Все происходило без сознательных усилий, в идеальном для него режиме. Язык, развязанный превосходным виски, сам собой нашел ламинат на нёбе. Появилась незнакомая эмблема – туго свернутая спираль, какая-то этническая черная вышивка. Видимо, с намеком на круговое течение. Значит, мусорщики стали частью того нарратива, в который со временем превратится нынешняя кожа Даэдры.
На третьем гудке эмблема поглотила все. Недертон был в огромном терминале, сером и гранитном, под исчезающе высоким потолком.
– Будьте добры представиться, – произнес голос невидимой молодой англичанки.
– Уилф Недертон. Могу я поговорить с Даэдрой?
Он глянул на свой столик, на бар, на пустой стакан. Алюминиевый пол вокруг столика был теперь с ювелирной точностью вмонтирован в гранитный пол Даэдры: демаркатором служил вуалирующий механизм клуба. Теперь Недертон не видел ни бара, ни митикоид, а значит, не мог заказать еще порцию.
По длине уходящего вдаль зала, словно упражнение на линейную перспективу, стояли прямоугольные пилоны, а на них, на уровне глаз, – знакомые миниатюры ее хирургически содранных кож между двумя стеклами. Типичное бахвальство: на сегодня она вырастила всего шестнадцать экспонатов, и, значит, здесь стояли по большей части дубликаты. Бледный, будто зимний, свет пробивался через невидимые окна. Слышался звук, такой же неопределенный, как освещение, и настолько же неприятный. Намек ясен. Приемная для нежеланных гостей.
– Отлично, – сказал он и услышал, как слово эхом отразилось от гранитных стен.
– Недертон? – спросил голос, словно подозревая, что это какой-то незнакомый эвфемизм.
– Уилф Недертон.
– По какому вопросу вы хотели бы обратиться?
|
|
– Я до недавнего времени был ее агентом по связям с общественностью. Личный вопрос.
– Сожалею, мистер Недертон, но вас в нашем архиве нет.
– Куратор Анни Курреж из галереи Тейт-постмодерн, эксперт по неопримитивизму.
– Что-что?
– Спокойно, дорогуша, пусть система распознавания образов поработает.
– Уилф? – спросила Даэдра.
– Спасибо, – ответил он. – Никогда не любил Кафку.
– Кто это?
– Не важно.
– Что тебе надо?
– Незаконченное дело, – произнес он с тихим и совершенно безыскусным вздохом, который воспринял как знак, что вступил в игру.
– Насчет Аэлиты?
– С какой бы стати? – изумленно ответил он.
– Ты не слышал?
– Что?
– Она исчезла.
Недертон мысленно сосчитал до трех:
– Исчезла?!
– Она устраивала прием в мою честь, после истории с Мусорным пятном, в «Парадизе». Когда после этого включились охранные системы, Аэлиты не было.
– Куда она делась?
– Она не находится, Уилф. Нигде.
– А почему охрана была отключена?
– Протокол. Для приема. Это ты испортил мне молнию?
– Нет.
– Тебя огорчили мои татуировки.
– Не до такой степени, чтобы вмешиваться в твой творческий процесс.
– Кто-то вмешался, – сказала она. – Ты заставил меня согласиться. На тех скучных встречах.
– В таком случае хорошо, что я позвонил.
– А что? – спросила она после несколько затянувшейся паузы.
– Мне бы не хотелось, чтобы все закончилось так.
– Если ты воображаешь, будто все не закончилось, то сильно ошибаешься.
Недертон снова вздохнул. Тело работало за него. Вздох был короткий, дрожащий. Сожаления мужчины, полностью осознающего, чтó он потерял окончательно и бесповоротно.
|
|
– Ты неправильно поняла. Но я вижу, что позвонил не вовремя. Твоя сестра…
– Как ты мог не знать? Не верю.
– Я был полностью отключен от всех средств информации. Кстати, только недавно узнал, что меня уволили. Анализировал.
– Что анализировал?
– Мои чувства. С психотерапевтом. В Патни.
– Чувства?
– Совершенно новые для меня горькие сожаления, – сказал он. – Можно тебя увидеть?
– Увидеть меня?
– Твое лицо. Сейчас.
Молчание, затем Даэдра все-таки открыла трансляцию.
– Спасибо, – сказал он. – Наверное, ты самая поразительная творческая личность, какую я видел в жизни.
Ее брови чуть поднялись. Не столько одобрение, сколько признание, что изредка он все-таки способен верно судить о вещах.
– Анни Курреж, – продолжал Недертон. – Ее восприятие твоих работ. Помнишь, я рассказывал, в мобиле?
– Кто-то испортил молнию на моем комбинезоне. Его пришлось на мне разрезать.
– Ничего об этом не знаю. Я хотел просить, чтобы ты кое-что устроила.
– Что? – спросила она, не пытаясь скрыть всегдашнюю подозрительность.
