— Если коротко — дать свободу подавляющему большинству населения и обеспечить правовые возможности ее реализации, то есть превратить Российскую империю в правовое государство. Полностью свою программу системных либеральных реформ Столыпин изложил при открытии Второй Государственной думы 6 марта 1907 года. Они должны были затронуть все стороны жизни страны и в итоге покончить с нашим вечным патернализмом. Планировались законопроекты, обеспечивающие свободу совести и отмену всех конфессиональных ограничений, неприкосновенность личности, новая судебная реформа, реформа самоуправления (с волостным бессословным земством), с расширением полномочий земств вообще, административная реформа и административные суды, просвещение, расширение трудового законодательства, введение разных видов страхования рабочих и разрешение экономических забастовок, меры по развитию промышленности. Для Польши и Финляндии — самоуправление. Программа была четкая и реалистичная, и значительную часть ее можно было воплотить в жизнь довольно быстро.
Стержнем, конечно, была аграрная реформа. Крестьянам не только дали право укреплять надельную землю в собственность и выходить из общины, но и практически уравняли их в остальных правах со всеми сословиями. Это стало прорывом к ликвидации сословно-тяглового строя. Людям стало намного легче жить и дышать — об этом говорит множество источников, и это обеспечило успешное развитие реформы, ее прекрасные промежуточные результаты. Именно промежуточные, потому что она была насильственно прервана — не войной, а революцией.
— То есть государство при Столыпине не стало более правовым, чем до него?
— Не стало, потому что вековые привычки за несколько лет не изживаются. Однако страна, бесспорно, начала двигаться в этом направлении.
— А в социальном плане что изменилось? Общину-то разрушить тоже не удалось.
— А это и не входило в задачи правительства. Разрушить общину — такую задачу могло поставить Политбюро ВКП(б), мог Сталин, но не Столыпин. Невозможно для огромной страны и ста миллионов крестьян придумать один рецепт жизни — жизни, а не выживания. У Столыпина есть глубокая мысль, что аграрный вопрос нельзя решить — его можно только решать, решать цепью продуманных мер. Кто-то благодаря землеустройству выйдет на хутор или отруб, кто-то поедет в Сибирь, кто-то прикупит землю у Крестьянского банка. И благодаря этому многообразию возможностей реформа уже к 1914 году начала приносить плоды, реально уменьшив аграрное перенаселение, резко сократив отход: те, кто раньше мог заработать только отходом, снова нашли себе применение в деревне. При этом далеко не все общины были нежизнеспособны — зачем их было уничтожать? Убедившись на примере соседей-хуторян, что агрономическая помощь полезная вещь, крестьяне множества общин начали улучшать свое хозяйство в рамках общины. Это очень важный момент в истории реформы.
— Иными словами, то, что большая часть крестьян осталась в общине, было нормально?
— Вполне нормально. Все ведь только начиналось. Землеустройство могло охватить нашу огромную страну не меньше чем за полвека. Тут и законодательство не стояло на месте. Например, указ 9 ноября 1906 года, давший крестьянам возможность приватизации земли, стал законом 14 июня 1910 года, и там появилась новация. Теперь во всех общинах, где с момента наделения землей не было общих переделов, домохозяева автоматически признавались владеющими землей на праве частной собственности. То есть не надо было проходить никаких формальных процедур по землеустройству. А если хотя бы один член такого общества потребует выдачи ему соответствующего официального акта, то его действие распространяется на всю общину. Таких общин была треть от общего числа, они насчитывали примерно три миллиона домохозяев. Тем самым создавался огромный резерв для будущей приватизации.
Мы знаем, что множество крестьян сопротивлялись реформе и были против частной собственности. Но это отнюдь не означало, что через какое-то время они не изменили бы свою позицию — вернувшись, к примеру, с фронта после знакомства с хозяйством польских, австро-венгерских или румынских крестьян. И это не означало также, что их дети, условно говоря, дали подписку отвергать частную собственность.
— А все-таки, сколько крестьян сразу выбрали частную собственность?
— За годы реформы землю в собственность укрепило только 2,5 миллиона крестьян. Возникло 1,5 миллиона хуторов и отрубов, и их было бы в разы больше, если бы хватало землемеров.
— С тем, что многие крестьяне, переселившиеся в Сибирь, вернулись обратно, вы тоже не согласны?
— Фигурирующая в литературе цифра 17,4 процента в отношении обратных переселенцев неверна. Дело в том, что она включает в себя сезонных рабочих, крестьян-отходников, которые под видом одиночных переселенцев ехали в Сибирь на льготных условиях и через какое-то время возвращались. А если их вычесть, то получится 11,8 процента. В итоге переселилось в Сибирь свыше трех миллионов человек.
