— Ну, если так, у меня возражений нет. Только… — и капитал уставился куда-то на колени, барабаня пальцами по столу, — много я сегодня не могу дать. Из пароходства еще не пришел ордер. Я только разменял в банке те деньги, что привез из Англии.
Лица вытянулись. Недоброе предчувствие замедлило биение сердец. Андерсон вытер со лба пот.
— Но, господин капитан, хоть сколько-нибудь… Поймите, в каком мы положении.
— Безвыходном… — вполголоса добавил Зван.
— Ну конечно, совсем без денег вы не останетесь. Я дам каждому по пятнадцати франков. Этого хватит на марки, на мыло, да и на вино останется. Здесь ведь вино баснословно дешево.
— Вот и нужно воспользоваться случаем повеселиться хорошенько по дешевке! — сказал Зоммер.
Пятнадцать франков! Это просто издевательство. Ведь это меньше четырех латов. Они подсчитали эти жалкие деньги: по здешним ценам их хватит, чтобы один раз напиться. Гинтер принес ужин — жареную рыбу и картофель. Никто не притронулся к еде.
— Выбрасывай за борт, никто ее не будет есть! — сказал Зоммер.
— Зачем? — возразил Андерсон. — Пусть останется. Вернемся домой — пригодится на похмелье.
Кубрик остался неубранным, стол завален посудой, печь потухла.
***
Кабачок долго искать не пришлось.
Матросы завернули в тихое заведение, где не было ни одного посетителя. Хозяева — пожилые супруги — читали вслух какую-то книгу.
— Какого вина угодно господам? — обратился к ним седой француз, бросив книгу на колени жене.
— Какое у вас есть? — спросил Андерсон.
— Черное, белое, красное!
Белое вино стоило два франка литр, красное — еще дешевле. Конечно, это был далеко не самый изысканный напиток, — казалось, что пьешь какой-то кислый сок, без всякой крепости. Пили большими чайными стаканами, как воду.
|
|
Первые два стакана Волдис выпил просто потому, что ему хотелось пить. Пить вино было приятно, не то что водку или джин.
— Неужели от этой сельтерской можно опьянеть? — спросил он.
— Обожди немного, — ответил Зван. — Выпей еще стакана два и тогда попробуй встать.
Для разнообразия пили и красное вино. Волдису оно показалось горьковатым и невкусным. Выпив один стакан, он вернулся к белому. Не прошло и полчаса, как каждый успел выпить по литру.
— Пойдемте теперь куда-нибудь еще, — приглашал Алкснис, присоединившийся к «черным». — Может быть, где-нибудь есть музыка…
Поднимаясь из-за стола, Волдис внезапно почувствовал странное опьянение: голова была ясная, а ноги подкашивались. Пошатываясь, он вышел на улицу и на минуту остановился, прислонившись к стене.
— Вот чудеса! — воскликнул он. — Что со мной творится?
Остальные смеялись и покачивались так же, как и он. Один Зван держался твердо — его нелегко было свалить с ног. Он не мог напиться за один день, хотя бы пил с утра до вечера.
На тротуарах, у входа в рестораны и бары стояли цветы в больших горшках и кадках, маленькие лавровые кусты, фикусы и другие растения, способные переносить прохладный уличный воздух. Только по этим цветам и можно было ориентироваться, где находятся кабаки.
Пройдя шагов сто, приятели завернули в какое-то заведение, откуда слышалась музыка. Оно важно именовалось American Bar[52]и было заполнено черноусыми французами — фабричными и портовыми рабочими. Столики были очень малы, и всем не хватило места, поэтому пришлось разбиться на две группы. Волдис, Зван, Ирбе и радист сели за один стол, остальные — за другой. Пили вино и слушали музыку. Вино казалось уже невкусным. Голова стала тяжелой и хмельной. К латышским морякам примкнул какой-то довольно элегантного вида бичкомер с Мартиники, в шляпе и сером пальто. Волдис разговорился с ним.
|
|
Андерсон что-то шепнул бичкомеру. Тот утвердительно кивнул головой.
— Girls? I know! Let us go to girls![53]
— Пошли! — позвал Андерсон остальных.
Захмелевшая компания, выписывая вензеля, оставила кабачок. Было темно. По краям улицы тускло горели фонари.
