(Вл. Маяковский)
Из кружки на землю я вылил
Мутного неба остатки.
(Е. Винокуров);
Этой ночи след кровавый
В море вынесла волна.
(А. Твардовский).
Реже к симфоре обращаются прозаики, например: Пришвин думал о себе как о поэте, распятом на кресте прозы (К. Паустовский).
Обращение к метафорам должно быть стилистически мотивировано. Метафора оправдана, если она помогает точно и убедительно передать мысль автора. В этом случае метафоризация может быть использована не только в художественной речи. Так, в работах научного характера метафоры могут способствовать выразительности и доступности изложения глубоких и важных мыслей. Например, И.М. Сеченов, объясняя устройство органа слуха, использует развернутую метафору:
В части уха, называемой улиткой, слуховой нерв рассыпается на отдельные нервные волокна, и каждое из последних находится в связи… с эластическим телом, клавишей. Принимают, что клавиши эти, подобно струнам в музыкальных инструментах, настроены в правильном музыкальном порядке и что колебанию каждой клавиши соответствует определенный музыкальный тон.
Однако неверно было бы считать, что метафоризация уже сама по себе является признаком хорошей речи. Иногда стиль, перегруженный художественными образами, производит плохое впечатление: кажется напыщенным, фальшивым, метафоризация выступает как внешнее средство «украшения» слога. Такую образность в речи осудил еще В.Г. Белинский, разбирая риторический слог повестей А. Марлинского. Критик рещительно протестовал против употребления в прозе таких метафор, как время залечивает даже ядовитые раны ненависти: мудрено ли ж ему выдымить фосфорное пламя любви?; Надо было покориться судьбе и питаться искрами взглядов и дымом надежд и т. п.
|
|
Злоупотребляют метафоризацией нередко начинающие писатели, и тогда нагромождение тропов становится причиной стилистического несовершенства речи. Редактируя рукописи молодых авторов, М. Горький очень часто обращал внимание на их неудачные художественные образы: Сгусток звезд, ослепительный и жгучий, как сотни солнц; После дневного пекла земля была горяча, как горшок, только что обожженный в печи искусным гончаром. Но вот в небесной печи догорели последние поленья. Небо стыло, и звенел обожженный глиняный горшок — земля. Горький замечает: «Это плохое щегольство словами». Среди редакторских замечаний М. Горького, сделанных на полях рукописей начинающих писателей, интересны такие: против фразы: Наш командир часто выскакивает вперед, стреляет глазами по сторонам и долго всматривается в помятую карту — он написал: «Это барышни делают, а не командиры»; подчеркнув образ: Глазами слезистыми дрожит небо, он спрашивает: «Можно ли это представить? Не лучше ли просто сказать что-нибудь о звездах?»
Использование метафор как украшающего, орнаментального средства обычно свидетельствует о неопытности и беспомощности писателя. Вступая в период творческой зрелости, писатели очень часто критически относятся к своим былым увлечениям вычурными образами. Так было, например, с К. Паустовским, который писал о своих первых стихах, сочиненных еще в гимназии:
Стихи были плохие — пышные, нарядные и, как мне тогда казалось, довольно красивые. Сейчас я забыл эти стихи. Помню только отдельные строфы. Например, такие:
|
|
О, не срывайте цветы на поникших стеблях!
Тихо падает дождь на полях.
И в края, где горит дымно-алый осенний закат,
Пожелтевшие листья летят…
Но это еще малость. Чем дальше, тем больше я нагромождал в стихах всяческие бессмысленные красивости:
И опалами блещет печаль о любимом Саади
На страницах медлительных дней…
Почему печаль «блещет опалами» — этого ни тогда, ни сейчас я объяснить не могу. Просто меня увлекало самое звучание слов. Я не думал о смысле.
Лучшие русские писатели видели высшее достоинство художественной речи в благородной простоте, искренности и правдивости описаний. АС. Пушкин, В.Г. Белинский, НА Некрасов, В.Г. Короленко, АП. Чехов и другие избегали ложного пафоса, манерности. «Простота, — писал В.Г. Белинский, — есть необходимое условие художественного произведения, по своей сути отрицающее всякое внешнее украшение, всякую изысканность».