– Анни с ее ви́дением твоего творчества. Чистая случайность, что она раскрыла его мне, и, разумеется, она не знала о наших отношениях. И теперь, когда мне открылась хотя бы часть ее ви́дения, притом как я знаю тебя, я чувствую, что обязан поделиться с тобой.
– Что она говорила?
– Бесполезно пересказывать своими словами. Теряется вся суть. Услышишь ее – поймешь.
– Ты у психотерапевта слов нахватался?
– Есть отчасти.
– Чего ты от меня хочешь, Уилф?
– Чтобы ты позволила мне представить тебе Анни. Еще раз. Чтобы я внес свой, пусть очень маленький, вклад в то, значимость чего, возможно, никогда полностью не осознавал.
|
|
Даэдра смотрела на него как на предмет снаряжения. Допустим, на параплан. Решая, оставить или купить новый.
– Говорят, ты что-то с нею сделал.
– С кем?
– С Аэлитой.
– Кто говорит? – Недертон подумал, что если сейчас махнуть пустым стаканом, то митикоида может принести ему полный. С другой стороны, Даэдра тоже это заметит.
– Слухи, – сказала она. – СМИ.
– А что они говорят про тебя и главного мусорщика? Едва ли хорошее.
– Погоня за сенсациями, – ответила Даэдра.
– Значит, мы оба жертвы.
– Ты не знаменитость, – сказала она. – В том, чтобы тебя обвинить, никакой сенсации нет.
– Я твой бывший пиарщик. Аэлита твоя сестра. – Он пожал плечами.
– Где ты? – Даэдра внезапно появилась перед ним целиком, не только лицо, между двумя миниатюрами на пилонах. На ней был знакомый изумрудный кардиган, длинный, руки и ноги – голые.
– Завуалированный столик, бар в Кенсингтоне «Синдром самозванца».
Между ее бровями возникла запятая подозрения.
– Почему ты в пери-клубе?
– Потому что Анни в отъезде. На мобиле по пути в Бразилию. Если ты согласишься ее принять, ей понадобится перифераль.
– Я занята. – Запятая стала глубже. – Может быть, в следующем месяце.
– Она летит в экспедицию. Намерена жить среди неопримитивистов. Они технофобы, так что ей пришлось удалить телефон. Если все пойдет хорошо, пробудет год или два. Увидеться надо поскорее.
– Я сказала тебе, что занята.
– Я тревожусь за Анни. Случись что, ее ви́дение будет утрачено вместе с нею. До публикации дело дойдет не скоро. Ты, по сути, труд ее жизни.
Даэдра сделала шаг к столику:
– Все настолько важно?
– Исключительно. Впрочем, она так благоговеет перед тобой, что не знаю, удалось ли бы ее вытащить, даже не будь ты занята. Встречу один на один ей точно не выдержать. Если бы вы смогли побеседовать как бы случайно на каком-нибудь людном приеме… Она, вообще-то, очень уверенно держится в обществе, но рядом с тобой в «Коннахте» словно язык проглотила. До сих пор не может себе простить. Подозреваю, она и к неопримитивистам-то поехала от отчаяния.
– У меня тут кое-что намечено… Не знаю, много ли у меня будет на нее времени.
– Зависит от того, насколько интересной ты ее найдешь. Может, я ошибаюсь.
– Может, ошибаешься, – сказала она. – Я подумаю.
И она исчезла вместе с изумрудным кардиганом и голыми ногами, и тут же исчез зябкий гранитный свет ее голосовой почты.
Недертон вновь смотрел на периферали в «Синдроме самозванца», на их суетливую аниматронную диораму, наблюдаемую в беззвучном режиме. Он махнул проходящей митикоиде. Время опрокинуть еще стаканчик.
Парадный сервиз
Мама как-то сказала, что богатые люди выглядят как куклы, и сейчас, видя Корбелла Пиккета в маминой гостиной, Флинн вспомнила те давние слова. Каждый квадратный дюйм его тела покрывал равномерный загар, благородная густая седина отливала единообразным серебром.
На Флинн была старая фиштейл-парка Леона, такая, которая сзади длиннее, чем спереди. Леон нанес на ткань вредную водоотталкивающую нанокраску, потому что парка протекала от малейшего дождичка. Раритет времен корейской войны, сказал Леон. Не той, на которую он и Бертон не попали по возрасту, а предыдущей, древней. Флинн нашла парку на вешалке у Бертона, после того как перед его бритвенным зеркальцем мазнула губы блеском. Дождь все так же барабанил по «Эйрстриму». Надевая парку, Флинн старалась не коснуться ее снаружи. В старших классах им показывали ролики, что нельзя трогать такую краску, примерно в то же время, когда правительство начало изымать ее из магазинов.
– Черт, – сказала Флинн, глядя на белый контроллер. – Он подключен к моему телику. Не хочется оставлять телефон, а как отсоединить, не знаю.
– Пусть лежит здесь, – произнес Томми, застегивая куртку. – Если сегодня на участок и зайдет кто-нибудь, кроме ближайших друзей, обратно он уже не выйдет.