Пройдя немного, Волдис заметил, что Блав куда-то исчез. «Вероятно, пошел домой». Он подумал, что и ему не мешало бы вернуться на «Эрику». Выпито было достаточно, голова кружилась. Но когда он попробовал заикнуться об этом, над ним стали подтрунивать, что он боится женщин.
У входа в один бар горел фонарь в никелированной оправе. Зейферт остановился и стал его разглядывать.
— Такая штука стоит хороших денег, — глубокомысленно изрек он, догнав остальных и оглянувшись назад.
Бичкомер шел впереди, толпа моряков, пошатываясь, следовала за ним. В конце улицы, на окраине, они остановились у темного двухэтажного здания. Бичкомер постучал несколько раз в оконную ставню.
В двери засветилось маленькое отверстие, оттуда что-то спросили, и бичкомер ответил по-французски. Загремели ключи и цепочка. Их впустили в маленькую переднюю. Волдис заметил, что Зейферта нет.
— Не остался ли он за дверями? Надо бы выйти посмотреть.
Но улица опустела, вблизи никого не было.
|
|
— Ну и бог с ним! У него своя голова, — махнул рукой Андерсон.
Из передней они попали в просторную, слабо освещенную комнату. В углах горели лампы под красными абажурами. Вдоль стен выстроились стулья. Посреди комнаты стоял музыкальный ящик.
Бичкомер повернулся к вошедшим, широко улыбнулся и развязным жестом указал на разгуливавших по комнате семь или восемь женщин.
Две сразу же подбежали к Андерсону и Звану, вцепились в них и что-то торопливо начали говорить на непонятном жаргоне. Это были старые, увядшие женщины, и им бы следовало носить более длинные платья. У одной были узкие воспаленные глаза.
Они вели себя не слишком назойливо. Убедившись, что их увядшие прелести не производят никакого впечатления на посетителей, они отошли в угол, где за бутылкой вина сидело несколько французов в рабочей одежде.
У камина собралось довольно многочисленное общество. Среди них была только одна женщина, стройная, с правильными чертами лица и ясными большими глазами. Около нее толпилось с полдюжины мужчин, и она со всеми кокетничала, куря сигарету и изредка касаясь губами стакана с вином.
Вновь прибывшие заказали две бутылки вина и сели за столик. Волдиса стала одолевать скука. Невыносимо тарахтел музыкальный ящик. Улыбающийся бичкомер стоял позади моряков и разговаривал с представительной дамой, видимо, хозяйкой заведения.
Когда на столике появилось вино, женщины опять стали подходить, заглядывать морякам в глаза и улыбаться, но никто их не приглашал. Они выжидательно остановились в стороне.
Вино здесь стоило вдвое дороже, чем в кабаке, и скоро у приятелей иссякли деньги. На столе стояли пустые бутылки. Сидеть просто так стало неудобно. Зоммер обратился к бичкомеру:
— Ты можешь достать нам франков двадцать? Завтра вечером получим аванс — вернем.
— Ну конечно! Только надо что-нибудь оставить в залог.
Начали искать, что бы заложить. Часов ни у кого не было. Серебряные и тонкие, искусственного золота, кольца, которые носили Ирбе и радист, ничего не стоили. Бичкомер показал на новое летнее пальто Волдиса.
— За него можно получить франков двадцать пять.
— Я его не продам! — сказал Волдис.
— Продавать и не нужно. Вы его получите завтра обратно, как только внесете двадцать пять франков.
Теперь все окружили Волдиса:
— Выручи, если ты настоящий товарищ. Мы сложимся и отдадим тебе деньги.
Волдис снял пальто. На столе появились новые бутылки.
Когда все деньги были пропиты, они ушли. Бичкомер проводил их до самого судна.
По дороге они догнали двух полицейских, тащивших кого-то на носилках. Когда моряки с «Эрики» проходили мимо этой процессии, они с любопытством поглядели на лежавшего на носилках человека. Это был Блав. Все поняли, что случилось что-то недоброе; застывшими взглядами проводили они полицейских, пока те не скрылись в дверях какого-то серого здания.
— Он умер… — шепнул Андерсон. — Я видел его лицо.
— Может быть, трамваем задавило? — высказал предположение радист.
— Надо сообщить капитану, — сказал Волдис.
Бичкомер попросил обождать и вслед за полицейскими вошел в дом. Когда он через некоторое время возвратился, уже по его смеющимся глазам можно было догадаться, что ничего плохого не произошло.
— Полиция нашла его лежащим на мостовой. Пьяный. Теперь он должен выспаться в участке и заплатить штраф.