Но интереснее даже другое — как поменялась стратегия реформы и роль самого фактора переселения. Реформаторы вначале думали, что главными двигателями преобразований будут переселение в Сибирь и Крестьянский банк, а землеустройству не придавали серьезного значения. Но случилось обратное. Уже в 1907–1908 годах было подано 600 тысяч ходатайств о землеустройстве, и стало ясно, что в России нет потребного числа землемеров.И начинают срочно готовить кадры. Открывается целый ряд землемерно-агрономических училищ, большое количество краткосрочных землемерных курсов, и в 1914 году в землеустроительных комиссиях работает уже семь тысяч человек. Профессия стала престижной и неплохо оплачиваемой. Без этого реформа Столыпина не приняла бы столь впечатляющего масштаба.
То же самое было с организацией агрономической помощи крестьянам-укрепленцам. До 1905 года быть агрономом в России означало примерно то же, что в СССР — философом-идеалистом: не лучшая профессия в плане трудоустройства. Но реформаторы понимали, что нет смысла выходить на хутор или на отруб и вести там хозяйство, как в семнадцатом веке. И произошло чудо: быть агрономом стало модно и престижно. К началу войны в агрономических учебных заведениях разного уровня училось двадцать с лишним тысяч человек, в Воронеже открылся Агрономический институт имени императора Петра Первого. В деревне работало более десяти тысяч человек агрономического персонала, из них свыше четырех тысяч собственно агрономов. Среди последних, кстати, были такие люди, как Александр Чаянов. Причем жизнь быстро показала прямую связь между числом агрономов и землеустройством. Так, в пяти губерниях с наибольшим числом агрономов общее количество единоличных владений составило 345 тысяч дворов, или в среднем 69 тысяч дворов на губернию. А в пяти губерниях с наименьшим числом агрономов аналогичный показатель составил 32 тысячи дворов, или по шесть тысяч дворов на губернию.Всего в реализации реформы прямо и косвенно участвовали, не считая кооператоров, не менее 45 тысяч человек, что сопоставимо с численностью офицерского корпуса Российской империи в 1914 году (48 тысяч офицеров, врачей и чиновников). И ведь это было лишь начало. Вся эта инфраструктура, как и землемеры, досталась потом советской власти.
— Сколько денег государство потратило на аграрную реформу, на финансовую помощь переселенцам в Сибирь?
— Точно эту сумму еще не подсчитали. Казна затратила около 300 миллионов рублей на землеустройство и переселение, из них 110 миллионов ссуд. Земства ассигновали 66 миллионов — в основном на агрономическую помощь, и, кстати, они первыми начали создавать в уездах агрономические участки, а потом уже подключилось государство. К этому нужно добавить свыше миллиарда рублей ссуд, которые крестьяне получили на покупку земель от Крестьянского банка. Следует учесть мелиоративные кредиты, за счет которых, в частности, создавались маслодельные артели и заводы и многое другое. Поэтому смешную цифру в 56,6 миллиона рублей, фигурирующую в одной известной книжке, я даже комментировать не буду.
И тут нельзя не упомянуть еще один феномен — кредитные кооперативы. За 1906–1913 годы они выдали ссуд на 1,9 миллиарда рублей (это два годовых военных бюджета предвоенного 1913 года!), а вместе с польскими и прибалтийскими губерниями, не участвовавшими в реформе, 2,5 миллиарда (бюджет Российской империи составлял около 3,5 миллиарда рублей). Вот откуда у крестьян взялись деньги на приобретение сельхозмашин и орудий, минеральных удобрений, объемы закупок которых выросли в разы — об этом свидетельствует статистика железнодорожных перевозок (см. график 4. — «Эксперт»). Фактически в России началась агротехнологическая революция.
Рост количества в вагонах "среднего" II и демократичных III и IV классов носил взрывной характер 
Спрос на сельскохозяйственную технику и удобрения вырос за 13 лет в четыре раза
— Откуда такие деньги брались у самих кооперативов?