Порочное стремление «говорить красиво» порой и в наше время мешает некоторым авторам просто и ясно выражать свои мысли. Достаточно проанализировать стиль некоторых сочинений на экзаменах по литературе в вузы, чтобы убедиться в справедливости такого упрека. Юноша пишет: Нет такого уголка земли, где бы не знали имя Пушкина, которое будет разноситься из поколения в поколение. В другом сочинении читаем: Его произведения веют действительностью, которая раскрыта так полно, что, читая, сам окунаешься в тот период. Стараясь выражаться образно, один автор утверждает: Жизнь продолжает течь своим руслом, а другой еще «выразительнее» замечает: Сел в поезд и поехал по тяжелой дороге жизни.
|
|
Неумелое использование метафор делает высказывание двусмысленным, придает речи нелепый комизм. Так, пишут: Хотя Кабаниха и не переваривала Катерину, этот хрупкий цветок, возросший в «темном царстве» зла, но ела ее поедом днем и ночью; На пути вступления Майданникова в колхоз стояли быки. Подобное «метафорическое» словоупотребление наносит невосполнимый ущерб стилю, потому что развенчивается романтический образ, серьезное, а порой и трагическое звучание речи подменяется комическим.
Авторы, злоупотребляющие метафоризацией, нередко впадают в риторический тон речи, отталкивающий читателя своим ложным пафосом. В. Г. Белинский осмеял это, выделив неудачные метафоры:
У меня доброе сердце — и может ли быть злобно сердце, полное любовью, любовью к тебе!! Зато у меня буйная кровь… у меня кровь — жидкий пламень: она бичует змеями мое воображение, она палит молниями ум!.. Я ли виноват в этом? Я ли создал себя? За каждую каплю твоих слез я бы готов отдать последние песчинки моего бытия, последнюю перлу моего счастия! Да, нет мне отныне счастия! На одной ветке распустились сердца наши — вместе должны б они цвесть; но судьба разрывает, рознит нас!
Русская реалистическая проза вытравила ложноромантические краски из подлинно художественной литературы. Однако авторы, не искушенные в эстетике слова, и до сих пор прельщаются «красивыми» метафорами в самых неподходящих случаях. Например, пишут: Мы не стесняемся выносить свои язвы на суд человечества. Метафоризация в таких случаях неуместна, мысль требовала простого и точного выражения: Мы не боимся открыто критиковать недостатки в нашей жизни.
Высокопарное звучание образной речи, создающее ложный пафос и неуместный комизм, иногда приходится наблюдать в различных жанрах публицистики. Так, в небольших заметках, имеющих строго информативное назначение, читаем: Доярки увлеченно готовят коров к технической революции на ферме; Наши питомцы (о крупном рогатом скоте) стали отцами и матерями новых молочных стад. Стремление журналистов придать речи особую действенность с помощью тропов в подобных случаях дает отрицательный результат.
Образная речь всегда эмоциональна, поэтому тропы обычно применяются вместе с другими средствами речевой экспрессии. Обращение же к тропам в жанрах, исключающих использование экспрессивных элементов (например, в протоколе, объяснительной записке, отчетном докладе и т. п.), приводит к смешению стилей, создает неуместный комизм: Следствием установлено, что самовольно отчужденный автомобиль вследствие нарушения угонщиком правил дорожного движения унес две молодые жизни; Городские власти проявляют заботу о благоустройстве жилых кварталов: три четверти города занято зелеными друзьями; Совхоз отгрузил стране сто сорок центнеров королевы полей.
Серьезный недочет образной речи — противоречивость тропов, соединенных автором. Используя несколько метафор, пишущий должен соблюдать единство образной системы, чтобы тропы, развивая авторскую мысль, дополняли друг друга. Несогласованность их делает речь нелогичной: Молодая, поросль советских фигуристов вышла на лед (поросль не ходит,); Дворец спорта сегодня надел будничную одежду: он окружен строительными площадками… здесь вырастет крытый каток, плавательный бассейн, комплекс спортивных площадок (не сочетаются метафоры одежды — площадки, не могут вырасти каток, бассейн); Человек — чистая доска, на которой внешнее окружение вышивает самые неожиданные узоры (на доске можно рисовать, но не вышивать, да и сравнение человека с доской не может не вызвать возражения).