— Черт, где он умудрился напиться? — соображал Волдис. — Денег у него не было ни цента, и когда мы пришли в заведение, он тут же исчез.
— Наверно, встретил какого-нибудь подгулявшего паренька, тот его и угостил, — решил Андерсон, и все согласились с ним.
До парохода все шли молча, стараясь не привлекать внимания полицейских, но когда добрались до трапа, Зоммер заорал, как разъяренный верблюд. Закричал Андерсон, рявкнули Зван и Гинтер. Продолжая орать и всячески кривляясь, они остановились у дверей салона, разбудили капитана и стюарда, затем, спотыкаясь и падая, направились по засыпанной углем палубе в свой кубрик.
Зоммер распахнул дверь матросского кубрика и заорал измененным голосом:
— Эй, рогачи[54]! Не пора ли вставать?
Испуганные и сонные люди зашевелились на койках, отвечая бранью, но их никто не слушал. Чем больше они ворчали, тем безобразнее орали кочегары.
В собственном кубрике их ожидал сюрприз: на столе ярко горел никелированный уличный фонарь, рядом сидел Зейферт, сонными глазами поглядывая на свою добычу.
— Вот молодчага! — обнял Андерсон Зейферта. — Это вещь! Мы за нее возьмем… франков пятьдесят!
Все по очереди вертели в руках фонарь, хвалили Зейферта, укравшего его, и горланили душераздирающим голосом песни.
К ним прибежал взволнованный стюард:
— Господин капитан просил, нельзя ли потише? Если будете так шуметь, он не даст больше денег.
— Провались ты в тартарары вместе со своим господином капитанам! — заревел Зоммер, и стюард моментально исчез.
Кочегары один за другим повалились на койки. Андерсон трижды делал попытку вскарабкаться на свою верхнюю койку, но всякий раз падал обратно и наконец остался лежать на полу.
Печка остыла, в кубрике было холодно. На столе среди грязных тарелок с застывшим на них жиром ярко горел украденный уличный фонарь.
Утром вернулся Блав — жалкий, продрогший, с опухшими глазами. Его встретили громким ликованием.
— Двадцать пять франков — фьють! — крикнул он вместо приветствия. — Пусть капитан раскошеливается!
В восемь часов третий механик постучал в дверь и ушел, но никто и не думал выходить на работу. До обеда все оставались в постелях. Наконец сам Рундзинь удостоил кубрик своим посещением.
— Какого черта вы лежите? Что же, придется упрашивать вас идти работать? — шипел он, боязливо просунув голову в дверь.
Чей-то деревянный башмак ударился в стену, чуть не задев ухо чифа. Он исчез. И после этого никто больше в кубрике не появлялся.
После обеда Волдис с Зоммером спустились вниз работать: им велели надраить крышки цилиндров и все медные части. Остальные кочегары так и не появились внизу.
Вечером все окружили капитана:
— Денег! Денег! Только побольше!
Днем капитан раздобыл крупную сумму и выдал по пятьдесят, а то и по сто франков. С трудом удалось Волдису уговорить Блава, чтобы он не брал денег. На их общие нужды он сам получил пятьдесят франков.
Начались безумные дни. Кочегары не работали. Целые дни напролет они разгуливали по городку, никогда не были трезвыми, и с ними случались всякие неприятности. Однажды вечером полицейские задержали Зоммера, Андерсона, Зейферта и корабельного плотника за нарушение тишины. Капитану пришлось выкупать их. В другой раз Зван явился с рассеченной щекой.
О латышских моряках появились заметки в ларошельских газетах. Капитан в свою очередь поместил в газетах объявление о том, что не отвечает за долги своих людей.
Теперь только Волдис и Блав выходили на работу. Механики оказались без помощников. Некому было подать ключи, поднести нужный инструмент. У цилиндров сияли крышки, но некому было залезть внутрь. В машинном отделении под верхними иллюминаторами соорудили леса, чтобы покрасить потолок и стены, но красить было некому.
Тогда капитан заявил, что каждый кочегар должен по меньшей мере два дня в неделю отработать на пароходе, иначе он не получит денег. Бросили жребий, кому когда выходить на работу, заключали между собой договоры, откупались. Блаву обещали литр вина в день, если он отработает за кого-нибудь.