– Ладно, – ответила Флинн из-под нависающего капюшона и вслед за Томми шагнула под дождь, гадая, не началось ли уже то, о чем предупреждала Тлен. Вроде бы краски стали чересчур насыщенными, как в старом кино, а вещи – более шершавыми на ощупь.
Ноги заскользили по грязи. Кроссовки были не водоотталкивающие, да и вообще неудобные. Флинн предпочла бы другие, но они остались в будущем, к которому ее мир никогда не придет. И может, они вообще не ее размера. Она подумала о периферали на койке в дальней комнате огромного автодома. Чувство, которое при этом возникло, не имело названия. Может, оно тоже от возвращения в собственное тело? Носки и кроссовки мгновенно промокли насквозь. Флинн шла за Томми по тропе, слушая свистящий звук, с которым капли торопились скатиться по крашеной ткани.
У заднего входа Флинн вытерла ноги о коврик, открыла дверь и сразу увидела Эдварда. Он сидел за кухонным столом, без визы, и приканчивал сэндвич. Эдвард кивнул ей. Рот у него был набит, глаза – круглые. Через открытую дверь гостиной Флинн видела, что мама достала парадный сервиз. Кивнув Эдварду, она сняла жесткую парку и повесила рядом с холодильником.
– А вот, Элла, и твоя красавица-дочь. – Пиккет стоял у камина, рядом с Бертоном, мама сидела на середине дивана. – А это, должно быть, замшерифа Томми.
– Добрый вечер, мэм, – сказал Томми. – Здравствуйте, мистер Пиккет. Привет, Бертон.
– Здрасте, – выдавила Флинн. Она почти онемела от того, насколько Корбеллу Пиккету было не место в их доме. – Я вас видела на рождественских парадах, мистер Пиккет.
– Корбелл, – ответил он. – Слышал о тебе много хорошего и от Эллы, и от Бертона. И про вас, Томми, от шерифа Джекмана. Рад познакомиться очно, Томми.
– Очень приятно, мистер Пиккет, – сказал Томми.
Флинн обернулась к нему. Он повесил черную куртку рядом с ее паркой и теперь прилаживал шляпу на крючок. Его коричневая форменная рубашка с заплатами на локтях была тщательно отглажена, шерифская звезда блестела, лицо не выражало ничего.
Больше всего Флинн хотела спросить Бертона, купили ли уже губернатора, но нельзя было задать такой вопрос при маме, а уж тем более при мистере Пиккете.
– Привет, – сказал Бертон.
То, как он стоял, напомнило Флинн Коннера в периферали: неустойчивое равновесие, из которого можно быстро прыгнуть в любую сторону.
– Привет, – ответила она.
– Устала, небось?
– Да вроде нет.
– Принеси кофе, Флинн, – попросила мама. – Бертон, помоги встать. Мне уже давно пора в постель.
Бертон подошел, взял ее за руку. Флинн видела, что мама пересиливает болезнь: она это иногда по-прежнему могла, если очень надо. Не хотела, чтобы Пиккет увидел. Кислородную трубку куда-то спрятала.
Флинн вернулась на кухню и взяла кофейник с плиты. Эдвард, в бесплатном дождевике с мегамартовской эмблемой на спине, как раз собрался незаметно выскользнуть на улицу. Он нервно помахал на прощанье. Пластиковые створки на окошке в двери хлопнули, когда Эдвард закрыл ее за собой.
– Съел свой сэндвич? – спросила мама из комнаты.
– Да, – ответила Флинн, возвращаясь с кофе.
– Знала его тетушку Риту. Работали вместе. Извини, что бросаю тебя, Корбелл. Очень приятно было увидеться после стольких лет. Налей Корбеллу кофе, Бертон. А ты, Флинн, пожалуйста, проводи меня в спальню.
– Да, мам, – сказала Флинн и поставила кофе на стол, на подставку из деревянных бусин, которую Леон сделал, когда был бойскаутом. Потом вслед за мамой вышла в дверь рядом с камином и тихонько притворила ее за собой.
Мама согнулась, ухватила кислородный баллончик, повернула крантик, сунула прозрачные рожки в нос.
– Что у вас с Бертоном за дела с этим типом?
Флинн видела, что мама изо всех сил сдерживается, чтобы не добавить крепкое словцо. А это значило, что она очень, очень сердита.
Ву
Прокатный Фитц-Дэвид Ву, тот, что в рабочем комбинезоне и с пятном мазута на щеке, шел к его столику, неся бокал виски.
– Ты меня видишь, – с обидой проговорил Недертон.
– Да, – ответила перифераль, ставя виски перед ним. – Но больше никто. Это последняя порция. Ваш счет заблокирован.
– Кем? – спросил он, хотя уже знал ответ.