Пародийные примеры соединения противоречивых образов находим у Михаила Булгакова в пьесе «Бег». Журналист, лишенный способности трезво оценить обстановку, восклицает: Червяк сомнений должен рассеяться, — на что один из офицеров скептически возражает: Червь не туча и не батальон. Реплика о командующем белой армии: Он, подобно Александру Македонскому, ходит по платформе — вызывает иронический вопрос: «Разве при Александре Македонском были платформы?»
Метафорическое значение слова не должно вступать в противоречие с его предметным значением. Например: Следом за тягачами и колесными тракторами по дороге скачет серая проселочная пыль — метафорическое употребление глагола не рождает образа (пыль может подниматься, клубиться).
Слова, используемые в тропах, должны сочетаться друг с другом и в своем прямом значении. Неправильно, например, построена метафора: Вернувшись домой, Логачева вместе с односельчанами начала залечивать шрамы войны: зарывала траншеи, блиндажи, воронки от бомб. Шрамы не лечат, они остаются навсегда как следы прежних ран. Поэтому при стилистической правке этого предложения лучше отказаться от метафоризации: Вернувшись домой, Логачева вместе с односельчанами старалась уничтожить следы войны: они засыпали траншеи, блиндажи, воронки от бомб.
Образная речь может быть и высокой, и сниженной, но, употребляя тропы, нельзя нарушать закон эстетического соответствия сближаемых понятий. Так, отрицательную оценку вызывает у читателя сравнение в стихотворных строчках: Ты рта раскрыть мне не даешь, а я не богородица, и седина — она не вошь, не с грязи, чай, заводится. О седине мы привыкли думать с уважением, и снижение этого понятия представляется немотивированным.
Г.Р. Державина его современники порицали за то, что он сравнил поэзию с лимонадом в оде «Фелица»: Поэзия тебе любезна, приятна, сладостна, полезна, как летом вкусный лимонад. Еще М. Ломоносов в «Риторике» замечал: «К вещам высоким непристойно слова переносить от низких, например: вместо дождь идет непристойно сказать небо плюет». С этим требованием нельзя не считаться и в наши дни. Недопустима эстетизация явлений, лишенных в нашем представлении романтического ореола: На вывозке органических удобрений занято все живое тягло, работа кипит, но в эту мажорную симфонию вплетаются минорные нотки…
Метафорические выражения не должны «подрывать» логическую сторону речи. В известных строчках из песни: Нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор — летчику Валерию Чкалову не понравилась метафора, и он заметил автору: если мотор охватывает пламя, самолет терпит аварию, пилот гибнет, так что поэтический образ в этом случае неудачный… Тем не менее подобные «промахи» в металогической речи не единичны. Не задумываясь над смыслом сравнения, журналист пишет: Почему-то всегда домой корабль идет быстрее, словно хочет поскорее прижаться к родной земле. Однако мореплаватель знает: если корабль прижмется к берегу, не миновать аварии, а то и гибели судна.
Писатели, хорошо знающие секреты образной речи, иногда позволяют себе шутки: прибегают к игре слов, употребляя метафоры не в их образном, переносном, значении, а в прямом. Например, в эпиграмме «На Н.И. Гнедича» А.С. Пушкин намеренно восстанавливает первоначальное значение слова жесткий, употребленного Гнедичем для характеристики своих произведений: С тобою в спор я не вступаю, что жесткое в стихах твоих встречаю; и руку наложил, погладил — занозил.
В одном из стихотворений Н.А. Некрасова шутливо обыгрывается метафора не удержать и зубами:
Как выражала ты живо
Милые чувства свои!
Помнишь, тебе особливо
Нравились зубы мои,
Как любовалась ты ими,
Как целовала, любя!