Вначале Волдис не понимал, почему механики и капитан смотрят сквозь пальцы на распущенность кочегаров. Андерсон объяснил ему причины такой снисходительности:
— Видишь ли, в море мы работаем как бы аккордно. Там мы трудимся, как лошади, сверх человеческих сил. Мы это делаем без всякого понукания. В порту же наши аккордные обязанности кончаются, и, по существу, мы имеем право совсем не работать, пока суда стоят у стенки. Мы выполняем, что нам полагается, в море, а если что делаем на берегу, то это наша любезность. Если же нас заставить сейчас работать насильно, тогда в море мы не очень будем следить за манометром, пойдем на неполном пару. Это очень хорошо понимают чиф с капитаном.
Возможно, так оно и было. Возможно, капитан понимал, что необходимо предоставить людям немного свободы, чтобы в следующем рейсе они опять добровольно отдавали всю свою энергию и мускульную силу.
Радист тоже целыми днями слонялся с кочегарами.
Пароход разгружали кранами, так называемыми «крабами». «Краба» опускали в люк, рабочие направляли его к угольной куче, и он вгрызался в уголь. Канаты стягивали челюсти «краба», и он поднимался наверх, наполненный до краев. Подъемный кран поворачивался к набережной, подъезжал грузовик, и «краб» быстро наполнял его.
Волдис обратил внимание на то, что здесь, так же как в Риге, форманы и винчманы кричали на рабочих. Те так же безропотно молчали. Тот же рабский труд, унизительная собачья доля… Рабочему нигде не жилось хорошо. В каждой стране было по-своему плохо…
Украденный Зейфертом уличный фонарь при посредничестве бичкомера продали за тридцать франков. Деньги дружно пропили.
«Эрику» разгрузили за три дня, и в последний вечер на борту появился лоцман. Пароход был готов к отправке в Бордо за грузом, но не мог выйти в море без радиста. Алкснис как раз в этот день поехал в Ла-Рошель, чтобы выкупить свое пальто, заложенное им в каком-то кабачке.
Капитан походил на тигра, готового к прыжку. Рулевой уже стоял у руля. Пароходная сирена запела раз, другой, третий. Алкснис не появлялся. Прилив уже давно освободил кораблю путь к морю.
Прошел час, другой. Еще один час — и корабль в этот день не сможет выйти из порта. Ярость капитана не имела границ. Матросы старались не встречаться с ним.
Наконец появился Алкснис — он приехал в автомобиле, как барии, спокойно вышел из машины, расплатился с шофером, посмотрел на часы, потом закурил сигарету и не спеша поднялся на палубу. Как ни странно, Алкснис совсем не был пьян.
Прежде всего он занялся антенной. Кое-кто из кочегаров без приглашения помогли ему натянуть и укрепить ее, а потом, оставаясь на почтительном расстоянии, стали наблюдать, как он встретится с капитаном.
Получилась довольно драматическая сцена. Алкснис приготовился ко всему. На лице его было написано скорее любопытство, чем беспокойство, когда он подошел к капитану и приветствовал его.
Капитан остановился, по-военному стремительно повернулся к Алкснису и долго пристально смотрел на него, не произноси ни слова. Покачав головой, он с уничтожающим видом выхватил из кармана запечатанное письмо.
— Читайте адрес, — крикнул он.
Алкснис склонился и прищурил глаза.
— Покажите ближе, я не могу разглядеть, — сказал он.
— Не удивительно, что вы не можете разглядеть. Вы многого не видите, даже своего позора! Так слушайте, что здесь написано: «Рига. Главное управление почты и телеграфа». Понятно? Здесь сообщено о вас все. Вы больше не будете радистом, я об этом позабочусь. Как приедете в Ригу — расчет.
— Собственно говоря, именно этого я и ожидал от вас, — спокойно ответил Алкснис.
Его хладнокровие окончательно привело в ярость капитана.
— Вы неисправимый… субъект! — буркнул он сквозь зубы и опять зашагал по мостику.
— Можно идти? — спросил Алкснис, помолчав немного.
Капитан повернулся к нему спиной. Алкснис зажег потухшую сигарету и спустился по трапу вниз.