Перифераль вытащила что-то из кармана и показала на ладони: оправленный в золото цилиндрик рифленой слоновой кости. Он трансформировался в медальон, который раскрылся и показал тонированное черно-белое фото строго смотрящей Лоубир, в рыжем твидовом пиджаке и зеленом галстуке, затем плавно перетек в крошечного геральдического льва, увенчанного короной и стоящего на задних лапах, потом опять в богато украшенный цилиндрик.
– С чего мне верить, что он подлинный? Легко сделать ассемблерами.
Перифераль убрала цилиндрик:
– Наказание за подделку жезла крайне сурово и продолжительно. Пейте. Нам пора идти.
– Почему? – спросил Недертон.
– Как только вы вошли в ее голосовую почту, различные лица с разных концов долины Темзы двинулись в этом направлении. Ни одно из них, по имеющимся данным, не связано с нею или с вами, однако тетушки отметили нарушение статистической нормы. Мы должны вывести вас отсюда, по возможности не намекнув на вмешательство властных структур. Пейте.
Получив такое безусловное разрешение, Недертон залил в себя виски, встал, слегка пошатываясь, и запнулся о стул.
– Сюда, пожалуйста, мистер Недертон, – устало проговорила перифераль и, крепко обхватив пальцами его запястье, повела Недертона вглубь «Синдрома самозванца».
Адвенчурные капиталисты
– Все думают, будто самые большие мерзавцы какие-то особенные, но это не так, – говорила мама, сидя на краешке кровати, рядом с заставленным лекарствами ночным столиком. – Маньяки-убийцы и насильники губят меньше людей, чем такие, как Корбелл. Тридцать с чем-то лет назад его отец был членом муниципального совета, а сам Корбелл – эгоистом и воображалой, хотя, по сути, не хуже многих других мальчишек. Сегодня за ним больше раздавленных жизней, чем он в силах упомнить. – Говоря, она смотрела на Флинн.
– Мы тут взялись за одну халтурку, – сказала дочь. – Получили деньги. Насколько нам известно, работа с ним никак не связана. И вот он объявился. Мы его не звали и за него не просили.
– Если Бертон левачит и В. А. узнает, его лишат пенсии.
– Если все получится, может, это будет и не важно.
– Ветеранская администрация хоть по крайней мере не прогорит, – сказала мама.
Сзади скрипнула дверь. Флинн обернулась.
– Извини, – сказала Дженис, – но этот козел трет Бертону мозги. Не хотелось оставаться там, где он может меня увидеть и решить, что я слышала.
– А где ты была?
– На твоей кровати, тряслась от злости. Когда Бертон сказал, кто идет, я поставила кофе, помогла Элле причесаться и свалила в твою комнату. Вы как, тетя Элла?
– Хорошо, спасибо, золотко, – сказала мама, но было видно, как ей плохо.
– Вам надо принять лекарства, – заметила Дженис. – А ты бы шла к ним. Там, кажись, дела обсуждают.
Флинн заметила фотографию очень молодого папы, в парадной форме. Моложе Бертона. Когда-то это была его комната, потом мама тут шила. Когда ей стало трудно подниматься по лестнице, ее кровать перенесли сюда.
– Ну, я пошла, – сказала Флинн. – Еще загляну. Если к тому времени не уснешь, поговорим.
Мама кивнула, продолжая отсчитывать таблетки.
– Спасибо, Дженис, – сказала Флинн и вышла.
– Нет, пока не буду лучше представлять, кто покупатель, – говорил Пиккет, когда она вошла в гостиную.
Он сидел в кресле-качалке на бежевом пледе, который, как теперь видела Флинн, не мешало бы постирать. Бертон и Томми расположились на противоположных концах дивана, кофейный столик стоял между ними троими. Пиккет увидел Флинн, но продолжал без паузы:
– Мои люди в Законодательном собрании с вами говорить не станут. Все будет идти только через меня. И еще ваши друзья-приятели должны знать: указанная сумма – только первый взнос. Необходимы дальнейшие выплаты на регулярной основе.
Сидя между Бертоном и Томми, Флинн поняла, что помнит эти интонации по рекламным роликам его дилерской фирмы: каждая фраза вбивается как гвоздь.
– Вот ты, – Пиккет посмотрел ей в глаза, – напрямую общалась с нашими колумбийскими адвенчурными капиталистами.
Флинн твердо выдержала его взгляд:
– Да.
– Расскажи мне о них. Твой брат либо не знает, либо не хочет говорить.
– У них есть деньги, – ответила Флинн. – Часть этих денег теперь у вас.
– А какой у них запашок? Китайский? Индийский? Я даже не уверен, что это офшор. Может, начало и конец здесь, а Колумбия – для видимости.
– Ничего не знаю. Компания колумбийская.
– Колумбия есть и в Южной Каролине, – сказал Пиккет. – Ты и Бертон – их партнеры?
– Пытаемся, – ответил Бертон.
Пиккет перевел взгляд с него на Флинн:
– Может, это правительство.
– Мне такое в голову не приходило, – ответила Флинн.