— Это очень интересно. С 1895 года существовало два типа кредитных кооперативов — ссудо-сберегательные товарищества, формировавшие капитал за счет паев членов кооператива, и беспаевые кредитные товарищества, основной капитал которых образовывался из ссуд Государственного банка, а также земских кредитов земств и частных денег. Так вот, в 1904 году вышел новый примерный устав кредитных товариществ, который значительно упростил процедуру их создания. То есть правительство давало кооперативу начальный капитал, а кооператив потом привлекал частные деньги самостоятельно и возвращал государству заем. Люди понесли деньги в кооперативы, в частности, потому, что там не было верхнего ограничения вклада, как в сберегательной кассе, одной тысячей рублей, и выше процент — шесть-семь процентов против трех с половиной — четырех. Именно кредитные товарищества объединили большую часть крестьян-кооператоров (см. график 5. — «Эксперт»). Цифры такие. В 1905 году было около 856 ссудо-сберегательных и 773 кредитных товариществ, а в 1915-м — 4038 и 11 398 соответственно, то есть в сумме почти 15 700 кредитных кооперативов с 10,1 миллиона участников, подавляющее большинство которых были крестьянами.
Помимо кредитных были потребительские кооперативы, сельскохозяйственные общества, которые в годы реформы даже начали торговать крестьянским хлебом, кооперативы маслодельные, молочные, картофелетерочные, крахмальные и так далее. В 1913 году в стране было свыше 30 тысяч кооперативов разных типов. Причем в войну процесс нарастал. Только за 1914–1915 годы рост кредитных кооперативов и их участников составил 20 процентов, а ведь за полтора военных года десять миллионов мужиков выгребли из деревни. Россия стала мировым лидером по темпам кооперативного движения, и в 1917 году, как считается, больше половины населения страны состояло в тех или иных кооперативах.
У людей открылось гигантское поле приложения сил — народ ожил. Об этом говорят, кстати, частушки, которые я нашел у Короленко в заметке 1914 года. Не могу не поделиться:
Нету, нету, мово милки,
Нету, не покажется.
Чай, сидит у потребилки,
Леший, кочевряжится.
Или:
Надоели девки нам,
Надоели барыни.
Пойдем ссуду открывать
Со стариками старыми.
Вот еще:
Милые родители,
Люблю я потребителя.
Хорошо на счетах щелка(е)т,
Хорошо песни игра(е)т.
Пойду выпрошу кредиту,
Стану богатеем;
Погуляем, попоем,
Отдадим — успеем.
И вот:
Гдей-то, гдей-то заиграли,
Гдей-то затальянили.
Знать, пошли ребята наши,
Деньги в банке заняли.
— Кто организовывал кооперативы?
— Учредителями кооперативов были сельские жители — крестьяне, народные учителя, врачи, священники, сельская администрация. Чем мельче кооператив, скажем, охватывает меньше уезда, тем больше видна инициатива именно крестьян, сельских обществ. Таких кооперативов насчитывалось примерно двадцать пять процентов. Свыше четверти кооперативов возникало по инициативе земств и земских агрономов, более десяти процентов — по почину помещиков. Кроме того, кооперативы создавали местные сельскохозяйственные учебные заведения, служащие ГУЗиЗ, инструкторы и так далее.
— Трудно себе представить такой модернизаторский пыл крестьян, еще вчера бывших в «крепостной» зависимости от общины.
— Ваш скептицизм понятен, ведь нас учили, что деревня застыла в своем перманентном малоземелье. Однако ничего сверхъестественного здесь нет. В чем была соль реформы Столыпина: она переставила людей в другую, более свободную ситуацию и включила инстинкт собственности, что сразу же отразилось на их отношении к окружающему миру и к самим себе. В стране внезапно проявился огромный запас личностной энергии, энтузиазма миллионов, простите за банальность. Ясно, что крепостное право и уравнительно-передельная община — это плохая школа трудового энтузиазма. Однако в жизнь уже вошли поколения крестьян, которые не застали крепостного права, но зато умели читать и читали. Недаром, кстати, на фоне роста кооперации и численности агрономического персонала в деревне начался бум агрономических знаний. Агрономические чтения, лекции профессиональных агрономов в 1912 году посетили, по статистике, свыше миллиона человек. Это много, учитывая, что крестьяне консервативны по определению.
О том, какие возможности для самореализации давала реформа, можно судить по материалам Романовского конкурса 1913 года, когда в честь трехсотлетия правящей династии землеустроительные комиссии по всей стране отобрали и выдвинули на конкурс лучшие крестьянские хозяйства. (см. «История крестьянина селения Нащокина…». — «Эксперт»). Читаешь и видишь, как люди становились кузнецами своего счастья и своей судьбы, и понимаешь, как много может дать свобода. Там иногда фигурируют урожаи не ниже европейских — и все это сделано за считанные годы!
Столыпинская реформа вызвала к жизни бурный рост кредитных кооперативов
Крестьянство было главным двигателем роста сбережений населения