Пароход вышел в море. Погода была тихая. Внизу, сбросив рубашки, позвякивали лопатами кочегары. Они опять превратились из веселых забулдыг в серьезных рабочих — пристально следили за красноватым огнем, выламывали шлак, и у них даже не было времени утереть пот.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Первые, кто встречает моряков в любом порту, это торговцы: мясники, булочники, бакалейщики, продавцы различных корабельных товаров, прачки, сапожники, портные. В порту Бордо «Эрику» ожидала толпа оборотистых людей. Все они стремились попасть на борт первыми и вручить поскорее карточки своих торговых фирм. Наряду с бесчисленными карточками шипшандлеров многие моряки получили пригласительные билеты небольшого формата, на которых была оттиснута эмблема — красная мельница, адрес заведения и фамилия владелицы.
Но первый день прибытия в порт Бордо ознаменовался не только пригласительными билетами красной мельницы: вспыхнул очередной, уже давно назревавший продовольственный бунт. По пути из Ла-Паллиса в Бордо пароход один день простоял на якоре в Жиронде, напротив городка Пойак в ожидании разрешения на вход в Бордо. Было достаточно времени на то, чтобы по заслугам оценить питание, и все согласились, что дальше так не может продолжаться.
Артельщиком по-прежнему был судовой плотник. Он дважды в день кормил команду рыбой, благо она была здесь дешевая. Зван не раз ворчал на плотника:
— Ты что, думаешь превратить нас в рыб? Или во Франции больше ничего нельзя достать?
Плотник не обращал внимания на надвигавшуюся бурю и продолжал подавать на обед и ужин жареную и вареную рыбу.
Начальство питалось отдельно, артельщиком у них был второй штурман. Они тоже не видели ничего, кроме рыбы, но зато в конце каждого месяца им выплачивали денежную экономию. Зван нечаянно подслушал разговор штурманов и узнал, что у начальства за последний месяц денежная экономия на питании составила около двадцати латов на человека.
— Так дело не пойдет, — заговорил он во время обеда, давясь осточертевшей рыбой. — У офицеров восемь человек, и получается экономия, а у нас шестнадцать — и ничего не остается. Да хоть бы уж кормил прилично. Селедка, треска, кашица, маргарин — разве это еда?
— Топор нас обкрадывает! — крикнул Андерсон.
— Пусть он подавится своей треской! — взорвался вдруг Зоммер, выходя из-за стола. — Я хочу жрать!
— Кто пойдет со мной? — спросил Зван. — Пойдем к плотнику. Пусть покажет счета и выплатит экономию.
Все вскочили из-за стола и во главе со Званом направились к каюте плотника. Тот вышел на палубу с лоснящимися от жира губами.
— А верно, хорошая погода? — спросил благодушно он.
— Какая есть, такая и есть, — прервал его Зван. — Ты лучше скажи, какой у нас остаток продовольственных денег за этот месяц?
— Что? Остаток? — расхохотался плотник, — Ты бредишь, что ли? Остаток! Какой у тебя здесь получится остаток? Того и гляди недостача будет. Все дорого, как в аптеке! Знаете вы, почем здесь мясо? А хлеб? Даже последняя мелочь? — Он стал серьезным, почти сердитым. — Тут голова идет кругом, когда начинаешь соображать, что можно купить и чего нельзя.
— Ничего, Топорик! — усмехнулся Зван. — Мы тебя вылечим от головной боли. Ты тут нас не дурачь. Мы все умеем считать. Это и брюхом сообразишь, что за девять франков в день можно иначе питаться.
— Ну, может быть, вы умные… — плотник обидчиво пожал плечами. — А я для этого слишком глуп.
— Посмотрим, Топорик! — воскликнул Андерсон. — Пусть попробует кто-нибудь другой.
— Пусть, пусть! Мне уж надоело слушать эти проповеди. Вам и сам дьявол не угодит.
После этого в кубрике кочегаров состоялось совещание, на которое явились и матросы.
— Кого выберем артельщиком? — спросил Андерсон. — Я, со своей стороны, предлагаю Звана.
— Я плохо знаю языки… — пробовал тог отговориться.
— А что тебе нужно знать? Покажи пальцем, если не знаешь, как называется. Писать-считать умеешь. Попробуй.
Немного поломавшись для приличия, Зван согласился взять на себя обязанности артельщика. Объединенная делегация матросов и кочегаров проводила его к капитану и представила как нового артельщика.
Капитан вначале и слышать не хотел о смене, так как плотник был его земляком.
— Чего вы глупите? — он взволнованно стал расхаживать по салону. — Чем вам нехорош эконом? Кто сумеет лучше его хозяйничать? Он уже привык, знает все порядки, владеет языками.