Но и зубами моими
Не удержал я тебя…
Стилистический прием, состоящий в использовании метафорического выражения в прямом смысле, называется реализацией метафоры. Реализация метафоры обычно находит применение в юмористических, сатирических, гротескных описаниях. Так, гротескная картина, построенная на реализации метафоры, нарисована В.В. Маяковским в стихотворении «Прозаседавшиеся». Здесь обыгрывается метафора «поневоле приходится разорваться»: Сидят людей половины; Они на двух заседаниях сразу; До пояса здесь, а остальное там…
Однако случается и так, что необразное значение метафоры проступает в речи случайно, и тогда возникает двусмысленность высказывания. Например: Подземные богатыри в четвертом квартале вышли на более высокие рубежи (читатель может подумать, что теперь шахтеры будут добывать уголь в новых, более «высоких» пластах); Ни Карин Энке, ни Али Борсма не смогли организовать погоню за Татьяной Тарасовой (о состязаниях в конькобежном спорте).
Проявление необразного значения слов в металогической речи — самая непростительная оплошность автора, результатом которой оказывается неуместный комизм высказывания: Лиза с матушкой жили бедно, и, чтобы прокормить старушку мать, бедная Лиза собирала в поле цветы…
Метонимия — сестра метафоры
У метафоры есть «очень близкие родственники» среди тропов, также заслуживающие нашего внимания. Но прежде чем называть их, посмотрим, как они используются в хорошей речи. Обратимся к «Воспоминаниям о Блоке» Евг. Замятина.
1918 год. Маленькая редакционная комната — какая-то пустая, торопливая, временная — два-три стула, в углу связки — только что из типографии — книг. Еще непривычно, что в комнате — в шляпах и пальто. <… > Стук в дверь — и в комнате Блок. Нынешнее его, рыцарское лицо — и смешная, плоская американская кепка. И от кепки — мысль: два Блока — один настоящий, а другой — напяленный на этого настоящего, как плоская американская кепка. Лицо — усталое, потемневшее от какого-то сурового ветра, запертое на замок. <… > Это было мое знакомство с Блоком. Только этот короткий разговор, улыбка, кепка.
В этом отрывке обращает на себя внимание не только точность и образность речи, но и ее удивительная сжатость: автор как бы экономит слова, вспоминает лишь те, которые необходимы для образного описания незаурядной фигуры Блока и окружающей его обстановки времен гражданской войны. Рыцарское лицо Блока, его странная кепка, короткий разговор, улыбка… Вот контуры, воссоздающие портрет поэта. Можно было бы написать: он казался усталым, цвет лица у него был нездоровый, точно оно потемнело от какого-то сурового ветра; он производил впечатление замкнутого человека — был точно «заперт на замок»… Но Замятин избегает банальных выражений и формулирует мысль предельно кратко, прибегая к метонимическим заменам.
Из всех тропов в цитированном отрывке преобладает метонимия (от греч. метонимия — переименование) — перенос названия с одного предмета на другой на основании их смежности. Вот классические примеры метонимии в этой статье Замятина: В озябшем, голодном, тифозном Петербурге была культурно-просветительная эпидемия; Блок — весь из Невы, из тумана белых ночей, Медного всадника; в ту белую апрельскую ночь Петербург видел Блока последний раз; На улице у ворот — толпа. <… > Все, что осталось от литера туры в Петербурге.
Как стилистический прием метонимию следует отличать от метафоры. Для переноса названия в метафоре сопоставляемые предметы должны быть обязательно похожи, а при метонимии такого сходства нет, художник слова опирается только на смежность предметов. Другое отличие: метафору легко переделать в сравнение с помощью слов как, вроде, подобно. Например, бахрома инея — иней, как бахрома, сосны шепчут — сосны шумят, будто шепчут. Метонимия такой трансформации не допускает.
При метонимии предметы, явления, получающие одинаковое название, связаны самыми различными ассоциациями по смежности. Название места употребляется для обозначения людей, которые там находятся: Ликует буйный Рим (М. Лермонтов). Название сосуда используется в значении содержимого: Я три тарелки съел (И. Крылов). Имя автора заменяет название его произведений: Траурный Шопен громыхал у заката (М. Светлов). Названия отличительных признаков людей или предметов используются вместо их обычных наименований: Черные фраки носились врозь и кучами там и там (Н. Гоголь).
