Благодарствуйте, милый друг Галя, за письмо Гусева²⁰⁶. Сейчас прочел и порадовался. Какая умница! Да что ум, какое сердце! Я всегда, во всех письмах его чувствую это сердце. Случилось странное совпадение. Я, – всё забывши, – хотел вспомнить и забытого Достоевского и взял читать Братьев Карамазовых (мне сказали, что это очень хорошо). Начал читать и не могу побороть отвращение к антихудожественности, легкомыслию, кривлянию и неподобающему отношению к важным предметам. И вот Николай Николаевич пишет то, что мне всё объясняет.

Вы не можете себе представить, как хорошо для души всё забыть, как я забыл. Дай бог вам узнать это благо забвения. Как радостно, пользуясь тем, что сделано в прошедшем, но не помня его, всю силу жизни перенести в настоящее.

Поздравляю вас и Диму с прибавкой года. Дай бог вам обоим узнать радость старости. Благодарю вас за любовь и снисхождение ко мне, в которых очень нуждаюсь.

Л. Т. 23 ок. утром» (89, 229).

Из письма Н. Н. Гусева к А. К. Чертковой
27 сентября 1910 г. Коренин

Н.Н. Гусев

«После того, что писалось за последние годы о Достоевском в нашей литературе, где Достоевский выставлялся величайшим и совершеннейшим учителем веры, мне, после романов, было очень интересно познакомиться с теми писаниями Достоевского, где он говорит от себя лично. Я много ждал от этой книги [«Дневник писателя»] и увы! – понес жестокое разочарование. Везде Достоевский выставляет себя приверженцем народной веры; и во имя этой-то народной веры, которую он, смею думать, не знал в том виде, в каком она выразилась у лучших представителей народа, как духоборы и Сютаев, он проповедовал самые жестокие вещи, как войну и каторгу. То, что он писал о русско-турецкой войне, просто страшно читать; тут есть и не только восхваления этой войны, как «святого дела», но и советы русским начальникам об издании приказов об угрозе расстрелянием турецким офицерам и пр. Из статьи Достоевского об «Анне Карениной», в последней части которой Лев Николаевич тогда еще выразил свое отрицание войны и насилия вообще, я узнал, что Достоевский был горячим поборником противления злу насилием, утверждал, что пролитая кровь не всегда зло, а бывает и благом, что иногда бывают такие осложнения взаимных отношений между народами, которые легче всего разрешаются войной, и пр. Вот самое ужасное место из этой ужасной статьи: «Представим себе такую сцену: стоит Левин уже на месте, там, с ружьем и со штыком (зачем он этакую пакость возьмет? Н.Г.), а в двух шагах от него турок сладострастно приготовляется выколоть иголкой глаза ребенку, который уже у него в руках... Что бы он сделал? – Нет, как можно убить! Нет, нельзя убить турку! – Нет, уж пусть он лучше выколет глазки ребенку и замучает его, а я уйду к Кити... Если не вырвать у турок оружие – и чтобы не убивать их – уйти, то они ведь тотчас же опять станут вырезывать груди у женщин и прокалывать младенцам глаза. Как же быть? Дать лучше прокалывать глаза, чтобы только не убить как-нибудь турку? Но ведь это извращение понятий, это тупейшее и грубейшее сентиментальничанье, это самое полное извращение природы...» Я пришел в ужас, прочтя у того, кого считают теперь многие русские интеллигенты своим духовным вождем, это «тупейшее и грубейшее» извращение нравственного чувства и понимания христианства... Еще по другому вопросу – о суде и наказании – находим такие же жестокие, нехристианские мысли у Достоевского... Достоевский в 1873 г. высказывал недовольство несколькими оправдательными приговорами, вынесенными присяжными, и обращался к ним с такими словами: «Прямо скажу: строгим наказанием, острогом и каторгой, вы, может быть, половину спасли бы их» (58, 554–555).

Из Яснополянских записок Д. П. Маковицкого
23 октября 1910 г. Я.П.

«Л.Н.: Н. Н. Гусев пишет о Достоевском, возмущен им, выписывает места, где он оправдывает войну, наказание, суды... Какое несерьезное отношение к самым важным вопросам! У меня было смутное сознание нехорошего у Достоевского » (Маковицкий Д. П. Кн. 4. С. 393).

Д. П. Маковицкий 23 октября 1910 г.
писал Н. Н. Гусеву:

«Лев Николаевич сегодня получил твое письмо, прочел и послал Анне Константиновне о Достоевском. Лев Николаевич сам как раз читает «Братьев Карамазовых», и было ему кстати. Просил достать «Дневник писателя » (58, 555).

Из Дневника Л. Н. Толстого
24 октября 1910 г. Я.П.

«Нынче получил два письма: одно о статье Мережковского, обличающем меня (см. ниже. – В.Р.), другое от Немца («ругательное» – от Иоганна Альбрехта (Iohannes Albrecht) из Бреславля от 31 октября; оставил без ответа. – В.Р.) за границей, тоже обличающее. И мне было больно. Сейчас же подумал с недоумением: зачем нужно, чтоб людей бранили, осуждали за их добрые стремления? И сейчас же понял, как это не то, ч[то] оправдывается, но как это неизбежно, необходимо и благодетельно. Как бы вознесся, возгордился человек, если бы этого не было, как бы незаметно удовлетворение мнению людскому подменило бы для него исполнение дела своей души. Как сразу освобождает такая ненависть и презрение людей – незаслуженные, от работы о людском мнении и переносит на одну единственную, незыблемую основу жизни: исполнение воли своей совести, она же и воля Бога » (58, 122).

Письмо студента А. Бархударова – Л. Н. Толстому
19 октября 1910 г. Петербург

«Лев Николаевич!