— Мы ему больше не доверяем! — заявил Андерсон. — Он кладет себе в карман третью часть.
— Ну, а если бы я ведал продовольствием и поручал бы все покупать стюарду? Вы бы и тогда не доверяли?
Угрозы капитана никто не принял всерьез. Если бы он действительно хотел сам заняться питанием экипажа, он бы давно это сделал.
В конце концов Звана узаконили в новой должности.
— Подходящего человека подыскали, нечего сказать, — заметил под конец капитан. — Козла в огород пустили. Смотрите, как бы не пришлось идти ко мне с жалобами…
Но капитан оказался плохим пророком. Скоро появились доказательства этому.
***
На «Эрике» наступил праздник. Ни в одном календаре он не значился, но иначе нельзя было назвать роскошную, расточительную жизнь, начавшуюся после избрания Звана артельщиком.
Каждое утро Зван получал от капитана продовольственные деньги — примерно полтораста франков. Он ехал в город, закупал и заказывал необходимое. Его всегда сопровождали в качестве помощников два кочегара. Они отсутствовали довольно долго и всегда возвращались навеселе. На следующий день помощники менялись. Все с готовностью сопутствовали Звану, когда он ходил по магазинам, базарам, и пивным. У капитана больше никто не просил денег, — на выпивку хватало, потому что Зван был человек щедрый.
Питание? Так могли жить только господа. Утром каждый получал коробочку сардин или еще какие-нибудь дорогие консервы, сыр, колбасу и другие деликатесы. Обед состоял из трех блюд: великолепный суп, большая порция хорошего жаркого, компот или горячее красное вино. На ужин блинчики с начинкой, дичь или холодные закуски.
Кок, на которого теперь навалилась уйма работы, чертыхался, как только умел. Чтобы примирить его с горькой судьбой, Зван ежедневно дарил ему бутылку вина.
Люди ели и удивлялись:
— Что это такое? Где это видано, чтобы на судне так кормили?
Начальники провожали завистливыми взглядами блюда, проносимые из камбуза в кубрик кочегаров. Механики стали перешептываться со штурманами, недоверчиво и холодно поглядывая в сторону своего артельщика — второго штурмана: «Не ворует ли он? Почему команда так хорошо питается?»
Эта перемена тяжелее всего отразилась на плотнике. Он ходил как побитый пес, никто с ним не хотел разговаривать.
— Вор этакий! — говорили у него за спиной. — Почему теперь так здорово с едой получается?
В один прекрасный день радист заявил второму штурману, что переходит на довольствие в команду.
— Почему я должен подыхать с голоду и есть тухлую рыбу, когда тут же рядом ребята питаются как следует?
Зван охотно принял его в свою семью. Иногда он брал Алксниса с собой в город, так как тот знал французский язык, и в таких случаях Алкснис возвращался домой, тоже напившись сладкого вина.
Да, хорошие были дни! Люди избаловались, сделались разборчивыми в еде. По вечерам Зван приглашал товарищей на берег и угощал на свой счет. Кутили до самого закрытия кабаков, и Зван никому не позволял уплатить хоть цент. Наутро к пароходу подъезжали маленькие «пикапы»: пекари привозили свежие булки, мясники присылали мясо, остальные торговцы — овощи и деликатесы. Зван принимал все, складывал куда следует, подписывал счета и заказывал новые припасы на следующий день.
Кочегары знали, в чем дело, но молчали, в то время как матросы предостерегали Звана:
— Не слишком ли роскошно мы живем? Не вылететь бы в трубу!
— Какое ваше дело? Я же знаю, что делаю! — успокаивал их Зван. — Почему не поесть хорошо, если можно?
Да, на самом деле, почему не питаться получше? Люди покачивали головами и охали, принимаясь за еду. Нет, все же Зван хозяйственный парень!
Каждое утро он получал деньги на продукты, каждый вечер пропивал их вместе с товарищами, а за присланные продукты рассчитывался распиской в счетах.
— Капитан заплатит вам в последний день, — говорил Зван поставщикам, и те удовлетворялись таким объяснением; так делалось на многих судах. Но Звану было известно одно обстоятельство, о котором торговцы не имели представления, — поэтому его щедрости и беззаботности не было границ, поэтому команда «Эрики» питалась жарким и деликатесами и кочегары могли бесплатно напиваться.
— Почему не брать, если даром дается? — рассуждал Зван.
