Брайан Тёрнер описывает постсовременное общество как "общество, в котором, помимо прочего, культурные стили стали смешанными, переплетенными и гибкими, предотвращающими любое отчетливое поддержание иерархических различий. Постмодерная культура – рефлексивная и игривая – противостоит стандартизации жизненных стилей и культур. Согласно постмодернистским теоретикам, традиционные деления между высокой культурой и культурой низкой (и, следовательно, разграничения между элитой и массой) начинают рушиться."
Зигмунт Бауман отмечает, что наиболее примечательными чертами постмодерной ситуации являются "институционализированный плюрализм, разнообразие, случайность и амбивалентность"112. Эти черты диаметрально противоположны свойственным модерну стремлению к "универсальности, однородности, однообразию и ясности". Другая важная черта постсовременной ситуации – "рефлексивность", или "саморефлексивность". В состоянии текучести, изменчивости, многообразия социокультурной среды, все больше возрастает значение рефлексивности социальных деятелей. Ничто не дано и не определено окончательно, ничто не имеет характера самоочевидности. Каждый индивидуум вынужден сам вносить определенность в окружающее бытие, зная заранее, что ни одна точка зрения не может быть признана абсолютной.
Постмодерная среда есть фактически непрерывный поток рефлексивности. Социальность, ответственная за все структурированные и все же недолговечные формы этой постсовременной среды, ответственная за их взаимодействие и последовательность, - это дискурсивная деятельность, деятельность по интерпретации и реинтерпретации…
Бауман утверждает, что "постмодерн не есть преходящее отклонение от "нормального состояния модерна"… Напротив, это самовоспроизводящаяся, прагматически самоподдерживающаяся и логически самодостаточная социальная ситуация, определяемая своими собственными отличительными чертами".
Одним из авторов, разработавших целостную концепцию постсовременного общества, является американский исследователь марксистской ориентации Фредерик Джеймсон (Джеймисон). Мы опишем его взгляды, опираясь на интерпретацию, данную Джорджем Ритцером.
Фредерик Джеймсон рассматривает постмодернизм как новую логику культуры, порожденную поздним капитализмом. Джеймсон принадлежит к числу тех авторов, которые видят преемственность между современностью и постсовременностью и считают, что термин "постмодернизм" относится, прежде всего, к культуре. Постсовременное общество, с его точки зрения, это капиталистическое общество, обладающее важными культурными особенностями, не свойственными более ранним формам капитализма.
Джеймсон выделяет следующие черты постсовременного общества (точнее было бы сказать, культуры этого общества):
- отсутствие глубины, поверхностный взгляд на мир;
- ослабление эмоций;
- утрата историчности;
- преобладание воспроизводящих, а не производящих технологий.
Отсутствие глубины, свойственное постсовременности, нагляднее всего проявляется в искусстве.
Искусство постсовременности избегает сложных тем, не склонно анализировать характеры и психологию своих героев. Преобладают развлекательные сюжеты, где мелькание внешних событий, приключений, заменяет раскрытие глубоких проблем. Произведения изобразительного искусства лишь копируют реальность, или даже – копии реальности. За внешней экстравагантностью и броскостью большинства произведений не скрывается никакого смысла – вернее, их "смысл" без остатка умещается в том, что они "показывают".
Ослабление эмоций связано с образом жизни, характерным для постсовременных обществ – фрагментированной жизнью. Фрагментация, по мнению Джеймсона, приходит на смену отчуждению, описанному Марксом и многими его последователями.
Отчуждение понималось Марксом как разрыв связей между человеком и другими людьми, человеком и его собственной сущностью. В капиталистическом обществе человек вынужден работать на других, не будучи заинтересован в результатах собственного труда, подчиняться логике сложившихся отношений, в частности, экономических, которая ему непонятна, вынужден постоянно соперничать с другими людьми ради собственного выживания. Все эти факторы и порождают феномен отчуждения. Фрагментация, сменяющая отчуждение, порождается логикой существования человека в постсовременном обществе, когда социальная среда и сам человек как бы распадаются на части, лишаются качества целостности. Поскольку человек становится фрагментированным, его чувства также фрагментируются, не охватывают его личность целиком. На смену глубоким чувствам приходит постоянное возбуждение, то, что Джеймсон называет "накалом". Он проявляется, в частности, в поиске развлечений, в увлеченности чем-то новым.
Утрата историчности проявляется в том, что постсовременный человек отказывается от попыток знать собственное прошлое. Прошлое предстает лишь как набор текстов о нем, которые бесконечно перетолковываются. С другой стороны, наблюдается увлеченность историческими сюжетами, "беспорядочное пожирание всех стилей прошлого". Вместо целостного представления об историческом времени имеет место некоторое "попурри" на исторические темы. (В этом отношении весьма показателен популярный сегодня жанр "исторического детектива").
Преобладание воспроизводящих, а не производящих технологий. Выделяя эту черту, Джеймсон имеет в виду огромную роль в постсовременном обществе технологий, связанных с распространением разного рода информации – телевидение, компьютеры. Эти технологии не "производят", а "изображают", в отличие от таких более ранних технологий, как, например, конвейер по сборке автомобилей. Воспроизводящие технологии создают совершенно новые условия для существования культуры, приводят к огромному разнообразию "культурной продукции" – образов, знаков, символов, в которых человек зачастую не в силах разобраться.