Особый интерес представляет метонимия прилагательных. Например, А. Пушкин назвал одного из светских щеголей перекрахмаленный нахал. Безусловно, по смыслу определение может быть отнесено лишь к существительным, называющим какие-то детали туалета модного франта, но в образной речи такой перенос названия возможен. В художественной литературе немало примеров подобной метонимии прилагательных: Белый запах нарциссов, счастливый, белый, весенний запах (Л. Толстой); Потом приходил коротковатый старичок в изумленных очках (И. Бунин); Стал и я выходить погулять неуверенными ногами… Там, где несколько аллей стекались в одну, белел большой алебастровый Сталин с каменной усмешкой в усах (А. Солженицын).
Метонимия служит источником образности. Вспомним пушкинские строки: Все флаги в гости будут к нам. Устами Петра Первого поэт предсказал, что город-порт, построенный на берегу Финского залива, будет принимать корабли с флагами всех стран мира. А вот другой широко известный пример метонимии у А.С. Пушкина: Янтарь на трубках Цареграда, фарфор и бронза на столе и, чувств изнеженных отрада, духи в граненом хрустале. Здесь поэт использовал название материалов для обозначения сделанных из них предметов при описании роскоши, окружавшей Онегина.
Конечно, этими хрестоматийными строчками далеко не исчерпываются случаи метонимии у Пушкина. Этот троп лежит в основе многих его замечательных образов. Например, к метонимии прибегал Пушкин, рисуя «волшебный край» театральной жизни: Театр уж полон; ложи блещут; партер и кресла — все кипит, создавая картины русского быта:… И жаль зимы старухи, и, проводив ее блинами и вином, поминки ей творим мороженым и льдом. Подобных примеров подлинно художественного применения тропа у Пушкина множество.
Метонимию ценят и поэты, и прозаики, потому что метонимические замены дают возможность более кратко сформулировать мысль. Например, опуская глагол болеть, часто спрашивают: Что, прошло у вас горло? (А. Чехов); Прошла головка? (М. Горький). Или говорят так: Сердце у Раисы прошло (А.Н. Толстой) и т. д.
При обозначении времени также часто используются метонимические замены: Они не виделись с Москвы (И. Тургенев); Мама после чая продолжала вязать (И. Бунин). Если бы в таких случаях автор не использовал метонимии, ему пришлось бы писать: после встречи в Москве; после того как выпили чай.
Метонимию можно встретить не только в художественных произведениях, но и в нашей повседневной речи. Мы говорим: класс слушает, нет меди, люблю Есенина, слушал «Онегина». Разве вам не приходится иногда отвечать на «усеченные» вопросы: Вы были у Ермоловой? (имеется в виду Театр имени Ермоловой,); Он во Фрунзе учится? (то есть в училище имени Фрунзе); Касса работает? А. вот такие же «усеченные» сообщения: Мы познакомились на картошке; Весь пароход сбежался; Вальс-фантазию исполняет Дом культуры. Подобные метонимические переносы возможны лишь в устной речи. Однако в сочинениях неудачные метонимические переносы названий порождают досадные речевые ошибки: В это время писатель и создал свою «Мать»; Герой решил летать на костылях. Подобный лаконизм в выражении мысли приводит к неуместной игре слов, и читатель не может сдержать улыбку там, где текст требует совсем иной реакции.
Что такое синекдоха?
К метонимии очень близки и некоторые другие тропы. Своеобразную ее разновидность представляет синекдоха, которая состоит в замене множественного числа единственным, в употреблении названия части вместо целого, частного вместо общего и наоборот.
В цитированной выше статье Евг. Замятина синекдоха представлена такими примерами:
«Полная церковь Смоленского кладбища. Косой луч наверху в куполе, медленно спускающийся все ниже. Какая-то неизвестная девушка пробирается через толпу — к гробу, — целует желтую руку, уходит. Все ниже луч. И наконец — под солнцем, по узким аллеям — несем то чужое, тяжелое, что осталось от Блока. И молча — так же, как молчал Блок эти годы, — молча Блока глотает земля».