– Подставная контора. А за ней – безбаши.
– Очень непохоже. Или это какие-то особенные безбаши, – сказала она.
– «Милагрос Сольветра», – произнес Пиккет с таким видом, будто ему противно выговаривать иностранные слова. – Даже не испанский, как мне объяснили. «Соль ветра».
– Я не знаю, отчего ее так назвали, – сказала Флинн.
– Ваша «Милагрос» купила долю в Голландском банке. Как раз пока я сюда ехал. Потратили больше, чем бюджет округа за этот год и три следующих. Что у тебя и Бертона есть такого, чего не хватает этим людям?
– Они выбрали нас, – сказала Флинн. – Ничего больше не объяснили. Могли бы вы купить этот банк, мистер Пиккет?
Она ему явно не нравилась. Хотя, может быть, ему никто не нравился.
– Вы считаете, что можете быть партнерами такой организации? – спросил Пиккет, обращаясь к Флинн.
Ни она, ни Бертон не ответили. У нее не было сил взглянуть на Томми.
– А я могу, – продолжал Пиккет. – И если я стану их партнером, вы получите деньги, о каких не умеете даже мечтать. А если вы не пойдете на сделку со мной, всякая поддержка Законодательного собрания прекращается. Прямо сейчас.
– Вам неспокойно, что вы не знаете, откуда деньги? – спросила Флинн. – Что вам надо, чтобы успокоиться?
– Прямой доступ к тем, с кем я веду дела. Три месяца назад этой компании не существовало. Мне нужен человек с фамилией, который объяснит, кто за ними стоит.
– Недертон, – сказала Флинн.
– Что?
– Это его фамилия. Недертон.
Флинн поймала на себе взгляд Бертона. Его выражение оставалось прежним.
– Томми, – сказал Пиккет, – очень приятно было познакомиться. Почему бы вам не пойти и не снять вопрос с этими двумя жмуриками? Джекман говорит, вы очень профессионально работаете.
– Да, сэр. – Томми встал. – Пока, Бертон, Флинн.
Он кивнул им обоим и вышел в кухню. Было слышно, как он надевает куртку и застегивает молнию. Потом хлопнули створки на двери.
– А у тебя умная сестра, Бертон, – сказал Пиккет.
Бертон не ответил.
Флинн поймала себя на том, что разглядывает пластмассовый подносик на каминной полке. Такие подносы с мультяшной картой Клэнтона выпустили к двухсотлетию города, когда Флинн было восемь. Мама возила их с Бертоном на юбилейные торжества. Флинн помнила поездку, но сейчас казалось, будто это было в чьей-то чужой жизни.
До кондиции
– Не злитесь, – сказал Ву.
Недертон не помнил про него ничего, кроме фамилии. Ву был одет для какой-то косплейной зоны, в которую Недертон, к счастью, никогда не заглядывал. Наверное, что-то связанное с «блицем»[4].
– Надеюсь, вас не стошнит, – продолжал Ву.
А не исключено, подумал Недертон. Комнатушка без окон, в которой они сидели, куда-то двигалась, спасибо хоть в одном направлении и плавно.
– Ты актер, – сказал Недертон. Это внезапно всплыло в памяти. Хотя какой актер, поди сообрази. Какой-то.
– Я не Ву, – ответил Ву. – Такая нашлась в прокате, и мне вспомнилось, что в ней была ваша бывшая коллега. Постарайтесь не пить так быстро, мистер Недертон, это плохо влияет на вашу память. Нам надо обсудить ваш разговор с нею, поскольку мне известно лишь то, что было видно по вашим губам.
Недертон выпрямился в кресле. Его роль в ситуации понемногу прорисовывалась, хотя в целом оставалась вполне смутной. Он вспомнил, как его вели узкими, отвратительно чистыми кирпичными коридорами. Спрутосвет и ни пылинки. Мертвенная чистота ассемблеров – лондонских микроскопических уборщиков.
– С кем «с нею»? – спросил он.
– С Даэдрой Уэст.
Недертон вспомнил давящую огромность ее голосовой почты.
– Мы в машине, – сказал он. – Куда едем?
– В Ноттинг-Хилл.
– Нас пригласят, – заявил Недертон. Он вспомнил, что у него была такая надежда.
– У меня создалось впечатление, что вы действительно закинули крючок. При условии, что ее самовлюбленность и впрямь граничит с умственной инвалидностью. Боюсь, что не могу себе позволить так легко обольщаться на сей счет. Возможно, и вам не следует обольщаться, мистер Недертон.
До чего же занудный народ эти актеры.
Десинхроноз
– Я пойду спать, – сказала Флинн Бертону в кухне.
Громила с зонтиком для гольфа только что зашел за Корбеллом и увел того к автомобилю. Глаза так и слипались.
– Думаешь, Недертон управится с Корбеллом?
– Лоубир и другие объяснят ему, что говорить.
– Это еще кто?