Проблема перепроизводства знаков, информационного взрыва – центральная для исследователей, занимающихся постсовременностью. Ни один автор не обходит эту проблему стороной, хотя значение роста информации оценивается по-разному. Жан Бодрийар, французский исследователь, сторонник идеи радикального разрыва между современностью и постсовременностью, придавал росту объема знаков огромное значение. Он считал, что в постсовременную эпоху человек сталкивается с таким множеством знаков, что они заслоняют собой реальность. Бодрийар считает, что в контексте постсовременности вообще не имеет смысла говорить о различиях "реального" и "нереального" – оно исчезает. Человек видит только знаки, за которыми не стоит ничего. Знаки обозначают сами себя, а не какие-то объекты, скрывающиеся за ними. Бодрийар пишет:
Мы производим в изобилии образы, которые не передают никакого смысла. Большинство образов сегодня, которые доносят до нас телевидение, живопись, пластические искусства, образы аудиовизуальные или синтетические образы – все они не значат ничего.
Реальность, состоящую из таких ничего не значащих знаков, Бодрийар называет "гиперреальностью". Главную роль в формировании гиперреальности играют, конечно, СМИ. Именно СМИ становятся для человека "окном в мир".
Реально то, что показывает телевизор. То, что не попадает в поле зрения СМИ, как бы вообще не существует. Но в то же время то, что демонстрирует ТВ, не отражает то, что "есть на самом деле". Политика, общественная жизнь, даже война превращаются в спектакль, за которым более или менее безучастно наблюдают массы. Господство "массы", по Бодрийару – знак исчезновения "социального" как пространства устойчивых связей между людьми, – и это еще одна черта постсовременности. Исчезновение значения и смысла – это исчезновение истины. Постсовременность – это эпоха, исключающая даже саму постановку вопроса об истине. Но исчезает не только понятие истины. С точки зрения наиболее радикальных постмодернистов, исчезает сама реальность. Человек имеет дело только со знаками.
Другой апологет постсовременности – Жан-Франсуа Лиотар, утверждает, что главной характеристикой состояния постмодерна является особое, изменившееся состояние знания. В своей знаменитой книге "Состояние постмодерна" он писал, что вхождение общества в постиндустриальную эпоху, а культуры – в эпоху постмодерна, сопровождается изменением статуса знания.
Изменение статуса знания связано с недоверием к "метанарративам", которые в более раннюю эпоху служили легитимации знания; с появлением новой формы легитимации знания – через его операционализацию, прагматизацию, технологизацию. Операционализация знания в эпоху постсовременности связана с распространением новых информационных технологий. Технологии диктуют необходимость придания знанию некоего "технологичного", "машинного" характера, переведения знания на язык "информации", которую можно распространять посредством машин. Лиотар пишет:
Влияние … технологических изменений на знание должно быть, судя по всему, значительным. Им отводятся и будут отводиться две фундаментальные функции: исследование и передача сведений. … нормализуя, миниатюризируя и коммерциализируя аппаратуру, уже сегодня модифицируют операции по получению знаний, их классификации, приведения в доступную форму и эксплуатации. Было бы естественным полагать, что увеличение числа информационных машин занимает и будет занимать в распространении знаний такое же место, какое заняло развитие средств передвижения сначала человека (транспорт), а затем звука и изображения (медиа).
При таком всеобщем изменении природа знания не может оставаться неизменной.
Знание может проходить по другим каналам и становиться операциональным только при условии его перевода в некие количества информации. Следовательно, мы можем предвидеть, что все непереводимое в установленном знании, будет отброшено, а направления новых исследований будут подчиняться условию переводимости возможных результатов на язык машин ".
Другой важный момент в изменении статуса знания – его "экстериоризация" относительно знающего субъекта. Технологичное, операциональное знание и его получение не связаны с развитием разума и формированием личности, что подразумевала, в частности, идея классического образования.
…Знание производится и будет производиться для того, чтобы быть проданным, оно потребляется и будет потребляться, чтобы обрести стоимость в новом продукте, и в обоих этих случаях, чтобы быть обмененным. Оно перестает быть самоцелью…
Знание превращается в "продукт", "предмет пользования", инструмент и т.д. Но оно становится также товаром и производительной силой. Могущество государств, как и других субъектов политической, экономической, социальной деятельности, зависит от того, насколько эффективно используется ими операциональное, технологичное знание. Знание, которое не "технологизируется" и не способно приносить "пользу", например, философское или эстетическое, становится неактуальным, невостребованным обществом, или, по крайней мере, большинством. Изменение статуса знания влияет на систему образования, задает направление научных исследований, определяет политику государства в отношении науки и образования, воздействует на рынок труда, формируя спрос на определенных специалистов, владеющих соответствующими запросам эпохи навыками.
Изменение статуса знания проблематизирует понятие истины. Уэбстер, анализируя концепцию Лиотара, делает вывод: использование критериев эффективности и товарности ведет к иному пониманию истины, она должна определяться через понятие полезности. Истина перестала быть непререкаемой… её стали интерпретировать в духе практических потребностей институтов общества. Таким образом, возникает определяющая черта постмодернизма: место ИСТИНЫзанимает "множество истин", и больше нет никакого общепринятого способа выбора среди элементов этого множества. Как утверждает Лиотар, отныне истина – вопрос выбора, остается только то, что принято в данном контексте считать истиной.
Что должен делать, как должен чувствовать себя человек эпохи постсовременности, когда исчезло понятие истины, когда ни в чем нельзя быть уверенным и ничего нельзя знать наверняка? Когда множество точек зрения сосуществуют на равных, и никто не может быть уверен в правильности сделанного выбора? Согласно теоретикам постмодернизма, человек просто "играет", наслаждается жизнью во всем её многообразии, поскольку постсовременное общество предоставляет ему огромное количество благ и услуг. Человек постсовременности гораздо свободнее, чем люди, жившие в более ранние эпохи. Свобода проявляется во всем: от образа мысли и способов самовыражения до передвижений по миру и отношений между полами. Однако ничем не ограниченная свобода выбора оборачивается свободой от самого себя – проблемой кризиса идентичности.