И тем, кто знал его секрет, оставалось только соглашаться с ним. Как он выйдет из положения и что произойдет в день выхода в море, когда поставщики придут с грудами счетов, — об этом они старались не думать…
***
Волдиса опять стала одолевать скука. Беспокойная, мутная жизнь захлестывала его, подавляя всякий проблеск мысли, всякое разумное стремление. Вечно замасленный, в угольной копоти, он чувствовал странную апатию — вечером не хотелось отмывать руки, чистить ногти, с отвращением он мыл посуду. Покоя не было и вечером — кубрик наполнялся табачным дымом, шумом и непристойными разговорами. Люди приходили и уходили — пьяные, хвастливые и сварливые, а около полуночи, когда появлялись последние завсегдатаи кабаков, от адского шума, поднимаемого Зоммером, Зейфертом или Андерсоном, вскочили бы и мертвые.
Иногда они докучали своей приветливостью. Поглаживая Волдиса по плечу, они длинно рассказывали о своей разбитой жизни и высказывали убеждение: человек живет на свете только один раз, поэтому нужно изведать жизнь до самых глубин. Веселись сегодня, не думай о завтрашнем дне! Пусть думает лошадь — у нее голова большая…
Решив не поддаваться окружающему угару, Волдис не ходил с товарищами в кабаки. Достав у одного матроса, учившегося в мореходном училище, учебник английского языка, он проводил за ним все свободное время, вспоминая и повторяя то, чему когда-то учился.
Блав, которому теперь представилась возможность бесплатно напиваться, совсем забросил плетение мата. Как верный адъютант, он везде следовал за общественным кошельком команды — Званом.
Только Ирбе иногда отказывался от общих кутежей и оставался па судне. Однажды вечером Волдис уговорил Ирбе поохать с ним в театр — в Бордо был свой Большой театр. Ирбе ничего подобного в жизни не видал. Из пьесы они не поняли ни слова, но декорации, красота постановки и незнакомая изысканная публика их просто ослепили. Целый день после этого Ирбе только и говорил о спектакле, и… в результате над ними стали смеяться.
— Аристократы, интеллигенция! Кино и кабак для них слишком просты! Что же вы там хорошего видели? Как целуются или как женятся?
В другой раз они оба пошли в городской сад, осмотрели живописные пруды, полюбовались красиво подстриженными кустарниками и цветочными клумбами. Там было так мирно и тихо. Люди гуляли или сидели, наслаждаясь отдыхом. Когда об этой прогулке друзей узнали на «Эрике», в кубрике целыми днями не смолкали насмешки.
Зоммер купил у бродячего торговца серию порнографических открыток и теперь показывал их всем, восхищаясь и уверяя, что он сделал очень выгодную покупку. Остальные с ним соглашались…
Гинтер еще в Риге приобрел томик самых пикантных новелл из «Декамерона» Боккаччо, под названием «Шалости Эроса». Эти новеллы читались вслух. Всем они уже были давно известны, тем не менее на досуге всегда кто-нибудь, чаще всего Зоммер и Андерсон, листал книжку, отыскивая наиболее «интересные» страницы.
— Вот такую книжку стоит купить, — говорил Андерсон. — Если бы знать, где можно достать что-нибудь в этом роде, я бы не пожалел пятидесяти франков.
***
Однажды утром портовые рабочие не вышли на работу. По набережной расхаживали группами люди, издали наблюдая за судами. Больше чем обычно было полицейских.
В порту вспыхнула забастовка.
Рабочие требовали повышения заработной платы. Им платили двадцать пять франков в день — рабочие просили тридцать. Предприниматели отказались прибавить хотя бы франк. На всех судах прекратили работу. Два дня в порту царила полная тишина, и не был погружен ни один пакет груза.
Убедившись, что рабочие приготовились к длительной борьбе, предприниматели прибегли к старинному оружию всех капиталистов земного шара — вербовке штрейкбрехеров.
На третий день капитан созвал утром всех людей к себе в салон.
— Видите ли, господа (он так и сказал: господа), сейчас в порту забастовка. Согласно условиям договора, который вы все подписали, вы обязаны теперь сами взяться за погрузку. Итак, предлагаю приступить к работе. Я думаю, что внизу, у машин, все в порядке. Так ведь, чиф?
Чиф ни за что не осмелился бы произнести «нет».
— Значит, кочегарам и трюмным там нечего делать. Какие работы у нас начаты на палубе, штурман?