– Коннер ее видел. Как я понимаю, мы работаем на нее, а платят нам деньгами Льва. Вернее, деньгами Льва здесь, насколько они его. Тьфу. Я на ногах не стою.
– Ладно.
Бертон стиснул ее плечо, надел куртку и вышел. Дождь уже прекратился. Флинн выключила электричество на кухне, заглянула в гостиную – не пробивается ли свет из-под маминой двери – и вышла на лестницу. Ступеньки редко бывали такими крутыми.
Дженис сидела по-турецки на ее кровати, обложившись «Нейшнл географиками».
– Офигеть, какие были национальные парки до приватизации, – сказала она, поднимая голову. – Козел ушел?
– И Бертон тоже.
Флинн тронула запястье и проверила все четыре кармана джинсов, прежде чем вспомнила, что телик остался в трейлере. Она сняла и бросила на кресло футболку, потом вынуждена была рыться под ней, чтобы достать морпеховскую фуфайку. Надела фуфайку, села на кровать, стащила мокрые кроссовки и носки. Расстегнула джинсы и кое-как вылезла из них, не вставая.
– У тебя вид дохлый, – заметила Дженис.
– Сбой внутренних часов, они говорят.
– Как там Элла?
– Я к ней не заходила, – ответила Флинн, – но свет погашен.
– Лягу на диване, – объявила Дженис, собирая журналы.
– Я сегодня видела столько всякой жести. У тетки, которая сказала мне про сбой внутренних часов, по два зрачка в каждом глазу и по жопе бегают анимированные тату.
– Только по жопе?
– По шее, по рукам. Зверье всякое. Видела у нее на животе, но они сбежали за спину, как в мультике, потому что меня не знают. Может, на жопу. Не пойму.
– Чего не поймешь?
– Привыкаю ли я к этому всему. То жесть, то вроде так и надо, то снова жесть.
Дженис села. На ней были самовязаные домашние тапочки из розового акрила.
– Ляг уже, Флинн. Тебе нужно поспать.
– Мы только что купили губернатора, блинский блин. Вот это жесть.
– Он сука почище Пиккета.
– Не то что совсем купили. Договорились с Пиккетом заносить ему на регулярной основе.
– Что это вам даст?
– Защиту. Двое Бертоновых ребят убили двух бывших военных, которые пытались проникнуть в дом. Не просто громил. Там, за трейлером.
– А я-то пыталась понять, чего они такие ошалелые.
– Пиккет поручил Томми разобраться с трупами. – Она непроизвольно скроила детскую гримасу. – Где Мэдисон?
– У Коннера, с Мейконом. Осваивают армейский коптер. По крайней мере, был там, когда я последний раз заходила в Хому. Может, уже дома. – Дженис встала, прижимая к животу старые «Нейшнл географики». – Но я побуду с Эллой.
– Спасибо, – ответила Флинн и уронила голову на подушку. Ее мутило от десинхроноза, а может, от десинхроноза и большей фактурности предметов. Старая джинсовая наволочка под щекой казалась непривычной, грубой, как мешковина.
Не ждали
Когда дверца в автомобиле Лоубир отъехала в сторону, Тлен уже стояла наготове. Она ухватила Недертона за руку, прижала мягкий «медичи» к его запястью и потянула. Он выбрался наружу, с трудом нащупывая ногами ноттинг-хиллский асфальт.
– Постельный режим, – посоветовала Лоубир из закрывающейся дверцы. – Легкое снотворное.
– Прощайте, – сказал Недертон. – Прощайте навсегда.
Дверца – единственная незавуалированная часть машины – исчезла за мельтешением пикселей и стала удаляться под затихающий шорох невидимых шин.
– Сюда, – сказала Тлен, прижимая «медичи» к его запястью и продолжая тянуть за руку. – Если тебя вырвет у Льва дома, Оссиану придется за тобой убирать.
– Он меня ненавидит. – Недертон оглядел улицу, лениво гадая, сколько зданий тут объединено с домом Льва.
– Ничего подобного, – ответила Тлен. – Хотя в своем нынешнем состоянии ты и вправду малоприятен.
– «Состоянии»! – с горькой издевкой повторил Недертон.
– Говори тише.
Тлен провела его по ступеням в дом, мимо дождевиков и резиновых сапожек в прихожей. Мысль о Доминике заставила Недертона заткнуться.
В лифте он почувствовал себя если не лучше, то по крайней мере спокойнее. «Медичи» явно действовал.
Они спустились в безмолвный гараж и залезли в тележку для гольфа. Тлен крепко пристегнула Недертона ремнем и повезла к гобивагену.
В яхте она выпустила его руку и убрала «медичи».
– Ляжешь наверху. Ее перифераль в задней каюте, перифераль Антона – в хозяйской.
Тлен коснулась чего-то на стене; из полированной стены почти бесшумно выпала невидимая прежде лестница, ее туго натянутые стальные тросы блестели.
– Иди первым, – сказала Тлен.
Недертон с трудом выбрался в «воронье гнездо»: стеклянные стены и серая кожаная обивка.