За единственным числом стоит множественное (луч — лучи), за отвлеченными словами — конкретные (то чужое, тяжелое — мертвое тело), за обобщенным названием — частное (земля — могила).
Как видно из этих примеров, можно выделить несколько разновидностей синекдохи. Чаще всего используется синекдоха, состоящая в употреблении формы единственного числа вместо множественного, что придает существительным собирательное значение (Соху сменил трактор). Название части предмета может заменять слово, обозначающее весь предмет. Чужие руки разнесли твое тепло и трепет тела… (С. Есенин). Наименование отвлеченного понятия нередко употребляется вместо названия конкретного (Свободная мысль и научная дерзость ломали свои крылья о невежество и косность).
Синекдоха используется и в разговорной речи. Здесь распространены тропы, получившие общеязыковой характер: умного человека называют голова, талантливого мастера — золотые руки и т. д. В публицистике часто встречаются синекдохи типа: Заводу необходима фреза новой модели; В этом году зерно налилось рано.
Однако нельзя забывать о том, что в иных случаях неуместная синекдоха искажает смысл высказывания: Стюардесса посмотрела на меня нежным глазом и пропустила вперед (употребление единственного числа вместо множественного наводит на мысль, что у стюардессы был только один глаз). Еще пример: Мы испытываем острый дефицит рабочих рук: их у нас двадцать пять, а требуется еще столько же (у специалистов получилось нечетное число рук).
Переименование
Особый вид метонимии — антономазия (от греч. антономазия — переименование) — троп, состоящий в употреблении собственного имени в значении нарицательного. Например, фамилия гоголевского персонажа Хлестаков получила нарицательное значение — лгун, хвастун; Геркулесом иногда образно называют сильного мужчину. В языке закрепилось использование в переносном значении слов донкихот, донжуан, ловелас и др. Часто образное значение придается именам других литературных героев (Молчалин, Скалозуб, Манилов, Плюшкин, Отелло, Квазимодо). Подобные имена персонажей могут использоваться как выразительное средство образной речи:… и на Западе много сочиняется пустых книжек и статеек… Пишутся они отчасти французскими Маниловыми, отчасти французскими Чичиковыми (Н. Чернышевский). Нарицательное значение получают также имена известных общественных и политических деятелей, ученых, писателей: Мы все глядим в Наполеоны… (А. Пушкин).
Неиссякаемым источником антономазии является античная мифология и литература. Античные образы особенно широко использовались в русской поэзии периода классицизма и первой половины XIX в.: Дианы грудь, ланиты Флоры прелестны, милые друзья! Однако ножка Терпсихоры прелестней чем-то для меня (А. Пушкин). Но во второй половине XIX в. антономазия, восходящая к античной мифологии и поэзии, используется значительно реже и воспринимается уже как дань уходящей поэтической традиции. В современном литературном языке образное употребление имен героев античной мифологии возможно лишь в юмористических, сатирических произведениях: «Жрец Мельпомены на казенных харчах» (заглавие фельетона).
Однако до сих пор сохраняет свою выразительную силу антономазия, основанная на переосмыслении имен литературных героев. Так, у Евг. Замятина в рукописи цитированных уже воспоминаний:
До этой встречи, недавно — я не любил его: он [Блок] изменил, казалось, Прекрасной Даме, Дульцинее, он нашел ее в земной Альдонсе, поставил точку. И после этой встречи я понял: изменил на минуту — только этот — в кепке; другой — настоящий — верен, и его нельзя не любить.
Читателю, знающему литературу, эти женские имена сказали многое, больше, чем могло бы сказать перечисление достоинств и пороков героинь.
Олицетворение
Разговор о следующем тропе обращает нас к отрывку из рассказа Андрея Платонова «Железная старуха»:
Шумели листья на дереве; в них пел ветер, идущий по свету. Малолетний Егор сидел под деревом и слушал голос листьев, их крепкие бормочущие слова.