Я много думал о Вас, о Ваших взглядах, о Вашей жизни и приходил всегда к заключению, что Ваша жизнь очень разнится от Ваших воззрений, иначе говоря: в теории Вы – один, на практике – другой. Сейчас я прочитал исследование Мережковского «Толстой и Достоевский» (4-е изд. Общ. П. 1909 г.) четвертую главу и в ней нашел все то, что меня особенно интересовало в Вас.

Эта глава – обвинительный акт, направленный против Вас и снабженный аргументами, с которыми нельзя не считаться, которые нельзя игнорировать. Этот акт приглашает Вас к ответу, требует от Вас разъяснений.

«Не страшно ли, в самом деле, то, что и этот человек, который так бесконечно жаждал правды, так неумолимо обличал себя и других, как никто никогда, что и он допустил в свою совесть такую вопиющую ложь, такое безобразное противоречие? Самый маленький, и в то же время самый сильный из дьяволов, современный дьявол собственности, мещанского довольства, серединной пошлости, так наз. «душевной теплоты», не одержал ли он в нем своей последней и величайшей победы?» (Стр. 63 названной книги).

Не откажите ответить мне, дали ли Вы разъяснения и где их можно найти, и как Вы относитесь к этой (4) главе указанного сочинения? Буду очень благодарен Вашему ответу, т. к. он даст мне возможность разобраться и выяснить некоторые волнующие меня вопросы и даст мне возможность не молчать – я молчал, не зная, что ответить, когда обвиняют Вас, говоря: «Что Толстой? Толстой – тряпка. Отказался, будто бы, от своих богатств, а сам живет на те же деньги и проповедует любовь, равенство и другие такие штучки. А, ну-ка, сам их исполняет? Я его человеком не сочту. Какой он человек, когда говорит одно, а делает другое? » (Это говорил один рабочий, ехавший со мной по Ю.-В. жел. дор.). Студент Александр Бархударов» (https://feb-web.ru/feb/tolstoy/serial/tt1/tt1-0363.htm?cmd=2).

Л. Н. Толстой – А. Бархударову
24 октября 1910 г. Я.П.

«Мережковского ²⁰⁷ не читал и, судя по тем выпискам, которые вы делаете, читать, а тем менее оправдываться, не нахожу нужным. Лев Толстой» (58, 204).

Из Дневника Л. Н. Толстого
26 октября 1910 г. Я.П.

«Видел сон. Грушенька (героиня романа «Братья Карамазовы». – В.Р.) роман, будто бы, Ник. Ник. Страхова. Чудный сюжет. Написал письмо Черткову. Записал для О социализме (неоконченная статья Л. Н. Толстого. – В.Р.). Написал Чуковскому (Корнею Ивановичу Чуковскому – журналисту, писателю. – В.Р.) О смертной казни. Ездил с Душаном к Марье Александровне (Шмидт – единомышленница Л. Н. Толстого. – В.Р.). Приехал Андрей (сын. – В.Р.). Мне очень тяжело в этом доме сумасшедших. Ложусь» (58, 124).

Л. Н. Толстой – дочери Александре Львовне Толстой ²⁰⁸
28 октября 1910 г. 7 ч. 30 м. вечера. Козельск

Л.Н. Толстой с дочерью Сашей. Ясная Поляна. Фотография В.Г. Черткова. 1908

«Доехали, голубчик Саша, благополучно. Ах, если бы только у вас бы не было не очень неблагополучно. Теперь половина восьмого. Переночуем (в Оптиной пустыни. – В.Р.) и завтра поедем, если будем живы, в Шамардино (к сестре Марии Николаевне, монахине Шамординского монастыря. – В.Р.). Стараюсь быть спокойным и должен признаться, что испытываю то же беспокойство, какое и всегда, ожидая всего тяжелого, но не испытываю того стыда, той неловкости, той несвободы, которую испытывал всегда дома. Пришлось от Горбачева ехать в 3-м классе, было неудобно, но очень душевно приятно и поучительно. Ели хорошо и на дороге и в Белеве, сейчас будем пить чай и спать, стараться спать. Я почти не устал, даже меньше, чем обыкновенно. О тебе ничего не решаю до получения известий от тебя. Пиши в Шамардино и туда же посылай телеграммы, если будет что-нибудь экстренное. Скажи Бате (В. Г. Черткову. – В.Р.), чтоб он писал и что я прочел отмеченное в его статье место, но второпях, и желал бы перечесть – пускай пришлет²⁰⁹. Варе (В. М. Феокритовой. – В.Р.) скажи, что ее благодарю, как всегда, за ее любовь к тебе и прошу и надеюсь, что она будет беречь тебя и останавливать в твоих порывах. Пожалуйста, голубушка, мало слов, но кротких и твердых.

Пришли мне или привези штучку для заряжения пера (чернила взяты), начатые мною книги Montaigne ²¹⁰, Николаев ²¹¹, 2-й том Достоевского ²¹², Une vie ²¹³.

Письма все читай и пересылай нужные: Подборки²¹⁴, Шамардино.

Владимиру Григорьевичу скажи, что очень рад и очень боюсь того, что сделал. Постараюсь написать сюжеты снов и просящиеся художественные писания. От свидания с ним до времени считаю лучшим воздержаться. Он, как всегда, поймет меня.

Прощай, голубчик, целую тебя. Л. Т. Еще пришли маленькие ножнечки, карандаши, халат» (82, 216).

Лист из Записной книжки № 7 Л. Н. Толстого
После ухода из Ясной Поляны.
28 или 29 октября 1910 г. Оптина пустынь

«Мыло.

Ногтевая щеточка.

Блокнот.

Кофе.

Губка.

[Замыслы будущих произведений]