– Это гидротерапевтическая ванна, опционально, – сказала Тлен. – Пожалуйста, не включай ее. «Медичи» ввел тебе кое-что для сна и кое-что от похмелья. Вот туалет. – Она указала на узкую, обитую кожей дверь. – Сперва туда. Потом спать. Мы позовем тебя к завтраку.
Тлен повернулась и пошла вниз по лестнице, напомнившей Недертону сырорезку.
Он сел на обитую кожей полку, гадая, служит ли она частью ванной, снял ботинки, потом пиджак, не без усилий поднялся и толкнул дверь-гармошку. За ней оказался комбинированный писсуар-раковина, который, видимо, мог служить и унитазом. Недертон помочился и проковылял обратно к вмонтированной в стену койке. Лег. Освещение сразу погасло. Недертон закрыл глаза, пытаясь сообразить, что такое ввел ему «медичи». Что-то приятное.
Проснулся он – как показалось, почти сразу – от шума внизу.
Оттуда пробивался свет, хотя здесь, в «вороньем гнезде», было темно. Недертон сел, чувствуя невероятную ясность в голове и полное отсутствие похмелья. Внизу кого-то рвало. Недертон подумал, что, может быть, он спит и его тошнит во сне, однако гипотеза не казалась слишком правдоподобной.
Он встал в носках на кожаный пол и на цыпочках – как ребенок, право! – подошел к опасному краю лестницы. Внизу лилась вода. Недертон крадучись спустился на несколько ступеней, пока, нагнувшись, не увидел перифераль Флинн, в черных джинсах и рубашке. Она горстью набрала воды из-под крана в открытом баре, прополоскала рот и энергично сплюнула в круглую стальную раковину, потом резко вскинула голову.
– Привет, – сказал Недертон.
Она, продолжая смотреть ему в глаза, склонила голову набок, вытерла губы тыльной стороной ладони и сказала:
– Стошнило.
– Тлен говорила, что это возможно, в первый раз.
– Недертон, верно?
– Как ты открыла бар?
– Не заперт.
До Недертона только сейчас дошло, что бар закрыт для него одного. Специально так настроен.
– Тебе нельзя пить ничего, кроме воды. – Он спустился по оставшимся ступенькам, сам дивясь своему совету.
– Стой, – сказала она.
– Что-то случилось?
– Где мы?
– В «мерседесе» дедушки Льва.
– Коннер сказал, это автодом.
– Вы так его называете.
Перифераль сузила глаза и сделала шаг вперед. Недертону вспомнилась ее мускулатура в экзоскелете.
– Флинн? – спросил он.
Кто-то с топотом бежал вверх по трапу.
Перифераль в два шага оказалась у выхода. Ворвавшийся Оссиан, словно под собственной тяжестью, перелетел через ее бедро. В то же мгновение перифераль развернулась и со всей силы ударила его ногой в плечо, сзади, полностью распрямив колено. Оссиан со стуком впечатался лбом в пол.
– Лежать, – проговорила перифераль, ничуть не запыхавшись. Руки, чуть согнутые, она держала перед собой. – Кто этот наш друг? – спросила она Недертона через плечо.
– Оссиан, – ответил тот.
– Вывихнул… плечо… нафиг, – прошипел сквозь зубы Оссиан.
– Скорее, просто повредил суставную сумку, – заметила перифераль.
Оссиан глянул на Недертона:
– Ее чокнутый братец, да? Парнишка оттуда только что позвонил Тлен. – Слезы внезапно хлынули у него из глаз.
– Бертон? – спросил Недертон.
Перифераль повернулась.
– Бертон, – уже с уверенностью повторил Недертон, видя, что это он.
– Мистер Фишер, – сказала, входя, Тлен. – Рада встретиться лично, пусть и относительно. Вижу, с Оссианом вы уже познакомились.
Оссиан выдал новосозданное ругательство на каком-то синтетическом языке.
– Рад оказаться здесь, – ответила перифераль Флинн.
Тлен коснулась стены, так что из пола выдвинулось кресло.
– Помоги мне усадить Оссиана, – попросила она Недертона. – Гляну, что у него с плечом.
Это оказалось легче сказать, чем сделать, поскольку ирландец отличался мощным телосложением и был сам не свой от боли и злости. Когда его, с мокрым от слез лицом, все-таки усадили в кресло, Тлен достала «медичи» и прижала к черной ткани пиджака над поврежденным плечом, затем убрала руку. «Медичи» быстро вспух, затем обмяк, неприятно похожий на мошонку и неравномерно просвечивающий. Он делал свое неведомое дело через черный пиджак, и от этого Недертону стало еще противнее. «Медичи» уже раздулся больше Оссиановой головы, внутри закручивалась водоворотами кровь и, возможно, волокна мяса. Недертон отвел взгляд.
– Эй! – крикнула перифераль с верхней ступеньки трапа. – Это что?