Егор хотел узнать, что означают эти слова ветра, о чем они говорят ему, и он спрашивал, обратив лицо к ветру:
— Ты кто? Что ты мне говоришь?
Ветер умолкал, будто сам слушал в это время мальчика, а потом снова медленно бормотал, шевеля листья и повторяя прежние слова.
В этом рассказе ветер нам кажется живым: он поет, идет по свету, о чем-то говорит, у него свои слова. Листья тоже оживают: мальчик вслушивается в их голос и кроткие бормочущие слова. Такое наделение неодушевленных предметов признаками и свойствами человека называется олицетворением.
Под пером писателей очень часто окружающие нас предметы оживают: море дышит полной грудью; волны бегут, ласкаются к берегу; лес настороженно молчит; травы шепчутся с ветром; озера смотрят в бесконечные дали… А в одной песне даже поется про остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озер! В этом волшебном мире поэтических образов, по словам Ф. Тютчева, «на всем улыбка, жизнь во всем»! И мы готовы поверить М. Лермонтову, что в тот час, когда спит земля в сиянье голубом, звезда с звездою говорит…
При олицетворении описываемый предмет может внешне уподобляться человеку: Зеленая прическа, девическая грудь, о тонкая березка, что загляделась в пруд? (С. Есенин). Еще чаще неодушевленным предметам приписываются действия, которые доступны лишь людям: Изрыдалась осенняя ночь ледяными слезами (Аф. Фет); На родину тянется туча, чтоб только поплакать над ней (Аф. Фет); И цветущие кисти черемух мыли листьями рамы фрамуг (Б. Пастернак).
Особенно часто писатели обращаются к олицетворению, описывая картины природы. Мастерски использовал этот троп С. Есенин. К клену поэт обращался как к старому доброму знакомому: Клен ты мой опавший, клен заледенелый, что стоишь, нагнувшись, под метелью белой? Или что увидел? Или что услышал? Словно за деревню погулять ты вышел. В его поэзии Заря окликает другую; Плачут вербы, шепчут тополя; Спит черемуха в белой накидке; Стонет ветер, протяжен и глух; Цветы мне говорят прощай, головками склоняясь ниже; Липы тщетно манят нас, в сугробы ноги погружая… Влюбленный в родную русскую природу, поэт с особой нежностью писал о березах: Я навек за туманы и росы полюбил у березки стан, и ее золотистые косы, и холщовый ее сарафан. Именно олицетворение создает прелесть многих поэтических образов Есенина, по которым мы безошибочно узнаем его стиль.
Очень самобытны олицетворения у Вл. Маяковского. Как не вспомнить его «встречу» и «разговор» с солнцем: Что я наделал! Я погиб! Ко мне по доброй воле само, раскинув луч-шаги, шагает солнце в поле.
Как сильное изобразительное средство выступает олицетворение и в художественной прозе. Например: Непуганая ташкентская весна прошла за окнами, вступила в лето… Фруктовый ларек торговал и для больных тоже — но мои ссыльные копеечки поеживались от цен (А. Солженицын).
Олицетворение широко используется не только в художественных текстах. Стоит раскрыть любой номер газеты, и вы увидите забавные заголовки, построенные на олицетворении: «Солнце зажигает маяки», «Ледовая дорожка ждет», «Матч принес рекорды», «Железобетон опустился в шахты»…
Особым видом олицетворения является персонификация (от лат. персона — лицо, фацере — делать) — полное уподобление неодушевленного предмета человеку. В этом случае предметы наделяются не частными признаками человека (как при олицетворении), а обретают реальный человеческий облик. Для иллюстрации этого вида олицетворения обратимся опять к прозе Андрея Платонова, приведем (в сокращении) начало его сказки-были «Неизвестный цветок».
Жил на свете маленький цветок. Он рос один на пустыре. Нечем было ему питаться в камне и глине; капли дождя, упавшие с неба, сходили по верху земли и не проникали до его корня, а цветок все жил и жил и рос помаленьку выше. Он поднимал листья против ветра; из ветра упадали на глину пылинки; и в тех пылинках находилась пища цветку. Чтобы смочить их, цветок всю ночь сторожил росу и собирал ее по каплям…