Недертон подошел на безопасное расстояние:
– Что?
– Вон там. Большое белое.
Недертон вытянул шею:
– Экзоскелет для силовых упражнений. Фитнес-тренажер.
– Мне пойдет, – сказала перифераль и глянула вниз, кажется на свои груди. – Коннер предупредил, что будет жесть, но…
Она легонько пожала плечами, груди колыхнулись. Перифераль растерянно глянула на Недертона.
– Это легко устроить, – произнесла сзади Тлен. – Экзо не перифераль, хотя у него тоже полный диапазон движений. Однако им можно управлять через гомункула, миниатюрную пери. Пока мы не подберем что-нибудь еще, лучше тебе пользоваться им, чем перифералью своей сестры. Надеюсь, ты не повредил ее, когда ударил Оссиана? У нас на нее большие планы.
Перифераль подняла ногу, покрутила стопу, словно проверяя, не болит ли.
– Нет, – сказала она, опуская ногу. – Крутая штука.
Тлен, твердой рукой удерживая Оссиана в кресле, произнесла какое-то односложное отрицание, которого не было в человеческих языках минуту назад.
Перифераль легкой и (вынужден был признать Недертон) соблазнительной походкой сбежала по трапу и обошла экзоскелет, склонив голову набок, примериваясь.
Блеванул
– Начало шестого. – Дженис поставила кружку кофе на столик у кровати. – Я бы дала тебе поспать подольше, но только что позвонил Эдвард. Он в трейлере с твоим братом. Говорит, чтобы ты шла туда.
Флинн сунула руку под подушку, не нашла телефона, вспомнила, что он не здесь. По краям занавесок просвечивало солнце. Наволочка на ощупь была совершенно обычной.
– Что стряслось?
– Говорит, Бертон блеванул, тебе надо прийти.
– Блеванул?
– Так Эдвард сказал.
Флинн села. Глотнула кофе. Вспомнила, как смотрела на белую корону и провода, идущие поверх армейского одеяла к дисплею Бертона и ее телику.
– Черт. – Она поставила кружку. – Он в нее влез.
– Во что?
– Во все. – Флинн вскочила и принялась рыться в одежде на кресле, ища чистые носки. Нашла непарные, зато оба черные. Села на кровать, натянула их. Принялась развязывать мокрые шнурки на кроссовках.
– Выпей кофе, – сказала Дженис. – Вы не такие богатые, чтобы выливать Эллин кофе в раковину.
Флинн подняла голову:
– Как она?
– Злится на тебя и на Бертона, что вы связались с Пиккетом, но для нее это хоть какое-то занятие. Серьезно, выпей кофе. Ничего не случится, если ты придешь туда на две минуты позже.
Флинн взяла кружку, подошла к окну и отодвинула занавеску. Ясное солнечное утро, трава и деревья, мокрые от дождя. У ворот красный «Урал» с коляской, подле него «тарантул», скорпионий хвост заканчивается новехоньким заправочным пистолетом, который якобы был там всегда.
– Коннер здесь?
– Минут десять назад приехал. Карлос и еще один парень внесли его в трейлер на таком вроде стула, из полотна и двух кусков пластиковой трубы.
Флинн допила кофе.
– Томми уехал? – спросила она.
– Не видела его. Я там кофе сварила на всех, отнеси им.
Через несколько минут Флинн, умытая, быстро шла к трейлеру. Большой оранжевый термос при каждом шаге бил ее по колену. Дорожка выглядела так, будто по ней, увязая в грязи, промаршировала рота солдат, хотя ходили тут лишь бертоновские ребята и Томми, но, видимо, много раз. Маленький дрон пронесся со стороны дома, завис на мгновение и полетел дальше.
Бертон, в серой водолазке, голубых трусах-боксерах и развязанных кроссовках, сидел в открытой двери, и его лицо было белее незагорелых ног. Флинн остановилась, термос в последний раз ударил ее по колену.
– Ну?
– Ты не сказала мне, что от этого тошнит.
– А ты меня не спросил. Ни о чем.
– Ты спала. Я захожу, та штука на кровати, Эдвард сидит рядом. Ты же знаешь, я видел, как Коннер подключался. Ты бы так же поступила на моем месте.
– Эй, Флинн! – крикнул Коннер из трейлера. – Что там у тебя?
– Кофе.
– Давай сюда. Здесь раненый боец.
– Что ты сделал? – спросила Флинн Бертона.
– Загрузился в твою подружку. Встал, блеванул, уложил первого же, кто вбежал в комнату.
– Черт. Кого?
– С косичкой. Одет как на похороны.
– Оссиан. Ты мне все там испортил, да?
– Тлен его вылечила. Чем-то средним между бычьими яйцами и медузой. У нее что, контактные линзы?
– Что-то вроде пирсинга. Сколько быстроты, решимости и натиска ты в это дело вложил?
– Он злится на меня, не на тебя.
– Долго ты там пробыл?
– Часа три.
– И чем занимался?